***
Уткнувшись лицом в подушку, Гриша мелко подрагивал, слушая такие пугающие звуки позади него, прямо возле его зада, а потом и вовсе почувствовал каплю прохладной смазки между ягодицами и, покраснев ещё сильнее, чем раньше, попытался провалиться сквозь землю, вернее, матрац. И зачем он только на всё это согласился?.. Выяснив, что грязного секса у них не намечается, Кир тут же старательно занялся взаимным возбуждением, всячески отвлекая Гришу от будущих событий сводящими с ума ласками, но не учёл, что если поставить голого парня в коленно-локтевую, а потом всячески помацать выпирающий зад, то его намерения станут прозрачнее воды! — Расслабься, Гриш, — ласково попросил Кирилл, наклонившись вперёд так, чтобы их головы были на одном уровне, чтобы тут же поцеловать зажатый комок нервов, конечно. В поцелуе чувствовалась каждая малейшая реакция Гриши на действия Кира — рваный выход, когда палец в презервативе осторожно размазал смазку, и полнейшая зажатость в ожидании непривычных ласк. Приходилось быть терпеливым и нежным до скрипа ванили на губах — Кирилл всё целовал и целовал Гришку, то в губы, то в шею или выпирающее плечо, не забывая поглаживать там, чтобы расслабить его хоть немного, словить момент и… «Попался!» — торжествующе воскликнул про себя Кирилл, резко надавливая под удивленный выдох Гриши. — Тш-ш-ш, он уже внутри, — похвалив Гришу очередным поцелуем, Кирилл облегченно выдохнул: начало положено, остальное лишь дело техники. Когда через полчаса Гриша вовсю хрипел и тихо постанывал от трех пальцев внутри себя, пытливо растягивающих его и дразнящих, Кир не мог нарадоваться собственному счастью — удовольствие, Гришка и правда получает от этого удовольствие! Хотелось, конечно, еще с первых минут до зуда в яйцах вставить и жёстко отлюбить его, но нельзя! Постепенно, палец за пальцем, когда станет достаточно привычно и приятно. Как сейчас. Стоило вытащить пальцы, как Гриша, прохрипев, завалился на бок от затекших конечностей, отчего и не сопротивлялся, когда Кирилл вовсю устраивал его в новой позе — повернул на спину, ноги до предела согнул, подсунув под зад подушку. Этакий регулятор уровня. — Как ты? — Кир погладил его по взмокшему лбу, пальцами зачесывая волосы кверху. Какой же сейчас Гришка был красивый! Но его порыв чистейшей заботы не оценили: — Я не слабак. Давай. Это же ты, так что… Он не успел договорить. Просто не успел признаться в любви, когда Кириллу, сдерживавшемуся всё это время, буквально в глаза посветили зелёным! И больше не было в этом нужды. — Больно… — Гришка выдохнул и закусил губу, руками отпихивая Кира в живот, — я тебя… ха… блять… оторву… Чуть выждав, но всё так же молча, Кирилл вновь притянул Гришу к себе за бёдра, в этот раз до упора. Так, что упёрся своим пахом в него. — Я внутри. Слышишь? — Кирилл накрыл руку Гришки, сжавшего простынь. — Мы сделали это. Нет… Ты сделал это… И я… Чёрт… Внутри Гришки в этот момент поселилось чувство, что они поменялись местами, это он тут вовсю издевался над Киром пальцами, не давая кончить, а потом и вовсе всадил по самые яйца, хотя обещал быть нежным, а всё потому, что Кирилл вовсю размазывал по щекам слезы и сопли, хныкая. — Кто-то тут пассив по жизни, да? — улыбнувшись, Гриша выставил руки вперёд, чтобы Кир тут же опустился в его объятия. — И чего это? — Я сча… счастлив! Не верю-у-у, что это реа-ально. — А я вот верю, ты ж во мне по самое не хочу… — Ой. Только сейчас Кирилл додумался, что, и правда, всё это время был внутри Гришки. Вот же дурак! Куда ещё реальнее, когда его любимый тесно обхватывает его не только руками! Хотя, если сравнивать с тем, что было, Гриша заметно расслабился, превратив боль в мелкий дискомфорт. — Кажется, ты готов, — утерев сопли, Кирилл поудобнее подхватил бедра Гриши и улыбнулся. — К чему это? И Кир показал, к чему, выбивая своими резкими толчками из Гришки стон за стоном, сжимая его ноги и периодически наклоняясь, чтобы поцеловать. «Лучше б рыдал».***
