When he's down I got him

Раньше воображение рисовало ему совершенно иной пейзаж. Тогда, в детстве, он представлял себе небольшую возвышенность посреди безграничного и страшного, но теплого океана. Зеленый, уютный, тенистый клочок суши, как в книгах и мультфильмах. Сейчас, во сне, океан ледяной, а берег совсем крошечный, усыпанный огромными серо-черными камнями, шагов через десять сливающимися в сплошную стену, уходящую вверх на недосягаемую высоту. Он доплыл до острова, но подняться по стене не выходит, как и перелететь через нее – у него просто не получается оторваться от земли. Он тратит последние силы на то, чтобы обойти остров в поисках прохода, но скалы всюду выглядят монолитными. Он возвращается на то же место, где выбрался из воды, замерзший, уставший и почти отчаявшийся, садится на относительно плоский камень, упирается плечом в неприступную преграду и смотрит на волны. Так не должно быть, это все его воображение, а значит, с ним можно совладать, если постараться. Если не ломиться напролом, а, например… нырнуть. На глубине темно, и кислород в легких почти заканчивается, когда он нащупывает вход в пещеру. Он игнорирует головокружение от нехватки воздуха, забывая о том, что способен вообще не дышать, и упрямо двигается вперед, пока не ощущает поднятой вверх рукой, что между поверхностью воды и потолком туннеля появилось свободное пространство. Всплеск эхом отражается от стен вместе с пронзительным писком растревоженных обитателей пещеры, но летучие мыши убираются прочь раньше, чем он выбирается на сушу. Неподалеку обнаруживается и выход во внутреннюю часть острова. Кальдере далеко до Йеллоустоунской, и все же она намного больше, чем можно было предположить, глядя с берега на окружающие ее скалы. И такая же, как скалы, неуютная на вид: выжженная, почерневшая местность, как будто извержение случилось совсем недавно. Зато оплывшие от жара валуны еще дышат теплом. Преодолевая усталость, он бредет между ними к центру цирка. Почему-то совсем нет пепла, а ведь он должен бы вздыматься тучами от каждого движения. Но нет, не вздымается, словно кто-то тщательно смел его и выбросил, оставив гладкую, ничуть не похожую на вулканические туфы породу. На некотором расстоянии от стен в каменных углублениях появляется вода. Он огибает несколько исходящих паром фумарол и не рискует пить, хотя от привкуса морской соли во рту уже тошнит. Идет то вверх, то вниз – местность неровная, но, кажется, в середине не впадина, а возвышенность. Точно, возвышенность – настоящий оазис почти в самом центре чудесного пресного озера, лесистый и пахнущий можжевельником. Как он уцелел, если вокруг все сгорело дотла и сами камни потеряли форму, непонятно. Это ведь только сновидение, значит, ответов не будет. Просто он теперь вот такой. Его остров посреди океана.

***

Не жара. Не холод. Тепло, спокойное, безопасное – уютное, - это первое, что Кларк уловил, еще толком не проснувшись. Бессознательное ощущение из тех, которые не отмечаются умом, да и телом не вполне воспринимаются, зато безошибочно определяются каким-то шестым - седьмым, восьмым, десятым, недоступным даже криптонцам - чувством. Тиканье часов, шелест ветра, птичьи голоса; плеск бегущей из крана воды, тихий звон посуды, приглушенное бормотание телевизора, шорох ткани – он мог бы полностью разделить шумовой фон на составляющие, вычислить расстояние до источника каждого звука с точностью до дюйма, возникни такая необходимость. Сейчас он не пытался вычислять - просто не видел смысла. Хватало уверенности, что он в состоянии это сделать. Достаточно было слышать совсем близко мерное дыхание и ровный ритм сердца. Около сорока-сорока пяти ударов в минуту. Впервые, кажется, Кларк видел – и слышал - Брюса таким. Абсолютно расслабленным, спящим, судя по всему, без кошмаров и вообще без сновидений. Открыв глаза, Кларк не меньше пяти минут просто смотрел на его лицо, без какой-либо цели, совершенно бездумно, не