Ради чего мы живем

Даже перед лицом страшной смерти, которой она собиралась себя подвергнуть, не испытывала она такого ужаса, какой ощущала при виде яростного честолюбия отважного злодея, во власть которого попала. Когда она возвратилась в башенную комнату, первым её делом было возблагодарить бога за оказанное ей покровительство, моля его и далее простереть свой покров над нею и её отцом. Ещё одно имя проскользнуло в её молитве: то было имя раненого христианина, которого судьба предала в руки кровожадных людей, личных врагов его. Правда, совесть упрекала её за то, что, даже обращаясь к божеству, она в набожной молитве вспоминала о человеке, с которым ей никогда не суждено было соединиться, о назареянине и враге её веры. Но молитва была уже произнесена, и, каковы бы ни были предрассудки её единоверцев, Ревекка не хотела от неё отказаться. До Эмпасса Ревекка добралась сидя впереди Буагильбера, практически в его объятиях. Девушка никак не могла унять дрожь, даже зубы ее постукивали. Ревекка знала, что как только ее прекратит трясти, тело тут же напомнит о себе болью начиная от кончиков кровоточащих пальцев до корней волос, из которых Мартин наверняка клок выдрал. К тому же накануне, при совершении своего нелепового побега, она упала – несильно, но поясница и плечи болели жутко. В голове пронеслась мысль, что неплохо бы хоть немного поспать. Сам Буагильбер вез свою драгоценную ношу как можно аккуратнее. Он уже жалел о решении не трогать Мартина. Тот заслужил как минимум казнь за то, что сотворил с девушкой. К тому же, пощадив его, он показывал дурной пример остальным. Не хватало еще, чтобы в отряде начались волнения. А Ревекка так доверчиво прильнула к его груди, что храмовник даже испугался. Вместо дома Клодии, он направился в таверну, где расторопный хозяин уже приготовил самую лучшую из возможных комнату. Буагильбер также со всей предосторожностью снял девушку с седла, с беспокойством разглядывая ее. Она была в сознании, но смотрела на него без враждебности, даже как-то бессмысленно. Очаг в комнате уже был разожжен. Буагильбер положил девушку на кровать. Ее ужасное состояние вызвало в нем давно забытое чувство трепетной нежности, заботливости. Он освободил ее ножки от остатков жалких туфель. Ревекка приподняла голову. - Пусть мне принесут горячей воды, - тихо попросила она. Ей нужно смыть с себя всю грязь и обработать раны. К тому же ванна расслабит ее мышцы. Слуги под тяжелым взглядом храмовника притащили в комнату деревянную лохань и несколько ведер горячей воды. Когда ванна была готова, он, несмотря на возмущенные протесты девушки, принялся ее раздевать. - Вы что делаете? – Девушке казалось, что все происходит будто во сне, но руки храмовника были явно реальны. - Неужели ты так непонятлива, моя роза Сарона? Не ты ли просила ванну? Или же ты желаешь принять ее в этих лохмотьях? - Вы издеваетесь надо мной, сэр рыцарь, а я не в силах с вами пререкаться... Оставьте меня одну, я сама справлюсь. - О, нет, моя драгоценная лилия. - Буагильбер постепенно вернулся к прежним намерениям. Ему стало неприятно вспоминать свои хлопоты об ее обустройстве, словно он молоденький паж, не знающий как угодить даме. Даже в таком плачевном состоянии Ревекка не собиралась ему уступать. Видимо всю жизнь они проведут в таком вот разладе. Но ему и спорить с ней было интересно. - Посмотри на свои нежные ножки... - Храмовник нежно обхватил своими ладонями ее стопу. Девушка села в постели, залилась краской и попыталась вырваться. Но храмовник лишь надавил, что тут же вызвало у Ревекки тихий стон боли. - Вот видишь, моя быстроногая лань? - Рыцарь также взял вторую ее ножку и стал рассматривать стопу, точно искал в ней изъян. - Ты теперь и шага ступить не сможешь, моя красавица. - Его руки нежно провели по ее лодыжке. Ревекка как завороженная следила за его рукой. А