Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Вена, Сентябрь 1943 Я старалась притвориться как можно более невидимой посреди празднества пьяных австрийцев во главе с их предводителем Обергруппенфюрером Кальтенбруннером и Отто Скорцени в качестве его правой руки. Последний только что выполнил неслыханную по своей дерзости и безупречно исполненную операцию по спасению итальянского диктатора Бенито Муссолини из плена, и даже получил рыцарский крест и похвалу самого фюрера, который немедленно повысил его до звания Штурмбаннфюрера и провозгласил его "самым опасным человеком в Европе." Мне было искренне жаль дом того банкира, который имел неосторожность пригласить австрийцев в свою "скромную обитель," и кроме того, предоставить им неограниченный доступ к своему винному погребу, пытаясь таким образом войти в доверие к высокопоставленным эсесовцам. Бедняга явно не взял в расчёт то, что в то время как пруссаки мирно задрёмывали в каком-нибудь кресле, напившись, то наши южные собратья едва ли не пускались в пляс на столах и не разбивали бутылки друг другу о головы, просто ради шутки. "Дикое племя, а не СС!" Думала я, в ужасе наблюдая за попоищем из своего угла в обширной гостиной. "И взгляните только на их предводителя, многоуважаемого доктора юриспруденции Обергруппенфюрера Кальтенбруннера в распахнутом кителе, с непонятно где потерянным галстуком и с чёлкой, обычно опрятно зачёсанной назад, сейчас падающей на один глаз; и он обнимает за пояс и поднимает в воздух этого здоровенного Отто, как будто тот и не весит больше ста килограмм." - Я требую, чтобы все подняли свой бокал за этого парня! - Уже заметно пьяный шеф РСХА грубовато взлохматил волосы диверсанта и похлопал его по щеке. - Да к чёрту бокал, поднимите всю бутылку, он самый опасный человек во всём Рейхе! Во всей Европе! Да мы с ним одним выиграем эту войну! За победу! - За победу! - Ответный рёв австрийцев потряс комнату, как гром. Тут я решила встать, незаметно покинуть зал и спрятаться от неконтролируемых южан в библиотеке - последней комнате, в которую бы они забрели. В относительной тишине и полутьме я устроилась в одном из кресел и подобрала под себя ноги. Можно было, конечно, подняться в спальню, щедро предоставленную нам с Генрихом хозяином на время нашего двухдневного визита, но Генрих тоже был посреди празднующей толпы (чтобы не вызвать ни у кого подозрений, оставаясь трезвым по такому знаменательному случаю), а одна идти спать я боялась. Когда старинные часы у стены пробили два ночи, я больше не могла бороться с собственным организмом и незаметно для себя уснула прямо в кресле. Разбудило меня чьё-то мягкое прикосновение к моей щеке, и я улыбнулась сквозь сон, думая, что это был мой муж. Но когда я открыла глаза, то увидела, что это был Обергруппенфюрер Кальтенбруннер, едва стоящий на ногах и склонившийся над моим креслом. - Ты такая красивая, когда спишь... - Он снова провёл пальцами по моей щеке. - Как ангел... "Так, это мы уже проходили, и закончилось это не очень хорошо," промелькнуло у меня в голове. Надо было бы вскочить из кресла и броситься мимо него прямиком в мою комнату к моему спящему (или как я на то надеялась) мужу, но только вот мой начальник полностью блокировал мне единственный путь к спасению, держась одной рукой за спинку моего кресла - единственное, что помогало ему сохранять равновесие, судя по всему. - Я так долго смотрел на тебя, пока ты спала... Да нет же, быть не может. "Чего быть не может? О чём это он?" - Вы чего-то хотели, герр Обергруппенфюрер? Он ничего не ответил, но затем вдруг схватил меня за подбородок и задрал мне голову, приблизившись ко мне почти вплотную и хмурясь. - Герр Обергруппенфюрер...