стремясь ни понять что-то, ни объяснить себе, почему чувствует такую безмятежность, ни даже запомнить само ощущение. Жар ушел, как не бывало, и в утреннем полумраке спальни хаос на голове и липкая от высохшего пота кожа, напоминавшие о ночном приступе лихорадки, уже не имели никакого значения. Брюс обнимал его, лежа на боку, прижимал к себе: ладонь на спине, вторая – на талии; голова Кларка - на его плече, и каждый его выдох шевелил волосы на макушке. Чуть сдвинувшись вверх, Кларк коснулся губами уже едва заметной ссадины на покрытом щетиной подбородке. Просто потому что хотелось – если отбросить все «но», они ведь все-таки уснули в одной постели. Не совсем так… ладно, совсем не так, как Кларку представлялось с самого вчерашнего утра. Он проснулся один в постели Брюса, увидел его, тренирующегося на улице, и не стал мешать. Может, и стоило тогда дождаться, пока он освободится, но сейчас Брюс точно не был занят. Он не знал, сколько Брюс спал ночью. Явно меньше, чем сам Кларк, и если бы не звон посуды, он и дальше лежал бы смирно, но он давно выучил распорядок в доме. Альфред всегда появлялся на кухне примерно за час до того, как «мастер Уэйн» просыпался, без разницы, происходило ли это утром, в середине дня или вовсе ночью, и подавал завтрак ровно к тому моменту, как Брюс заканчивал приводить себя в порядок после разминки. Кларк до сих пор не рискнул спросить у дворецкого, что тот творит с продуктами, если процесс приготовления растягивается на полтора-два часа. В любом случае, Альфред уже на кухне, а значит, не позднее чем через сорок минут Брюс проснется сам – или же дворецкий придет, чтобы его разбудить. Брюс встанет, может быть, дежурно убедится, что с Кларком все в порядке, и уйдет к себе. Когда еще выпадет шанс застать его таким, как сейчас? И выпадет ли вообще? Первый раз запомнился Кларку смутно: одни эмоции и ощущения. Он сам – слишком нехарактерно для себя – ничего по сути и не делал, и о том, что и как делал с ним Брюс, тоже не задумывался. Позволив ему вести, Кларк ни секунды не пожалел. Он не стремился разбираться в причинах, из-за которых почти отступило вечное опасение, не сдержавшись, навредить человеку, с которым он занимался любовью. И тогда, и сейчас он просто отчаянно хотел еще. Не столько физической близости - хотя и ее тоже, после месяцев воздержания одной ночи предсказуемо не хватало, - сколько этого чувства. Отсутствие страха перед – глупость какая! – самим собой привлекало. Вот только в сравнении с тем, как точно Брюс подмечал его настроение, как чутко улавливал его состояние, как много о нем знал, Кларк практически ничем не мог ему ответить. До сих пор не мог – это и раздражало, и подзуживало одновременно. «Какой ты? Под всеми своими масками, за всеми образами – какой ты на самом деле? Что тебе нравится? Чего тебе хочется? Чего тебе хочется от меня? Что мне сделать для тебя, чтобы ты не закрывался, чтобы был со мной собой – настоящим?» Он понимал, что если спросит прямо, скорее всего, получит совсем не те ответы, которые ищет. Или не получит их вовсе. Каменные стены, которые невозможно перелететь и не под силу пробить, – угораздило же так... Оставалось нырять и надеяться, что где-то там, под водой, есть проход. Эта ночь ведь в некотором смысле еще не кончилась. Даже не закрывая глаза, Кларк мог представить, что после ужина они просто пошли в его спальню. И зачем вообще закрывать глаза? Он так долго запрещал себе открыто рассматривать Брюса, что как будто по инерции продолжал старательно отводить взгляд, хотя теперь все идиотские правила оказались не нужны. От фантазий несколько отвлекал халат: сползший с одного плеча, разъехавшийся под ослабшим, но не развязавшимся узлом пояса, - если бы Брюс собирался спать здесь, он бы наверняка разделся, но Кларк решил не придираться к мелочам. Что там ткань - любоваться скульптурно вылепленным телом не мешали даже многочисленные шрамы. Как завороженный, Кларк