Пешком по просёлку

      Утро. Это слово ворвалось в жизнь Кирилла настолько гадко, что его любимый и драгоценный телефон, в этот раз уступивший роль будильника петуху, был отправлен куда-то в стену на висящий там ковёр. Конечно, терять последний гаджет было равносильно концу света, а потому бодрость подскочила вместе с Кириллом: проверять разлетевшиеся детальки на способность к работе.       — Работает, — блаженно выдохнул он, чуть ли не целуя светящийся экран. Как бы он протянул без интернета?       Вчера, после сушки штанов, только социальные сети и Валик, обрадовавший новостью о новой любви среди машин, помогли не полезть в драку с ржущим забором. Благо Гриша вовремя свалил работать, и гнев пришлось вымещать на клацающей клавиатуре, хорошо, что друг его понял с полуслова и радостно предложил несколько способов по устранению деревенского. Некоторые с уголовной ответственностью, но очень действенные.       — Кирюша, ты встал? — голос бабушки застал его в позе собаки со спрятанной под диваном головой.       Шандарахнувшись о деревянную рейку, заработав очередной пунктик в списке вещей, которые Кирилл ненавидит в селе, он всё же выполз, нахмурился, когда увидел на лице у бабушки искреннюю и задорную улыбку, но смягчился, почуяв аромат свежей выпечки.       — Как видишь, — корчась, встал на ноги и потянулся, — а чем это пахнет?       То ли у всех бабушек с вестью о рождении внуков появлялось новое обновление обязанностей, включая шкалу голода всех потомков, которая очень часто зашкаливала, то ли Мария Захаровна просто поставила перед собой высокую цель — откормить Кирилла так, чтобы татуировка скрылась между складками жира, других причин полностью заставленного тарелками с пирожками стола сам Кирилл не видел.       — Там ватрушки, — она суетилась, сновала из угла в угол, что-то переставляя и шушра пакетами, — ещё с капустой, печёнкой и яйцом с зеленью.       Мысль о печёнке как продукте, который можно употреблять в пишу, отзывалась в желудке тошнотными позывами.       — С печенью не буду, — грубо отрезал он.       Бабушка смерила его непонимающим взглядом, потом таким же обвела пирожки, ничем не отличавшиеся от других, и всплеснула руками:       — Эт с чего?       — Пусть такое жрёт средний класс, который не может себе позволить мясо.       Сначала Мария Захаровна молча смотрела на внука, пытаясь понять, что заставило его так негативно и резко отзываться об повседневном, привычном продукте, но его самодовольное выражение лица, гордо вздёрнутый подбородок и скривившиеся губы выдавали лишь привередливость. Других причин отказываться от еды она не видела.       — Да что хочешь, ешь! — вскрикнула она и забрала одну из тарелок. — С тебя покормить куриц и собрать яйца.       Под недовольным взглядом Кирилла, на которого повысила голос почти незнакомая в плане воспитания женщина, старушка, прихрамывая, пошла на улицу, не давая времени на отказ от обязанностей. Тем более, еда была только у неё в наличии.       Поковырявшись в пирожках и не допив чай, он пошёл к умывальнику, чтобы привести себя в божеский и не пахнущий в отдельных местах вид. Когда щётка была возвращена на полку к пасте, а запах дезодоранта затмил аромат от выпечки, он, наконец, выполз на утреннее солнце, делая себе в голове зарубку на то, что в такую рань он ещё никогда не вставал. На часах было полвосьмого.       Куры сновали по двору, огороду — везде, где их пернатые тушки умудрялись пролезать; копошились в траве, пыли, о чём-то голосили между собой, когда мимо важно проплывал индюк, следуя за стайкой бледных и перешуганных индюшек. Весь этот птичник, если учесть, что в отдельном загоне крякали утки, плескаясь в корыте с водой, а по вечерам откуда-то приходили гуси и двор заполнялся громким шипением на всё и вся мимо проходящее, был довольно внушительным.       