Ради чего мы живем

Давно, когда Буагильбер был еще юн и неопытен, его сердцем завладела прекрасная Аделаида де Монтемар - очень красивая, веселая и обаятельная аквитанка. Она была из семьи мелкопоместного барона - далеко не привлекательная партия для наследника Буагильберов. Но для Бриана социальное положение не было препятствием - ни тогда, ни уж тем более сейчас. Молодой феодал проводил свою юность в окрестностях Бордо. Его мать была родом из Аквитании, ее предки приходились родней Гильому IX, деду герцогини Алиеноры. Известный своим незаурядным, но своенравным характером, он прославился не только как властный правитель и талантливый поэт, но и как вечный задира и безнравственный человек. Однако семья его матери, из боковой ветви графов Пуату, поддерживала Гильома в его притязаниях на Тулузу. Даже когда их собственный епископ Пуатье Пьер произносил анафему герцогу, обвиненному в нарушении церковных налоговых льгот, они не отвернулись от сюзерена, несмотря на сомнения родственника - властителя графства. Быть может его непокорный нрав свое происхождение нашел здесь? Аквитания тогда была куда как более процветающей по сравнению с угрюмым севером. Родителей Бриан потерял еще в детстве, поэтому несмотря на обилие слетевшихся родственников, пользовался полной свободой действий - подрастающий тиран. Пока еще не жестокий, но упрямый, он был увлечен рыцарскими турнирами и звоном мечей. Монах, приставленный к нему, мог похвастаться успехами своего ученика - Бриан, с детства говоривший на ойльском наречии, познакомился не только с чистым французским языком, но и латынью, которую правда благополучно забыл через прискорбно быстрый срок. Лишь когда он уже вступил в орден и стал много ездить по Европе и Средиземноморскому побережью, способности к языкам показали себя в полной мере. Арабские, арамейские, еврейские и греческие диалекты стали украшать богатую речь тогда уже храмовника. Франки и норманны, которых было немало на Ближнем Востоке, искусно смешивали свои наречия с местными, отчего, вернувшись после долгого срока в Европу, Бриану здешний язык казался сухим и недостаточно выразительным. Но для воинов Храма умение вести беседу с представителями разных народов было очень важно - не менее важно, чем знание молитв и владение мечом. На тот момент Буагильбер считался оруженосцем при герцоге Нормандии Генрихе, который практически не появлялся на своих землях - он уже с добрый десяток лет был королем Англии. Знатному сеньору, Бриану не обязали сопровождать своего сюзерена - достаточно лишь принести оммаж и регулярно доказывать свою верность - в виде определенного налога, разумеется. Однако более близкое личное знакомство Буагильбера с Плантагенетом произошло в 1166 году, года он вторгся вместе со своим господином в Бретань. Впечатление Короткий Плащ, как за глаза называли короля его приближенные, произвел на отрока неизгладимое. Невысокий, рыжий, коренастый, он далеко не походил на бравого рыцаря в сверкающих доспехах. Но Генрих был отличным бойцом, он всегда был в движении, преодолевая за день невероятно длинные расстояния. Кроме того он славился как большой знаток гончих собак и соколов, страстный поклонник охоты. Буагильбер не помнил, чтобы он находился в праздности и бездействии. Король вставал рано утром, чтобы просмотреть все текущие дела со своими помощниками. Уже по возвращении из Бретани Буагильбер стал свидетелем разговора Генриха с лордом Ранульфом Глэнвиллом, на чьих землях проводился суд, в результате которого был воспроизведен точный и справедливый приговор, вынесенный против богатого человека в пользу бедного. Король был в удачном расположении духа, а потому с улыбкой обратился к лорду: - Хотя приговор в пользу бедного человека мог быть оттянут с помощью многих разного рода уловок, он был вынесен хорошо и быстро. Довольный похвалой Глэнвилл загордился. - Конечно, — поклонился он королю — Мы решаем здесь два дела гораздо быстрее, чем ваши епископы в своих судах. Но король, прославленный своим острым языком не остался в долгу. - Верно, но если бы я был так же далек от вас, как папа от епископов, я думаю, вы были бы столь же медлительны, как они. Свита короля тогда зашлась от хохота. Но именно под влиянием