сам Буагильбер, пользуясь ее растерянностью, двинулся чуть выше, к голени. Его могучая ладонь с легкостью обхватывала тонкие икры девушки. Но как только храмовник попытался поднять подол ее платья, девушка, сначала растерянная от тех ощущений ласки, что он ей подарил, тут же совершила попытку его ударить. Он легко перехватил руку. К несчастью Ревекки эта была та самая рука с травмированной кистью. Ей показалось, что сильнее боли она еще не испытывала. Рука наверное налилась огнем. Даже застонать она не смогла. Лишь расширила глаза и на несколько секунд застыла в безмолвном крике. - Вот видишь, моя чаровница, как же ты сможешь снять свое платье, если даже шевельнуть рукой не в состоянии? - ласково проговорил Буагильбер. Он будто наслаждался ее полной беспомощностью. В ответ на попытку Ревекки что-то сказать, он сжал ее ладонь еще сильнее. Девушка закусила губу, не желая показывать ему насколько ей тяжело переносить эту пытку. Вторая рука Буагильбера прикоснулась к ее лицу. - Как жаль, что твой лик, подобный лику самой Царицы Савской так пострадал. Конечно, ты могла бы наложить свои чудесные компрессы, что лечат по мановению руки, но... - Буагильбер с кошачьей грацией провел рукой вниз, до ее груди. И стоило девушке вновь возмутиться, как он в отместку все сильнее сдавливал ее несчастную кисть, словно ожидая когда же она начнет умолять о пощаде. Стиснув зубы, Ревекка старалась не отвести от него взгляда. Ее лицо пылало то ли от боли, что напоминала о тяжелой руке Мартина, то ли от стыда, когда Буагильбер свободной рукой принялся через ткань ее платья ласкать девичью грудь. Да еще это злополучное платье, порванное на одном плече, предательски соскальзывало, обнаруживая под ним тонкую сорочку. - Так что же, моя жрица Эскулапа, примешь ли ты помощь бедного рыцаря? - При этом одной рукой Буагильбер по-прежнему продолжал ласкать девушку, а другой - причинять ей боль. Ревекка, не выдержав напряжения, тихо застонала. - Отпусти мою руку, жестокий мучитель... Но Буагильбер не собирался так просто сдаваться. Дух Ревекки еще не был сломлен. - Так ты желаешь лишь этого? О моя прекраснейшая из роз, - пропел он, рывком разрывая платье от плеча до самой груди и выругавшись, наткнувшись на преграду в виде сорочки. - Выбирай, чего ты хочешь? Чтобы я отпустил твою руку или же прекратил те ласки, что ты, моя бесстыдница, готова принять, только бы мне справиться с тем количеством одежды, в которое выдумали обряжать женщин?! Ревекка задохнулась от возмущения. К ее собственному ужасу, рука, что хозяйничала на ее груди не была ни грубой, ни мерзкой. Легкие касания и поглаживания - и ничего больше, но пока храмовник ласкал только одну ее грудь, вторая также предательски заныла, требуя его прикосновений. Никогда прежде девушка не испытывала подобного. Но никогда прежде ее не касался таким образом мужчина. Лекарь, она никогда не была наивной дурочкой и знала, что подобные ласки должны быть приятны женщине. Но и в страшном сне ей не приснилось бы, что ее, грязную, лохматую, избитую, будет ласкать ненавистный ей человек, а она сама при этом - лишь испытывать дрожь от неизвестных ей до этой поры чувств. Чувств... Особенно чувства боли, которое разрывало ей руку на кусочки, отдаваясь даже в кончиках пальцев ног. Хотя вполне вероятно, что ее стопы не нуждаются в дополнительных источниках боли. Живое существо, всего лишь стремящееся избежать неприятных ощущений на уровне инстинктов, Ревекка даже не задумываясь выдохнула: - Отпусти руку... Буагильбер немедленно ее желание исполнил, попутно исполняя и другое - потаенное, скрытое, пожалуй даже самой девушкой еще не осознанное, - разорвал ее платье до самой талии, обеими руками прикасаясь к ее упругой груди. При этом он слегка подтолкнул девушку, чтобы она откинулась на подушки. Сама Ревекка, погруженная в боль от поврежденного