Ради чего мы живем

Когда звуки этого гимна замерли, у дверей опять раздался осторожный стук. – Войди, – отозвалась Ревекка, – коли друг ты мне, а если недруг – не в моей воле запретить тебе войти. – Это я, – сказал Бриан де Буагильбер, входя, – а друг ли я или недруг, это будет зависеть от того, чем кончится наше свидание. Думается, что ни он, ни она встречу так не планировали. Ревекка просидела несколько часов в ожидании ужина и того, что ее присутствие вот-вот обнаружится, однако видимо сам враг рода человеческого заставил храмовника подняться именно в тот момент, когда она была к этому не готова, именно в ту секунду, когда ее растерянность после наполненного событиями дня не была скрыта под маской напускной храбрости. Да и сам Буагильбер, весь день ожидая результатов поисков пропавшей девушки уж точно не ожидал найти ее в ее собственной комнате, пока он как болван прочесывает весь город. Поднос в руках Ревекки дрогнул, и храмовник тут же подхватил его, положив свои могучие ладони на ладошки девушки. Та тут же моргнула, избавляясь от некого оцепенения и попробовала освободиться, однако крепкая хватка мужчины не позволила ее рукам выскользнуть. - Господин... - раздался снизу голос Болдуина. - Убирайтесь все! - отчеканил Буагильбер, не отрывая взгляда от прекрасной еврейки и делая шаг в комнату. Ревекке пришлось отступить вместе с ним. Здесь храмовник наконец отпустил ее руки с подносом, который она от греха подальше тут же поставила на стол, и закрыл дверь, оставаясь с желанной девушкой наедине. Ревекка чувствовала, что его взгляд словно прожигал ее насквозь. В нем она чувствовала смесь гнева, возможно радости и чего-то такого, что она могла описать как нечто порочное. Храмовник прошел к окну и остановился возле него, не спуская с нее взгляда. Он молчал. Девушка также не знала что сказать. Эта сцена воскресила в ее памяти их первую встречу в замке Фрон де Бефа, когда переодетый разбойником Буагильбер пришел к ней получить свою награду за участие в нападении. Но теперь Ревекка не решалась начать разговор. Теперь она хорошо знает этого человека – или же нет? Накануне суда он выглядел таким жалким и таким сломленным, что Ревекка даже сама испугалась за него. Тот человек был словно болен, но теперь храмовник выглядел также как тогда в башне. Возможно ли, что страх за нее так измучил его в то время, что гордый нормандец был готов на коленях молить ее о взаимности? Ревекка тряхнула головой. Быть может, что он и правда болен: в своих противоречиях он не знает границ, ибо какой человек способен говорить о любви, забывая свои обеты, но потом тут же бросаться под сень своего ордена, злясь на предмет своей любви, точно маленький ребенок, которому отказали в капризе? По привычке восточных женщин она переплела пальцы рук, отставив локти в стороны, и, в вежливом полупоклоне склонив голову, решила ждать собственного приговора от этого жестокого, каким только может быть ребенок, человека. Храмовник разглядывал ее, словно пытался понять ее мысли. Сначала она пропадает, потом внезапно оказывается на месте и послушно ждет его приказаний. Он чувствовал смесь радости от ее возвращения, но и гнев – за ее побег. Сейчас она склонилась точно одалиска в султанском гареме, но стоит ему сказать слово – как она опять превратится в воительницу. Однако он так давно не видел этого прекрасного лица, что больше всего на свете ему захотелось его коснуться. Что он и сделал. В два шага пройдя расстояние, разделявшее их, он нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Ревекка по-прежнему не поднимала глаз. Храмовник возвышался над ней подобно скале. Его широкие плечи загородили ей свет заходящего солнца, а сумрак в комнате точно окутывал мраком ее душу. Бриан также нежно взял ее за подбородок и поднял лицо, мечтая взглянуть в ее темные, подобные бархату ночи, глаза, воспоминание о которых преследовали его долгими холодными вечерами. Но девушка отвела взгляд, словно что-то рассматривая в углу комнаты. При его приближении Ревекка опять почувствовала, что не гнева его ей следует опасаться, а нечто другого. Буагильбер мягко провел большим пальцем по ее алым губам, затем его