Пешком по просёлку

      Сидя на прохладном крыльце, Кирилл с улыбкой и нескрываемым восторгом наблюдал, как Гриша устраняет последствия его стараний. Сначала были накормлены поросята, уже пытавшиеся выбить забор, лишь бы добраться до каши, затем все коты, орущие матом на кошачьем, вымыты от молока. В перерыве между уборкой Гришка подбегал к Кириллу, менял отмёрзшее мясо на следующий кусок льда, на секунду пробегался взглядом от головы до пят по скрючившемуся телу, мотал головой, отгоняя какие-то сомнения, и трепал ладошкой волнистые волосы.       Это странное проявление заботы умиляло. Приятными мурашками покрывалась спина каждый раз, когда Гриша улыбался в ответ или прикасался, когда просто говорил и стоял рядом. Главным был тот факт, что это именно Гришка!       Кирилл ни на что толком не рассчитывал. Ни на любовь до гроба, ни на ответное признание, да и видно было, что хотя его голубизну приняли, скрипя зубами, то о взаимной пока речь не велась. И это «пока» было огромным сгустком надежды в голове у Кира.       Когда кухня была вымыта, а бурчащие животы у обоих сводило голодом, Гриша помог Кириллу подняться, доковылять до соседнего участка и почти идентичного флигеля, усадил на знакомый диванчик и принялся разогревать что-то мясное, вкусно пахнущее. Сосредоточиться на запахе и определении блюда Кирилл просто не мог. В голове всплывали образы, обрывки фраз, обильно политых домашним вином, и поцелуй, и ответивший на него Гришка… Подняв взгляд, Кир только сейчас заметил, что всё уже давно разогрето и что его, пялящегося на коричневую обивку в цветочек, спалили. Держа в руках две полные тарелки еды, Гриша неловко не решался подойти, явно разгадав, что заставило Кирилла зависнуть. Всё же это именно он начал всю эту канитель с игнорированием, отказом и парочкой грубых, на деле ненужных фраз.       — Гриш… — мягко позвал Кирилл, пытаясь заглянуть ему в глаза, но тут же был прерван.       — Вечером. Давай поговорим обо всём вечером, — Гришка сбито выдохнул, поставил на стол тарелки и развернулся за вилками, — дай мне эти несколько часов.       И отказывать Кир не имел права хотя бы из-за того, что смелости и откровению нужно было отдать должное.       Корову и гусей Гриша забрал, пока Кирилл навещал Марию Захаровну, а потом и беседовал всё с той же молодой врачихой, приехавшей теперь на вызов о падении с дерева. Сотрясения, к счастью, не обнаружилось, сломанных костей — тоже, только большая ссадина на половину зада и поясницу да шишка на голове. Но тем не менее ходить было больно настолько, что пришлось обзавестить обезболивающей мазью и обещанием свалить всю работу на кого-нибудь другого. На Гришку, например. Конечно, за какое-нибудь вознаграждение и огромную благодарность от Марии Захаровны. Только признаться, что Кирилл уже это сделал, он не решился.       Домой он вернулся уже к вечеру и обнаружил, что вместо бабушкиной доярки молоко сдоил сам герой сегодняшнего дня.       — Это несложно на самом деле, — пожал плечами на охреневший взгляд, — все сельчане лет с десяти умеют корову доить. Иначе никак.       Всё ещё поражаясь с той огромной пропасти, что зияла между «городскими» и «деревенскими», Кирилл устало опустился на одну из табуреток и стал с интересом наблюдать за процессом готовки. Мешая стреляющую картошку, Гришка суетливо отворачивался, хмурился, каждый раз натыкаясь на Кирилла, и вел себя, в общем-то, крайне нервно, словно они вернулись на десять суток назад, к тому дню после поцелуя. Неужели весь прогресс прошёл насмарку? И их объятия, разговоры, эти нежные прикосновения… всё было очередной желаемой иллюзией? Нет. Дело было не в этом. Причина всей нервозности скрывалась в постоянных выглядываниях Гришки на часы и за окно, оценивающих, настал вечер или ещё нет.       