Им не спалось. Даже зарывшись друг в друга замершими носами и сжав руки до побелевших пальцев, им не хотелось терять каждую бесценную секунду вместе на сон. Нарочно, словно издеваясь, время текло с бешеной скоростью, съедая минуту за минутой, шансы узнать друг друга чуточку ближе, чем раньше, и раствориться в смущенном трепете сердца. Это было пыткой — лежать вот так, в обнимку, улыбаться, поглаживая жёсткие, выгоревшие от обжигающего солнца волосы и знать, что осталось максимум две недели, а дальше кнопка перезагрузки и всё по-новому. Надоевший до блевотины вуз, такой чуждый отец и сверхзаботливая мать, деньги, выпивка, кто-то другой, дышащий в шею. Мерзко. Отвратительно, как можно полюбить кого-то ещё, когда сердце уже определилось, впервые честно, не скрываясь за нормами морали и реальности? И взаимно. До мурашек от былых воспоминаниях первой встречи и до мелкой дрожи от сорванного голоса из-за отказа. Два месяца. Шаг за шагом. По миллиметру приближаясь друг к другу, иногда оступаясь на неровном сельском просёлке, падая чуть ли не лицом в навоз и всё же поднимаясь ради просторов раскидистых лугов разноцветья, ради звёздного неба и его звездности, ради счастья. Время, потраченное не впустую, пропитанное пуще губки эмоциями, придется отдать, спрятать глубоко внутри, зная, что так больше никогда не повторится, и кто знает, будет ли лучше. Как после этого оставить друг друга? — Ты изменил мой мир. Шёпот Гриши, нежно-влюбленный, такой же, как и взгляд, лучше любого обезболивающего, даже подорожника на разбитую коленку, успокаивает. Всегда есть несколько выходов, осталось лишь их найти. Осталось лишь набраться смелости на какой-либо из них. И это чертовски трудно. Постепенно начинало светлеть небо, впиваясь в зашторенные окна светло-розовыми лучами. Уступала ночь, унося вслед за собой всё прошедшее вместе со стихающим ветром. Хотелось задержать её, отмотать несколько часов назад и вновь пройти через пережитое, вновь окунуться в этот омут с головой и, как ни глупо, оставить остатки рассудка где-то там, чтобы не думать ни о чем плохом, а просто жить настоящим и наслаждаться моментом. — Кир, а пошли встретим рассвет? — неожиданно предложил Гришка, приподнимаясь на локтях. — Всегда мечтал уйти в поля и смотреть на небо, не думая ни о чем. — Ни-о-чем. Как же заманчиво звучит. Боюсь, нам и правда придется сейчас бежать к пруду, чтобы застать восход солнца. Смеясь со своей глупости и всё тех же детских мечтаний, они наскоро натянули на себя майки, шорты; Гришка, правда, не так ловко и громко шипя от дискомфорта, но всё же. Быстро заперев двор, прямо через огороды они спешили в сторону пруда, чтобы обогнать выползающее над горизонтом солнце, чтобы пережить это вместе. Как бы смешно это не звучало. — Давай сюда! Кирилл бежал впереди, останавливаясь каждые десять метров, чтобы Гриша успел доковылять до него, и вновь убегал вперёд, чувствуя лёгкость и безумный запас энергии внутри себя. Выплеснуть бы всё это! С пользой потратить все свои силы и сделать что-то такое, такое! Ух! Сколько мыслей и идей в голове оттого, что жизнь, прямо как поле, исчерчена сотнями троп и подвластна для новых, а он, слепой дурак, никогда их не замечал! — Падай на бревно, — скомандовал Гришка, махнув в сторону сбитой молнией берёзы, к своему несчастью, когда-то выросшей прямо посреди пустыря, вдали от пруда и маячащего леса впереди. Вглядываясь в разноцветные полоски нарастающего дня, смеясь с очередной шутки Гриши про голубое, «прямо как мы», небо, Кирилл чувствовал, что план отца удался. Вот так и никак иначе. Жить надо именно так, пусть и с надрывом, пусть с щемящей болью от того, что запретно, но с детским восторгом от восходящего солнца и кого-то близкого рядом. — Поехали со мной, — предложил Кир, повернувшись к Грише: тот выглядел удивленно, — ты же знаешь, что я скоро уеду. И… я не готов всё это просто бросить. — Ну, — поёрзав болящей задницей, он усмехнулся, — я уж тем более. Только я не знаю, как всё будет. — Понимаю. — Здесь я уже известный специалист, благодаря моей поддержке мама и сестра поехали в город и, судя по всему, там и останутся. Да и хозяйство… Конечно, Кирилл знал ответ, когда спрашивал, прекрасно знал. Хотел услышать это именно от Гришки как доказательство того, что с его возвращением в Москву нужно будет всего добиваться, а не просто получать. Что ж, после всего, что ему приходилось делать в деревне, он точно не отступит. — А что планируешь ты? — Гришка спустился на землю, дождался, пока Кир сползёт следом и устроится у него в объятиях. — Только не говори, что вы с Вальком строите те же планы, что и раньше. Я видел, как вы вдвоем серьезно говорили о чем-то, когда за гусями ходили. Кстати, то, как он своим басом орёт «Гоша, домой!». То, что Гриша догадается, что непросто так они с Валей в тот раз выясняли отношения, Кирилл не сомневался. Тут не надо быть умным, чтобы сообразить: Валя, порвавший все связи с отцом, порвал все связи и с тем позолоченным мирком, в котором они жили. Как бы ни было легко