потянулся потрогать их – сетку отметин в дюйме от его лица, спускающуюся от левой ключицы Брюса на грудь. Кончиками пальцев, почти невесомо: он давно привык, что ко всему, к чему он прикасается, применимо определение «слишком хрупкий». С Брюсом привычка постоянно сбоила. Сейчас не действовала, а тогда Кларк и думать о ней забыл, наслаждаясь моментом. И короткие просьбы-распоряжения он выполнял раньше, чем понимал, что рефлекс - останавливаться по первому требованию - ни при чем. От тренированности кости не становились прочнее, и все же Брюс казался каким угодно, только не хрупким. Такая двойственность ощущений сбивала Кларка с толку. Какой психологический тумблер переключался лишь в присутствии Брюса? Какой подсознательный ограничитель срабатывал так странно, что человек воспринимался не вполне человеком? Нужно ли предпринять что-нибудь? Что? Зачем? Для чего, если так, как сейчас, как позавчера, – нравилось, похоже, им обоим? Брюс хотел его, и на фоне этого все прочие сомнения отступали на второй план. Даже мерзкая мысль, что искалеченный, почти без способностей Кларк в первую очередь удобен… не исчезла совсем, нет, но поблекла и стала практически незначительной. Кларк умел быть удобным – всю жизнь старался таким быть, для всех людей, с которыми так или иначе находился рядом, - так не все ли равно? Теперь просто придется прикладывать меньше усилий. Меньше осознанного контроля над самим собой – Кларк подозревал, что именно здесь крылась причина появления странной, никогда прежде не возникавшей – или остававшейся незамеченной - потребности быть… ведомым? Слово не вполне отражало суть ощущения, но другого, более точного, он не сумел подобрать. Да и само это желание понимал не до конца. Ничего подобного ему раньше не хотелось. Возможно, потому, что Кларк считал это априори неосуществимым и к тому же недопустимым? С Брюсом он мог позволить себе и спонтанность, и слабость, не сомневаться: тот, если что, сумеет остановиться сам и вовремя остановит его. Если придется, заставит остановиться силой, независимо от того, какими сверхчеловеческими возможностями Кларк располагает. С Брюсом больше не пугала уязвимость – в первую очередь эмоциональная, но и любая другая тоже. Тут уже не требовалось копаться в себе, доискиваясь причин: Кларк прекрасно знал, из-за чего и когда отступают эти его страхи. И понимал, что бежать поздно, некуда и совсем не хочется. Всего пару раз он испытывал нечто подобное. Кларк невольно задержал дыхание - не разбудить бы раньше времени, не упустить шанс увидеть и почувствовать реакцию тела Брюса, не скованную рамками сознания. На прикосновение к нижней челюсти - насколько дотягивался, не сдвигаясь выше по постели. К шее – пульсация почти оттолкнула едва тронувшие кожу губы. Кларк облизнулся и прижал наглую венку чуть сильнее, осторожно приласкал, погладил ее, возмущенно дернувшуюся, языком. Вверх, к мочке уха. Вниз, до ключицы. По шрамам, как по карте, – на грудь, вдумчиво, неторопливо исследуя каждый дюйм не прикрытого одеждой тела. Лишенного всякой растительности – зачем? Раньше Кларк не то что бы не обращал внимания – просто не задавался этим вопросом. Но так было, определенно, намного удобнее. Особенно если ласкать ртом. Особенно от пупка и ниже. Пришлось изрядно постараться и даже совсем немного поиграться с гравитацией, чтобы незаметно соскользнуть с руки Брюса – левой. Правая сдвинулась с талии Кларка на плечо, пальцы едва заметно сжались, и он не стал… выползать из-под нее совсем. Наоборот, замер и лежал так, наверное, не меньше минуты: не шевелясь, практически не дыша, внимательно прислушиваясь и ожидая, что вот сейчас Брюс откроет глаза и... что?.. Тихие вдохи и выдохи, то замедляющиеся, когда Кларк останавливался, то снова учащающиеся, когда его язык, губы и пальцы двигались дальше – разница, заметить которую мог только он и только потому, что не ограничивался «человеческим» уровнем восприятия. Ответные