Вечер настал спустя час, когда небо посерело, затянулось сумраком и пришлось включать лампочку под потолком. Поужинав, оба, не чувствуя вкус еды из-за переживаний, они молча сидели на стульях, не в силах начать тот разговор, что откладывали весь день. Даже Киру, ясно видевшему эти разборки полётов и чувств, сидя на крыльце с ноющей задницей, нечего было сказать.       — Пошли ко мне! — неожиданно вскочил Гриша. — Тут как-то тяжело говорить!       Спустя пять минут картина повторилась. Только уже на мягком небольшом диванчике. Как влюбчивая школьница, Кир не решался поднять взгляд, отчего единственным занятием оказалось разглядывание цветочков, но и те спокойствия не приносили, когда в голове истошно кричали мысли, а сердце готовилось совершить самоубийство, своим бешеным ритмом желая выбить пару рёбер.       — Может, вина?       Кирилл поперхнулся мыслями, когда услышал это предложение. Вина?! Того самого, из-за которого начались все эти проблемы? Гришка точно издевался над ним. А издевательства над собой Кирилл ой как не любил.       — Слушай сюда, — резко отчеканил он, разворачиваясь на сидячего рядом Гришу и приближаясь к тому на смехотворное расстояние, — ты хотел говорить? Говори. Иначе я беру свой синяк, и мы гордо сваливаем спать!       Казалось, что от такой неожиданности Гришка проглотил язык. А может и рассудок, судя по охреневшему взгляду. Но стоило Кириллу начать подниматься, как обе вещи быстро вернулись на свои места, и Кирилл был вновь резко осажен.       — Послушай… — слова из Гришки будто полоской наждачки вытаскивали. Лицо было честным и несчастным, как у напрудившего щенка, полностью осознающего вину. — Кир, ты… ты замечательный. Редкий уебок, конечно, но… — поняв, что фатально несет что-то не то, Гриша оправился. — Ну да, ты мне, ну, приятен больше Маринки и еще кого-нибудь… кого угодно, наверное… Кир?       Деревенский прямо глянул на растерянно-неуверенное, полное одновременно надеждой и испугом лицо Кира. Поморщился, чертыхнувшись оттого, как непривычно выглядел городской. Без ехидцы и наглости тот казался… непривычным. Даже злость брала от того, насколько все шло не по плану из-за этой тихой покладистости Кира. В привычной шутливой манере диалог сложился бы проще.       — Короче, ты мне дорог, — выпалил Гришка, следя за бьющейся о лампочку молью, с чьих крылышек осыпалась и таяла в воздухе пыльца. — Смотреть, как конь тебя жрет, я не могу, и не разговаривать с тобой тоже… нездорово. Но, черт возьми, я не педик. Это неправильно. Кир?..       Кирилл даже не сразу осознал, что ему сказали. Предыдущие слова лились странной отупляющей смесью, отдаваясь дрожью едва принятых наркотиков: тяжелой ватной пустотой в черепной коробке и тянуще-сладким вакуумом под ложечкой. Тон, все более нервный, Кир все пытался игнорировать, мечтая услышать что-то вроде смущенного согласия и просьбы не торопиться, н-но…       — Ты… что? — тряхнув головой, городской уставился на смущенного, красного, но упертого в своем идиотизме Гришку.       Все эти романтические «что-то оборвалось», «пронзило», «ударило в дрожь» оказались до чертиков неуместными. Скорее поднялось звенящее отчаянье, и за ним — раздражение, горечью разлившееся по языку, заставившее щипать глаза, тесно переплетавшееся с обидой. Кирилл плотно сжал ладони под столом, тщетно и нелепо ощущая себя преданным. Ну что за детский сад…       — Как скажешь, — со спокойной и ледяной холодностью. — Уважаю выбор натурального натурала.       Пока Гришка собирал силы на остроумный ответ, Кирилл вылез из-за стола и, не прощаясь, поковылял к себе.       