ладонь скользнула ниже по ее шее и замерла на скромном вырезе домотканого платья, в котором было столь непривычно видеть его восточную гурию. Он наклонился вперед, желая наконец поцеловать Ревекку – а это следовало сделать еще при первой встрече. Но в этот момент она словно проснулась, мягко извернувшись и направившись к столу с подносом. Буагильбер знал совершенно точно чего хочет. Знала это и она. Это был не замок - броситься с парапета она не сможет, так же как и воззвать к жестокому гроссмейстеру, но ее судьба все еще в ее руках. И лишь сумасшедший подобно Буагильберу решит, что она покорилась той позорной участи, на которую он ее обрекает. Храмовник остался стоять там где был, он лишь вновь переменил позу и вновь стал молча наблюдать за Ревеккой, как кошка иногда любит смотреть на муки мыши, давая ей призрачный шанс на спасение, хотя через мгновение схватит ее. В замке Фрон де Бефа ее поддерживала мысль о том, что рядом отец, что с ними знатные саксы – а возможно, что их попытаются освободить, не забыв и про еврея с дочерью. К тому же тогда она действовала импульсивно, скорее под воздействием сильных эмоций, даже в прецептории она могла еще попытаться шантажировать его – еще даже до приезда в Темплстоу магистра ее присутствие тщательно скрывали – принадлежность к ее племени ставила под угрозу репутацию ордена. Но сейчас же она опустошена. Буагильбер не в первый раз подумал, что несколько дней в одиночестве только пойдут им на пользу. Его опять захватили честолюбивые замыслы, да и дела в ордене не позволяли ему настолько долго отстраняться от жизни в миру. Его наваждение как казалось прошло, обстановка без Ревекки вернула его к привычной жизни – то есть жизни, где он подчиняет себе окружающих. Девушка же думала начать трапезу, тем самым показав, что она не боится, но видит Бог, если бы он стал требовать ее любви, умолять о взаимности или даже кричать за неповиновение - ей было бы легче. Но под его взглядом, что делал его похожим даже не на страстного сумасшедшего, каким он ей казался несколько дней назад, а на взгляд коршуна, уже наметившего себе добычу и ищущего удачный момент ее схватить своими когтями, поднимая все выше и выше - туда, где даже освободившись, жертва неминуемо сорвется в пропасть, Ревекка не могла сделать даже глоток. Да видит Бог Израилев, она не знает что делать. Ревекка вцепилась ногтями в столешницу. Комната будто стала меньше. И все уменьшалась с каждым шагом приближавшегося к ней храмовника - ее мучителя. Вот она чувствует его прерывистое дыхание за своей спиной, она чувствует тот жар, что от него исходит, и то напряжение, что будто парализует ее. Сердце Ревекки бухнулось куда-то в живот, где ощущала лишь холод. Но этот человек просто стоял за ней и смотрел, казалось прожигая ее спину насквозь. Буагильбер желал насладиться каждым мгновением. Еще шаг в сторону Ревекки - еще одно мгновение счастья. Он смотрел на хрупкую девушку, что, отвернувшись от него, пыталась защититься. Но она всего лишь маленькая пташка, а он - сильный хищный ястреб. Он медленно поднял руку, желая коснуться ее, но остановил ладонь уже практически тронув ткань ее платья. На его лице появилась хищная улыбка. Он может ее коснуться - а может развернуться и уйти. Она в его власти. Ревекка ощущала себя так, будто он держит ее стальными рукавицами за обнаженную кожу, а не остановился в дюйме от ее плеча. Но чтобы он не сделал - она не боится. Она все еще властна над своей судьбой. Но не удержалась от судорожного вздоха, когда почувствовала, что он внезапно обхватил ее за талию, резким движением заставляя обернуться. Его могучая рука прижимала ее настолько близко к его телу, что она даже сквозь ткань своего платья и его туники, ощутила твердую плоть мужчины. Откинувшись назад насколько это было возможно, Ревекка, по-прежнему не издавая ни звука, выставила вперед руки, упершись ладошками ему в грудь. Буагильбера эта только рассмешило. Могучий рыцарь, удары этих нежных рук для него были желаннее ласки любой из тех женщин, что делили с ним ложе прежде. Второй рукой он играючи схватил ее ладошки и поднес к губам, поцеловав нежную кожу ее запястий. От столь интимного