Генриха, Буагильбер перевел свое внимание от рыцарских забав на систему права, существующую тогда в Европе. Юриспруденция тогда наконец получила возможность рецепции. Право приспосабливалось к новым условиям, одновременно становясь независимым от королевской власти, но при этом служа обогащению монарха. Например, любитель охоты Генрих стал инициатором непопулярного восстановления действия строгих лесных законов, что было связано с его заботой о собственных развлечениях - это по-настоящему сильно возмутило саксов. И Бриан вернулся в Бордо, чтобы изучать труды римских историков и философов. Тогда-то он и познакомился с Аделаидой. Она точно падающая звезда ворвалась в его жизнь, поразив своим очарованием. В по-настоящему куртуазном обществе Бордо, где собирались трубадуры и поэты со всей Европы, где царил дух искусства и свободной философии, столь опекаемые герцогиней, а теперь уже и королевой Алиенорой, любившей, в отличие от мужа, бывать на родной земле, тяга к библиотекам и монастырям, где он мог бы наполнить знаниями свой пытливый и жаждущий их ум, у Бриана поутихла. Ему еще не было двадцати, несовершеннолетний, звания рыцаря получить он не мог, но заносчивый и высокомерный, привыкший с детства получать желаемое, он, чтобы привлечь внимание понравившейся ему красавицы, переругался с половиной двора, готовый вызвать на бой закаленных бойцов - не думая, что сам вряд ли выживет. Родня из Пуату, наслышанная о дерзости своего подопечного, немедленно отправила Бриана в Рогневилль - пусть сидит в замке. Какая ирония, что спустя почти три десятка лет Лука Бомануэр поступил точно также. В раннем детстве, которое Бриан провел в родовом гнезде, он любил эти места. Но теперь его оторвали от оживленной жизни, рыцарского окружения и женского внимания - а это оруженосцу точно не понравилось. Из развлечений ему здесь оставалась только охота, в которой за полгода "заключения" дома он весьма поднаторел. Но судьба не просто так отправила этого избалованного отпрыска древнего рода сюда. Во время одной из охотничьих вылазок, протянувшейся до самого Вексена, он познакомился с одним человеком, путешествующим в сопровождении всего лишь пары слуг. Человек был не очень красив, даже уродлив в глазах юнца, но лицо у него было доброе, открытое, располагающее к доверию. Он крайне удивился, когда узнал, что заехал на территорию Нормандии. Вначале надменный, Бриан притих, чувствуя особую властность и уверенность в движениях и голосе незнакомца. Он заметил и раздраженную власяницей кожу на шее и решил, что это должно быть какой-нибудь аббат, путешествующий инкогнито. К тому же человек прекрасно разбирался в богословии - с молодым Буагильбером они столкнулись на этой почве в тот же миг, когда Бриан выказал свое невежество относительно святых этой земли. Его куда как больше занимали ясные очи оставшейся в Бордо Аделаиды. Они провели вместе весь день, много говоря на тему религии, после чего Бриан пригласил развлекшего его мужчину к себе, но тот отказался. Уже вернувшись через несколько дней в замок, Бриан с головой ушел в изучение Евангелий и работ Аврелия Августина, о котором ему говорил незнакомец. Так же как прежде рыцарство, потом право, женское общество, и, наконец, охота, его увлекла теология. Его прежние наставники могли бы только подивиться такому внезапно проснувшемуся интересу к христианству. Бриан пошел еще дальше. Он начал поститься, ходить ко всем мессам в церковь, постоянно исповедовался, и окружающие уже было решили, что он подастся в монастырь. Родня в Пуату поддержала бы его - ведь в этом случае богатства последнего Буагильбера достались бы им. И наверное все шло к одному - стать бы Бриану де Буагильберу членом бенедиктинского ордена и носить черную сутану, проводя жизнь в молитвах и скитаниях - без права на обратный путь. Но тут вмешались его же кровные родственники с юга Франции, с Оверни. Тут следовало бы сделать отступление, чтобы объяснить южно - французскую фамилию у норманнского дворянина - случай довольно распространенный как оказалось у потомков викингов. Когда в 911 году предводитель викингов Роллон и каролингский король Карл III Простоватый заключили Сен-Клер-сюр-Эптский договор, Нижняя Нейстрия была передана во