запястья, которая волнами начала расходится по всему ее телу, непривыкшему к подобным тяготам, даже не сопротивлялась. Храмовник, пользуясь ее слабостью, навис над ней, покрывая ее лицо такими же как его прикосновения легкими поцелуями. У девушки кружилась голова. Истощенная, обессиленная, она погружалась в необычные для нее ощущения боли и наслаждения, даже не понимая какое из них сильнее. Поцелуи храмовника заставляли ее припухшее лицо вновь ныть от рези, но его же руки, свободно разгуливающие по ее груди, животу, плечам казались ей крыльями, ласкавшими ее усталое тело. В состоянии, похожем на беспамятство, Ревекка даже не могла вообразить, что жестокий храмовник способен на такую мягкость, такую хрупкость, вызывавшую в ее слабом теле подобную чувственную сладость, позволявшую ей терпеть пытку стертых ног. Сам Буагильбер чувствовал как его клокочущее и долгое время сдерживаемое внутри желание готово вырваться. В Кале он нашел для себя компанию, но несмотря на казалось бы телесную удовлетворенность утром, он не получил никакой разрядки, способной охладить тот бушующий вулкан страсти в душе, который неминуемо сопровождается теми же симптомами, что мучают одиноких рыцарей после долгих скитаний в палестинских равнинах - в почти болезненном, сопровождаемом жаром и лихорадкой, неутомимом и ненасытном желании женщины. И его наказанием за такое греховное и недостойное поведение как духовного лица стало желание к одной единственной женщине - женщине, что отталкивает его раз за разом, что не боится смерти и что готова сбежать от него хоть с самим дьяволом. Но сейчас - сейчас!- она лежит перед ним, на его ложе, жаждет его прикосновений и жмурит глаза от удовольствия, а ее тело жаждет его... Однако то состояние экстаза, которое накрыло Ревекку в секунду физической и моральной усталости, когда ее дух был слишком истощен и пал под телесными муками, постепенно сходило на нет. Словно пелена пала с глаз девушки и ее передернуло от отвращения, когда она почувствовала руки ненавистного ей человека. Он тут же ощутил, что ее тело перестало быть мягким и податливым, что девушку словно окатили ледяным душем. Буагильбер встал. Ревекка, краснея от стыда и ярости, тоже вскочила и со всей возможной силой залепила ему здоровой рукой пощечину. Храмовник и еврейка несколько секунд смотрели в глаза друг другу. Если бы взглядом можно было убивать, они, наверное, давно бы перестали мучить друг друга. Но Бриан внезапно подхватил девушку на руки и, сделав несколько шагов с брыкавшейся девушкой, опустил ее прямо в одежде в еще не остывшую ванну. - Вот, моя прекрасная черноокая дева, разве я не обещался вам помочь? - Буагильбер издевательски поклонился ей и направился к выходу, оставив смущенную девушку раздумывать над сложившимся положением. Да хоть сотри она всю кожу в кровь, из воспоминаний ощущений его рук никак не вырвешь! Ревекка в злости швырнула жесткую мочалку в стену. Мыла не было, поэтому ей пришлось воспользоваться золой, что также не улучшило настроения девушки, у отца привыкшей к этом арабской роскоши. Наконец, кое-как управившись одной рукой, она вылезла из уже едва теплой воды и завернулась в холодную простынь. Остатки платья и сорочка валялись на полу, пока Ревекка, оставляя мокрые следы за собой, вооружилась ножницами и еще одной простынью, которой придется пойти на бинты. Она была в смятении. Храмовник оказался не просто нарушителем обетов, богохульником и жестоким человеком, но еще и порядочным грубияном. Зная, что девушка слишком слаба, он решил пыткой вырвать ее согласие на близость. Ревекка злобно рвала простынь на тонкие полоски. Если сначала она была слишком смущена и растеряна от того, что обнаружила саму себя наслаждавшейся прикосновениями своего же мучителя, то теперь была вне себя от гнева. За всю свою жизнь она казалось никогда такой ярости