Чем кормить куриц и где искать их чёртовы яйца, Кирилл не имел даже малейшего понятия. Спрашивать у бабушки было стыдно, и гордость не позволяла признать своё поражение, тем более после того, как он отказался есть пирожки с внутренностями. Пришлось включать в себе детектива, такого же, как из того английского сериала, что любил Валя, и наблюдать за будущими охлажденными тушками.       У птиц, которые вышли из курятника — небольшого сарайчика, окруженного метровым забором, притуленного к дому, — было два развлечения: копаться в огороде и в траве. Землёй кормить куриц было бы странно, а потому Кирилл решил, что птицы — на то и птицы, чтобы есть траву и кудахтать от удовольствия. Он помнил, что возле калитки с той стороны рос бурьян, который отлично бы подошёл на роль еды. Хлопнув в ладоши, Кирилл спустился с крыльца, выглянул за забор и рукой хватанул пачку зелёных стеблей.       Разочарование его постигло через несколько минут, когда брошенную им в центре двора траву не просто проигнорировали, а показательно поклевали, прежде чем откинуть лапами куда-то в сторону.       — Хера вы привереды такие? — прикрикнул он на копошащихся несушек, прежде чем злосчастный забор вновь громко заржал.       Видеть Гришу сейчас, в момент своего проигрыша, Кирилл не хотел. Но и устраивать войну, понимая, что деревенский поленок будет посильнее, да и не в один раз, тоже. Поэтому тактику он выбрал куриную: гордо проигнорировать и пойти по своим делам дальше. Но его противник оказался настойчивее.       — Городской, вы все такие тупые? — из-за забора сначала показалась голова, а руки уцепились за край.       — Слышь, петух, — Кирилл с отвращением уставился в златокудрую морду, — мне тут яиц хватает, откатывай свои.       — Да если я свалю, бедняги голодными останутся, — покряхтев, Гриша подтянулся, перевесился животом в сторону Кирилла и перекинул ноги, спрыгивая на землю. — Пойдём, покажу, что да как.       "Да пошёл ты нахуй со своей помощью", — хотел бы сказать Кирилл да вмазать Грише по роже, но курицы, совсем не доброжелательные курицы, смотрели на него требовательно. Уж лучше он промолчит и гордо примет помощь, чем пойдёт сдаваться бабушке с её печёнкой.       Они зашли в очередной сарай, которых во дворе, размером не меньше двух баскетбольных площадок, было с десяток. Здесь стояли лопаты, тяпки, вилы и коса, удивительно похожие на те, что были в фильмах ужасов, а также во всю стену тянулся сбитый деревянный ящик без крышки, внутри которого — чего Кирилл не ожидал — оказалось зерно.       — Смотри, тебе ж потом это делать, — спокойно и подозрительно мирно протянул Гриша, цепляя с гвоздя большую деревянную чашку, — гусей и уток покормили давно, поэтому хватит половины.       Он набрал сыпучего ярко-жёлтого зерна и пошёл с ним обратно во двор, останавливаясь на свободном пятаке между домом, летней кухней и огородом. Убедившись, что Кирилл смотрит уже не скептически, а с интересом, Гриша стал понемногу высыпать пшеницу тонкой длинной полоской, на которую тут же сбежались все пернатые, словно не ели ни одну ночь, а месяц.       — Фу.       Не удержавшись, Кирилл всё же отошёл, когда его ноги окружили курицы. А уж когда со спины подошёл нахохленный и жирный индюк, тормоша свисающей красной кожей, так и вовсе поспешил скрыться отсюда. Хорошо, что Гриша, хоть и усмехнулся, не стал заставлять его окунаться в копошащееся пернатое месиво.       — Держи, остальное теперь в кормушки, — видя, что Кирилл ни сном ни духом, где искать куриные миски, Гриша добавил: — Пойдём.       Они зашли за металлическую сетку к курятнику. Новые кроссовки, которые так некстати он надел в село, были вовсю перепачканы птичьим дерьмом, и от запаха, несмотря на то, что навозом пахло от другого сарая, где по вечерам кто-то мычал, а откуда-то издали раздавалось хрюканье, Кирилл всё же скривился. Не привык он к таким ароматам, совсем не привык.       — Вон и вон, — пальцем указал Гриша на длинные и тонкие деревянные корыта.       Тут птиц было меньше, но из сарая доносились какие-то странные крики, словно курицу резали прямо там. Рассыпав зерно по кормушкам, Кирилл, скрипя зубами и всем своим достоинством — конечно, не тем, что ютилось в тесных штанах, — повернулся к Грише.       — А яйца где? — тихо спросил он, не смотря в глаза.       — Яйца? Мои — в трусах.       — Да куриные, петух!       Не вышло у Кирилла сохранить невозмутимость и гордость. Одна тупая шутка Гриши, как его рот сам закричал, противно писклявя от напряжения. Нет, про яйца он и сам шутил, но сейчас же было понятно, какие ему нужны!       — Ладно-ладно, успокойся, неженка, — Гриша раззяпил сарай и в пригласительном жесте поклонился, — смотри в гнездах, складывай в ведерко, что висит у стены.       Протиснувшись в дверь, подходящую для гномов и хоббитов, нежели человеку, Кирилл осмотрелся, насколько позволял полумрак. Гнёзда лежали на полу и на нескольких полках, а поверх них белели и желтели яйца. Взяв ведерко, которое оказалось бывшей упаковкой от майонеза, Кирилл принялся осторожно складывать их внутрь, для чего пришлось сесть на корточки. Самым страшным во всём этом оказалось то, что некоторые из яиц были теплые, и Кирилл, хоть от деревни был далек, прекрасно знал, откуда вылезала будущая глазунья.       — Блядь!       На громкий крик Кирилла заглянул Гриша и, как бы не пытался сдерживаться, всё равно заржал, застав прекрасную картину: сидя на жопе в курином дерьме, Кирилл, как сокровище, сжимал заветное ведро, доверху наполненное яйцами, и испуганно взирал на рябую несушку, косящуюся на него с самого углового и незаметного насеста.       — Под ней тоже яйца будут, — заверил Гриша, забирая ведро для сохранности и кивая на несушку, — нужно все собрать.       — Тебе нужно, ты и собирай!       — Только не говори, что боишься курицы.       — Не боюсь!       Кирилл закопошился, пытаясь подняться без рук.       — Ну так собирай яйца, — спокойно ответил ему Гриша, протягивая руку и помогая подняться.       Он же мужик? Мужик. И чего боится? Курицы! Кирилл усмехнулся и вновь взглянул на своего пернатого противника. Она ж баба, а значит, он сильнее, так чего, собственно, беспокоится? Вот и нечего тут бояться! Сейчас как шикнет, как стукнет кулаком по стене...       — И всё-таки, — Гриша руками снял курицу, вытащил из-под неё два яйца и убрал в ведро, которое на вытянутой руке протягивал с улицы Кирилл, — боишься.       — Не боюсь.       — Боишься.       — Да чего ты заладил?! Боишься, боишься! Чё тебе от меня вообще нужно?       — Не с того начал я вчера, хотел нормально попытаться, но ты, сука упёртая, меня снова выбесил.       Несмотря на то, что Гриша был ниже, казалось, что он нависает над Кириллом, угрожающе сжимая кулаки. Вновь вместо улыбки, что не сползала с Гриши все мытарства Кирилла в отношении куриц, были сжатые в тонкую полоску губы.       — Ты бы знал, как меня всё бесит! Одна скука и вонь!       Хоть сказал Кирилл вроде оскорбления, которые должны были раззадорить Гришу, чтобы тот ударил его, и все собранные яйца могли с веской причиной оказаться на русых волосах, а он улыбнулся и перестал напирать.       — Мне тебя о стену рылом хочется ударить, но и жалко, как куриц, которым ты пытался амброзии дать. Вечером зайду за тобой, познакомлю с нашими, раз глаза будешь ещё долго мозолить.       — Нахрена мне эти аутисты?       Выражение лица Гриши после этой фразы, когда он, казалось, меценат всея села, убогого городского позвал к костерку погреться, а тот мотанул хвостом перед носом и показал свой зад вместо того, чтобы кинуться в ноги и расцеловывать их — в переносном смысле, конечно, — не имело денежной ценности, но Кирилл отдал бы последнюю тысячу, чтобы увидеть его еще раз.       