владение могучему ярлу, ставшему вассалом короля. Изначально небольшой участок земли уже через век включал в себя обширные земли и угодья. Викинги принимали христианство, чтобы влиться в местное общество. И постепенно монастыри и аббатства, бывшие первыми жертвами набегов скандинавских воинов, стали их же союзниками в укреплении единой власти на теперь уже владениях норманнов. Опуская долгие исторические описания сражений и захватов новых земель, происходящие на протяжении трех веков, постепенное слияние скандинавов и местного населения способствовало появлению самого могущественного феодального образования на территории империи Запада. Здесь происходило интенсивное развитие кораблестроения, о чём свидетельствуют факты завоевания Англии, южной Италии, Сицилии и Ближнего Востока в крестовых походах - все это были земли норманнских сначала графов, а затем и герцогов. Они чеканили собственную монету, вершили правосудие и взимали налоги. Власть набирала собственную армию и определяли большую часть прелатов своего архидиоцеза без верховного одобрения. Герцог Нормандии самостоятельно проводил и политику браков, связав себя родством со многими королевскими домами Европы. Таким образом он практически не зависел от короля, даже несмотря на то, что приносил оммаж каждому новому монарху Франции. Собственно это никого не смущало ровно до того момента как Вильгельм Завоеватель в 10-часовой битве при Гастингсе веком ранее мечом отвоевал себе корону Англии. Этим он существенно упрочил нормандское герцогство, территория которого в глазах местного дворянства теперь просто продвинулась на остров на севере. Однако дети и внуки самого Вильгельма центром своих владений считали именно Англию, ибо это давало им статус королей - королей, которые уже по одной причине своей помазанности Божией не могут являться вассалами другого монарха - да к тому же монарха, чьи личные владения едва ли превышают феоды своих подчиненных. И дальнейшая история общеизвестна. Когда бывшая королева Франции Алиенора сочеталась браком с Генрихом Анжуйским - правнуком Вильгельма Завоевателя и сыном Жоффруа Анжуйского, по прозвищу Плантагенет, чье происхождение, если верить людской молве связано с дьявольским семенем - а ведь всем известно, что одна из прежних графинь была настоящей ведьмой,которая дабы не идти на мессу обернулась птицей и улетела! - Аквитания вместе с графством Пуату стала единым с Англией королевством - Франции не стоило и пытаться тягаться с империей Плантагенетов. И впервые норманнские бароны возроптали. Теперь они уже были не господами и завоевателями новых земель - нет, они превращались в придаток этого англосаксонского королевства! Их военные заслуги забывались, они превращались в брюзжащих стариков, которые лишь мешали английскому королю вести дела так как он считал нужным. Язык, культура, обряды, даже религиозные отличия - бывшие завоеватели все принимали в штыки. Они стремились к господству над саксами, но против их же воли постепенно ассимилировались - хотя те считали наоборот. Культуры оставили след друг в друге, и никому это не нравилось, как не нравилось и то, что норманнский герцог предпочел своей земле туманный Альбион, завоевание которого отняло так много сыновей у знатных домов. Потомки Ингварра Мудрого или, как его называл сам Пешеход, Ингварра Волка, впоследствии осели севернее Вексена, где сын Ингварра, Кнут, женившийся на одной из дочерей Ролло от его прежней конкубины, добился позволения основать свою собственную крепость - Ульвхоле, Волчья нора, где и проживали его потомки - род Ульвенд, не прерывавшийся до тех пор, пока борьба за владения за проливом под знаменами Вильгельма не отняла у теперь сеньора Ульвенда двух сыновей из трех, и он не зарекся ступать на эту проклятую землю. Но вскоре после смерть настигла и оставшихся Волков. О, злые людские языки могли ли оставить в покое такое событие? Уход в мир иной господ приписали делу рук Аэнор - единственной дочери бывшего феодала. Воспитанная после смерти матери при дворе жены Вильгельма Завоевателя, Матильды Фландрской, что в течении долгих лет усмиряла баронов Нормандии и правила герцогством в отсутствии мужа, она переняла сильную волю и властный характер своей