жить на чужие старания, не думая ни о сегодня, ни о завтра, теперь всё проворачивалось на сто восемьдесят. — Мы оба отчислимся с юридического и пойдем туда, куда тянет. Я на ландшафтного дизайнера или флориста, Валька вон соберет все свои рисунки и пойдет пугать художников. Конечно, сначала без моего отца и Валькиных папиков мы загнемся… — Папиков?! — Гришка аж подскочил, поворачиваясь к Киру. Почему-то это слово у него вязалось только с одной позицией. — Ну да. Валя стопроцентный пассив. В этот момент на лице Гришки читалась тотальная перезагрузка. На высохшей траве неудобно лежать: что-то кололось, что-то жужжало и норовило уколоть ещё сильнее, пару раз вездесущие муравьи находились даже в штанах. Но они терпели, периодически выбирая соломинки из волос, и улыбались с пролетающих мимо стрекоз. Сейчас можно было строить воздушные замки, погружаться в собственные планы и мечтания, не боясь, что кто-то их подслушает и помешает им сбыться. Их маленький мирок, живущий под жужжание стрекоз и разноляпие криков домашней скотины, прятался по углам и полям, но оттого и был хорош: незаметный ни для кого и никому не мешающий. Но близилось утро, орущие петухи всё никак не замолкали, потихоньку мельтешили люди в огородах, выбираясь на типичную сельскую работёнку. Пришлось подниматься и торопиться на свои участки, чтобы влиться в собственный ритм и отработать положенную норму. Тут же подтянулся и Валька, отчего-то грустный и забитый, но Кирилл списал всё на похмелье, присущее после дешёвого алкоголя всем людям, совершив тем самым большую ошибку. Разобравшись с птицей, коровами и даже свиньями, ребята улеглись в доме отдохнуть: оба не спали всю ночь, но потянуло на разговоры, серьёзные и глубокие. — Ты же знаешь, что это всё не надолго? — спросил Валька, уставившись на Кирилла покрасневшими глазами. — Это же село, и Гриша — типичный мужлан. Так, позабавится… Может, где-то внутри себя Кир и признавал это. Может, даже сам так считал, опираясь на первое впечатление и целый месяц гомофобных проблем. Только не верилось в то, что Гришка так коротает своё время, что эти голубые глаза, смотрящие с такой заботой и желанием, врали ему. Нет. Всё, что угодно, только не это. — Не своди наши чувства к нулю. Я прекрасно знаю, что это только до конца лета. В отличие от тебя, я по членам не прыгаю. — Я не прыгаю! — Это ты своим папикам рассказывай, у тебя их сколько? Три! А я тебе сколько уже вталкивал, что надо по любви и с одним, а ты! Член себе резиновый купи от недотраха. — Ну, не сердись, а. Я же беспокоюсь, ты… Ты таким счастливым стал, что не выдержишь, если всё это забрать, — Валя выдохнул, закрыл руками лицо и прошептал почти беззвучно: — Я так не хочу, чтобы ты потом плакал… В тишине, какая была возможна средь деревенского хозяйства, тяжёлое виноватое дыхание Вальки било неким током прямо по Киру, забывшему про эту сторону его друга — слишком заботливую, вечно виновную в чужих делах. Стоит им вернуться в город, а Кириллу погрустнеть — Валя будет извиняться за то, что всё так плохо, за собственную невиновность. Так бывало множество раз, словно расплатой за то, что Кирилл предпочитал Валю всему остальному миру, что не отвернулся, узнав о его ориентации, а, наоборот, помог принять себя. Свежи ещё в памяти воспоминания о первом походе в гей-клуб, организованном Киром, буквально затащившим туда Валю, о его первом опыте, который отмечали с размахом восемнадцатилетия. Валя платил всю жизнь за свою дружбу, не понимая, как на самом деле много сделал для нелюдимого Кирилла. Слишком много, чтобы не пускать это на самотёк. — Я вообще-то мужик, — собравшись, Кир улыбнулся, — рыдать из-за села? Пф-ф-ф. Да мы с тобой заживём по-новому. Хлопнула дверь, приподнявшись на локтях, он взглянул в сторону кухни, ожидая увидеть там Гришу, но, к его удивлению, там обнаружилась Марина. Поздоровавшись, она подрагивающим голосом попросила Кирилла выйти. Едкое чувство грядущего зашевелилось где-то внутри. — Только не тяни, — Кир прикрыл калитку, но не отпустил ручку — крепко, до впившегося в кожу металла, сжал, — я по твоему голосу уже всё понял. Ещё с несколько секунд Марина молчала, посматривая то на Кирилла, то на дом, решаясь обрушить на него что-то очень мерзкое и неприятное. Всё сильнее жгло в груди, ускорялся пульс, заглушая мысли с надеждой на лучшее, и всё громче звучало безнадежное: «Только не это». — Вчера Валя, — тихо начала она, схватив Кира за руку, — поцеловал Серёгу. Что-то с треском оборвалось.