When he's down I got him

Драка оказалась бы кстати. Где ее взять, не покидая поместье, Брюс не знал. Единственным, с кем он мог бы подраться прямо тут, был Кларк, но о нем Брюс старался пока даже не думать. Требовалось сперва сбросить нервное напряжение и вернуть себе способность мыслить трезво, и, выйдя на улицу, Брюс почти бегом устремился прочь от дома, не особо разбирая, куда идет. Обычно физическая нагрузка достаточно быстро помогала переключиться и успокоиться, но сейчас разнонаправленные эмоции буквально раздирали Брюса на части. Если бы он раньше — вовремя! — понял, насколько все в действительности серьезно, то… «Что бы ты сделал? Ну что?!» Лучше было не представлять. Все те нелестные предположения об уровне интеллекта, которыми он засыпал Кларка, следовало бы переадресовать самому себе, еще и пинка себе дать, чтобы точно дошло. Двуличные люди поступали подло — к этому Брюс очень давно привык. Честные — глупо, и всегда — всегда! — глупости заканчивались намного хуже. И ко всем, совершенным сегодня Кларком, Брюс оказался полностью не готов. Он и без того балансировал на краю пропасти, теперь же его словно толкнули в спину, окончательно лишив шаткого равновесия, а что ждет на дне, Брюс до сих пор не знал. Только чуял интуитивно, что все его снаряжение не поможет приземлиться без травм. Может, лучше сразу насмерть?.. Ноги как раз так символично принесли его к фамильному склепу, что, будь Брюс хоть капельку суеверен, точно решил бы, что это какой-нибудь знак. Ничего подобного, разумеется, просто в моменты сильнейшего душевного разлада чаще всего его тянуло именно сюда. Какой-то частью сознания Брюс словно видел себя со стороны. Глупую старую летучую мышь, днем носа не казавшую из своей пещеры, а ночью такую страшную, и поэтому решившую, что в темном доме тоже ее испугаются. Она не раз проходила свечи и факелы, в неверном свете которых отбрасываемые тени превращали ее в настоящего монстра. Вот только сейчас в комнате вдруг включили ярчайшие электрические лампы. Все, что теперь оставалось попавшейся мыши, — злобно зыркая, скрывать панику за угрожающим верещанием и метаться в поисках выхода, натыкаться на мебель, врезаться в стены, отделяющие ее от спасительной темноты, разбивая телом зеркала, резать крылья и отворачиваться, чтобы даже ненароком, даже в осколках не встретиться взглядом с собственным отражением. Чертов пришелец уделал его, как ребенка, — даже запрет думать о нем Брюс не сумел соблюсти. И никакой надежды, что в Аркхэме вдруг откажет охранная система, вывалится хоть какая-нибудь решетка или кто-то вломится внутрь и выпустит на волю тех, на ком Бэтмен бы мог без опаски сорвать эмоции, сбивая кулаки и растрачивая весь боезапас, — чтобы забыться, с головой окунувшись в привычный кровавый кошмар. Обычная боль давно уже не отрезвляла, раны на левой руке Брюс практически не замечал. Следовало сделать боль запредельной, чтобы она возымела какой-то ощутимый эффект. «Лишь бы не сталкиваться с последствиями своих действий, а? И кто из вас не готов?» К могилам родителей Брюс в таком настроении не пошел. В развалинах фамильного особняка сохранился вход в пещеру — единственное, что они с Альфредом восстановили после пожара. Этим путем он и воспользовался, чтобы спуститься вниз. — И ты тоже меня не трогай, — все еще взвинченный, бросил он Альфреду, едва тот обернулся на звук шагов. — Или хотя бы молчи. — Как вам угодно, сэр. Все инструменты, которые могут понадобиться, я подготовил. — Ножницы по металлу и плоскогубцы? — Их в том числе. Будь на нем полная тактическая броня, понадобилось бы что-то посерьезнее ножниц. В этой функциональные элементы снимались гораздо проще. После того, как Брюс расстегнул крепления и стянул перчатку, пластину со скрипом, но удалось — под сдавленную ругань сквозь зубы — прокрутить вокруг предплечья, вытягивая из ран шипы. Разрезать в итоге пришлось только ткань костюма. Если бы не щупальце, все свелось бы к легкому холодовому ожогу от зацепившего руку криозаряда — броня приняла на себя основную его