ни к кому не испытывала. Девушка с непередаваемым удовольствием, неизвестным ей до этого момента, разрывала ткань, представляя, что это тело Буагильбера. Перелома у нее не было, но судя по всему небольшой вывих заставит ее пострадать. Вправить запястье сама она не могла. Служанка, которую Ревекка сначала хотела попросить, отказалась ей помочь ей в этом. Кое-как она постаралась перебинтовать руку,чтобы избежать возможности смещения. Затем наступила очередь ног. Девчонка, которую ей прислал хозяин трактира, принесла ей настоя из коры дуба. Ревекка обмакнула в него бинты и также аккуратно перевязала стопы. Зеркала здесь не было, поэтому Ревекка не могла видеть собственное лицо. Она приготовила себе компрессы из дуба, ивы и подорожника. Перед тем как лечь, она попросила служанку расчесать ей волосы, заплести и помочь одеться. Девчонка принесла ей темное простое платье со шнуровкой на лифе. Представив как она еще намучается с этим, Ревекка мысленно застонала. Однако ей нужен кто-то, кто сможет вправить её руку. Она попросила служанку унести лохань и позвать Гуго. Ты побежала выполнять ее приказание, но вместо Гуго привела храмовника, который зайдя, прислонился к стене и скептически оглядел девушку. Буагильберу пришлось на сутки отложить отъезд из-за случившегося. Это не радовало его. Им еще следовало сделать крюк, что бы попасть в Руан. А из-за Мартина они опять теряют время. Но девушке придется дать отдохнуть. Он прекрасно видел, что его присутствие заметно влияет на нее. К сожалению, она не сгорала от страсти или нежности к нему, но ее ярость была куда лучше равнодушия. Он силой вырвал у нее эти несколько мгновений и вырвет их снова. Буагильбер помнил как по ее лицу пробежала волна отвращения, когда она поняла, что происходит. Но его это мало беспокоило. Многие женщины его ненавидели, но ни одна из них отвращения к его ласкам не питала. Он сломит ее сопротивление. Разве не все ли женщины созданы по образу и подобию своей праматери Евы? Ревекка лишь одна из них. Ее тело создано для любви. Тонкая, хрупкая, благоухающая. Пусть духом она была подобно мужчине, но ее женская сущность мало отличалась от ее сестер. - Зачем тебе понадобился Гуго? Если моя царственная возлюбленная желает видеть слугу, то вот он я, у твоих ног. - Я не твоя возлюбленная, храмовник, и уж тем более не царственная - возразила Ревекка. - Это всего лишь твой выбор, Ревекка. Разве не предлагал я тебе отправиться в Палестину, где ты заняла бы место со мной и на троне, и на моем ложе? - Этого никогда не будет! - покачала головой девушка. - Я обещала, что не буду предпринимать попыток к бегству, но возможно я смогу уговорить тебя отпустить меня? Храмовник приблизился к ней. - Неужели ты так и не поняла? Ты связана со мной. Твое место возле меня. - Я не спорить хотела. - Ревекка вытянула вперед правую руку. - Я хотела попросить Гуго мне помочь. Я не могу вправить себе вывих сама. Буагильбер сделал было вперед шаг, намереваясь взять руку Ревекки, но та тут же выставила вперед другую руку, словно заставляя его остановиться. - Я прошу тебя больше не причинять мне боль и не повторять недавней выходки. Буагильбер улыбнулся, заметив некоторое смущение, что испытала девушка, напомнив ему о случившемся. - Пока я не трону тебя, моя девственная Диана. - Храмовник медленно развернул бинты, которыми девушка закрепила кисть и двумя руками взялся за ее запястье. - Ты прежде делал подобное? - засомневалась девушка, готовая долго и понятно объяснять что делать. Буагильбер усмехнулся. - Я много лет провел, сражаясь с сарацинами и участвуя в рыцарских турнирах. Мне приходилось сталкиваться с куда более тяжкими увечьями, чем вывих. - И тут же, пока девушка отвлеклась на его ответ, резким движением дернул кость. Ревекка вскрикнула и поднесла другую руку ко рту. Храмовник поднес запястье к губам и нежно