После всего Кирилл вывалился на улицу в странной прострации, растерянный и плохо ощущающий собственное тело. Летние звезды вангоговскими спиралями вспыхивали над головой, пыль дороги взлетала и поднималась к лицу, невидимая в темноте, но ясно ощущающаяся.       И как вообще Гришка — его едва ли не идеальный Гришка — может так по-мудацки поступать? Впрочем, тут был даже не поступок мудака. Это был поступок идиота. Ты мне, дорогой, нравишься, н-но нет.       Кирилл с досады пинком поднял огромное облачко пыли, невидимое, но хорошо ощутимое кожей лица и носом.       Выместив первую пенку злости, Кир, как в глубокую пивную кружку, нырнул в тоску. Ну и вот чего он? Вернулся, гребанный рыцарь, протянул даме руку помощи и… и предложил обнадеженной даме остаться друзьями.       «А ты разве сам не этого хотел? — раздраженно поинтересовался Кир у желтого, склоняющегося из-за чужого забора подсолнуха. — Дружба тебя, вроде бы, вполне устраивала».       Конечно, она устраивала, пока ее не было. Но вот она появилась, и захотелось от Гришки большего. Закономерное желание, веками отравляющее человеческие жизни и погубившее весь быт старика со старухой.       Кирилл вздохнул и повернул к бабушкиному дому, пустому, без привычного желткового света в окнах.       Несмотря на желание смыть с себя весь этот день, от душа пришлось отказаться из-за отсутствия сил. Отыскав мазь, врученную ему по доброте душевной соседкой, Кир стащил майку, приспустил штаны и, как это называется, с горкой выдавил содержимое тюбика на ладонь. Кое-как размазав лекарство по пояснице, Кирилл попытался обработать и задницу, но тут же встрял в очередную проблему: коротенькие ручки и растяжка тюленя не давали даже приблизиться к ссадине, что уж говорить о всеобщем охвате. Чёрт бы побрал этого Гришку — отказывать в такой не подходящий момент, а то сейчас бы и жопа Кирилла была намазана, и морда светилась бы счастьем.       Плюнув на всё, сполоснув жирные руки, Кирилл заполз на кровать, улёгся на живот и спрятал свою грусть в подушку. Там ей самое место. А сейчас стоило бы поскорее уснуть, чтобы этот день, непонятно, счастливый или печальный, влился в новый, а там — друзья, так друзья.       Жопа болела. Жопа болела настолько сильно, что немела нога и хотелось, как в лучших традициях боевика, отгрызть ненужную конечность. Но пришлось сползать с кровати, кое-как подниматься, когда с улицы раздался петушиный крик. Хозяйство его проблемам точно не сочувствовало, хотя и было целиком виновато. Хорошо ещё, что вчера объявился хозяин коня и ещё одной проблемой стало меньше.       — Доброе утро!       Радостный, до одури позитивный окрик застал Кирилла раком перед умывальником. Прижав затылком заглушку, он наслаждался стекающими по отросшим волосам ледяными струйками и ненавидел всё живое. Включая, конечно, довольного Гришку.       — И тебе не хворать, друг мой, — прошипел Кирилл, акцентируя внимание на последнем слове.       Гришка, сжимая в руках две дымящиеся чашки, виновато жался в проходе, не решаясь пройти внутрь. Чувствовал, гад, что провинился со своей неуверенностью и натуральностью, но признавать свою тупость явно не собирался. И вот что с ним, таким простаком делать? Терпеть, разве что.       — Заходи, что стоишь? — встряхнув головой, как длинношерстный пёс, Кирилл улыбнулся. — Не кусаюсь.       Полегчало и Гришке, который тут же защебетал о пропущенной смене, о курицах, которые стерегут Кира на крыльце, в общем, вернулся в своё привычное расположение. Оставалось лишь смириться с тем, что такой Гриша — лучшее, что может получить Кирилл в этой ситуации, да и не так плохо — дружить, по крайней мере лучше, чем ночами избивать невинный сарай.       