часть и уберегла от серьезного обморожения. Позволь Брюс кое-кому сразу выдернуть вонзившиеся лезвия… Но сейчас подпускать к себе не хотелось даже Альфреда, хотя тот и наблюдал от двери медблока, глядя то на Брюса, из-за отказа принять помощь усугублявшего свои травмы, то на поднос с хирургическими инструментами, и недвусмысленно хмурился. На безмолвное зырканье «нет!» Альфред отреагировал тяжелым вздохом. О том, что ведет себя глупо, Брюс прекрасно знал и сам. Пока он возился с ранами, злость понемногу таяла, вытекала с кровью, капала с антисептиком на пол. Остатки ее Брюс погасил вместе с болью уколами местного анестетика и закрепил повязку. К нему понемногу возвращалась способность думать, не зацикливаясь на цепочке ошибок. Брюс собирался сперва исправить их или хоть попытаться. Потом, когда он удостоверится, что последствия не катастрофичны, можно будет позволить себе рефлексию, но не раньше. Прежде всего следовало позаботиться о безопасности Лоис. Если люди Далтона видели Супермена, она первая окажется под ударом. Брюс связался с Дианой. Бездна неодобрения в ее голосе — Брюс бы и сам не обрадовался, разбуди его кто среди бела дня, как он ее разбудил среди ночи, — едва не раскалила коммуникатор. Но недовольное «что ты успел натворить?» Диана сама оборвала быстрым «не важно, потом расскажешь», пообещав, что выдвинется сразу же, как найдет пальто, под которым удастся спрятать меч. То есть в течение двух минут. Предосторожность могла оказаться излишней, но выяснением, не оказалась ли, Брюс занялся уже после того, как подстраховался. Новостные каналы и сайты хранили молчание. Не было никаких сомнений в том, что любой журналист или любой же случайный свидетель немедленно растрезвонил бы на весь мир, если бы заметил «воскресшего» Супермена. Никаких экстренных выпусков, никакой шумихи в блогах — значит, либо не видели, либо записи быстренько заблокировали. Второй вариант, пожалуй, гораздо опаснее. Если уж не удалось сохранить тайну, Брюс предпочел бы, чтобы о Супермене узнало разом как можно больше людей — так увеличивались шансы на то, что его не сумеют по-тихому снова вывести из игры. Навсегда. — Никаких признаков существования оперативно стертых записей не обнаружено, — заметил из-за спины Альфред, все это время безмолвно присутствовавший в пещере. Словно бы мысли его прочел — хотя, конечно, не их, а всего лишь команды на мониторах, которые Брюс вбивал одну за другой, пытаясь заставить программы найти то, чего могло вовсе не быть. Чтобы исправить то, чего могло вовсе не произойти, если бы Брюс привлек к делу Флэша. Или даже Киборга — тот предлагал вломиться на серверы исследователей, занимающихся кораблем криптонцев. Возможно, этого бы хватило. — Почему ты не ложишься? — поинтересовался Брюс раздраженно. Альфред, казалось, вовсе не обиделся на откровенно недружелюбный тон: — Я не могу оставить вас одного в таком состоянии. — В каком «таком»? Я в порядке! — Конечно, сэр. — В этом «сэр» вместо обычного «мастер Брюс» крылось больше, чем Альфред в большинстве случаев позволял себе выразить словами или интонациями. Пользуясь не озвученным разрешением, выданным ему тем, что Брюс задал вопрос, Альфред продолжил: — Вы в обычном рабочем порядке. В который снова загнали себя палками и пинками. Знаете, что случается, если нагружать машину больше, чем допускает ее предел? Поломка. В самых запущенных случаях — пожар. Когда вы сломаетесь и перегорите, кому-то придется вас чинить. Думаю, кроме меня с этой задачей некому будет справляться. Вы же скорее впадете в эмоциональную кому, чем подпустите к себе тех, кто мог бы вам помочь. — Ясно. Иди-ка лучше спать. Мне сейчас не до этих штучек, и ты совершенно не помогаешь. — Увы, сэр. Я делаю все, что в моих силах, но их не всегда достаточно. Я бы вам посоветовал психиатра, но опасаюсь, что тогда спать мне придется в отеле. «Проклятье…» Брюс догадывался, что головомойка от Альфреда неизбежна, но тот обычно не имел привычки лезть к нему в настолько неподходящие моменты. Альфред вообще удивительным