Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Берлин, Июнь 1942 Гиммлер прибыл. Он прошёл по проходу до подиума в большом конференц-зале, где собрались все сотрудники берлинского офиса шестого отдела или SD-Ausland, согласно отданному двумя днями ранее распоряжению. Хотя технически здесь присутствовала только половина сотрудников нашего отдела: мы были органом внешней разведки, и соответственно большая часть агентов работала за территорией Рейха или же выполняла различные миссии вне Берлина. Генрих сидел в переднем ряду среди остальных высокопоставленных офицеров, но он всё равно повернулся и ободряюще мне кивнул, пока Рейхсфюрер Гиммлер просматривал бумаги, что он принёс с собой. Я сидела на самом заднем ряду с другими сотрудницами вспомогательного штата СС, включающими в себя секретарей, стенографисток и радисток. Я кивнула ему в ответ и улыбнулась. Рейхсфюрер пустился в довольно длинную речь о том, какой трагедией была безвременная утрата бывшего шефа РСХА Обергруппенфюрера Гейдриха, и я не могла не подивиться его лицемерию. Всем прекрасно было известно, что после того, как Гейдрих обошёл его в ранге и стал министром раньше Гиммлера, тот терпеть не мог своего бывшего коллегу и протеже; я, например, была лично убеждена, что в день, когда Гейдрих скончался, Рейхсфюрер Гиммлер открыл бутылку шампанского и вполне возможно даже съел кусочек торта. Затем Рейхсфюрер продолжил свою речь объявлением о том, что до тех пор, пока фюрер не найдёт подходящую кандидатуру на место "незаменимого" Гейдриха, РСХА падёт под его личный контроль, и наш отдел теперь будет работать под началом Штандартенфюрера СС Вальтера Шелленберга. Я встречала Шелленберга раньше и, по правде говоря, была несколько удивлена, что Рейхсфюрер решил назначить такого молодого человека нашим шефом; но ходили слухи, что Шелленберг был гиммлеровскими ушами и глазами, и я пришла к выводу, что скорее всего он был назначен на данную позицию не только из-за его интеллекта, но и фактически чтобы следить за собственными подчинёнными. Рейхсфюрер также объявил о весьма серьёзных изменениях во внутренней организации РСХА, сделав особый акцент на том, какую важную роль в "эмоциональном состоянии нации" играл скандально известный четвёртый отдел, или Гестапо, и заявил, что отныне вся информация относительно врагов Рейха, таких как евреи, большевики, коммунисты, сектанты и просто враги народа, должна быть немедленно передана в четвёртый отдел его шефу - Генриху Мюллеру. Я нахмурилась. Такое смещение сил практически давало Мюллеру власть над нашим отделом, потому как если ранее подобная информация подлежала рассмотрению только нашими агентами без какого бы то ни было вмешательства Гестапо, то теперь даже непреднамеренное её укрывательство станет предлогом для административного наказания. Гиммлер явно испытывал облегчение по поводу того, что Гейдрих больше не был его конкурентом, и решил собрать как можно больше власти в своих руках, используя Гестапо как средство достижения своих целей. Это его решение делало нашу с Генрихом подпольную работу крайне трудной. Гиммлер скорее всего нескольких гестаповцев и в наш отдел инфильтрирует, подумала я и снова вздохнула. Похоже, Рейхсфюрер затягивал гайки не только в стране, но и в собственном ведомстве. Этот человек никому не доверял. После нескольких незначительных перестановок среди ведущих агентов, Рейхсфюрер велел нам возвращаться к работе и продолжать выполнять наши непосредственные обязанности, как бы мы это делали при Гейдрихе, с одной только разницей, что все доклады теперь должны будут направляться Штандартенфюреру Шелленбергу. Затем Гиммлер пожелал нам доброго дня и покинул конференц-зал, распуская нас. Позже тем днём мы с Генрихом решили остановиться ненадолго у наших американских коллег по контрразведке, чтобы поделиться с ними новостями. Ингрид всё ещё злилась на меня за то, что я втянула их в свои дела на допросе в Гестапо, и продолжала бросать недовольные взгляды в мою сторону с того самого момента, как мы переступили через порог. Рудольф же