жеста Ревекка залилась краской. Она замерла, а храмовник, почувствовав, что она перестала сопротивляться, отпустил ее кисти, второй рукой прижимая ее за плечи еще ближе. Уткнувшись носом в ее волосы, он вдохнул их аромат. Ревекка чувствовала, что храмовник ослабил свои объятия. Его руки нежно провели по ее спине, затем начали гладить плечи. Это был шанс. Быстрым движением она вытащила из рукава нож, что успела схватить с подноса пока была у стола, и, практически выпрыгнув из кольца ласкающих рук Буагильбера, отскочила в сторону, выставив оружие перед собой. - Не приближайся, храмовник! Буагильбер не двинулся с места. Секунду назад ее дрожащее тело было в его объятиях и вот - она вновь, подобно разъяренной тигрице, готова сражаться за свою честь. - Ревекка... Позволь мне хоть слово сказать… - Ты и не собирался! Ворвавшись ко мне словно разбойник, ты не хотел говорить. Все что можно было сказать - уже сказано! Незачем повторять те клятвы, что не собираешься сдерживать! – выпалила Ревекка. – Ты обещался отступить от меня в тот вечер, когда пришел проститься! - Убери нож, прошу тебя... - Подняв вверх ладони, Буагильбер медленно приближался. Ревекка отступала все дальше пока не поняла, что загнана в угол. Она приставила нож к пульсирующей жилке на своей шее. - Еще шаг, обманщик, и ты поймешь, что бог Авраамов и здесь дал мне путь к спасению! - прошептала она, словно повторяя уже раз сказанную ему фразу. - Хочешь заставить меня отступить вновь?! Буагильбер одним резким движением выхватил нож из рук Ревекки, уже успевшей слегка порезать себе кожу. Однако девушка крепко держала рукоятку, и оказалась притянута к своему врагу. Для рыцаря ничего не стоило вырвать нож у сумасшедшей девушки, но благодаря ему она снова оказалась у его груди, теперь уже развернув нож на него. Буагильбер, как прежде с подносом, обхватил ладони девушки, направив лезвие прямо в сердце. - Не нужно погибать самой. Тебе достаточно лишь немного приложить усилий - и ты свободна от меня, - вкрадчиво прошептал он, наклонясь к ее лицу. Его дыхание опалило нежную кожу, губы ее задрожали, но руки она не опустила, словно действительно раздумывала - может стоит нанести ему этот последний удар? Сама Ревекка, распаленная его близостью, даже не понимала, что делает. Пережитое потрясение в виде неудавшегося самоубийства будто помутило ей разум и она, даже не чувствуя сильных пальцев, обхвативших ее кисти, попробовала выставить вперед нож. Буагильбер, все-таки не ожидавший подобного, с удивлением глянул на капли крови проявившиеся сквозь его тонкую светлую тунику. Однако кровь быстро вернула разум Ревекке, и она, вскрикнув, выпустила кинжал и отбежала к окну. - Вы...я тебя ранила? - прижав ладошки ко рту, прошептала она. - Всего лишь царапина, - усмехнулся Буагильбер. - Если ты так реагируешь на кровь, какой же из тебя лекарь? Он прошел к столу, куда положил нож и налил в бокал воды, которую поднес застывшей Ревекке. Та приняла кубок, но к жидкости не притронулась. Буагильбер не хотел их встречу запомнить такой, он не испытывал желания измывательства над жертвой, подобно тому, что многие охотники испытывают, наблюдая за травлей дикого зверя. Но и сама Ревекка не желала становиться тем зверем, который из сильного и благородного существа превращается в запуганную жертву. Она, уже пожалев о своей слабости, обошла Буагильбера и, дойдя до стола, поставила нетронутый кубок на место. - Сэр рыцарь... - Она не желала злить или провоцировать мужчину, но разговор продолжить не могла – о чем им еще говорить? - Садись, Ревекка. Твои глаза говорят мне о том, что ты не спала предыдущую ночь, - отметил он. - Это так. - Ревекка на несколько мгновений застыла, но все же села. Храмовник пододвинул кресло ближе к ней, тем не менее выдерживая некоторое расстояние, и уселся. - Что ж, как видишь наша встреча прошла не так, как мы оба хотели бы. - Вы хотели бы. Не я. Я с вами попрощалась. - Ревекка, - медленно, словно говорит со старухой, начал Бриан. – Мы совершили немало ошибок тогда в Англии. Ты хочешь меня прервать, но я закончу. Я спас тебя. Спас от мучительной смерти. Спас от преследований, что обрушились бы на