поцеловал сначала тыльную сторону ладони, а затем развернул и коснулся ее внутренней стороны. - Вы обещали мне, - напомнила девушка. Буагильбер отпустил ее руку, которую Ревекка прижала к груди, начав растирать, словно этим стремясь унять острую боль. Рассудив, что выказывать свой гнев не имеет смысла, а храмовника ее слабость только порадовала, отчего он и пребывал в благодушном настроении и вроде как не намеревается пока прикасаться к ней, она решила, что пора бы уже им нормально поговорить. Учитывая, что в понятии Буагильбера это означало согласие с ее стороны, девушка замешкалась, подбирая правильные слова. Рыцарь уже повернулся к выходу, когда тихий голос попросил его остаться. Бриану показалось, что он ослышался. - Я голодна, сэр. Если вы будете добры, то не могли бы отдать приказания принести мне немного еды? И разделить со мной трапезу? Что ж, девушка решила пойти на переговоры. Буагильбер надеялся только на то, что в этот раз разговор пройдет куда как лучше. Когда служанка, накрыв на небольшой стол у окна, вышла, Ревекка предложила рыцарю сесть. Тот учтиво поклонился и занял место, решив, что если его прелестнице хочется поиграть в гостеприимную хозяйку дома - он только за. Ревекка сначала пригубила эля. По совету храмовника, она отказалась от вина. По его словам, уж лучше помои, чем местное вино. Однако сама обставновка была явно не к месту, учитывая их отношения. - Вы правы. Эль весьма хорош, - несколько натянута выговорила Ревекка. Тишина только усугубляла положение. - Ты так любезна, - издевательски-вежливо ответил Буагильбер.- Мне кажется, что я сплю и вижу дивный сон. - Прекратите. Иначе мы вновь поссоримся, - заговорила девушка, словно пытаясь убедить не столько его, сколько саму себя. - Учитывая, что наша предыдущая встреча закончилась…не очень хорошо, сейчас разговор начну я. Угощайтесь. - Ревекка с показным удовольствием проглотила несколько кусочков мяса, приправленного овощами и соусом. Храмовник, желая сделать ей приятное, тоже принялся за трапезу, хотя видит Бог, дичь здесь отвратительна. - Я хочу узнать, известно ли вам что-либо о моем отце? – попробовала завязать беседу девушка. Храмовник покачал головой. - В последний раз я видел его в Шервудском лесу. Да и тогда мое внимание было поглощено совсем другой особой. - Вы прекратите дарить мне ваши любезности? Я не знатная дама, которой они могут вскружить голову, - скорее зло, чем смущенно ответила пленница. – И они мне неприятны. - Ты права, Ревекка. Ни одна из этих заносчивых дурочек не стоит одного твоего взгляда, - не унимался Буагильбер. – А мне неприятно когда моя возлюбленная дает мне пощечины. - Действительно? – нахмурилась Ревекка, снова растирая руку. – Вы пытали меня! - Пытал? О, нет, прекрасное дитя, боюсь, что ты совершенно не знакома с этим искусством. - Что? Искусством? Вы называете искусством издевательство? - Палачи, как и живописцы, зодчие, ученые, тоже бывают дилетанты и мастера своего дела. Но попади ты в руки любого из них, сегодняшнее представление покажется тебе лаской матери. - Это угроза? – возмутилась Ревекка. – Хотите запугать меня? Вам не удалось это в прежние встречи, не удастся и теперь! – Запугать? - Бриан с интересом посмотрел на нее. – Но неужели тебе запомнилась лишь эта незначительная деталь? Неужели ты не почувствовала кроме небольшого неудобства и нечто иного? Неудобства?! Ревекка отказалась отвечать на это. - Неужели вы не видели отца в Темплстоу? Я знаю, что он был в прецептории, - вернулась к разговору девушка, поняв, что спорить с храмовником бесполезно, а возможно и опасно. - Я тоже ведь был под стражей, любовь моя. Но ты упорно не замечала моих страданий. - А вы моих? Хотя нет, я не совсем права. – Еврейка отложила в сторону нож и улыбнулась в лицо собеседнику. – Вы любите сами причинять их мне. Буагильбер пожал плечами, не