Дальше, как в дешевых боевиках, где продумывать показательно-эпичную драку не смогли, Гриша, даже не замахиваясь, лупанул Кирилла в живот, заставляя прогнуться — и, ещё бы немного сильнее, блевать пирожками прямо в курятнике. Было не столько больно, сколько мерзостно от чувства, как кишки стремятся покинуть тесное тело через рот, выворачивая желудок и зажимая лёгкие. Протолкнув в себя обжигающе-колючую порцию воздуха, выдохнув её вместе с вытекшими изо рта слюнями, Кирилл отставил в сторону ведро с яйцами — свои старания, как бы он не хотел увидеть их стекающими по разъяренному лицу, подумав, решил сохранить — схватил Гришу одной рукой за ворот, другой за пах, крепко сжимая, как учил его Валя.       — Слушай сюда, мразь, — прошептал он под скулёж и попытки вырваться. Крутанув запястьем, вызывая шипение и сбитый крик, Кирилл продолжил, — копайся в своём дерьме дальше и не лезь ко мне!       Лицензии ветеринара, чтобы кастрировать всяких козлов, у него не было, поэтому пришлось отпускать пострадавшее хозяйство, с уверенностью зная, что теперь Кирилл получит репутацию гомика и извращенца, а значит, всякие деревенские придурки соваться к нему со своим желанием поиграть в дружбу не будут.       — Сука, — промямлил Гриша ему в спину, сгибаясь в три погибели, чтобы хоть немного облегчить боль, — ебанутый.       Как бы не пытался сейчас он подначивать Кирилла вернуться, чтобы продолжить нормальную драку, тот, чуть покачивая настохреневшое до звездочек перед глазами ведерко, плёлся к летней кухне, чуть сжимая рукой живот. В этот раз выиграл городской, сравняв счёт после неожиданного купания.       Бабушка встретила его равнодушно, показала, куда поставить яйца, и отправила в дом, чтобы не мешал, чем Кирилл с удовольствием занялся.       Сначала он стащил с себя изгаженные джинсы, сменив их на тёмно-коричневые бриджи, которые было не жалко. Включив телефон, он обнаружил пропущенный от Вали, проверил баланс, с радостью отмечая там цифру с тремя знаками после единички, и набрал по памяти номер друга, чтобы поделиться успехами захвата: единственной вещи, которой хилый в плане драк Кирилл мог поразить противника.       Он провёл за разговором почти час, внимательно выслушав о том, как Валика не пропустили на таможне в Амстердам, а он всего-то отказался расставаться со своим карманным ножиком. Поездка накрылась, но отец отдал ему все деньги, что были на счету как раз на летние развлечения, чтобы сын не доставал его своим нытьём от скуки. Вот Валя и отрывался, сказал, что даже в секс-шопе умудрился отариться на кругленькую сумму. Посмеявшись, Кирилл попросил привезти ему часть товара, чтобы плёткой — или что там купили — разгонять придурошных куриц.       Следом от скуки нашёл фильм, когда-то давно скачанный на телефон, чтобы не скучать в долгих поездках. Поездки не было, а скука имелась в полном размахе, и Кирилл, решив, что делать ему всё равно нехрен, включил французскую комедию.       Время обеда подошло для него незаметно. Бабушка не звала, но он, понимая, что живот бурчит не только от удара, но и голода, поплёлся в кошачье логово — летнюю кухню.       Мария Захаровна нашлась именно там. Снова на плите громоздились кастрюли, повсюду летали жирные мухи, то и дело дохнущие на липких лентах, а по полу сновали котята, играясь с полами бабушкиного халата.       — Ой, Кирюш, — она повернулась, — совсем про обед забыла! Ты садись, садись!       Сделав вид обиженного и расстроенного, Кирилл сел на стул и стал отмахиваться ногами от котят, которые нашли себе новое мягкое место для сна. Но те воспринимали его дерганья как призыв к игре, поэтому, когда бабушка поставила перед ним дымящуюся тарелку, он уже не заметил, как улыбался четырём озорникам, охотящимся за его большим пальцем.       Суп был странный. С коричневым отливом вместо прозрачного бульона, и мясо было коричневое, совсем не похожее на курицу.       — Что это? — спросил он, кривясь и перемешивая содержимое тарелки.       — Суп с печёнкой, — бабушка бросила это так, невзначай, продолжая что-то мыть в раковине.       Привкус мести на языке появился моментально. Чувствовал Кирилл ещё утром, что обиделась Мария Захаровна на него за то, что отказался есть её пирожки. Но сдаваться, тем более, когда на сердце гордо сверкала победа над Гришей, он не собирался.       — А есть что-нибудь другое? — вежливо поинтересовался он, отодвигая тарелку подальше.       — Котлетки.       Блюдо с десятком котлет опустилось на стол перед Кириллом, который, кивнув, мол, вот так-то и надо, сразу отломил от одной кусочек и закинул в рот. Но ни на курицу, ни на говядину или свинину это не было похоже.       — А из чего они? — спросил он, догадываясь, какой ответ его ждёт.       — Печёночные.       Спрашивать о том, есть ли что-нибудь не из печёнки, Кирилл смысла не видел. Бабушка мудро раскидывала ловушки, понимая, что вся еда крутится в её руках. Поэтому, поблагодарив, Кирилл пошёл в дом, отказываясь подчиняться правилам шестидесятилетней женщины.       Первый час прошёл терпимо. Живот, хоть и недовольно бурчал, особых претензий по поводу отсутствия еды не высказывал, да и какие-то печеньки нашлись на полке. Но к третьему часу кончились припасы и терпение: желудок начал болеть. Когда время подползло к шести и статус обеда сменился на ужин, терпеть стало невмоготу. Гордость гордостью, печёнка пусть хоть сгниёт, а кушать хотелось.       На летней кухне бабушки не обнаружилась. Но его тарелки были накрыты и оставлены на столе на случай того, если внутренности покажутся Кириллу вполне сносной едой.       — Приятного.       Женский голос застал его на доедании супа. Вскочив, он залепетал извинения и отметил, что еда оказалась очень вкусной, несмотря на то, из чего была приготовлена. Бабушка слушала молча и с улыбкой, знала же, что у ребёнка больной желудок и долго без еды он просто не протянет — начнутся спазмы, — а нужда и хлорку в творог превратит.       — Пирожки будешь? — спросила она, ставя на огонь чайник и доставая кружки.       — Конечно.       Суровые болезненные методы, но действенный результат. Мария Захаровна навела внуку чай, достала тарелку с выпечкой и вновь ушла во двор работать по хозяйству.       Проблема появилась, когда он устраивал пирамиду из грязной посуды в раковине. Голова Гриши высунулась из-за косяка, внимательно осмотрела Кирилла на наличие колющего или режущего, прежде чем он вышел в проход целиком.       — Понравилось? — хохотнул Кирилл.       Сплюнув, Гриша матернулся себе под нос, но озвучивать прошептанное не стал.       — Бери сотку и пошли за мной.       — Что-то ты дешёвый, — вовсю развлекался Кирилл, — презервативы хоть есть?       — Чё? — до Гриши доходило медленно, но когда он понял, на что намекает Кирилл, нахмурился и скривился. — На бухло это. Не беси, я ж по-мирному.       — А вот это уже интереснее. Надеюсь, за забором не стоит толпа твоих дружков, готовых разнести мне башку с ружья?       Гриша сделал шаг ближе, останавливаясь в метре от Кирилла, и протянул руку вперёд, подозрительно напоминая жест приветствия.       — Всё было честно, хоть ты и гомик. Сам подставился, сам получил. Похож ты на мразь, но от скуки и не таким станешь. Оба уже поняли, что при драке ничья будет.       Обдумывал Кирилл сказанное недолго. Деревенский поленок был прав: неизвестно, сколько ему тут жить, а тратить все силы на войну не хотелось; то, что ему надерут зад в следующий раз, даже не колебалось от сомнений. Скука же давила на горло всей пятерней, но там, где молодежь — выпивка и курево, которые могли значительно скрасить серые печёночные будни.       — Кирилл, — он пожал руку, чувствуя, насколько сильнее сжали его.       — Гриша.