напротив был сама гостеприимность и, услышав о последних нововведениях Гиммлера в РСХА, посоветовал нам временно воздержаться от шпионской деятельности, кроме простого сбора и передачи информации непосредственно им. - Если Гиммлер решил предоставить Гестапо своего рода контроль над внешней разведкой, пусть только и на бумаге, я считаю, что самым мудрым решением будет временно залечь на дно, или по крайней мере до тех пор, пока мы не будем знать наверняка, что происходит в офисе. А посему я настоятельно рекомендую вам обоим прекратить любого рода контакты с любыми инкриминирующими элементами, будь то люди из сопротивления или же любые другие агенты союзников, которые по какой-либо причине захотят прозондировать с нами почву. Я почти на сто процентов уверен, что после того, как Гиммлер получил исполнительную власть над РСХА, он начнёт тщательнейшую проверку всех сотрудников, и особенно тех, кто занимает высокую должность, либо имеет доступ к засекреченной информации, что включает вас обоих. Так что сидите тихо до поры до времени, работайте, как работали, а как только мы будем уверены, что можно беспрепятственно возвращаться к нашей "работе," мы немедленно дадим вам зелёный свет. Идёт? - Ну, выбора-то у нас, похоже, нет, верно? - вздохнул Генрих. - Нет, нету. И к тому же, нам в любом случае потребуется время, чтобы найти нового радиста. До сих пор не верится, что мы потеряли Адама. Такой талантливый молодой человек, такой смекалистый и покладистый! Очень, очень жаль. - Рудольф покачал головой. - Ничего до сих пор не известно о его судьбе, не так ли? - К сожалению, нет. - Генрих тоже опустил глаза. - Одно ясно, если его ещё не казнили, то скорее всего его отправят в Маутхаузен, а я честно не знаю, что хуже. - Сказала Ингрид. - Не зря то место прозвали мясорубкой. - Вообще-то, если его отправят в Маутхаузен, то он сможет оттуда в скором времени выйти, - сказала я и тут же об этом пожалела, после того, как на меня уставились три пары глаз. - Я прошу прощения? - Ингрид слегка наклонила голову. - И как это, интересно, он оттуда выйдет? Уже думая, что надо было бы держать язык за зубами, потому что теперь придётся объяснять вещи, которые с трудом поддаются объяснению, я ответила: - Он получит амнистию. - С чего ты взяла? - в этот раз вопрос задал мой муж. - Потому что... Потому что кое-кто мне это пообещал. - Кто тебе подобное мог пообещать? Гиммлер? - Ингрид с её допросом, что она мне учинила, была похлеще Гестапо. - Нет. Группенфюрер Кальтенбруннер. - Как ты... Что? Откуда ты знаешь Кальтенбруннера? - Ингрид не скрывала своего удивления. - Это долгая история, но он пообещал мне, что как только Адама переведут под его юрисдикцию, он немедленно его освободит, но при условии, что Адам покинет территорию Рейха и больше никогда не вернётся. Ингрид смотрела на меня какое-то время не мигая, а затем наконец спросила: - В каких ты с ним, прости, состоишь отношениях? - Что это ещё за вопрос? - Холодно отозвалась я, искренне оскорбившись в ответ на её весьма прозрачный намёк. - Мы встретились несколько раз при различных обстоятельствах, вот и всё. - То есть ты пытаешься мне сказать, что ты, едва ли его знакомая, подошла к нему и спросила: "Простите, герр Группенфюрер, вы арестовали моего друга за государственную измену, не могли бы вы его освободить?" В ответ на что Кальтенбруннер, человек, которого прозвали "австрийским Гиммлером" за его садистскую натуру, сказал: "Конечно, почему бы и нет? Я постоянно подобным занимаюсь - отпускаю на волю политических заключённых, которых я поклялся уничтожать во имя Рейха любой ценой." Ты хоть понимаешь, насколько неправдоподобно это звучит? - Ингрид скрестила руки на груди. Генрих вдруг расхохотался, заставив нас обоих обернуться. - Да просто он влюбился в неё, вот и всё, - наконец сказал он в ответ на вопросительные взгляды американцев. - А Аннализа использует это в своих целях. - Это правда? - Ингрид подняла брови. - Конечно, нет. - Я строго глянула на своего развеселившегося мужа. - Он совершенно даже в меня не влюбился, просто