Пешком по просёлку

      Они молча шли по пустой улице, изредка перекидываясь взглядами и пропуская летящие с бешеной скоростью развалюхи. Всё село тянулось по обеим сторонам дороги, и лишь изредка попадались совсем узкие проулки, в которые машина уж точно не поместилась бы.       — Это — кочерга, — Гриша раскинул руки и пальцами указал вдаль, — асфальт по её форме положили. Мы живём в середине.       На подобные уточнения Кирилл не реагировал. Не интересовали его ни лес, который было видно даже отсюда, ни холмы, тянущиеся вдоль всех деревень, даже наличие кочерги, для Гришки бывшей по меньшей мере достопримечательностью, нисколько его не обрадовало. Временному жителю нет разницы, какая по форме улица и сколько в округе озёр.       — Магазин здесь и в райцентре.       Перед ними показалось небольшое кирпичное строение с витриной, прикрытой металлическими прутьями. Возле входа стояло несколько полуголых — в одних шортах — мужиков с бутылкой минералки. Завидев Гришу с Кириллом, они развернулись и, перебивая друг друга, заголосили.       — Выгуливаешь, Гришка?       — С девкой гулять надо, а не с городскими.       — Представь гостя хоть!       Потные пивные животы вызывали у Кирилла, привыкшего видеть вокруг себя только подтянутых людей, больше отвращения, чем отрыжки и плевки на землю. И с этим отребьем сейчас его будут знакомить?       — Это Кирилл, внук тёти Мани, — Гриша, несмотря на то, что даже издалека была видна грязь на загоревшей коже, пожал руки всем. После, чем вызвал истинный шок у Кирилла, который лишь кивнул издалека, не стал вытирать ладонь. — А вы сегодня рано с полей.       — Трактор полетел, — один из них достал из заднего кармана сигареты и гостеприимно протянул открытую пачку остальным, — охуели, когда пришлось его на халяву до дороги пихать. Прикинь, такую бандуру переть. Если наши ступят, глянешь?       — Привозите, — кивнул Гриша, — сегодня я на речке, завтра ваш.       Такое странное обращение взрослых работящих мужчин к какому-то сопляку, который довольно важно стал расспрашивать о тракторе и о том, с какой дыры шёл дым, Кирилла позабавило, если учесть, что по словам бабушки Гриша только закончил техникум. Но рабочие совершенно серьёзно рассказывали про свечи и масло, заставляя парня хмуриться и выдавать очередное "вот корыто", отчего создавалось впечатление, что Гриша здесь не последний сук на ветке. Договорив и распрощавшись, он махнул Кириллу на дверь, чтобы он заходил.       Вместо дежурного "Добро пожаловать" или хотя бы скромной улыбочки их встретила грузная, накрашенная настолько ярко, что хотелось оглянуться в поисках циркового манежа, бабища с не слишком соблазнительной дорожкой волос над верхней губой и отвратительно огромной грудью.       — Эт кто у нас здесь?       Из её рта вместе со словами вырвался дым, и она, взглянув на пришедших, вновь затянулась. В принципе, в интерьер своего магазина она вписывалась целиком. В квадратной комнате с болезненно-жёлтыми стенами в подтёках кроме неё помещались полупустые облезшие стеллажи с мутноватым стеклом и отсутствием какого-либо выбора товаров, два дребезжащих холодильника — один с бутылками напитков, другой с замороженными полуфабрикатами и мороженым — и полка с хлебом, единственное чистое местом, но и она не могла похвастаться богатым выбором. Много было лишь бытовой химии и прочих товаров для дома. Еда в селе явно особо не требовалась.       — Кирилл, — он представился и сразу спрятал взгляд в витрине с сигаретами.       — Тёти Мани, — пояснил Гриша, — мне как всегда.       Продавщица кивнула и, уже согнувшись в поисках чего-то под столом, спросила:       — А тебе?       В любимом баре, где с Валей они часами могли болтать с Эдом, барменом, Кирилл ещё мог сказать "мне как всегда", но вряд ли ему бы налили в этом киоске виски с колой и приготовили пепельницу. Да и откуда ему знать, куда и зачем его тащит Гриша, чтобы правильно назвать свои желания?       — Для начала любых сигарет. Ментоловых, — поправился Кирилл.       — Только тонкие остались, — взглянув на витрину, бросила она, — пойдут?       — Да.       — Остальное я уже взял, — шепнул ему Гриша, пока продавщица собирала пакет, — потом просто в общак скинешься.       Расплатившись и забрав пакет, наполненный бутылками, пачками какой-то еды и чем-то непонятным для Кирилла, который нёс только свою маленькую, но такую безумно любимую пачку сигарет, Гриша поплёлся дальше вдоль улиц, не утруждая себя объяснить, куда и к кому они идут, но Кириллу от этого было ни холодно ни жарко: он вовсю рассматривал ту дыру, которую умные люди назвали "Глубоким".       Это было странной особенностью всех деревень и сёл, по которым ему довелось ехать сюда — располагаться буквой "Г" вдоль дороги, где-то, как, например, здесь, постелили асфальт, явно недавно, судя по его состоянию, но от каждого дома пугающе далеко тянулись к лесу и в поля огороды.       Щербатый окоем асфальта, ненадолго обратившийся щебенчатой обочиной, вывел Кира к заросшему бурьяном оврагу. Заметив смятение того и явное нежелание превращаться в горного козла да скакать по кочкам и ямкам, Гриша призывно махнул рукой.       — Давай, тут недалеко.       Трава выглядела подозрительно мокрой и скользкой, и не меньшее раздражение внушала довольная, по-кошачьи вредная морда напротив. Но сумка с бутылками звенела впереди, в нескольких шагах вниз по склону, и Кирилл, вздохнув от безысходности, шагнул следом.       Он, несколько раз поскользнувшись на листиках подорожника, модно окрасивших его бриджи в зеленый, полулежал в травах с пурпурными колючками в волосах. Мысленно Кир успел на всё плюнуть и закономерно решить, что ему и здесь неплохо, даже несмотря на громкий ржач Гриши над ухом, когда солнце, в последний раз всплеснув коньячными волнами света, рухнуло за горизонт. Холод разлился в воздухе мгновенно, больно куснув обнаженный под задравшейся футболкой крестец, и Кир подскочил. Едва не повалился обратно, но вовремя вцепился в Гришкину руку. Вспомнил, как ее мяли потные лапища трактористов и, брезгливо поморщившись, отпустил. Дальше поднимался, цепляясь за лопухи и частенько падая на колени. Гриша же это препятствие одолел, как ту же дорожку из асфальта, больше похохатывая, чем напрягаясь.       Идиллическая лужайка в полутора километрах от последних поселочных домиков оказалась если не землей обетованной, то хотя бы островком надежной суши. В потемках перебираясь через ребристое, словно гладильная доска первого поколения, поле, всё усеянное минами коровьего происхождения, Кирилл разнервничался и запыхался, некстати ощущая последствия давешней аварии. Еще и непрекращающиеся подначки Гриши, доводящие городского до белого каления, которые отвлекали от нелегкой саперной работы...       В общем, оказавшись почти что на газонной травке, на легком свежем ветерке в архаичном треске сверчков и под россыпью мелких ясных звездочек, Кирилл расслабился. Даже разомлел. И на неровный круг у костерка глянул почти что без обычного своего цинизма. В первую очередь взгляд умудренного бабника выхватил обещанную Валькой доярку с пятым размером. Впрочем, до того он чуть-чуть не дотягивал, но легенький цветочный халатик и отсутствие бюстгальтера компенсировали это с лихвой. Круглое, словно копеечка, и красное то ли от рождения, то ли от отсветов коста личико улыбалось, демонстрируя простецкие по меркам города ямочки на щеках. Доярочка покатывалась смехом от рассказов собеседника: широкого краснолицего богатыря, до того смахивающего на выходца из черно-белого фильма Эйзенштейна, что Кириллу захотелось протереть глаза.       