тебя, останься ты на земле Ричарда. А ты попыталась сбежать. - Вас это удивляет, сэр храмовник? – отвернулась девушка. – Знай я, что вы сегодня прибудете, убежала бы раньше. Только за это я могу винить себя. - Тебе по-прежнему столь неприятно мое общество, прекрасная Ревекка? - Ваше общество, сэр храмовник, внушает мне страх. - Ты не должна меня бояться. Я готов сделать все что угодно ради твоего счастья. - Лишь моя свобода заключает в себе счастье для меня, - возразила Ревекка. - Свобода? Ты – женщина, а значит зависима от мужчины. Разве в вашем обществе не приняты еще гораздо более суровые законы о том, как следует себя вести девушкам и женам? - Не оправдывай себя устройством того мира, в котором ты живешь. Дома я хоть и не могу выйти без покрывала или путешествовать без сопровождения, но я вольна в своих мыслях и словах. - Я и не собираюсь держать тебя взаперти, - возразил Буагильбер. – Это лишь вынужденная мера. - Вынужденная? – переспросила девушка. – И сколько она продлится? - Это будет зависеть лишь от тебя, мой прекрасный цветок Палестины. Ты достаточно показывала свою неприступность – пора уже и смириться со своим положением. Я не хочу принуждать тебя или превращать в узницу. Только прими мое предложение – и ты станешь свободной, сильной и влиятельной. - Я не тщеславна, сэр храмовник, - прервала его Ревекка. – Ваши богатства меня не пленяют. Уж лучше мне прожить в бедности в лачуге, но остаться верной своим убеждениям. - Ты, царица среди своего народа, знаешь ли, что такое бедность? Что такое тяжелый ежедневный труд? - Я знаю, сэр храмовник. Хоть я прежде и не нуждалась в деньгах, но я знакома с жизнью крестьян куда лучше чем воин Храма. Долгие годы я жила в их окружении, в Византии или в Англии - не важно. Мой отец имел дело не только с торговцами и баронами. К нему приходили и обычные йомены. И я не вижу в их жизни ничего постыдного. Да, их путь нелегок, свой хлеб они зарабатывают в поте лица, но этот труд благороден. - Но ты бы не выдержала бы такой жизни. - Быть может. Я слаба и изнежена воспитанием. Но человек привыкает к любой жизни. Многие знатные июдейские женщины были превращены в рабынь с приходом персов на земли израильские – но они не потеряли ни своей чести, ни своей гордости. - Я бы поспорил с тобой. Захватчики редко бывают милосердны, особенно к прекрасным женщинам. - Я уже поняла это, сэр храмовник. - Нет, нежная роза, ты еще даже не столкнулась с моим гневом. - Я не боюсь вашего гнева, - сказала Ревекка. – Я боюсь того, что вы сами называете моим благом! - Стать возлюбленной прославленного рыцаря – это честь, Ревекка. - Это позор! Когда людей связывает божья благодать, они вступают в брак, а не впадают в грех прелюбодеяния. - Но разве выйдя замуж, ты не теряешь свою хваленую свободу? – заметил Буагильбер. - Выходя замуж, я исполняю тот долг, что Господь предписал женщине, вы сами упомянули, что ее место рядом с мужчиной. Брак был бы одобрен моим отцом и мудрыми раввинами, что скрепили бы этот союз священными узами, а я бы высоко держала свою голову, будучи слугой и отрадой своего законного супруга. - Ты складно говоришь, но разве я не предлагаю и тебе того же? Ни в Англии, ни здесь во Франции тебе не пришлось бы краснеть за свою любовь ко мне! - Из всего мною сказанного, вы услышали лишь то, что касается вашей гордыни. Истинная любовь возникнет лишь между супругами, связанными не честолюбивыми помыслами, а искренностью и добродетелью. Лишь благословение синагоги позволит мне назваться женой мужчины. - Неужели какие-то нелепые обряды ты ставишь выше тех чувств, что я испытываю к тебе?! – начал раздражаться Бриан. - Эти чувства порождены греховной похотью и вашим тщеславием, - по возможности мягко, но твердо сказала Ревекка. - Лишь через брак двое людей способны снискать благодать. - Ты ошибаешься! - Буагильбер пытался говорить спокойно. - Брак - это всего лишь предрассудок людей, запуганных религией и погрязших в своем невежестве. Разве любовь тех двоих, кому нелепые людские законы мешают быть вдвоем, менее божественна? Если бы она была невозможна - разве Господь позволял бы своим рабам испытывать это чувство? Ты называешь