движения – едва ощутимые, хотя совершенно точно не примерещившиеся. И самому уже хотелось большего, так что Кларк и не думал прекращать, просто выждал, пока дыхание Брюса снова станет размеренным и ровным, прежде чем подцепить и потянуть вниз край его пижамных штанов. Впервые доводилось раздевать кого-то украдкой. Сдерживая нетерпение, наблюдать, как медленно, будто сама по себе, соскальзывает с тела тонкая ткань. Знакомый шрам внизу живота заканчивался почти… «Почти». Кларку совсем не хотелось представлять, какими незабываемыми ощущениями сопровождаются подобные раны, зато человеку, нанесшему именно эту и именно Брюсу, он бы с удовольствием лично объяснил, почему не стоило так делать. Впрочем, сам по себе шрам ничего не портил. Чтобы проследить его, как и полтора десятка предыдущих, языком до самого конца, пришлось практически прижаться щекой к члену Брюса – а это совсем, абсолютно ничего не могло испортить. Сейчас, пока возбуждение еще не дошло до той стадии, в которой отключались мозги, Кларк поневоле сравнивал. Не Брюса с кем-то конкретным – вряд ли бы удалось поставить крупного, накачанного мужчину, вполне способного самого Кларка взять на руки, в один ряд с женщинами, на которых Кларк когда-либо засматривался, - а свои ощущения. Парадоксальным образом некое подобие схожести появилось именно тогда, когда он практически уткнулся носом в наиболее существенное отличие - в то, чего точно не было даже у самых высоких и мускулистых женщин. Такой же тонкой, нежной кожи в паху оказалось так же приятно касаться губами и проводить по ней языком. И не сразу после душа, а вот так – спустя какое-то время, когда парфюмерные добавки гелей, шампуней и прочих пен для ванн уже не перебивали естественный запах и вкус. И точно так же, несмотря на нарастающее желание, на первом месте стояло не собственное удовольствие. Кларк пожалел, что никогда не обращал внимания на то, что проделывали с ним, когда так ласкали, не пытался запомнить и не мог сейчас повторить. Оставалось полагаться на интуицию и какой-никакой здравый смысл. Придержать рукой, например, чтобы не выскальзывало. Совсем не хотелось спешить, и рот наполнялся слюной - тоже очень знакомо… - Я так понимаю, спрашивать, как ты себя чувствуешь, уже нет смысла. – Голос Брюса звучал вовсе не сонно, хотя и негромко, но задуматься о том, как давно он проснулся, Кларк не успел. – Спрошу другое. Ты не слишком торопишься, после жаркой-то ночи? - Мхм-мм, - Кларк медленно выпустил изо рта ощутимо увеличившийся в размерах член, но не стал далеко отодвигаться. Если Брюс какое-то время не спал и ничего не сказал раньше, значит, он явно не возражал против подобного самоуправства. Ладонь с его руки он, во всяком случае, не спешил убирать. – Я и так опоздал часов на десять из-за «жаркой ночи». Альфред уже готовит завтрак; потом ты наверняка куда-нибудь сбежишь. Что-то мне подсказывает, что и следующей ночью дождаться тебя не получится. Не хочу терять еще сутки. - Ты же собирался сначала учиться. Передумал? - Нет. - Он усмехнулся и снова прихватил губами мягкую, чуть влажную кожу под головкой. Брюс вдохнул самую капельку слишком резко. Более чем достаточно для сверхслуха. – Предпочитаю теории практические занятия. У тебя рот вроде не занят… подскажешь? - Я сделаю вид, что не подумал сейчас о том, что ты хочешь отсосать преподавателю… - Язва. И эта напускная – Кларк слышал за ней совсем другие интонации, - язвительность ему до странности шла. - Ты говорил, я еще успею ответить, если захочу. Я хочу. Сейчас. Можно? - Ты же уже начал. Без спроса. Кларк замешкался. Если он сделал что-то не то, почему бы не сообщить сразу? Брюс смотрел на него странно, из такого положения – глядя снизу вверх, запрокидывая голову, – распознать эмоции на его лице не получалось. Он не отодвинулся сам и Кларка не оттолкнул, напротив – крепче сжал его плечо, скользнул ладонью вверх, к шее, прошелся тыльной стороной по