Остальная деревенщина, трещавшая у костра, не особо отличалась от городских. Может, светящиеся прямоугольники телефонов не такие уж новые, как в городских клубах — кажется, Кирилл даже разглядел пару кнопочных, — может, девицы выглядят не такими размалеванными, да парни кажутся покрепче и попроще, но, в общем, самое важное сохранялось. Бутылка литра на три, зеленая и оранжевая в свете костерка, переходила из рук в руки, целящими глотками крася щеки деревенских в алый и умащая веселеньким блеском глаза.       — Мы вас уже заждались, — писклявый голос резал уши, но сил покривиться у Кирилла не нашлось.       — У меня тут, — Гриша махнул в его сторону, — тихоход.       Поморщиться бы да послать куда подальше этого поленка, но бессмысленно: они сами примерно там, куда всех посылают, если судить по слою дерьма на подошвах кед. Выдохнув, откинув все мысли о мести на день завтрашний, не такой усталый и более радостный, он махнул всем рукой, не отводя взгляда от чего-то горячительного в стекле.       — Садитесь уже, — отозвался дояркин богатырь и постучал своей лапищей по ветхому стволу, отчего в воздух взлетела пушистая труха и тут же уселась на землю, вспыхивая от огня маленькими искорками.       Кирилл довольно хрюкнул, собрался и попытался вклиниться между грудастой дояркой и тоненькой девушкой с честными глазами и, что куда важнее, стройными сухими ножками. Оказаться между четвертым размером ржущей доярки, нежными голыми коленками какой-нибудь Манечки, наверняка честной да целомудренной, и бутылкой самогона никак не входило в заветные мечтания Кира, но сейчас он обрадовался и этому. Вот бы еще Гриша уселся где-нибудь поодаль да не мешался...       Вместе с искорками костра, похожими на обезумивших красных ос, вместе с назойливым треском кузнечиков и горьковатым запахом пота от предполагаемой доярки вклинился и Гришка. Он влез между Кириллом и девчонкой со стройными ногами, отпихнув городского прямо к горячим влажным телесам уже не радующего четвертого размера, и, приобняв девушку за плечи одной рукой, обратил насмешливый взгляд на Кирилла:       — А вот и наш городской, знакомьтесь.       Оторвавшись от экранов гаджетов, откинув с лица мешающие волосы и отпрянув от обслюнявленного всеми горлышка, молодежь уставилась на Кира, как на редкого однорогого козла, а то и двухголового. Но к подобным взглядам он привык, чтобы не растерять всю уверенность и гордость, стойко выдерживая десять переливающихся в отсвете костра глаз.       — Серёга.       Первым отлип богатырь, сидящий рядом с ним, его Кирилл явно не интересовал с никаких ракурсов. Протянул свою лапищу, в соответствии со всеми литературными канонами похожую на лопату, но пожал, к удивлению, чужую ладонь осторожно, осознавая, каково это — быть зажатым в подобные тиски.       — Миши, — усмехнулись с бревна напротив и два парня, совершенно разных даже в выборе одежды; кивнули.       — Кирилл.       Оставались девушки, и городской бабник, посматривая на открытые ножки, на гладкую кожу без единого волоска, словно после бессмысленно дорогой эпиляции, довольно растёкся по бревну.       — Дарья, — первой решилась та самая доярка, встряхнув грудью и крашенными в палёно-желтый волосами.       Судя по тому, как она зазывно наклонялась и отточенными движениями поправляла юбку на сарафанчике, не скрывающем, в принципе, ничего, решалась она на всё быстро и беспроблемно. Но по довольной роже Сергея, чуть ли не капнувшего слюной в манящую ложбинку между загорелыми выпуклостями, Кирилл допёр, что вся здешняя компания её уже перепробовала. Раздолбанные как от денег, так и от постоянного секса со своими спонсорами девушки его интересовали разве что как замена долго едущим проституткам, да и там хоть был выбор и не было картинных ломаний, отчего, кивнув, Кир скользнул взглядом влево, приложил немного усилий, чтобы не задерживаться на острых коленках, и уставился в сторону последней незнакомки.       — Я Марина.       Её голос разлился по небольшой полянке густым сладким мёдом, окутал, как тёплое одеяло, и приятно зашуршал мурашками по коже. Все тут же встрепенулись, подняли глаза от экранов и прислушались.       — Наша будущая звезда, — гордо, словно это он — стройная молодая девушка со шлейфом тяжёлых тёмно-каштановых волос, уточнил Гришка, — лучше всех на селе поёт!       Вместо смущения на лице Марины отразилась гордость. Своими мечтами, если они и были кому-то рассказаны, она явно наслаждалась и шла семимильными шагами, не скрывая таланта. Однако наслушался Кирилл певичек в столице настолько, что сразу гаденько усмехнулся внутри — и эта ляжет под первого попавшегося продюсера, потом грянет в каком-нибудь клубе, поноет в микрофон о любви и тяжёлой женской доле, сверкая пупком, грудью, задницей, в общем, всем, что не влезет в откровенный костюм, пока у кого-нибудь с наличием денег не встанет. Там, да, слава... А так, куда лезть простушке?       — Очень приятно, Кирилл.       Всё же одна деталь его удивила. Злой, пропитанный ревностью и желанием отломать протянутую руку взгляд Гриши, жмущегося к Марине. Не хотелось бы влезать со своими предположениями в эту идиллию, но Кир был уверен, что вот она, та самая односторонняя любовь, которую уже облизали со всех сторон сценаристы, писатели и поэты, ведь девушка, не выдавая свои эмоции ни единой жилкой на лице, старательно выгибала спину, чтобы не касаться "случайно" лежащей рядом мужской руки.       — Здесь же курить можно? — получив кивок, Кирилл полез в карман, зашуршал пачкой и, когда от нетерпения уже тряслись руки, вставил сигарету в губы, чувствуя родную, желаемую горчинку ментола.       Коля подкинул ему зажигалку, предупредив, что она с первого раза не зажигается, Миши заржали с него, обзывая бомжом, неспособным даже такую мелочь себе купить, и, когда от тлеющего табака поднялись первые сизые кривые, растекаясь молочным облаком по воздуху, на поляне гоготали все с неуклюжей игривой дракой парней.       — Будешь? — звонкий голосок ворвался в его мысли довольно неожиданно, и погруженный в себя, в хорошие радостные воспоминания о городе, Кир вздрогнул, резко разворачиваясь в сторону звука.       Мило улыбаясь в отсвете костра, Марина сжимала в руках горло бутылки и чуть трясла её, добиваясь манящего плескания чего-то горячительного, вкусного по своей сути и запаху, что Кирилл только радостно кивнул, протягивая руки к бутылки.       Их пальцы слегка соприкоснулись. Тёплые, мягкие, отшатнулись, словно от раскаленной ветки кострища, но, заметив удивленный взгляд городского, давно уже не невинного, раскрепощенного, сомкнулись покрепче, передавая через Гришу непрозрачное стекло.       Гришу проняло моментально.       — А что это мы сидим? — его крик, больно радостный и оживленный, застал всех посреди своих дел, и явно не сидения. Выхватив бутылку, прежде чем Кирилл смог хотя бы поднести её к губам, не то что попить, Гришка продолжил: — Пойдёмте к речке!       Идти к какому-то водному объекту, когда замерший зад только избавился от мурашек, а надоедливая мошкара, так и норовившая присосаться к бледной, не подпорченной солнцем коже, свалила от дыма куда подальше, Кирилл не хотел. Поднялся же лишь потому, что сверкающую огнём бутылку относили от лобного места наглые лапы Гриши.       Было странно. Смех парней и тонкое девичье хихиканье растворились в мыслях, затихли, как по взмаху волшебной палочки, когда перед глазами блеснула чернотой водная гладь. Густой, шепчущий без передышки камыш клонился от малейшего дуновения ветра, трескался, шуршал листвой и манил подойти поближе к покатому берегу и небольшой деревянной пристани. Завороженно, не смея отказать своему желанию на несколько секунд оставить родимую бутылку, Кирилл поплёлся к скрипучим доскам и шагнул, неуверенно пробуя на крепость. Пристань держалась. Тихое течение, такое же, как летняя ночь, несло воду прочь, било её об опоры, берег, смешивая с мутным песком, и вновь отгоняло, оставляя в напоминание лишь мокрые следы и стайки белёсых ракушек. Как зеркало, огромное и кривое в сущности своей, речушка сверкала под месяцем, отраженном белоснежным, ярким, как фонарик, и рогообразно выгнутым.       — Красиво, да?! — отвратно громко раздалось над ухом.       Фыркнув оттого, что Кирилл, задумавшийся о природе, о том, что видит такое чуть ли не впервые в своей наполненной приключениями жизни, испуганно вздрогнул, Гришка заржал, вновь возвращая городского на шумную поляну с толкучкой людей по меркам диких степей. Тут уж и подтянулись девушки, от прохладца прижимаясь друг к другу всем, чем можно было; позади всё так же спорила троица друзей, дополнившаяся судьёй — Серёгой, так же, как и Гриша, смеющегося во всё горло; в общем, вернулась вся отвратность происходящего.       — Нахуя подошёл? — рыкнул Кир, бесцеремонно выхватывая из крепких рук почти пустую бутылку и присасываясь к горлышку, брезгуя разве тем, что достались одни "слюни".       — Э-э-э?       От вновь вернувшегося характера городского Гриша потерял рассудок, способность трезво мыслить, хотя трезвость он потерял, судя по рассредоточенному взгляду, несколько минут назад, и уверенность в себе. Несмотря даже на то, что рядом тёрлись девушки, которых следовало покорять, вместо очередной драки он промямлил что-то неясное и подошёл ближе.       — Ну чё ты так? — с каждым шагом он то ли трезвел, то ли возвращал достоинство. — Давай по-нормальному, или среди таких мажоров нормально не принято?       Алкоголь был дерьмовым. Мерзостно сладким, с ярким привкусом горького спирта и жжёным послевкусием, совершенно иным, чем у дорогого или хотя бы средненького виски. Настроение, поднятое выкуренной сигаретой и речушкой, как с передачи о природе, улетучилось сразу же, а неприятные слова, тут же ярлыком повисшие на Вале, порвали ту тонкую ниточку, что из последних сил сдерживала злость.       Сначала в сторону полетела бутылка. Зеленоватое стекло сверкнуло в воздухе и с громким плеском приземлилось где-то посередине водного потока. Отвлекшись на опознанный летающий объект, задрав подбородок, как авиаинженер, следящий за траекторией полёта своего детища, Гриша не успел опомниться, как в этот самый подбородок и получил.       Пошатнувшись, сплюнув охреневшее "блять", он сделал шаг назад, прямо туда, где кончалась пристань. Нога соскочила первой. Следом, вскрикнув и от боли, и от тотального шока, Гриша под нестройный девичий писк исполнил грациозный пируэт, содрав все, что можно, о заржавленную обивку причала, и шлёпнулся в воду. Поляна затихла.       — Гриша..? — тихий осипший голос Даши вернул всем способность мыслить, а после — и чувство юмора, которое отреагировало моментально, хоть били-то и "наших".       Ночь разразилась громким хохотом ребят, откровенно довольным ржанием Кирилла, хватавшегося за живот, и беспокойством девушек.       — Он не выныривает! — строго крикнула Марина в сторону веселящихся. — Придурки, сделайте что-нибудь!       Прошло и правда много времени, чтобы Гриша не успел вынырнуть, отдышаться и пойти с матами на Кирилла. В груди застрекотало волнение. Рывком достигнув края, Кир присел на корточки рядом с Дашей и попытался взглянуть в тёмную гладь, мутную от такого неожиданного всплеска — видимость была нулевой, если не отрицательной.       — Чёрт, — выругался он под нос и стал вытаскивать из карманов остатки денег, сигареты и прочие завалявшиеся мелочи.       Нырнуть никто не успел. Добровольно не успел. Резко возникшая из воды рука, как в фильмах ужасов, схватившая Кира за ногу, так же резко его в воду и опрокинула, протащив всеми позвонками и задницей по занозистым отсыревшим брусьям.       — Придурки, — выдохнула Марина, когда через секунду в реке, которая оказалась им по грудь, как раздразненные быки, Гриша и Кирилл с шумом пытались отдышаться.       Драка не состоялась по причине довольно банальной, но существенной: речушка несла родниковую воду, а оттого ноги отнимались за несколько минут, и все силы уходили на то, чтобы согреться. Вот и грелись парни возле костра, пялясь на друг друга, как на врага народа.       — Так, — строго начала Марина, старательно обтирая влажные макушки своей кофтой, — сейчас быстро идёте домой, парите ноги и ложитесь спать, иначе заболеете!       — Я с этим оленем никуда не пойду...       — Гриша! — мягкий голосок взметнулся над полянкой и строго хлестнул по ушным перепонкам.       В ответ сильный и независимый мужчина лишь обиженно засопел, принимая поражение. Спорить никто, тем более продрогший до последней косточки Кирилл, не хотел, и компания стала быстро собираться, засыпая костёр песком и складывая пустые тары в пакет для мусора.       — Не ждите нас, идите вперёд.       — Понял я.       В руках Марины Гришка превращался в смирного котёнка, даже ненавистного Кирилла вместо того, чтобы завести в какие кусты и бросить, довёл до дома, напоследок, конечно, послав ниже пояса, но без наглядных демонстраций. Расправа Кирилла нагнала утром, когда принесённый взволнованной бабушкой градусник обрадовал и без того расклеенного от смены климата Кира прилично болезненной температурой.       Измученный заботой бабушки, заботой добросердечной соседки, заботой умудренного пьяницы дядь Толи, заботой откуда-то прознавших обо всем Дашуни и Марины, девушек с попойки, между которыми прошлой ночью Кирилл устроился — как жаль, что исключительно в прямом смысле! — городской хотел только одного: остаться в покое.       Первое, что он увидел, поднявшись с кровати, — огромная, как потом оказалось — литровая кружка, чинно восседавшая в середине столешницы, дымила, как огромный самовар, и пугала бурым содержимым. Кирилл скосился мутными глазами на бабушку, потом, заметив подбадривающие кивки в сторону бадьи, в сторону открытой двери. Пути отступления были отрезаны усевшимися на пороге кошками. Умело расставленная ловушка захлопнулась.       — Что это?       — Чай с малиной, — тонкие губы растянулись в улыбке, но сама старательно следила, чтобы внук не сбежал, — нужно выпить весь, и хворь уйдёт!       Голова болела и пульсировала от каждого резкого взмаха, звука, заложенный нос мерзко сопел, иногда норовя запачкать губы, а в ушах гудел невидимый самолёт, мешая слышать. Хотелось укутаться в плед, не вылезать из кровати весь день и слушать заунывную музыку. Но сейчас была не осень, а яркое лето, в которое, пусть и с нотками навоза в воздухе и сумасшедшим окружением, так и норовившем дать в морду, хотелось окунуться.       Чай был вкусным. Вкусным и нескончаемым. Глоток за глотком, обжигая горло, Кирилл пил это варево и чуть не плакал от максимального содержания малины в желудке. Стойкое испытание становилось всё сложнее от понимания того, что объёмы жидкости не собираются уменьшаться, а глаза запотевают похлеще линз после мороза.       — Пей, пей, — причитала Мария Захаровна, — вмиг тебя вылечим.       Последняя фраза звучала угрожающе, а не доброжелательно, и Кирилл понял, что вылезет из этого дома через окно, если ему хоть ещё раз предложат народные методы.       — А теперь, — пустая кружка, с грохотом опустившаяся на стол, тут же была заменена на обычную, полузаполненную чем-то прозрачным и едко-вонючем, — яблочным уксусом горлышко прополощем!       Кирилл скосился на окно. Ставни были закрыты...       Тошнило уже просто от всего. И последней каплей для этого ужаса, согласно всем законам подлости, стал приход Гриши.       Гриша, здоровый, чтоб его, неуверенно плелся за Марией Захаровной, мелко трусившей к кровати Кирилла с очередным компрессом, настоем, уксусом и далее по списку народной медицины:       — Ой, как славно, Гришенька! Вот медочку нам и не хватало...       Литровую банку, переливающуюся теплой золотистой вязкостью, старушка трепетно прижимала к груди. Подслеповатые глаза сияли счастьем и решимостью всё это впихнуть во внука. За раз.       — Теть Мань... — вкрадчиво начал Гриша.       