мое чувство к тебе похотью, но ты не права. Ни одна женщина на свете не вынудила бы меня поступить так как ты. Чтобы я рисковал ради пары ночей всей своей жизнью? - будто удивляясь сам себе, проговорил Буагильбер. Ревекка подняла брови, изобразив удивление. - Риск? Я не забыла того как вы не подтвердили мои слова, что привезли меня в Темплстоу без моего согласия! Вы говорите, что хотели сами сражаться за мою жизнь, но не отказались выступить как мой главный обвинитель - практически как мой палач, ибо лишь один Бог ведает, нашелся ли бы для меня защитник в этом жестоком мире! Но даже если бы и был он - разве позволили бы вы выиграть ему?! О нет! Вы сами же сказали мне, что никогда не потеряете своего достоинства, проиграв сражение! Это ли ваше достоинство и ваша честь - не поступиться своим суетным тщеславием - даже не жизнью!- ради невинной оговоренной девушки! - Глаза Ревекки горели огнем, а поток упреков казалось готов был литься еще долго. – Вы клялись, что не причините мне вреда, а что сотворили буквально несколько минут назад!? Забыв свои слова, откинув в сторону хотя бы малейшие приличия, даже не соиволив опуститься до объяснения, вы без единого слова нарушаете обещание не притрагиваться ко мне и говорить лишь на расстоянии! Девушка выпрямилась в кресле, ее подбородок был гордо вздернут, а вся усталость позабыта. Само воплощение праведного гнева - как завороженный храмовник наблюдал за тем, как огонь чистой и незнавшей подлости и коварства души разливается по лицу девушки. Словно поникший и умирающий от жажды цветок, после летнего дождя он расцветает, благоухая, так и она вновь стала сильной и непримиримой, будто не пережила заключения в темницах прецептория. - Так подобно всем женщинам, ты упрекаешь меня в том, что изменить я не в силах! - разозлился Буагильбер. - Ты требуешь от меня, чтобы я бросил к твоим ногам все, что мне дорого, но взамен не даешь ничего! - Требую? - Глаза Ревекки расширились будто блюдца. - Я требовала у вас похищать меня? Бросать моего отца в темницу, где ваш друг пытал бы его!? Пытаться склонить меня к беззаконной и постыдной любви?! Самому же привести в святой для вас дом вашего же ордена, а затем шантажом мучительной смерти опять же вымогать у меня того, чего я не то что вам не обещала, а даже недвусмысленно дала понять что дать просто не могу?! Что же из этого по-вашему то божественное, что делает вашу страсть угодной любому Богу?! Осталось только сорваться на крик. Ревекка сжала деревянные подлокотники кресла. Ее грудь бурно вздымалась с каждым вздохом. Она смотрела прямо в мрачные, полные опасности, глаза храмовника. Даже подбородок ее задрожал от еле сдерживаемого возмущения. Она быстро-быстро замотала головой, пытаясь унять клокочущий внутри нее гнев, ту ярость, что готова была волнами излиться на застывшего и смотрящего змеиным взглядом хищника мужчину. - Вы привезли меня сюда, решив, что я буду вам благодарна за спасение. И да простит меня грешную Бог Израилев, ибо я не могу питать к вам благодарности! – со всей страстью, которая вновь бурлила в ее прежде пустой душе, выкрикнула Ревекка, четко произнося каждое слово, будто пытаясь выбить эти слова на каменной душе храмовника. Буагильбер видел не только гнев в своей пленнице. Словно маленькая рассерженная пташка, она впервые познавала чувство злости, чувство ненависти. Не желая и дальше слушать ее упреки, храмовник резко поднялся и прошелся по комнате, также пытаясь потушить то пламя, что разгоралось в нем. Он не знал, завалить ли ему эту девчонку и взять ее силой или же придушить, чтобы она больше не врывалась своей пламенной душой прямо ему в сердце. - Ты не знаешь жизни, Ревекка. Ты росла подобно цветку у заботливого садовника, теперь тебе необходима защита от всего мира, ибо ты не сможешь одна противостоять жестокости этих невежд. Вчера ты столкнулась с Бомануэром, а завтра окажешься перед судом римских кардиналов! Твоя красота и разумность, прекраснейшая из роз, возбуждают в сердцах человеческих зависть. Рано или поздно тебя постигнет участь твоей наставницы, - с угрозой в голосе заключил он. - Так верни меня отцу! - взмолилась Ревекка. - Лишь в лоне