поднимая брошенную девушкой перчатку и невозмутимо продолжил трапезу. Девушка перевела дух. – Вот видите. Мы не можем говорить спокойно. – Она не прикоснулась больше к еде. Кусок в горло не лез. Буагильбер коснулся пальцев девушки, рука которой лежала на столе. Ревекка отодвинулась аж всем телом. - Зачем нам эти разговоры? – страстным шепотом начал Бриан. - Я знаю, что твой разум подобен разуму философа, но разве стоит ли благородному рыцарю и его даме сердца тратить время на нелепые любезности? Глупая куртуазная любовь выдумана стариками, которые наверное не в состоянии уже овладеть женщиной. - Разве почитать и уважать женщину низко для вас? - Ты выворачиваешь мои слова, Ревекка, - вернулась к прежнему язвительно-вежливому тону храмовник. – Ты и не похожа на тех женщин, что я встречал прежде, но видимо дочери Евы с молоком матери впитывают в себя тот змеиный яд, что прославил софистов. - Иногда змеиный яд используется как очень сильное лекарство, сэр храмовник, - парировала Ревекка. – Быть может неприкрытые сладкими оговорками слова вернут вам разум? - Я всю жизнь провел, ожидая встречу с той, что смерть предпочтет бесчестию. Ты думаешь слова могут изменить мечту долгих лет? - Прекратите это представление! Нет никакой мечты! Есть только ваша прихоть, что удерживает меня здесь! - А где ты желаешь оказаться!? Среди своего проклятого племени? Ты готова стать женой червя, чья радость - перебирать шекели в кошельке? Трястись над каждым ливром, который задолжал вам какой-нибудь пройдоха? - Мой отец тогда подобен такому червю! Но даже будь вы пророк народа Моисеева, я не стала бы женой того, кто силой и коварством попытался бы отнять все то, что мне дорого. - Отца, честь и жизнь некоего саксонского рыцаря? Ревекка вскинула на него глаза. - Рыцарь, о котором вы столь презрительно говорите, спас жизнь моему отцу. Буагильбер знал, что говорить этого не стоило, но долго сдерживаемая ревность прорвалась наружу. - Вашему отцу? Неужели только странная для христианского рыцаря любовь к еврейскому народу заставила его прибыть в Темплстоу? - Что? Буагильбер откинулся на спинку сиденья. - Уилфред Айвенго прибыл в день твоей казни и собирался бороться со мной как твой защитник. Ревекка вознесла молитву Господу. - Я рада, что ему не пришлось сражаться, ибо он слаб и мог погибнуть в поединке. - Он действительно едва держался в седле. Лишь глупец или влюбленный поступил бы также. - Он испытывал чувство благодарности ко мне, сэр храмовник. Его действия были бескорыстны и не несли тайного умысла. .. - Подобно моим? - закончил за нее фразу Буагильбер. - Вы сами признались мне в этом. - Нет, Ревекка. Ты не проведешь меня сказками о благородстве крестоносцев. Я был там и многое могу тебе поведать. - Неужто ты будешь рассказывать презираемой еврейке о подлости и жестокости тех, кому следовало быть смиренными и милосердными? Не стоит, мой народ, что скитается по чужим землям, лучше других справится с этим. - Но Айвенго для тебя не просто христианин, которого ты излечила. - Зачем вы раз за разом вспоминаете его имя? - Затем, моя чудесница, что этот рыцарь раз за разом присутствует в твоих мыслях и молитвах. - Никому не удается проникнуть в чужие мысли и молитвы. И вы не можете знать о том, за что и за кого я молю Господа. Наступила пауза. Ревекка взяла кубок с водой. - Могу ли я написать отцу? - Нет. Ревекка подождала несколько секунд, видимо ожидая продолжения, но храмовник молчал, считая свой ответ вполне исчерпывающим. - Я ... Но Буагильбер прервал Ревекку.: - Да, ты хочешь, чтобы он знал, что ты жива и в здорова, но я не могу так рисковать. - Боитесь, что ваш орден узнает, что вы помогли мне бежать? - Да нет же, неразумная девушка! - вспылил Бриан. - Твое послание погубит тебя саму! А может и твоего отца! Теперь, когда Ричард в Англии, твой отец скорее всего