образом «лез» только в тех ситуациях, когда Брюс и сам понимал, что делает что-то не то. Или что уже вроде бы принятое решение — даже не лучшее из худших, а всего лишь одно из возможных, и далеко не факт, что хотя бы оптимальное. Что-то он сейчас упускал, что-то такое, лежащее на поверхности. Вот только… он ведь еще ничего не решил, и Альфред об этом знал совершенно точно. Да, Брюс откладывал неизбежное, черт бы побрал все на свете, но ему требовалось еще немного времени, хотя бы чуть-чуть — ему просто необходимо было успокоиться, прежде чем… Похоже, Альфред боялся, что успокоившись, Брюс попросту не разглядит это загадочное «что-то» или вовсе откажется смотреть. Руки снова дрожали — особенно правая, и Брюс убрал ее с клавиатуры, отъехав от стола вместе с креслом. — Признайся, ты меня ненавидишь. Альфред серьезно кивнул: — Конечно, мастер Брюс. Я отвожу этому чувству по полчаса два раза в неделю, обычно по средам и пятницам. Иногда беру дополнительное время по воскресеньям, сразу же после завтрака, чтобы не портить вам настроение и себе аппетит. Вам стало легче от этого признания? — Не очень. — Зато я с вами честен и откровенен. — Ну уж нет. Не дождешься! — Тогда позвольте задать вам один вопрос. Если хотите, можете на него не отвечать. — Я так всегда и делаю, — заметил Брюс. — Разумеется. Брюс догадывался, какой именно вопрос Альфред хотел задать. По крайней мере, о чем — о ком — и заранее не горел желанием отвечать. Но он обещал себе учитывать все факты. Если какой-то он не замечал… вдруг именно он станет тем самым выступом, за который получится зацепиться, чтобы замедлить стремительное падение? — Черт с тобой, спрашивай. — На что вы рассчитывали, когда набирали в команду взрослых людей? На то, что они будут слушаться вас, как неразумные дети? Или все же на то, что они сумеют принять решение и без вас? — Это риторика. Каждый из них отвечает за собственные решения, но за результаты и за них самих отвечаю я. Прежде всего, перед собой отвечаю. Ты знаешь, как это работает. Брюс внутренне подобрался, крепче сжал подлокотник, чтобы унять дрожь. Невозможно было не понять, что Альфред имеет в виду не Диану и не Джордана. Обсуждать сейчас Супермена — раз уж не получалось не думать, проще было даже мысленно использовать прозвище, а не имя, — и то, что он натворил и наговорил, не хотелось. Их разногласия Альфреда не касались. — Значит ли это, что мистер Аллен и мистер Стоун до сих пор не в команде лишь потому, что в ваших глазах они не готовы отвечать за свои решения? Или же вы не готовы брать на себя ответственность за них и расплачиваться собой за последствия их решений? Если последнее — я аплодирую стоя, мастер Брюс, и благодарю мироздание за то, что вы наконец-то начали думать и о себе. Но если первое… простите мою бестактность, сэр, но в таком случае вы просто сошли с ума. Брюс ошибался: вместо того, чтобы показать, за что уцепиться, Альфред развеял туман, скрывающий дно его персональной пропасти. При этом ни словом не упомянув о том, что Брюс и так никогда не сможет забыть. Он долго молчал, не столько обдумывая, сколько пытаясь уложить в голове, что именно услышал. Альфред же как ни в чем не бывало направился к кофеварке, но не тронул ее, вынув откуда-то из недр шкафа заварочный чайник. Брюс даже не подозревал, что он там стоит. — Как тебе удается терпеть меня столько времени? — спросил он негромко. — Знаете ли, мастер Брюс, иметь дело с особенными людьми всегда непросто. Про них говорят: «никаких нервов не хватит». Но иногда бывают исключения. В особенных обстоятельствах. — Кажется, я счастливчик. — Похоже, что так. Иначе я не могу объяснить, почему вы до сих пор живы. Желаете успокоительного? — Смелости. Сорокоградусной, — хмыкнул Брюс. — Граммов этак двести. — Не припоминаю, чтобы с тех пор, как вы вышли на тропу войны добра с разумом, вы хоть раз искали смелости в алкоголе. — Иногда бывают исключения. Если приходится иметь дело с особенными людьми. — Брюс покосился на мониторы и выключил их. — А потом они возвращаются в Канзас.