щеке… «Да что в твоих мозгах такое творится! Или я должен теперь извиниться?» …и по лбу, от виска к виску, затем обратно - уже кончиками пальцев, прежде чем запустить их Кларку в волосы. «Ох, черт! Из-за этого?..» К счастью, Кларк не успел озвучить свои идиотские мысли, а то и в самом деле пришлось бы просить прощения. Учитывая все обстоятельства, у Брюса наверняка сложилась в уме вполне логичная картина. Пусть его беспокойство и выражалось временами очень странно; короткий, как будто случайный жест говорил сам за себя, но если бы его не было, Кларк, как полный кретин, повелся бы на слова. «А сколько людей поверило в твое показное равнодушие? Сколькие каждый раз верят?» Вопрос, зачем Брюс так поступал и с собой, и с окружающими, Кларк решил отложить на потом. - Я в порядке. – Он поднял голову, ткнувшись лбом в основание ладони Брюса – проверь, убедись, если сомневаешься: все хорошо и может быть намного лучше. - Правда в порядке и прекрасно понимаю, что делаю. Брюс усмехнулся и перекатился на спину: - Тогда продолжай. Как будто не только Кларку разрешил действовать, но и себе самому позволил реагировать на его действия возбуждением. Кларк не знал, возможно ли вообще разрешить или запретить такое своему телу, но эффект от нескольких движений рукой по члену проявлялся прямо на глазах. Или Брюс и впрямь проснулся минуту назад?.. - Если дашь мне полностью раздеться, нам будет удобнее. Кларка устроило бы и так, но «нам» перевесило нежелание, едва устроившись поближе, снова отодвигаться. Он не решился повторить фокус с полетом над кроватью – почему-то казалось, что Брюс не придет в восторг. Впрочем, возможность хорошенько пройтись ладонями по его ягодицам, избавляя Брюса от одежды, с лихвой искупала трехсекундную заминку и необходимость почти сесть, чтобы все это проделать. Брюс приподнялся, сбросил с себя и халат и оперся плечами о спинку кровати, снова коснулся затылка Кларка и слегка надавил, подтолкнул к себе. И тут же остановил: - Нет, не бери сразу в рот. Дай мне руку. Расслабься, я покажу… - Обхватив протянутую руку Кларка, накрыл его кисть своей, прижал к телу: - Здесь. И здесь. Низ живота, вдоль того самого шрама к паху, на бедра, опять вверх – Кларк быстро приноровился слушаться направляющих прикосновений пальцев, а вскоре и этого уже не требовалось. Простой принцип усваивался на раз: самое интересное сперва вообще не трогать, чувствительных зон вокруг достаточно, чтобы дыхание Брюса участилось, а в голосе появились те самые ноты, от которых самому Кларку становилось жарко. - Оближи губы. Жест получился слишком поспешным и, наверное, поэтому нервным. - Не так. Смотри… Кларк и сам догадался, почему не так – и как надо, - но послушно посмотрел. И даже повторил почти с зеркальной точностью, хотя от наглядной демонстрации широкого, неторопливого, мокрого движения языка по губам разом пересохло во рту, а кровь прилила и к щекам, и к члену. Шутка про минет преподавателю смешной уже не казалась. Смолкли звуки - кроме тех, которые сопровождали во всех смыслах интересный урок: Брюс и в самом деле подсказывал, где-то жестами, где-то вслух. Не всегда словами; его неумолимая сдержанность никуда не исчезла, несмотря на необходимость объяснять. Но и в сдержанности нашлась своя прелесть, а первый вырвавшийся на грани слышимости стон вознаградил старательность и усердие Кларка с лихвой. - Давай. Медленно, как будто… - Пауза. Подобрать слова? Вдохнуть? - …немного сопротивляешься. Брюс сверлил взглядом его макушку; Кларк чувствовал его взгляд. Пристальный, неотрывный, почти гипнотический – глянув в ответ, Кларк различил в нем и требование, и ничем не прикрытое вожделение. - И языком… да. Просто «да», даже не на выдохе, и что делать сейчас с языком, Кларк знал раньше, чем Брюс подсказал. Едва разомкнув плотно сжатые губы, напряженным кончиком провести по отверстию, сначала коротко и быстро, сразу за этим медленнее, несколько раз, настойчиво