своего народа я обрету безопасность! - О какой безопасности ты говоришь? Сегодня твой отец зависим от настроения вернувшегося короля Ричарда. Стоит тому узнать кто помогал принцу Джону... - Ричард - благородный человек, он не будет наказывать того, кого и так судьба не пощадила! - запальчиво возразила девушка. - Кто же тебе сказал, что Ричард столь благороден? Уж не его ли вернейший соратник, которого, как я узнал от Мориса, ты выхаживала у меня под носом! – Буагильбер со злостью стукнул кулаком по столу. Видимо, что последняя мысль больше всех терзала его. - Пусть даже это не так, но он не тронет ни моего отца, ни других - хотя бы сейчас! - Ревекка отвела глаза, словно стыдясь своих же слов. - Король только вернулся из плена, - сквозь зубы проговорила она. - И он нуждается в деньгах... - Ах моя премудрая дева народа Соломонова! - рассмеялся Буагильбер. - Но возвращать этот долг ему будет нечем. Так зачем ему защищать тех, чьи невзгоды ему выгодны? Ревекка не нашлась что ответить. Она сжала губы и отвернулась. Буагильбер быстро подошел к ней, схватил за плечи и поднял, основательно встряхнув. Ему так хотелось заставить ее выбросить из головы все эти мысли. Девушка вскрикнула и замерла в попытке сбросить его руки со своих плеч. Но храмовник как накануне прижал ее к себе, уже не отдавая отчета – убить ее или же насладиться ею он хочет. Девушка откинула назад голову, а мужчина буквально навис над ней, пока его губы не оказались прямо напротив ее. Он чувствовал ее дыхание. - Дай мне шанс, гордая дочь Исаака, - со всей возможной страстью сказал Бриан. - Все, что нам нужно – время, ибо ты сама поймешь, что я не мальчик с ристалища, что наплел в твои прелестные ушки всю эту чепуху. - Буагильбер вновь встряхнул ее так, а потом одной рукой обхватил ее затылок и прижал к себе так, чтобы они касались носами. – Моя душа рвется на части: я не могу оставить тебя, но не могу забыть и все то, что привело меня в орден, все то, что орден мне дал! Я не был бы тем кто я есть, если бы поступил так как ты того желала! - прошептал он прямо ей в губы. Ревекка смотрела на него прямым бесстрашным взглядом. Буагильбер переместился к ее ушку, нежно проведя щекой по ее щеке и на секунду замерев, наслаждаясь мягкостью ее кожи. - Твои слова благородны, но не имеют силы в этом мире. Первая же буря обламает твои крылышки, маленькая птичка. - Буагильбер нежно провел губами по ее открытой шейке, чувствуя как сильно бьется жилка, которую грозилась перерезать та, что будто тонкий кинжал, такая же прямая и острая в своей непримиримости к грехам человеческим, находится в его руках. Буагильбер провел пальцами по волосам девушки, словно проверяя насколько хватит выдержки сдерживающей гнев и девичий стыд юной девственницы. Он почувствовал как Ревекка нервно сглотнула, ощутив его губы и жесткую щетину у основания шеи. Ее кожа была нежной и мягкой, не знавшей палящих лучей солнца Иерусалима, не знавшей прикосновений мужских рук, не знавшей даже нескромных взглядов любопытных, всегда укрытая вуалью – ему хотелось испробовать ее на вкус. Но Буагильбер удержался. Велико искушение – остановится он потом? - Запомни, Ревекка. Я не верну тебя отцу. Ты - моя жена, моя возлюбленная, моя Царица Савская, хочешь ты того или нет. Он резко отпустил ее и толкнул обратно в кресло. Девушка по-прежнему смотрела на него, но не могла вымолвить ни слова. В ее взгляде не было ни страха, ни смятения от его прикосновений. Не жертва – а дикий и опасный зверь. Их прямое столкновение взбудоражило ей кровь не меньше, чем храмовнику – даже сильнее, так как ее утомительное заключение в Эмпассе навевало на девушку уныние. Теперь она ждала продолжения. Буагильбер наклонился над ней, уперевшись руками в резные подлокотники. - Завтра мы уедем отсюда. Повторюсь - тебе следует выспаться перед дорогой и прекратить любые попытки к бегству. Я не забыл твою сегодняшнюю выходку – и за нее ты расплатишься. А в следующий раз, если я не найду тебя в комнате, даже не надейся, что твое возвращение меня разжалобит. Я сам возьму силой то, «что ты мне дать не можешь». Когда Клодия, пришедшая за посудой, открыла дверь, Буагильбер уже уходил.