наставницы. Вернувшись под крыло отца, она смело, невзирая на угрозы родителя, отказала кандидатам на ее руку - прямо перед носом семьи, бросив им в лицо, что викинги всегда уважали выбор своих дочерей в отличии от христианских угнетателей. В гневе отец грозился отправить ее в монастырь, но внезапная кончина его не дала ему осуществить угрозу. Вскоре скончался и младший брат Аэнор, а волчица превратилась в хозяйку здешних земель. Сильная и смелая, она смогла устоять под натиском соседей и епископов, которые точно падальщики слетелись на ее наследство. Крепкой хозяйской рукой она защитила и свои личные угодья, и крестьян, проживавших здесь. Кроме того, добилась уважения и принятия себя как полновластной владелицы Ульвхоле. Она понимала, что в первую очередь ей это удалось по причине того, что наиболее сильные воины ушли за пролив - с Завоевателем, но сколь бы мудрой и смелой она не была, в случае военного столкновения ей не хватит ни солдат, ни умения. Про нее ходили всевозможные слухи - и что она почитает Одина вместо того, чтобы ходить на мессы, и что она жуткая распутница, каждую ночь устраивающая дикие оргии в замке, и что она своими руками отравила отца и брата, чтобы стать сама себе хозяйкой. Наконец она сделала выбор - ее супругом стал овернец Марк Буа Жильбери, чьими услугами наемника она пользовалась. Выбор был скандален, ибо являлся мезальянсом, но Аэнор руководствовалась иными соображениями. Презирающая, как и ее предки, слабых с ее точки зрения франков, она выбрала в мужья другого потомка викингов. Он не был связан с походом Ролло, предпочитавшим длинные мечи и широкие секиры острым стрелам, не считая их оружием истинных викингов; светловолосые предки Марка прибыли из Швеции, прославленные как меткие стрелки, а потому много разъезжавшие по территории бывшей империи Карла Великого - солдаты удачи всегда требовались воюющим между собой феодалам. Овернец прибыл в Нормандию ради похода с Вильгельмом, после удачного завершения которого вернулся к Аэнор да и остался с ней. Смелый, мужественный и принимающий ее властный характер, он стал супругом, который был необходим этой женщине. Он передал свое имя детям, постепенно измененное местным выговором так же, как прежде имя его предков изменили Меровинги, которые приняли на службу грубых скандинавов. При нем же началась перестройка старой крепости Ульвхоле, из которой выросла настоящая твердыня - Рогневилль. Горячая южно-овернская кровь, подарившая потомкам Аэнор темные волосы и глаза и смуглую кожу, смешалась с диким и неустрашимым нравом севера, подарив - последующие Буагильберы славились неукротимостью и свирепостью. Они роднились с домами Аквитании и Бургундии, а также с Капетингами, усиливая свое влияние и могущество не только на территории Нормандии, но и в Западной Европе. Отец Бриана, хоть и считался вассалом герцога и английского короля, лишь недавно ступившего на престол, относился к этой авантюре весьма скептически, предпочитая видеть своим сюзереном более близкого и благонадежного, а быть может и более слабого, что неплохо бы озолотило сильного барона, француза Людовика VII. Уже позже Бриан предположил, что столь ранняя и быстрая смерть его отца связана как раз с длинным языком последнего, вести о котором донесли молодому и еще не укрепившемуся на троне Генриху Плантагенету. Так что, не смотря на всю его юношескую привязанность к харизматичному и яркому английскому королю, Бриан успел впитать в себя взгляды отца с его стремлением вернуться под крыло Франции - именно там место Нормандии, как выучил с детства Бриан, там, а не с этими недоделанными мужланами-англичанами. Что же касается прежних авантюристов Буажильбери, то благодаря своим качеством, их род смог при Капетингах подняться из грязи, став одним из наиболее богатых, если и не уважаемых, в Оверни и уж точно одним из самых влиятельных в королевском домене - они оказали немало услуг властителям франков, стремящихся упрочить собственное положение в раздробленном государстве. Их гневное послание запретило Бриану даже и думать о том, чтобы уйти в монастырь - чтобы родственники его мамаши из знати Пуату захватили такие земли?! Пусть ими владеет человек, носящий их фамилию! Сам Буагильбер в ответ на письмо лишь пожал плечами. Ему было наплевать на ожидания родни - он уже и сам остыл в своем стремлении стать монахом. Его разум, не отягощенный предрассудками, умеющий взглянуть на историю под разными углами, к тому же все сведения подвергающей жесткой проверке логикой, отверг христианское учение как чересчур надуманное. Если работы первых деятелей Церкви поражали его своей простотой, но и величественностью одновременно, то дальнейшие труды искажали первые знания, превращая их в нагроможденные философские изыскания. К тому же вера в то, что земные блага - от дьявола, что проповедовали монахи, дабы заставить нищих крестьян смириться со своей долей, не нравилась жадному до удовольствий Бриану, жившему по принципу "все или ничего". И он вернулся к обычному для феодалов занятию - рыцарству. Аделаида де Монтемар же достигла шестнадцатилетия, стала девушкой на выданье. Ее отец не торопился со свадьбой - он помнил, что Буагильбер засматривался на его дочь, а потому не торопил события, надеясь породниться со знатным норманном, который восхищался аквитанкой - но только издали. Тому были причины. Когда Бриан уже рыцарем вернулся в Бордо, ему уже не кружили голову легкомыслие и свобода нравов аквитанского двора. Он совмещал библиотеки с пирами и стремился найти для себя то занятие, что уняло бы его непонятные стремления. Он знатен, богат, красив, но и этого ему было мало. В нем стали проступать первые черты жестокости - последствия вседозволенности. После ночей кутежа по борделям города, он гнал лошадь до самого аббатства Сен-Пьер, где на несколько дней погружался в книги, а потом вновь спешил в Бордо на очередной турнир, чтобы выиграть право вести королеву Алиенору или одну из ее дочерей к столу во время празднеств. Он мог пить не останавливаясь в окружении своих дружков, которых перепивал за считанные часы или же блистать в обществе, наслаждаясь вниманием знатных дам, приходящими в восхищение от удалости молодого рыцаря, но при этом оставаться по-прежнему пытливым для любых новых знаний. Он спутался со многими алхимиками, тайно ставящими опыты в лабораториях в своих подземельях. Он пробовал свои силы и на поприще искусств, однако ни скульптура, ни тем более музыка не стали его сильной стороной, хотя на всю жизнь он сохранил великолепный вкус в этом отношении. Наконец он решил, что должно быть более тесное общество Аделаиды поможет ему унять его поиски. Спустя долгое время он явился в дом Монтемаров, где его встретили с удивительным радушием. Потенциальный тесть едва ли не руки ему целовал. Да и сама Аделаида была легка на подъем и весела. Она с удовольствием принимала его приглашения на прогулки, танцы и совместные обеды - ей шестнадцать, и ей льстит внимание такого бравого юноши. В то время как ее подруги уже качают в колыбелях первенцев, отец наказывает ей дарить свое внимание только лишь одному Буагильберу. Но тому с ней становится скучно. Он не один год любил ее - или думал, что любил. Он хранил ее образ у себя в голове как идеал женщины, называл своей возлюбленной - и хранил ей верность. По крайней мере, в собственном понимании - ведь только для нее одной он сочинял баллады, писал ей письма и вечерами представлял их совместную жизнь. Он не осознавал пока этой скуки. Буагильбер по-прежнему чувствовал волнение в крови, когда видел ее, его охватывала нежность, стоило ей коснуться его руки, он был готов сражаться за нее - и сражался. Но он уже избегал разговоров с ней. Чтобы самому поднять ее ценность в собственных глазах, он, с ее лентой на руке, сражался турнирах, следующих один за другим. Он под руководством выдающихся полководцев ходил уничтожать мусульман по другую сторону Пиреней, в кратких походах усмирял непокорных гасконцев и независимых жителей Лангедока. Он ездил в Италию и Византию, чтобы показать свое искусство и там - и все ради нее. А Аделаиде он и не нужен был. Она лишь слушалась отца, но стоило Бриану уехать, как девочка наконец смогла воссоединиться со своим возлюбленным - не столь знатным, образованным, сильным, богатым или даже интересным как ее поклонник, но зато любимым и любящим гасконским дворянином. Она сбежала с ним, они тайно обручились и провели церемонию бракосочетания. После