затаился или бежал, поджав хвост, пытаясь свои золотые уберечь. - Не смей оскорблять моего отца! - вспылила и Ревекка. - А сколько ты будешь оскорблять меня, моя вспыльчивая госпожа? - Храмовник поднялся, наклонившись над столом и, схватив руки Ревекки, прижал их к своей груди. - Хоть ты и утверждаешь, что нельзя познать чужих мыслей, но мои для тебя - не тайна. Дни и ночи я провожу, грезя о твоей любви. А ты мне вновь и вновь говоришь о старом еврее! - А я одной крови с этим старым евреем! Одной крови с ним и всем моим народом! Каждая капля крови, что проливают твои единоверцы в своей ненависти к нам, - это моя кровь! И если ты так презираешь мой народ, то значит и меня тоже! В любви отца я не сомневаюсь, ибо он всем пожертвует ради моего счастья! - Так пусть и жертвует твоим присутствием рядом с собой! А твои сомнения я развею. - Нет! Чтобы любить, нужно сердце, а ваше - умерло! Ваша страсть - лишь прихоть, а сцены, которые вы мне устраиваете, достойны театральных подмостков! Я плюю на вас, сэр! Я презираю вас! Вы порочите саму любовь, коли этим благословенным словом зовете тот блуд, к которому меня склонить пытаетесь! – разгорячилась девушка. Буагильбер готов был возразить, но Ревекка, воодушевленная той борьбой, что вновь разгорелась меж их характерами, их душами и их разумом, прервала его. - Разве когда вы напали на нас недалеко от Ашби, вы любили меня? Вы прельстились моей внешностью и молодостью, а может и богатством моего отца. В замке вы не получили того, чего жаждали, и вот к вашей похоти присоединилось чувство уязвленного самолюбия. Как охотника, чья жертва смогла ускользнуть, вас наполнил азарт преследования! - Клянусь тебе, ты говоришь правду, но не отказывай мне и в истинных чувствах к тебе! Да, ты была желанным трофеем, но кто мог догадаться, что твоя пламенная душа окажется губительной для меня? ! Каждый миг, что я тебя вижу, превращается для меня в наслаждение и муку, ибо я рядом с тобой, могу говорить, могу чувствовать твой запах, слышать твой голос, пусть он и чаще обвиняет меня, но я не могу коснуться тебя, целовать твои губы, ласкать твое тело. .. Ты рядом, но ближе ты не стала. .. - Вы описываете лишь греховную страсть, что толкает вас к разврату! -прошептала Ревекка, слишком испуганная его напором. Он нависал над ней как судья, карающий и лишающий ее воли. Будь Ревекка менее храброй и менее честной, она бы поддалась его упорству, но лгать ни ему, ни себе она не могла. В ее душе не было ни любви, ни даже симпатии к нему. Однако слишком много между ними было горя, чтобы просто оттолкнуть его, холодно и надменно - их судьбы переплелись, и Ревекка не желала причинять ему боль, жестокосердие было противно ее душе. Но видит Бог Израилев, в его глазах было нечто, что пугало ее девственную, незнавшую страсти душу. Проживая жизнь с отцом, у нее было не так много искренних привязанностей. Она помнила образ матери и брата, что скончались один за другим, но Ревекка была тогда мала и нишу в ее душе своей материнской лаской и терпением наполнила Мириам, которую Бог тоже забрал у нее. Рыцарь Айвенго же, в присутствии которого сердце Ревекки начинало биться чаще, хоть и дал ей впервые попробовать вкус любви, но то лишь была дань ее молодости, нуждавшейся в тех чувствах, что наполняют дев и юношей даже в гораздо более раннем возрасте, и благородству рыцаря, что заслужил восхищение, будто появившись из легенд о рыцарях Круглого Стола. - Разве когда любишь, можно мучить предмет этой любви? - тихо спросила Ревекка, заглядывая не в глаза, а душу своего противника. - Иногда да, - жестко ответил Буагильбер. - Но если другой не любит, то никто не властен внушить ему это чувство. - А ты не любишь, Ревекка? Не отвечай сразу. Подумай. Быть может не сейчас, но со временем ты ведь смиришься. - Смирение - это не любовь - Выдай тебя замуж отец, тебе