Ходилось с трудом и крепкой рукой Гришки, кто ж знал, что простой ушиб может принести столько страданий. После аварии Кир долгое время отлёживался на кровати, ничего не делал, хотя этим занимался и в обычное время, но уж точно не спешил кормить какую-то птицу. А здесь, на свежем, чуть навозном воздухе приходилось наматывать сопли на кулак, мужественно терпеть боль и заниматься хозяйством.       Когда были накормлены курицы, индейки, утки и гуси, тут же выгнанные в сторону озера, Кирилл решил было расслабиться, прилечь, но был загружен новой работёнкой — накормить котов. Зачем кормить этих лежебок, которые не могут поймать даже мышь, скребущую по ночам где-то под кроватью, Кирилл не понимал. Чем не охотники? Стартовый набор имелся: ночное зрение, когти, вибриссы, прекрасный слух… жирок на пузе от сладкой жизни. Вопрос отпал сам собой. Жирных охотников в природе уж точно не водилось.       — Кильку будете? — Кирилл продемонстрировал банку мяукающей стае, та заголосила сильнее. — Бу-у-удете, куда ж вы денетесь.       Когда все, включая их самих, были накормлены, Кир вновь начал пристраиваться задом на табуретку, но не успел. Гриша, не сидится ему, нашёл ещё работы. А после ещё и ещё…       Лёжа лицом вниз на диване, Кирилл тихо постанывал. Доработался до того, что полчаса назад его, уже не ходящего, Гришка тащил на своей спине — угораздило же подскользнуться на навозе и упасть прямо на свою ссадину. Каким ором залило хозяйство! А какие маты изощренные сыпались из лежачего на земле-матушке Кирилла… Гриша прибежал в секунду! Конечно, под огонь попал и он, пока пытался поднять пострадавшего, но в пути уже взаимно молчали: Кир оттого, что наговорил и так слишком много, а Гриша от шока. Пришлось упрашивать шокированного об одной услуге, тот, впрочем, согласился сразу же.       Уткнувшись в подушку, Кирилл думал о том, что если на свете и есть рай, то он именно такой — с опущенными штанами и сияющим синяком в пол зада, а ангелом в нём, несомненно, являлся Гришка и священная обезболивающая мазь.       — Тебе прям всё мазать? — спросил ангел, смачно выдавливая блестящую субстанцию себе на ладонь. — Или только где совсем чёрное?       — Всё. В таком деле лучше переборщить, знаешь ли, — Кирилл повернул голову на бок и уставился на Гришу. Тот неуверенно медлил. — Ну?       Видно, вслед за вчерашним конём, Гришка обзавёлся банальным списком рефлексов, среди которых «Ну», подозрительно похожее на «Но», служило сигналом к действию. Осторожно прикоснувшись, но всё же вызвав толпу противных мурашек, Гриша провёл рукой по пояснице, густым слоем покрывая ссадину. Прохладная скользкая мазь приятно охлаждала кожу, успокаивала её, чего нельзя было сказать о шершавых ладошках, поджигающих каждый клочок тела, к которым они прикасались. Всё внутри горело и замирало от мысли, кто и что делает сейчас прямо на одном из самых романтичных мест. Тугой пружиной стягивало низ живота, тянуло, и, к ужасу, кое-что да поднимало.       Мягкое прикосновение губ между лопатками застало Кирилла врасплох. Дёрнувшись, выгнувшись хуже кошки и отпрянув, он ошарашенно уставился на Гришу и приоткрыл рот в немом крике. Его же только что поцеловали в спину, да?! Сердце умерло. Прямо в ту же секунду громко ухнуло, разорвалось от переизбытка эмоций и теперь лишь эхом отдавалось в ушах и груди. Но нужно было жить. Нужно было проталкивать в себя воздух хотя бы ради того, чтобы обрушить на Гришу свой шок.       — Ты что, блять, сейчас сделал? — прошептал Кирилл, хмурясь от боли. Активные действия дались ему тяжко. — Только скажи, что мне привиделось!       Виновато опустив голову, Гриша отрицательно ею мотнул. Уши вспыхнули вслед за горящими щеками.       — Пиздец. Приехали, — недовольное бурчание вырвалось помимо воли, скорее, от обилия чувств.       Это же не он вчера что-то чесал про друзей, про границы, которые не стоит переходить? И сейчас открыто приставал явно не он. Тогда почему бушует его душа?!       — Ты зачем это сделал, а, друг?!       Гадкое и вредное ударение на последнее слово заставило Гришку поднять голову. Кирилл сидел надутый и хмурый донельзя, ставя под сомнения всю эту канитель с симпатией и желанием быть вместе, да и вообще всё покрывая сомнениями. Только почему-то не в сторону натуральности.       — Захотелось мне, — Гришка пожал плечами, — противно было, да?       Тут Кирилл окончательно выпал в осадок, даже оглянулся по сторонам в поиске камер наблюдения и съемочной группы, готовой выскочить с криками «Розыгрыш!». В небольшой комнате не было никого, кроме них, а с техникой тут всё было крайне печально, из чего складывалось едино верное предположение: Гриша спрашивал серьёзно. О том, не противно ли, когда тебя целует желанный человек. Чёрт с ним, что в спину! Главное — сам факт, само желание прикоснуться к кому-то губами с намерениями, больше материнских. Однако Гришка отчего-то загонялся, если судить по напряженно сжатым рукам и морщинке на лбу. Чего же этот деревенский всё-таки хочет? Вернее, кого?       Выдохнув, собрав себя воедино вновь, Кирилл подполз к краю дивана, уселся бедром к бедру с Гришей и упёрся взглядом в голубые глаза. Первую же попытку отвернуться он присёк, прихватив Гришу за подбородок.       — Я тебе нравлюсь? Только давай без увиливаний, а?       Гришка, поколебавшись с секунду, всё же кивнул. Смысла скрывать уже не было. Единственной проблемой было распирающее изнутри счастье, те самые бабочки в животе, что Кириллу приходилось всячески сдерживать, чтобы не испортить такой потрясающий момент для серьезного разговора.       — Тогда о чём ты думал, когда целовал? Просто, Гриш, только кошки плодятся.       — Виноват я! — громко выпалил он, убирая руки Кира с лица и сжимая их в своих. — Ты понимаешь, что из-за моих блядских сомнений и страхов ты теперь еле ходишь? И голос тогда у тебя из-за меня сел, когда ты сарай дубасил… Если уж раскрывать карты — тот поцелуй и мне конкретно крышу снёс! Я только и мог думать, как о тебе, о том, почему всё это время так тебя оберегал, если ты — здоровый мужик.       Чувствуя, как дрожит Гриша, как чертовски сложно ему даются такие простые, искренние слова, Кирилл вмиг забыл о всякой обиде, злости и улыбнулся. Счастье, забота, веселье — всё было рядом, в его руках. Осталось лишь сжать покрепче их в кулак и не отпускать, даже если станет совсем больно. Хотелось прижаться к Грише, рассмеяться прямо в плечо с ванильности и приторности их разборок, но как приятно было слушать это неуклюжее, неосознанное признание.       — Когда ты на мне лежал, ну, в ту историю с растворителем, я тупо взгляд отвести не мог. Ты же мужик! Я это чувствовал тогда, но всё равно в голове мы всё сосались и сосались. Как, блять, заело, — Гриша выдохнул и отвернулся, рассматривая что-то в темноте за окном, — и я решил, что лучше нам не общаться, послал тебя, а потом вечером позорно сидел возле забора и слушал, как ты психуешь. Даже приятно было, что тебе хреново, ну, знаешь, чувства типа настоящие.       — Какой ты придурок, вот правда, — смешок вышел сбитым, но Кирилл, забив на всё, даже на собственные решения не мешать разговору, упёрся лбом в Гришкину грудь и довольно засопел: — Ты продолжай, продолжай.       Как можно было продолжать в такой ситуации, Кир не подумал, а потому, как наевшийся котяра, лыбился и чуть ли не мурлыкал, довольно слушая паническое сердцебиение. Не только своё.       — Ты понимаешь, что это всё из-за тебя. Вы все, городские, такие ебанутые?       