толкаясь внутрь, несмотря на то, что язык соскальзывал. И расслабляясь, как будто и правда нехотя поддаваясь и опускаясь ниже. Надеваясь ртом на горячую солоноватую плоть, Кларк продолжал смотреть Брюсу в глаза. Вобрав головку его члена в рот целиком, он облизал ее всю, по кругу, одним мягким движением. Перестал смущать мокрый от слюны подбородок, и – черт возьми, как!? – нос, и хлюпанье во рту: по обильно увлажненной коже легче скользили и губы, и ладонь, когда потребовалось отстраниться на секунду, чтобы сделать вдох. И второй раз - немного изменить позу, увереннее прижаться собственным членом к постели. Не потакать себе, не тереться. Не вдумываться, почему так, а не иначе, кто и зачем установил этот запрет. Как будто Кларк сам себе устроил испытание совсем не сверхъестественных способностей. Выдержишь? Вытерпишь? Возьмешь глубже? В первый раз Брюс не позволил проверить, на сколько его хватит. Сейчас не останавливал, и Кларк, в каком-то смысле знакомый с проявлениями его стальной силы воли, собирался этим воспользоваться. Идиотская идея, если вдуматься, слишком смахивала на бесперспективное соревнование. Кларк не вдумывался, точно зная, чья выдержка крепче. Он не увидит Брюса не то что сдавшимся – даже открывшимся. Не сегодня. Кларк помнил вопрос о проверке. Ему не сообщили результат, но он практически не сомневался, что не только ему, но и Брюсу хотелось чего-то еще, о чем он не говорил. Несмотря даже на то, что сейчас отпускал себя понемногу – хриплыми стонами, тяжелым дыханием, резко вскинутыми бедрами позволял проявиться хотя бы простому физическому возбуждению. Лучше, чем осторожность. Честнее, чем бережность. Желаннее, во всяком случае сейчас – прежде Кларк не замечал за собой подобных желаний, но теперь не собирался отрицать их наличие, хоть не понимал пока, что с ними делать, - и правильнее. Брюс не пытался зафиксировать его или удержать, оставил возможность отстраниться в любой момент, преодолев всего лишь легкое сопротивление касающейся затылка ладони. Поощрительно поглаживающие за ухом, перебирающие волосы пальцы сжались, потянули назад. Не так, как поначалу - обозначая нежелательное действие, подсказывая, что лучше поумерить энтузиазм, – дернули настойчиво и сильно, впервые (если не считать драки) даже больно. Впустую. Кларк достаточно привык, чтобы понять: дело не в том, что Брюсу неприятно, – и впервые же воспротивиться. - Эй. Давиться не обязательно. Может, и стоило сначала выучить язык глухонемых – был бы шанс ответить, не вынимая член из-за щеки. Но из скромного запаса жестов к ситуации подходил только один, и Кларк сомневался, что этот единственный отразит всю глубину его несогласия. И что Брюс воспримет оттопыренный средний палец правильно. Пришлось уступить. Кларк медленно, намного медленнее, чем поначалу опускал, поднял голову. Сомкнувшиеся над головкой члена губы звонко чмокнули. Он облизнулся, прижался к скользкой от слюны и смазки, горячей, как будто еще сильнее набухшей плоти, почти целуя, и прошептал: - А если я так хочу? Он даже мысленно, самому себе, не смог бы ответить почему. Ведь правда же, не обязательно было так усердствовать, и давление на горло причиняло вполне чувствительный дискомфорт - осознаваемый и сейчас по какой-то причине очень нужный ему. Хватка в волосах дополняла ощущение практически идеально. Несколько томительно долгих секунд установившуюся в спальне тишину нарушало только прерывистое дыхание, а затем Брюс, так и не отпустивший его волосы, потянул снова, но не назад, а… к себе. Ниже, ниже – Кларк перестал упираться, расслабил шею, наклонил голову, принимая и отсутствие ответа, и направление. Долгожданное, желанное, движение само по себе содержало ответ. Им управляли, его вели, и лучшее, что он мог сделать, – слушаться, вслушиваясь в каждый, даже самый тихий, вдох и полустон, выполняя решительные и недвусмысленные указания Брюса, улавливая каждое мимолетное касание, реагируя