решил сделать что-то хорошее. - Кальтенбруннер, делающий что-то хорошее, да ещё и безвозмездно - это что-то, что не каждый день услышишь, а если уж совсем начистоту, то никогда. - Генрих снова рассмеялся. - Да он по уши в тебя влюбился, и теперь пытается понравиться тебе, притворяясь этаким благодетелем. - Постой, ты что, действительно считаешь, что у Кальтенбруннера к Аннализе какие-то чувства? - снова спросила Ингрид. - Да я любые деньги на это ставить готов! Он на неё с большим интересом смотрел когда только впервые встретил её, в день нашей свадьбы. И с тех пор он пытается привлечь её внимание любыми возможными средствами. Однажды он даже предложил ей, хоть он и не сказал это открыто, вакантную позицию его любовницы в Вене. Хотя, может, мне не стоило говорить "вакантную," потому как он весьма патологический любитель погулять, и вдобавок к официальной супруге всегда имеет пару любовниц на стороне. Но, думается мне, ради Аннализы он бы враз от них всех избавился. Похоже, она ему не на шутку в душу запала. - А тебе по этому поводу очень весело, - саркастично заключила я. - Ну это же я на тебе женат, а он вон страдает в одиночестве, так что да, меня, честно сказать, это всё очень даже забавляет. - Да ты превредный человек, Генрих, тебе никогда раньше не говорили? - Перестаньте, оба! - Ингрид окликнула нас. - Если у него действительно к ней чувства, как ты говоришь, то это очень даже можно использовать в нашу пользу. Он - человек очень влиятельный, пусть и на территории Австрии, но всё же. - Простите, я, должно быть, так сильно стукнулась головой, что забыла, как сменила своё имя на Мату Хари! - теперь уже я скрестила руки на груди, принимая оборонительную позицию. - А что, это прекрасная идея, если об этом подумать, - вмешался Рудольф. - Сейчас, когда напрямую в офисе мы сделать ничего не сможем, Кальтенбруннер может стать для нас не только источником информации, но и человеком, который может помочь действием в каких-то случаях. Если он согласился выпустить одного заключённого, то может согласиться и на двадцать в будущем. Почему не использовать такой шанс? - Ты что, считаешь, что он совсем идиот? - не удержалась я. - Может, и не идиот, но мозги ты ему знатно запудрила, если он тебя дважды из Гестапо отпустил, и второй раз после обвинений в шпионаже. И не забудь случай, когда он встретил тебя с загадочным чемоданом, и даже не потрудился заглянуть внутрь. - Мой муж явно смаковал ситуацию. Я укоризненно покачала головой. - Что ж, тогда всё решено! - Ингрид улыбнулась впервые за вечер. - Я считаю, будет просто преступлением не использовать такую возможность. - А я какую, простите, в этом всём роль буду играть? Мне что, начать спать с ним даже не ради моего, вашего правительства?! - я невольно повысила голос в возмущении. - Да нет, конечно, - ответила Ингрид. - Просто будь с ним как можно более дружелюбной, можешь даже позаигрывать с ним немного. Намекни, но сделай это тонко, что у него может быть с тобой шанс, если он продолжит хорошо себя вести. - А что прикажешь делать, когда он начнёт спрашивать что-то взамен? - я скептически приподняла бровь. Ингрид пожала плечами. - Ничего. Напомни ему, что ты замужем и преспокойно удались. Я повернулась к Генриху. - А ты так и будешь стоять, слушать это всё и считать, что это нормально? Твоя собственная жена, заигрывающая с другим мужчиной, ты ничего в этом такого не видишь? - Это же просто игра, которую я, по правде говоря, нахожу крайне забавной. По мне так чем больше ты будешь его мучать, тем лучше. Уж кто-кто, а он этого явно заслуживает. На секунду мне захотелось рассказать в деталях моему ухмыляющемуся мужу о том, как именно доктор Кальтенбруннер заставил Адама говорить в допросной камере, и посмотреть, каким забавным бы он это нашёл, и насколько близко он после этого позволил бы приблизиться ко мне лидеру австрийских СС. - Вы все явно не понимаете, о чём вы говорите. И о каком человеке вы говорите. Я больше это слушать не собираюсь. С этими словами я взяла свою сумочку со стола, развернулась и ушла.