смириться пришлось бы. - Отец не стал бы ломать мою волю. - Поэтому избаловал тебя, черт возьми! – Буагильбер выругался. - Скажи, разве твои предки, обращая в бегство филистимлян, не брали в плен дев вражеского стана, насильно превращая их в бесправных наложниц? Ведь я мог и силой сделать тебя своей. Мог превратить в жалкую рабыню. Но вместо этого препираюсь вот уже который день с тем чертом, что сидит внутри тебя. Клянусь, будь ты благовоспитанной девицей, хоть саксонкой, хоть нормандкой, хоть сарацинкой, то давно бы отблагодарила меня за то уважение, что я выказываю тебе! - Но и получите вы не любовь, а смирение раба перед господином. То смирение, что при первой же бури превратиться в мятеж и снесет и вас, и плети, которыми вы это смирение вырвали. - Я знаю, гордая Эсфирь. Потому и прошу тебя, подумай. - Он заправил прядь волос Ревекки за ушко. Так ли плох для тебя тот жребий, что предначертан роком? - Все внутри меня противится тебя, сэр храмовник, - возразила девушка. Ее пламенный порыв угас, но решимость осталось. - Ты можешь заставить меня смириться, и я буду кроткой и послушной, как полагается женщине. Буду бессловесной рабой. А для меня такая жизнь хуже смерти. Буагильбер видел, что даже тлеющая искра решимости угасала в Ревекке. Она будто превратилась в тень, голос ее утихал, а взгляд из пламенного и выражающего готовность к борьбе превратился в отстраненный. Она тихо продолжала. - Мой отец, которого ты зовешь старым и глупым, поступил мудро, подарив мне возможность самой распоряжаться собственной жизнью. Не надо меня упрекать границами моей свободы, я знаю, что участь многих женщин куда как хуже моей, ибо их угнетают не похитители, а родные отцы, братья и мужья. Не к лицу и тебе, гордый храмовник, кичиться тем, что ты не взял то, что, согласно вашим воинским законам, ты заслужил мечом и копьем и теперь принадлежащее тебе. Ты не сделал этого не из чувства благородства, хоть ты и не лишен его. Просто тебе не тело мое нужно, ты как искушающий дьявол из вашей Библии, желаешь мою душу. Но она принадлежит только Богу, и только он может ей распоряжаться. - Значит я украду ее и у Него. Запомни это, непримиримая Ревекка. – В лице Буагильбера проступила жестокость. – Нет в мире ничего, что испугало бы меня, хоть даже воля божества. Я не считаюсь и с ним тоже, лишь с самим собой. Ревекка нахмурилась, услышав подобное богохульство из уст храмовника. - Ты веришь в то, что твой Иегова покажет тебе путь к спасению, а я знаю, что этого не произойдет, - низким голосом медленно говорил Буагильбер. – Не хочешь быть царственной возлюбленной? Станешь рабыней, принадлежащей мне одному. Бриан сел на место, продолжая трапезу, будто не было всего этого разговора. Ревекка также присоединилась к нему. Покончив с обедом в полном молчании, Бриан поднялся. - Ревекка, - наконец сказал он. - Ты права, тело твое я возьму в тот миг, как сочту это нужным для себя. Твоя любовь - вот тот дар, что я жажду получить от Бога, который хранит и твою, и мою души. Хотя возможно моя уж давно во власти темных сил. – Буагильбер равнодушно пожал плечами. - И тебе придется смириться с твоей участью. Будешь ли ты бессловесной рабой влачить жалкую жизнь, которой страшишься - это также будет твоим выбором. Я полюбил тебя, хоть ты и не считаешь мое чувство к тебе любовью, за непреклонный нрав и разлюблю в тот момент, как ты утратишь его. Твои слова трогательны, но не изменили моей решимости. Я дал слово, что не стану тебя заставлять, однако и ты не злоупотребляй моим терпением. Я желаю, чтобы до того как мы доберемся до стен, что хранят воспоминания моего детства, ты уже хранила в себе воспоминания о первой нашей ночи. И от этих его слов Ревекке стало нестерпимо больно. Так больно, что она предпочла бы животную ненависть Мартина той клетке, в которую её заточил этот неистовый воин.