даже на чуть заметно усилившееся нажатие удерживающих его пальцев. Мягко покалывало вновь приоткрытые губы и кончик скользящего по венам языка, мигом взмокла до самой поясницы спина, напряженная в попытке удержать тело неподвижно, не толкаться бедрами в простыню. - И торопиться тоже ни к чему. При звуках бархатистого вкрадчивого голоса Кларк не сдержался – застонал сам. Для того, что Брюс вытворял с ним, буквально лаская себя его лицом, заставляя вести головой по кругу, то почти утыкаться носом в живот, то притираться щеками к бедрам, наверняка имелось какое-нибудь идиотское название. Кларк совершенно не хотел его знать. - Возьми их в рот. По одному. Кончики пальцев второй руки коснулись шеи, погладили за ухом, отерли щекочущую висок каплю - Кларк затруднялся сказать чего, - легко надавливая, скользнули по втянутой щеке к нижней челюсти. Он бы дорого дал, чтобы научиться втягивать и зубы, а эти жесткие, но, черт возьми, бережные и неизменно аккуратные руки почувствовать сейчас у себя между ног. - Все же хочешь поглубже? Даже одной руки уже бы вполне хватило. Еще немного – и достаточно будет лишь голоса. Кларк никогда раньше не думал, что такое возможно. Что он с радостью возьмет в рот член другого мужчины, едва услышав долгожданное «можешь, сейчас». Что давиться этим членом окажется почти восхитительно. Если бы только Брюс сильнее нажимал на затылок, крепче удерживал хотя бы по человеческим меркам – так, чтобы не дернуться, не отстраниться… Сейчас Брюс мог бы держать его, лишенного способностей, как обычного человека. С хриплым стоном глотая его сперму, Кларк наслаждался не меньше, чем если бы кончил сам. От перевозбуждения его потряхивало и кружилась голова. Брюс, до сих пор допустивший в постели всего один по-настоящему грубый жест, практически сбросил Кларка с себя в тот же момент, как последняя солоноватая капля коснулась языка. Не позволил ни отдышаться, ни утереться: толкнул в плечо, опрокидывая Кларка на спину, и одним текучим проворным движением сдвинулся, навис над ним, опираясь на локоть. Его пальцы сдавили одновременно и ноющий член, и горло, прервали вдох – как будто не кожи коснулись, а прямиком оголенных нервов. Границу, которую сам Кларк так боялся переступить, Брюс каким-то образом чуял безошибочно и остановился ровно там, где жесткие движения еще не причиняли боли. Отвернуться и не смотреть в его глаза, почти черные в утреннем полумраке спальни, не получалось. Сытое, хищное выражение лица – Брюс дышал в его губы, практически касался носом кончика носа Кларка – вызывало чувство, похожее на исступление, доводило до предела ощущение беззащитности, подчиненности, невозможности деться хоть куда-нибудь. Не от происходящего - Кларк бесстыдно наслаждался каждым мгновением, каждым обжигающим нервы прикосновением, сладкими судорогами скручивающим мышцы, - а от самого себя. Рвущийся из груди то ли стон, то ли крик Брюс заглушил и втолкнул Кларку в рот своим языком. Вместе с затихающими спазмами растаял и яростный напор поцелуя. Сменившие его медленные глубокие ласки перемежались легкими укусами, короткими паузами, дающими время подышать. Брюс разжал хватку на горле, сдвинул влажную прядь волос, прилипшую к уголку глаза и жутко мешающую, не прекращая целовать, и обнял Кларка поперек залитого семенем живота. Уютное, безопасное, мучительно необходимое объятие на минуту как будто отключило Кларка от реальности, заблокировало и мысли, и все чувства, кроме невероятно обострившегося осязания. Под тяжестью обволакивающей все тело истомы веки опускались, склеиваясь мокрыми ресницами. Только язык хоть как-то двигался, инстинктивно, без участия мозга, отвечая на поцелуи. Тихий шепот Брюса так и осел на коже еще одним прикосновением губ – различить в нем слова Кларк был не в состоянии. Он и не пытался. Не сейчас. Не здесь. Не тогда, когда и без слов все стало пусть на минуту, но – идеально правильным. Таким, как хотелось.