Кирилл тем временем поторопился стечь поглубже в пучины пухового одеяла. Не душой — более осязаемой материей, той, что пониже крестца — городской почуял нехорошее. Гриша ему что, мстить собрался? И неужели бабушка оставит родного внука, больного и беспомощного, на поругание?..       — А можете, пожалуйста, масла принести домашнего?       — Ой, я быстро! — всплеснула руками Мария Захаровна, покидая комнату: Кирилл слышал тихий скрип половиц под бабушкиными тапочками.       — Ты это, мужик...       Кирилл настороженно выглянул из-под края одеяла:       — На стрелку позовешь или прям тут задушишь? — предположил городской.       — Да нет... я это.. — покраснел Гриша, торопливым движением взлохмачивая волосы, до корней которых малиновая краснота, начавшая расходиться от переносицы, скоро добралась. — Я к тебе по-человечески, а ты.       Шмыгнув носом, Гриша протянул руку к кровати Кира, и городской опасливо прищурился, втискиваясь в накрахмаленные подушки.       — А?..       — Ну бля. Извини, — выпалив это, Гришка облегченно и счастливо вздохнул, ровно распряженный мерин.       Кирилл долгим подозрительным взглядом измерил протянутую ему руку. Отметил светло-желтые мозоли под каждым пальцем, аккуратные, коротко остриженные или обкусанные ногти. Сухие горячие руки типичного работяжки, пожатие которых никак не могло походить на те судорожные рывки преподавателей из университета. Кирилл слабо двинул плечом, высвобождая собственную руку из-под одеяла... И понял, что думает не о том.       — Ты, блять, серьезно? — отточенным жестом маминых сериалов заломив бровь, поинтересовался Кирилл. С нескрываемым удовольствием отметил, как улыбка Гриши делается ненатуральной, ломанный. Будто треснувшей изнутри. — Мне в детском саду хватило этих "прости-мирись-мирись-и-больше-не-дерись". Почему бы сразу мизинчик не подать, м?       — Да иди ты нахрен, — голос Гришки вновь прорезался, он гаркнул, отошёл и скривился.       Вернулась бабушка, протянула заботливо упакованный в газету свёрток, попыхтела, повозмущалась о слабом иммунитете городских детей, посетовав на никогда не болеющего Гришу и остальных сельчан, а Кирилл всё сливался с подушкой, вернее, старательно пытался.       — А... это... — вновь ушедшая Мария Захаровна придала Грише краснословие, и он вновь вернулся к моральному избиению лежачего, — говорят, Маринка заходила...       — Ну была, и? — Кирилл прищурился, разглядывая мнущегося Гришу. Вот же щенячья любовь у парня, даже жалко... Впрочем, нисколько. — Стриптиз на столе оттанцевала, девственность оставила, а как сосала...       — Да иди ты нахуй.... — Гришкино лицо вспыхнуло, но не нежной малиной смущения, а красным петухом ярости. Однако деревенский себя смирил, хотя дурная кровь от лица не отхлынула: — Я же нормально спросил... да и не такая она, как ваши шлюхи городские.       — Серьезно? В вашей блевотной деревушке еще с коммунизма не сползли, вон, сеновал на сеновале стонет.       Гришка бы ударил. И никакие понятия о "лежачих не бьют" и "болеет" в тот момент в голову деревенского не пришли.       Опешившего Кирилла спасла всё та же Мария Захаровна. Внеслась в комнату заботливым ураганом, спровадила Гришку, бросавшего свирепые взгляды из-за плеча, укутала Кира в стотысячное пуховое одеяло и... водрузила на обтянутые перинной мантией колени еще одну бесконечную бадью с малиновым чаем.       Прихлебывая ненавистное варево, Кирилл пытался убедить себя, что так вездесущая Мария Захаровна мстит за оскорбленную Марину и разозленного Гришку.       Кстати о последнем. Гришка этой девчонкой, похоже, знатно одержим. Было бы обидно, если бы кто-то вдруг надумал начать с ней встречаться. Ох, бедный Гриша...       Кирилл не утерпел, прыснул в кружку, подняв тучу липких малинных брызг и поймав удивленный взгляд Марии Захаровны. Планы в его голове рождались моментально, особенно когда доза алкоголя равнялась нулю. Вот и сейчас, попивая малиновый чай, как особо знатное пойло, Кирилл ехидно продумывал месть. И закадровый смех злодея, куда уж без него.