что вы делаете? - Тихо прошептала я, пока он смотрел на меня почти что с ненавистью в глазах. Такой же тёмный, немигающий взгляд у него был после того, как он насмерть забил повстанца из варшавского гетто; можно и не объяснять, как мне стало страшно. - Ты веришь в победу Великой Германии? - вдруг спросил он грозным голосом, по-прежнему высоко держа мою голову, как на допросе. - Конечно, верю, - меня бросило в холодный пот. В этот момент он меня не на шутку пугал. - Ты готова отдать жизнь за свою страну? - Да... - А за фюрера? - Конечно... Почему вы меня об этом спрашиваете? Он наклонился ещё ближе. - Ты мне врёшь? - Что? - Ты врёшь мне, спрашиваю, да или нет?! - Нет, конечно же нет. Я бы никогда... Я медленно протянула руки к его лицу, осторожно провела ладонями по его щекам и отвела чёлку с его лба. Всё это время, пока я пыталась его успокоить мягкими поглаживаниями, я не могла избавиться от навязчивого ощущения, что гладила дикое животное, от которого не знала, что ожидать: то ли он лизнёт меня в руку, то ли вцепится в неё зубами. Он наконец отпустил мой подбородок. - Если ты и вправду мне врёшь, я тебя убью, - проговорил он тихо и с какой-то пугающей ласковостью; затем одним резким движением вдруг притянул моё лицо к себе, с силой прижался губами к моим, затем отпустил меня так же неожиданно, развернулся и ушёл. Я так и осталась сидеть в кресле, совершенно ничего не поняв. На следующее утро, пока мы летели на частном самолёте обратно в Берлин, доктор Кальтенбруннер даже не говорил ни с кем вокруг из-за жуткого похмелья. Он завернулся с головой в снятый китель, чтобы спрятаться от света, и на все вопросы Георга бормотал одну единственную фразу: "Иди к чёрту и оставь меня уже в покое!" Генрих выглядел немногим лучше, и мне только оставалось качать на них головой. Сойдя с трапа самолёта, шеф РСХА сразу же объявил, что Рейхсфюрер может его на месте расстрелять, но ни в какой офис он сегодня не поедет, забрался на заднее сиденье служебной машины и уснул ещё до того, как его водитель завёл мотор. Генрих, Георг и я обменялись взглядами, решая, а не последовать ли нам его примеру, но затем пришли к выводу, что Рейхсфюрер вряд ли отнесётся к нам с таким же пониманием, как к эксцентричному австрийцу, и сказали водителю везти нас на Принц-Альбрехтштрассе. Следующим утром, когда Генрих уехал в очередную командировку по делам своего отдела, как следует отдохнувший и улыбающийся доктор Кальтенбруннер появился на пороге своего кабинета даже раньше, чем обычно. В течение дня я продолжала бросать на него вопросительные взгляды, ожидая хоть какого-то объяснения его более чем странному поведению днём ранее, но когда поняла, что взгляды на него не действуют, решила спросить напрямую. Я дождалась, пока он попросит меня принести ему кофе, и прикрыла за собой дверь, войдя в его кабинет. - Что вы имели в виду, когда спрашивали, не вру ли я вам? - задала я давно мучивший меня вопрос, передавая доктору Кальтенбруннеру его чашку. - Что? - он казался искренне удивлённым. - Той ночью в библиотеке, когда вы спрашивали меня, не вру ли я вам, - я решила освежить его память. - В какой библиотеке? О чём вы? - Похоже, я его только ещё больше запутала. Или же он был отменным актёром... - Вы что, ничего не помните? - Нет... - он покачал головой с немного виноватой улыбкой. - А что произошло? - Я задремала в кресле, когда вы разбудили меня и начали задавать все эти странные вопросы: готова ли я отдать жизнь за мою страну и за фюрера, и не врала ли я вам. - Врали о чём? - Это и есть мой вопрос, какой я пыталась только что вам задать, - улыбнулась я. Обергруппенфюрер Кальтенбруннер расхохотался. - Простите, фрау Фридманн. Вы и понятия не имеете, сколько я выпил той ночью. У меня ни малейшего представления нет, о чём я мог с вами говорить. - Я так и подумала, - усмехнулась я. Доктор Кальтенбруннер перестал смеяться и посерьёзнел. - Я ведь не... Я вас не беспокоил? Я покачала головой, решив не упоминать сцену с весьма неожиданным поцелуем. Похоже, он действительно ничего не помнил. - Что ж, это уже большое облегчение! - Он снова рассмеялся и подмигнул мне. Я вышла из его кабинета, думая, что у него и вправду с головой было что-то не так. Рабочий день подходил к концу, и мой шеф любезно предложил мне услуги своего личного водителя, когда пришло время идти домой. - Я знаю, что ваш муж в отъезде, и не могу позволить вам добираться домой самой. Жест был приятной неожиданностью, но в то же время он всегда был самой учтивостью, когда не напивался. Мы шли к припаркованной у входа в здание РСХА машине доктора Кальтенбруннера, я впереди, в то время как он читал доклад, сунутый ему в спешке кем-то из подчинённых. До сих пор не знаю, как мне