***

«Я бесконечно благодарен вам, мистер Кент, за то, что вы вытащили его оттуда… и все же — не стоило вам этого делать». Лежа на кровати в своей комнате и глядя сквозь перекрытия и крышу в небо, Кларк все прокручивал в голове фразу Альфреда и думал, может, и правда, не стоило? Кому стало лучше от его поступков и слов? Брюсу? Судя по всему, нет. Самому Кларку? Ха. Как же. Разве что вот Альфреду, и то Кларк бы не поручился, что, вернись Брюс домой в виде фарша из растерзанной плоти и переломанных костей, дворецкому было бы сложнее собрать его во что-то приличное, чем сейчас справиться с… чем? Сто двадцать три. Сто тридцать пять. Сто сорок восемь. Сто. Сто. Сто. И никак не снижается. Кларк бы с удовольствием избавился сейчас от этого грохота, раздававшегося, кажется, прямо в черепе, за глазницами, сбивающего его собственное сердце с ритма, — но не мог. Брюс ушел в ярости — в этом не было никаких сомнений. Может, и правда не стоило. Может, он все держал под контролем, а Кларк ошибался, еще и чувства свои сунул ему под нос… Какое он вообще имел право так делать? Он понимал, что теперь нет никакого смысла сокрушаться. Даже знай Кларк, каков будет итог, все равно поступил бы так же, но от осознания этого факта легче не становилось. Внутри разливалась давящая сосущая пустота, и ныло так, что не разобрать, не надорвалось ли там что-то на самом деле, правда ли только из-за сказанных — не сказанных — слов разом стало так же паршиво, как было сразу после операции. Или даже во время. Кларк не включал в комнате свет, не задергивал шторы, даже переодеваться не стал, только стянул с себя костюм, отложил на тумбочку микрофон и наушник и плюхнулся на покрывало. Температура воздуха не чувствовалась, тело вообще словно чужое приклеили или сознание Кларка пересадили в чужую голову. Тяжелую, ватную, наполненную слишком яркими картинками, всплывающими в черноте: капающая на пол кровь, обжигающее бешенство в карих глазах с зеленым ободком вокруг зрачка, сжатые в тонкую линию, насмешливо изгибающиеся губы… Как бы забыть, что эти губы творили с ним, навсегда стереть из памяти те часы, когда голос Брюса срывался совсем не от злости? Кларк скривился и стукнулся затылком о подушку. Ни черта ему не хотелось забывать. Отрешиться бы, ненадолго, хотя бы на пару часов, не думать, начиная вот с этой самой минуты и до утра, спокойно поспать и уйти, попрощавшись по-человечески — хоть попробовав, — о большем он не мечтал… Но спать тоже не хотелось. И уходить, но Кларк понимал, что теперь уже точно придется. Просто потому, что остаться после всего, что было, совершенно невозможно. Стоило ли выкарабкиваться с того света, чтобы так безнадежно влипнуть?.. Семьдесят пять в минуту. Семьдесят два. Шестьдесят шесть. «Успокоился, наконец». Сердце зашлось от истеричного облегчения и понемногу забилось ровнее, хотя все еще как будто норовило каждым ударом выломать ребра, разорвать в клочья мышцы и кожу, пробивая себе путь наружу, чтобы хоть на короткое время пропала свинцовая тяжесть, давящая на грудь. Кларк улыбнулся потолку, уверенный, что теперь точно выглядит как сумасшедший, — без разницы, все равно не видит никто. Не впервые ему было так плохо, что начинало казаться, будто от этого становится хорошо. Только тогда, в первый раз, Брюс поддержал его, а теперь послужил причиной этого ненормального ощущения. Разумеется, выкарабкиваться с того света стоило. Хотя бы ради того, чтобы прожить одну ночь и одно утро с ним и сегодня выдернуть Брюса из щупалец сторожевых модулей. Ради того, чтобы услышать, как он, практически успокоившийся, поднимается из пещеры: звук лифта — первый этаж, плеск воды — кухня. Кларк знал, что дальше: коридор, мимо столовой и гостиной, другой коридор, лестница, мимо рабочего кабинета в памятную Кларку спальню — только в районе гостиной что-то пошло не так. Брюс свернул не туда или же пропустил поворот, и шаги раздались на ступеньках в гостевом крыле. Миновали несколько пустующих комнат, маленькую гостиную, в которой Кларк частенько устраивался с ноутбуком, когда не мог обосноваться в кухне, и остановились возле его двери. Сразу же вслед за этим — без паузы, без какого-либо намека на промедление, без тени сомнения — Брюс постучал.