Пешком по просёлку

      Каким бы козлом Гришка не был, он всё же прелесть. Особенно когда смущается всем «пидорским» вещам, которые сам так и обозвал. Смущается, но целоваться лезет и в руках сжимает крепко-крепко, что не убежишь и не вырвешься из этих объятий. Кириллу это всё нравилось до дебильской улыбки на всё лицо. Его Гришка! Теперь уж точно его, раз сопит рядом, уснув после очередных вечерних объятий и разговоров по душам. Ещё бы из головы выбить заевшие принципы натурала, то и дело заставляющие Гришу, лапающего поясницу Кира своими лапищами, испуганно отскакивать и пару минут размышлять о том, как всё это неправильно, что они делают «плохие» вещи, хотя самому же от них очень хорошо, раз встаёт каждый раз. Это Кирилла особо не напрягало. Поначалу. А потом, правда, заставило напрячься и вновь выяснять отношения.       Двор надрывался гусиным криком: птица требовала зерно, требовала много и как можно скорее. Пришлось подниматься, морщась от рези в спине, и пробираться сквозь пух и перья к сараю. Спина понемногу проходила, но по прогнозам врача должна была ещё несколько дней мучить своего хозяина с грацией картошки. Особых проблем она не доставляла, разве что после сна болела всё так же сильно.       Наклонившись к зерну с всенепременной металлической чашкой как минимум на пол литра, Кирилл не успел зачерпнуть и одного зернышка, когда услышал тихие шаги за спиной. Всё тело напряглось в вязком предвкушении, ослабевшие руки едва сжимали кружку, а во рту так и вообще всё пересохло.       — Чем занят? — усмехнувшись с позы, Гришка подошел, вжимаясь в торчащий зад. — Ищешь приключения на свой синяк?       Каков козёл! От его наглости у Кирилла выпали из головы все слова, а чувства и нервы сгустились на пятой точке, где кожа теплела от чужого тела. А ещё пару дней назад эта сволочь вопила о том, что голубой — точно не его цвет, а сейчас? А сейчас сам же липнет и выпрашивает поцелуи!       — Гриша, что за пидорские замашки?       Разогнувшись, но не от возмущения, а от тягучего желания внизу живота, туго скручивающего всё внутри, Кирилл повернулся, уперся взглядом в Гришку и не удержался от улыбки. Отходить тот явно не собирался, отчего смена позиций заставила их буквально вжаться друг в друга. Нахмуренный от ненавистных гейских шуточек Гриша, натурал в голове, но явно не в прижавшемся теле, устало выдохнул, приблизился, слегка прикоснувшись губами к Кириным, ладошкой огладил покрасневшие щёки и прошептал:       — Мы же уже целовались с языком, да?       Плавясь в сильных руках, в ласковых поцелуях в смущенный румянец, просто в уверенном, обнаглевшем Гришке, Кир лишь слабо махнул головой и приобнял его за талию.       — Тогда почему мы снова жмемся, как девственники?       Вопроса Кирилл сначала не понял. А потом с треском дошло, что с того пьяного вечера они и правда лишь чмокались как девственники, когда не играли в обиды и натуралов. Уже почти два дня, причём для озабоченных парней это было верхом целомудрия! Конечно, мечтой был властный, берущий своё без вопросов и страстный до стояка от малейшего выдоха Гришка, но пока тот был не готов признать себе, что хочется парня, инициативу приходилось брать на себя. Ничего, Гриша научится скоро и не такому, и тогда Кирилл сам же будет молить о пощаде да страдать из-за обилия засосов.       Прихватив растекшиеся в улыбке губы, Кир обхватил Гришкину шею, направляя того к себе, и сбито выдохнул от толкнувшегося в рот языка. Поцелуй чувствовался обжигающей волной, прокатившейся по всему телу и задержавшейся в паху. Весь вдыхаемый воздух сжался в груди, заставляя судорожными глотками хватать новую порцию, стараясь не прервать эту приторную сладость долгожданного поцелуя.       Опыта у Гришки было мало, но под его напором, немного резкими толчками языка внутрь, под нежными прикосновениями к губам, ранящим укусам и тягучей болью от удовольствия и ягодного привкуса от завтрака малиной Кирилл плавился до дрожи в коленках и обвисших в беспомощности руках. Стояк — дело моментальное, но такое проблемное, частенько прерывал всё удовольствие, стоило пугливому Грише почувствовать его своими бёдрами. Но не сегодня, когда крышу явно сносило у обоих, когда сарай наполнялся мычанием, причмокиваниями и романтическим кудахтаньем забрёдшей курицы.       — Хватит, — выдохнул Кир, чуть отпрянув. Дыхание сбилось окончательно, перед глазами плясали звёздочки не то от удовольствия, не то от головокружения. — Я сейчас взорвусь…       — Да я тоже, — Гришкины руки опустились с его плеч ниже, прихватили под грудью и прижали к себе, — чувствуешь?       Как тут было не почувствовать чьё-то возбуждение, упирающееся в него; Кирилл не понимал, но лишь смущенно сглотнул и кивнул, стараясь не опускать взгляд. Но любопытство, чёрт его, брало верх, и под смешок Гришки Кир всё же опустил голову, чтобы посмотреть на это великолепие — вставший член бывшего натурала на парня. Заметно торчащий бугорок в штанах вставил лучше, чем бутылка виски. Не видя смысла скрывать своё восхищение, Кирилл шустро чмокнул Гришу, отпихнул того в сторону и чуть ли не вприпрыжку пошёл кормить птицу. А своему горе-любовнику лишь оставил хороший совет:       — Когда будешь дрочить, думай о том, что теперь твои отмазки про натуральность не прокатят… Ну, и представляй меня, — усмехнувшись, Кир повернулся, оглянулся в поисках зрителей и, не найдя таковых, приподнял майку и мазнул пальцем по вставшему соску, — лично я так и делаю.       Охреневшее раскрасневшееся лицо Гришки было лучшим началом дня.       Романтики в их обжимания добавлял факт запрета и секретности. Два мужика в селе, где сроду голубых не водилось! Вот и приходилось искать тайные местечки, где позакрытее и безлюднее. Однако пыльные, душные сараи надоели уже к вечеру третьего дня — вся одежда была грязной, во рту скрипел песок, да и старые лопаты с тяпками, упирающиеся в спину, нужного настроя не создавали. Поэтому, когда Гришка вновь начал приставать с поцелуями, Кирилл упёрся двумя руками и рогами, сообщив, что больше в сарае целоваться не будет, мол, пусть Гриша, коли хочет, ищет местечко помягче и повеселее.       И нашёл же…       За мягким клеверным ковриком громоздился нехилый такой стог зеленовато-желтой соломы. Ни к чему конкретно не пристроенной, он мок под дождями, жарился под солнцем и служил приютом грызунам и ящерицам. Однако в какой-то момент он показался просто чертовски удобным местом, и парни незамысловато повалились в него, в ядреный запах подгнивающей соломы и сухой — пыли. Кир тут же дернулся разбуженной кошкой, выгибая спину и вздрагивая: под поясницей закопошились скользкие ящерки, а Гришка на это только заржал.       Загладить вину перед нахохлившимся Киром было несложно: запустив руку в волосы, Гришка бережно выгреб палочки запутавшейся соломы. Оттуда мягко переместил на шею, и, когда городской, готовый огрызаться, обернулся, притянул к себе и поцеловал. Словно специально нацелившись на скрадывание романтики, протяжно заорал с соседнего двора осел Митька.       — Смотри, чувствует, что его собрату обломилось… — съехидничал в поцелуй Кир.       И замолчал от мягкого касания сухих губ, а после — влажного прикосновения языком, скользнувшим из одного уголка губ в другой. Приятная дрожь пробрала из низа живота до плеч, и захотелось доверчиво приоткрыться теплому давлению.       Подтвердив сравнение с копытным, Гришка виновато отстранился.       — Я…       — Блять, — чувственно приложил Кир, за шею притягивая к себе деревенского.       Опыт, опыт сказывается, хотя, конечно, хотелось, чтобы это в его рот жадно толкался чужой язык. Едва пробегая по кромке зубов, дразня… Чтобы потом его заменил едва болезненный укус, тут же сменившийся на долгое вкрадчивое оттягивание нижней губы.       — Гриш, давай поговорим?       Разомлевший от поцелуев и податливого тела Кира Гришка не сразу открыл глаза и не сразу смог вникнуть в просьбу. Они вроде как сюда пришли целоваться, к чему разговоры? Но Кирилл сидел серьёзный и нахмуренный, а уже привычного стояка в такие моменты попросту не было. Значит, Кир был серьёзен, значит, сейчас кому-то попадёт. И уж точно не Митьке.       — Что случилось? — спросил он, просовывая руку под шею и давая Кириллу улечься ему на плечо, как он делал по вечерам, когда они болтали до полуночи, а после устало засыпали друг на друге. — Я что-то натворил?       Кирилл мотнул головой.       — А чего загоняешься?       — Это не я, это ты загоняешься. Вот скажи, тебе со мной хорошо?       Как-то запахло тухлым подвохом — или же подгнившим сеном, — но Гриша, решивший, что страшнее первых разговоров об отношениях уже ничего не будет, согласился. Кир улыбнулся. Вымученной нервной улыбкой при деревянном напряжении под руками Гришки.       — Успокойся, а?.. — голос понемногу обрел уверенность. — Я ж тебе не в чувствах до конца жизни изъяснился и под венец позвал.       Моська Гришки вытянулась почти оскорбленно, а Кир на это умиленно и почти самодовольно фыркнул.       — Человече, я — бездушная скотина, тусящая здесь одно лето. — Он переложил ладони на чужие плечи, прямо глядя в глаза деревенского и явственно путаясь в мыслях. — Отпидорасимся до конца августа, и прости-прощай, снова займешь законное место первого петуха на деревне, а я… — Кир на мгновение задумался. — Ну, попрошу у Вальки контакты каких-нибудь менее замороченных мачо. Ду ю андерстенд, май френд?       — Да понял я, не тупой. Не нравится мне твоя позиция, понимаешь?! Звучит хуже, чем когда бухую бабу с клуба в подворотне трахнешь да там и оставишь, чтоб потом всякой бабьей чепухи про «долго и счастливо» не слушать. Но… — отпрянув, Гришка уставился в землю и сцепил пальцы замком, — я же теперь парня на сеновал притащил! Да у меня даже встает на парня! Даже непонятно, кто из нас больший педик…       — Лучше б чем другим мерился, чем гомосятиной! — махнув рукой, Кирилл сжал руки под грудью. — Всю романтику испортил.       Неловкое молчание, последовавшее за обиженным комментарием, скрашивала деревенская какофония. Митька надрывался, словно его резали, хотя таким извращением никакой гурман не занимался; сборище жучков-паучков, стрекоз и кузнечиков, что копошились повсюду, даже в куче сена под спиной, разливалось тихой стрекочущей мелодией прямо в такт довольного и явно сытого чириканья очередного воробья или желтогрудой синицы. Ветер шептался с пожелтевшим пустоцветом, перебирал его колосья, хрупкие от знойного солнца листочки и поднимал клубы пыли, кружа и вновь отбрасывая на землю. Молчали только Кирилл с Гришей, не зная, что друг другу сказать, когда каждое слово было замусолено до дыр. Может, переборщил, заставляя Гришку принимать себя? Не растаял бы каждый день десятиминутные истерики натурала терпеть…       — Ай, да достало меня всё это!       На громкий псих Гришки Кир, чьи внутренности болезненно дернулись, а сердце ёкнуло, с виду остался равнодушным, таким же, по сути, что и несколько секунд назад. Только весь сельский ансамбль тут же замолк, скомкался в ушах тягучей, обжигающей голову тишиной, а ладошки, бессильно сжавшие штанину шорт, предательски вспотели. Такой исход, впрочем, Кирилл и предполагал. Только не сейчас. Не сегодня и не завтра, а как можно дальше, прямо под самый отъезд… Ведь всё только-только начало получаться! Складываться из разрозненных кусочков в полноценную картинку самого приторного, сопливого, а всё-таки желанного счастья!       — Короче, Кирилл, — развернувшись к побледневшему и сжавшемуся Киру, Гриша нагло поднял его голову за подборок, слегка нахмурился от едва заметной печали в глазах и выдохнул: — Вот же ты истеричка… Никто тебя не бросает.       — Я не истеричка.       Мотнув головой, Кирилл с вызовом уставился в голубые глаза и, сдерживаясь, вопросительно приподнял брови, предлагая Гришке продолжить.       — И всё же истеричка ты. Ну, ладно, пофиг, — неожиданно для Кира большие ладони накрыли его, побелевшие от напряжения, и крепко сжали, — давай, короче, встречаться? Чтоб без вот этого — потрахались и разбежались. Раз уж суждено мне в педики записываться, то пусть это будет как-то… — нахмурившись, Гриша уставился в небо, пытаясь подобрать слова, — более официально, что ли. А то нечестно это по отношению к тебе. С таким отношением шлюх на одну ночь находят, а у нас уже всё пару недель тянется.       Гришка — козёл. И прелесть тоже. Смотря, как он ломает себя, как тщательно подходит к типичному курортному, обзывая село курортом, роману, Кирилл раз и навсегда вдолбил себе в голову, что такими разговорами Гриша и вовсе лишится статуса мелкого рогатого скота, ибо чревато.       — Нет, — мотнул головой Кирилл.       В приоткрывшийся от удивления рот Гришки разве что муха не залетела, больно забавно выглядела его реакция. Не ожидал, видать, что его, всего такого доблестно отпидорасившегося, пошлют. Хотя… правда была на его стороне — какие тут отказы?!       — Вот дурак, — Кир усмехнулся и неловко, как в первые попытки, прикоснулся губами к Гришиным, — шутка, я согласен.       Лекцию о том, что чувство юмора у городских, откровенно говоря, дерьмовое, Гриша решил отложить и просто притянул к себе счастливого Кирилла, укладывая того сверху и запуская руку в отросшие лохмы. Поцелуи казались слаще и желаннее, когда губы расползались в улыбку и вместо ворчания от вечно загонявшегося Гришки слышались смех и довольное мычание; можно было не сдерживаться — это Кир понял, когда его задницу нагло смяли, — поэтому вслед за языком в чужой рот по телу прошлись плавными мазками ладони, задевая там, где надо, где особенно чувствуется каждое прикосновение. Обогнув накачанную грудь, едва надавив на соски, спускаясь ниже, по подтянутому животу до кромки шорт — запретной доныне границы. Хотелось прямо сейчас запустить туда всю пятерню, сжать возбужденный, обтянутый тесной тканью трусов член и подарить Гришке незабываемое воспоминание — первый оргазм от мужских рук… Если бы не поле, посреди которого они расположились, и не день, не собиравшийся катиться к закату.       — Сегодня ты ночуешь у меня, любовничек, — прорычал Кирилл, прикусывая хорошенько обслюнявленные губы, — и только попробуй сбежать после таких поцелуев! Я тебя тогда точно трахну прямо посреди поля!       — Какой же ты говнюк, городской, — с неким предвкушением в глазах, скорее, для галочки, завозмущался Гришка, не убирая при этом рук с чужой задницы.       — А ты охуенно возбуждающий, деревенский.

***

      Весь день прошел в нервном томительном ожидании. У молодежи с фантазией проблем нет даже здесь, где особо времени на всякие интернеты нет, оттого в туалет с торчащими шортами бегали по очереди и, выходя, смущенно не смотрели друг на друга, чтобы вновь не пришлось пользоваться рукой в корыстных целях.       Сбегав к бабушке, Кирилл узнал двойственную новость: Мария Захаровна сегодня уже смогла подняться, правда, ненадолго и опираясь на кровать, но это значило, что лечение помогало — это было замечательно. С другой же стороны, всё ближе было её возвращение домой и прекращение всей этой бытовой романтики, ночей вместе, да и наметившийся секс мог пострадать, в общем, — плохо. Между здоровьем бабушки и гейским поревом Кир выбирал первое, а потому предложил так: как только Мария Захаровна сможет преодолевать небольшие расстояния, пусть возвращается домой. Огород, зверье, готовка и уборка останутся на нём, толком ничего не изменится, но дом имеет какую-то особенную целительную силу, да и атмосфера сейчас на участке такая, что хоть сбегай, даже воздух, казалось, стал горячее.       Раздав ЦУ, женщины отпустили его, напомнив и про гусей, и про корову, и про полив бесконечных грядок… Загрузили настолько, что освободился Кирилл только к сумеркам, а Гриша, после обеда сваливший от греха подальше заниматься своим хозяйством, усиленно делал вид, что чем-то занят. Видно, не понял обеденной угрозы про изнасилование в публичном месте без капли сочувствия и смазки.       — С чего это ты решил срочно помыть все птичьи корыта? — притянув к забору табуретку, Кирилл уперся локтями в доски и, как красна девица с окна своего замка, с вершины забора стал наблюдать за трясущимся Гришкой. Тот держался мужественно, но постоянно выпадающие из рук миски палили его сильнее красных щёк.       — Я всегда их мою.       — При мне — ни разу.       Вместо ответа Гриша пожал руками и продолжил обливать железную кормушку водой, не сообразив, что, если делать это в течение десяти минут, когда та уже начала блестеть, выглядеть это будет не реалистично.       Кириллу хотелось заржать, но он держался. Хотелось хорошенько подразнить Гришку, оказывается, такого стеснительного труса, но он держался. Держался и за забор, чтобы вновь не поставить себе значительный ушиб на пояснице. И ещё кое-что удерживать пришлось, Гриша-то, дурак-дураком, нагнулся к Киру прямо своей задницей и вилял ей по мере имитации работы.       — Можешь начинать прятаться, — посоветовал Кирилл, осторожно спускаясь на землю.       Охота на Гришку началась.       Когда Кир зашел на его участок, отмытые кормушки скучали в одиночестве в компании не выключенного шланга, Гриши, как Кирилл и предполагал, не было. Как и света на участке, а видимость катилась всё ближе к нулю. Нужно было заканчивать быстрее и тащить своего парня в любой из домов, чтобы хоть видеть его лицо.       — Гриша, — негромко позвал Кирилл, — чего ты боишься?       Несколько секунд было оглушающе тихо, Кир даже смирился с тем, что сегодня придется оставить эту затею, а завтра так и вовсе извиняться, но Гриша, даже не ответив, вышел из дома и прямо с крыльца кинул что-то в сторону Кирилла. Со свойственной грацией корнеплода тот не поймал.       — Я не боюсь, мне нужно было найти это, — и, пока кое-кто криворукий пытался в траве найти уроненное, растащил по местам кормушки и скрутил шланг.       Снарядом оказалась пачка презервативов. Теперь почему-то смутился Кирилл.       Стряхнув воду с рук, Гриша медленно пошёл на Кира, вынуждая того, следуя зародившемуся в заднице чувству опасности, отходить, пока за спиной неожиданно не вырос забор.       — Может, спрячешься? — усмехнулся Гришка, устроив свои руки на его заднице. — Могу дать десять секунд форы.       После такого насыщенного лета точно следует показаться кардиологу и попросить что-нибудь успокаивающее, иначе сердце, сходящее с ума в который раз, просто не выдержит раз за разом переживать такое. Дыхание предательски сбивалось, приходилось хватать воздух шумными вдохами и прерывисто выталкивать его обратно, плавясь под оценивающим взглядом. Низ живота обжигало с каждым выдохом всё сильнее, заставляя просяще вжиматься в чужое тело и молчаливо ждать ласки.       Синие краски вечера потихоньку пожирали лиловую розовость заката, и по ехидному лицу Гришки скользили темные тени. Холодок пробирал, не прогреваемый более солнышком, и к привычному уже возбуждению от близости деревенского добавлялись морозные мурашки... А раньше вечера были теплее.       — Ты хочешь быть сверху? — Гриша медленно покрывал загоревшую шею поцелуями, не давая Киру увернуться и сбежать.       — Я не думал, — каждое слово давалось тягостным испытанием — возбужденный сбитый с мыслей Кирилл вздрагивал и напряженно подрагивал от каждого касания и никак не мог связать буквы в предложения, — что мы дойдём до конца сегодня…       — Тогда отложим этот вопрос. Иди к себе и будь хорошим мальчиком, не начинай без меня.       В конце предложения, нарочно издеваясь, Гриша прикусил тонкую кожу, обводя языком следы укуса, и хлопнул Кира по заднице, когда тот, не выдержавший такой пытки, со стоном попытался поцеловать его.       — Я же сказал, иди в дом. Не всё сразу, — строго, но с улыбкой напомонил Гришка и растворился где-то в стороне огорода.       Маты Кирилла, должно быть, слышали все соседи.       Кое-как дойдя до дома с каменным стояком в штанах, Кир изнеможенно упал на кровать и спрятал лицо в ладошках. Какой Гришка на самом деле развратный! В голове всё никак не укладывалось, что его сейчас просто мастерски раздразнили и, как послушного щенка, лаской заставили чуть ли не хвостом вилять! Это было впервые, когда отзывался не только член, но и сердце с головой, когда хотелось молить о поцелуях и о чём-то большем, до зуда в яйцах и похабных стонов!       Резко, настолько, что Кирилл даже пикнуть не успел, с него стянули шорты. Додумавшись убрать с глаз руки, Кир уставился в улыбающегося Гришку, тут же, картинно подмигнув, выключевшего свет. Теперь весь дом освещался лишь небольшим ночником.       — Я сходил, запер все калитки, чтоб нам не помешали, — прошептал он, утыкаясь в грудь Кира, — теперь можем попробовать.       — А ты… ты точно этого хочешь?       Приподняв голову и взглянув в глаза, Гриша кивнул:       — Конец света из-за такого точно не случится. А стоит у меня на тебя уже несколько дней, так что… — неловко и неуверенно, пробуя, какого это, Гриша опустил руку на внушительный бугор трусов Кирилла и хмыкнул, — тебе придется взять всю ответственность за это.