удалось заметить странную женщину, быстро шагающую нам навстречу в какой-то подозрительной манере, но дальше всё случилось как в замедленной съёмке. Вот она опускает руку в карман и вынимает пистолет. Вот поднимает оружие и целится... Думать у меня времени не было; всё, что оставалось, так это положиться на инстинкт. Я резко развернулась и изо всех сил врезалась плечом в следовавшего за мной Обергруппенфюрера Кальтенбруннера, который, занятый докладом, даже не заметил женщину. На удивление, мне всё же удалось сбить его с ног как раз в тот момент, как несколько выстрелов пронзили воздух прямо над нашими головами. - Сдохни, убийца!!! - Закричала она, продолжая разряжать обойму. Доктор Кальтенбруннер среагировал молниеносно, как только мы упали на землю; схватив меня за шиворот формы, он затащил меня за машину и упал сверху, полностью закрыв меня своим телом. Эсесовцы, стоявшие на страже у входа, сразу же открыли встречный огонь по нападавшей, в то время как один из них бросился к машине, чтобы убедиться, не задела ли одна из пуль шефа РСХА. Как только выстрелы стихли, доктор Кальтенбруннер поднялся на колени и принялся меня осматривать с паникой в глазах. - Аннализа, всё хорошо? Вы не ранены? О господи, у вас кровь! - Он тут же дёрнул за рукав стоящего рядом в совершенной растерянности эсесовца. - Что ты стоишь, как столб?! Ну-ка сейчас же сюда врача! - Всё хорошо, я в порядке, я просто оцарапала руки, когда упала, - я поспешила заверить доктора Кальтенбруннера, пока он весь Берлин на уши не поднял. Он наконец увидел, что мои раны на ладонях были совсем неопасными, и тут же стиснул меня в такой медвежьей хватке, что чуть не переломал мне все рёбра, каким-то чудом оставшиеся невредимыми при падении. - Герр Обергруппенфюрер...я не могу дышать... Он нервно рассмеялся. - Простите меня... Простите, - он немного отстранился, но рук с моих плеч не отпустил. - Вы уверены, что вы в порядке? - Да, уверена. - Я провела руками по его груди, теперь уже сама осматривая его форму. - А вы? Вы не ранены? - Нет, но только благодаря вам. - Доктор Кальтенбруннер тепло мне улыбнулся и помог мне подняться. Мы, наверное, так и стояли бы, держа друг друга в объятьях и глядя друг другу в глаза, если бы сотрудники РСХА не начали выбегать из здания с оружием наизготове, с явным намерением расстрелять возможных террористов на месте. Пять минут спустя сцена преступления и вовсе представляла собой полнейший хаос, с Группенфюрером Мюллером отдающим приказы своим людям, пока остальные сотрудники РСХА толпились рядом, стараясь получше разглядеть труп и строя различные гипотезы о её личности и причинах покушения. - Герр Обергруппенфюрер, прикажите им разойтись, я же не могу в таких условиях нормально работать! - Не выдержав, Мюллер обратился к доктору Кальтенбруннеру. Громкий командный тон последнего за минуту разогнал всех любопытных, оставив только агентов четвёртого отдела заниматься расследованием. - Вы её знали? - Мюллер спросил доктора Кальтенбруннера, махнув рукой в сторону трупа с многочисленными ранениями на груди и животе. - Нет. Первый раз её вижу. - Но она-то, похоже, хорошо вас знала, если кричала "Сдохни, убийца!" прежде чем её застрелили. - Усмехнулся собственной шутке шеф Гестапо. Только я не смеялась, стоя над трупом мертвой девушки. Как только я увидела её застывшее лицо с остекленевшим взглядом, я поняла, что вовсе не доктор Кальтенбруннер был её жертвой, а я. Это была Ребека, бывшая подруга бывшего лидера сопротивления Йозефа. Йозефа, которого мы с Генрихом убили, чтобы спасти Адама, моих родителей и наши собственные жизни. Я была больше чем уверена, что больше не получу ни одной записки с угрозами, подписанной загадочной "Р." - Спорить готов, она одна из этих, террористов из сопротивления, - заметил Мюллер. - Скорее всего, у нас даже есть на неё открытое дело. Мы снимем отпечатки с трупа, и я думаю, что уже завтра смогу вам сказать, кто она такая. Я опасливо переступила с ноги на ногу. Меньше всего мне хотелось, чтобы Гестапо начали копаться в её деле. Всё, на что мне оставалось надеяться, так это что Мюллер откроет и закроет дело как политическое покушение, и не станет докапываться, кто был её настоящей жертвой.