Всего секунда отделяла Гришу от верной смерти, потому как, услышав такие упрёки, Кирилл вмиг скинул розовые очки, сжал кулаки и приготовился к кастрации одного козла, портящего романтику своей твердолобостью. Радикальные мысли перевернулись с ног на голову, когда напряженную тушку осторожно подмяли под себя, стараясь не беспокоить ушибленную филейную часть, и крепко стиснули в объятиях. Таких, что спёрло дыхание, а перед глазами замаячили звёздочки.       — Задушишь! — недовольно прошипел Кирилл, а сам только сильнее прижался щекой к мягкой ткани футболки.       — Не похож ты на умирающего, — Гриша усмехнулся, — или мне перестать?       — Нет! — Это вырвалось само, отлично от мыслей и последних капель адекватности. Под искренний смех Гришки, довольствовашегося своей какой-никакой, но победой. Однако Кирилл проигрывать тоже не любил. — Ты что-то рассказывал, да? Кажется, что-то гейское и про меня.       — Ой, блять, да эти два слова синонимы!       После того, как немного пострадали Гришкины бока под напором разозленного Кира, рассказ всё же продолжился.       — Я думал, что сейчас что-нибудь сломаю, когда услышал довольные голоса девчонок и увидел такого же довольного тебя. Сразу понеслось всё это дерьмо, мол, паршивый прикол всё это, раз ты не переживаешь и сразу веселишься. Прикол настолько паршивый, что меня лучше прямого отправил в нокаут. Бесило всё, конечно же… Только на третий день, когда вы с Серёгой остались к вечеру вдвоём, я вдруг допёр, что бесит меня не Маринка.       — А, Серёга? — максимально серьёзно спросил Кирилл, сдерживая рвущийся смех. — Не, ну он парень хороший, ты расскажи, может, поймёт…       Пробурчав что-то матерное и недовольное, Гриша резко наклонился вперёд, опуская буквально лежавшего на нём Кирилла обратно на диван и нависая сверху.       — Поговори мне тут ещё. Ты знаешь, как, блять, это тяжело?! Ломать себя ради чьей-то наглой кареглазой морды?       — Знаю, — Кирилл, заметив удивление, пояснил, — только голубоглазой, в моём случае.       Вечер скрадывал прочие шумы и суету, отчего собственное дыхание казалось оглушающим. Вглядываясь в карие глаза, не отворачивающиеся, смотрящие прямо, может, впервые за это время, почему-то успокаивали. Исчезла былая паника, пульс затихал, всё меньше метались мысли в голове. Всё стало предельно простым.       — Гриш, — мягко огладив его затылок, Кирилл улыбнулся, — чего ты так загоняешься, а? Через дней двадцать я уеду и всё увезу с собой. Да и мы же с тобой взрослые люди…       — Мне восемнадцать только исполнилось, — пробурчал Гришка, но, к удовольствию Кира, не отпрянул.       — Хорошо, мы с тобой оба парни…       Скривившийся Гриша дал понять, что начало не из лучших.       — Понял, не то, — вскинул руки Кир и продолжил, — пока трезвые…       На лице Гришки отразился весь тяжёлый груз, что принёс ему алкоголь, и Кириллу пришлось в третий раз сменить направление.       — Чёрт тебя, Гриша! Короче, чего ты боишься, а?!       Нажав на шею руками, Кирилл заставил его опустить голову, чуть ли не утыкаясь лбами. Усмехнувшись с мелькнувшего страха в голубых глазах, он выжидающе замер, хотя ответа и не требовалось, его хотелось услышать.       — Ничего я не боюсь.       — Тогда в чём проблема? Ты мне нравишься, тебе нравится со мной целоваться… Почему бы не послать на хуй все предосторожности, — Кир выдохнул, — и не попробовать?       Ещё никогда Кириллу не приходилось первым спрашивать об отношениях — охочие за деньгами девушки лезли в штаны, даже получив отказ. А тут — вроде мужественный, но такой неуверенный Гришка, подрагивающая венка на шее и горячее дыхание, бьющееся в губы. И приходилось быть спокойным, приходилось осторожно доставать Гришу из его скорлупы, чтобы он вновь не надумал себе чего излишком натурального.       — Только это, — хмыкнул Гриша, прежде чем прикоснуться своими губами к чужим, — я не педик.       И довольное «Да какой из тебя педик…» прозвучало лишь в голове.