консумации брака они вернулись к ее отцу, поставив того перед свершившимся фактом. Неизвестно, не жалела ли она потом о последствиях своего импульсивного поступка, но несколько лет счастья она точно получила, а возможно и прожила всю жизнь, купаясь в обожании супруга. Бриан де Буагильбер считал иначе. Он вернулся в Бордо, гордый от осознания своих побед, готовый все их бросить к ногам дамы сердца, но принять ее поступок не смог. Разгневанный больше на себя, чем на нее, он уехал, путешествуя по Европе, не зная чего ищет. Его кидало от разнузданности к аскетичности, он дошел до того, что пробовал себя даже в торговле и управлении цехами в германских городах, но вовремя одумался - ему, потомственному дворянину это не пристало. Но на юге Италии, в Мессине, куда его забросила судьба, он познакомился с Жераром де Ридфором - амбициозным и пылким уроженцем Фландрии. Он отправлялся в Святую Землю и предложил Буагильберу ехать с ним, где они могли бы поступить на службу к графу Триполи Раймунду III. Старше Бриана, но хорошо понимающий его, он заметил, что таким мятущимся душам место в Иерусалиме - там он найдет покой и цель в жизни. Буагильберу его предложение показалось заманчивым, но плыть он отказался. Ехать в Святую Землю просто так было не по нему. Он отправился в Пьемонт, где жил его друг Конрад, с которым познакомился, победив того в турнире в Пассау еще во время его первого путешествия, когда он желал прославить имя своей неверной возлюбленной. Тот собирался уехать в Византию, однако семейные неурядицы все время заставляли его откладывать поездку. Идея вместе отправиться в Иерусалим ему понравилась, но пока Конраду следовало оставаться в Европе. Алерамичи, род, к которому он принадлежал, был занят успокоением волнений в своих землях, к тому же у них уже не раз происходили стычки с представителями Рима - Церковь претендовала на многие спорные земли. Буагильбер ввязался в борьбу Конрада, в ходе которой и сошелся с тамплиерами. Он не раз слышал об этом ордене, но считал, что вступают в него исключительно религиозные фанатики - по-другому объяснить стремление страдать в невыносимых условиях Бриан не мог. Он и не ушел далеко от правды. Большинство членов ордена считали, что защищая паломников прокладывают себе путь на небеса. Уклад их жизни был суров, как и наказания по отношению к тем, кто не соблюдал правил. Но все эти правила, как и следовало ожидать, как всегда и везде в мире происходит, мало касались тех, кто их и создавал. Тамплиеры встали на сторону Алерамичи, стремясь ослабить влияние епископа Пьемонта, не желая, чтобы тот добился кардинальского сана и мог влиять на решения Папы. Подобный парадокс заинтересовал Бриана. Духовные лица, они предпочли сторону мирянина. Это свидетельствовало либо о выдающемся уме, либо о несусветной глупости. Буагильбер, никогда не полагающийся на чужое мнение, сошелся с некоторыми из братства. Он принял обет спустя несколько месяцев.

***

Опасения Исаака не были напрасны. Благородный и великодушный поступок Ревекки (связанный со спасением Айвенго) на обратном пути в Ашби привлек к ней внимание хищного Бриана де Буагильбера. Храмовник дважды поворачивал коня, чтобы еще и еще раз полюбоваться на прекрасную еврейку, и мы уже видели, какое впечатление произвели на него ее прелести, когда случай предал ее во власть этого бессовестного развратника. У девушки, что совершенно случайно попалась ему на глаза, действительно было восхитительное лицо - яркое, запоминающееся, с выражением одновременно нежным и строгим. Он сразу заметил и восточный наряд, и количество слуг, и мельтешение ее по-видимому отца. Еврейка из богатого дома. Он знал Исаака как кредитора принца Джона. Был знаком и с его вечными причитаниями и привычкой волноваться обо всем на свете. Вот и теперь он бегал вокруг лошади, на которую усадили красотку, словно стремясь защитить ее от чужих взглядов. Ха! Ее в этом случае вообще нельзя выпускать из дома. На такую девушку всегда будут смотреть. А с какой грацией она держится в седле! Какой изумительный профиль! С каким королевским достоинством она поворачивает голову! Бриан велел слуге разузнать кто это более подробно. Однако сейчас ему было не до этого - он обещал помочь де Браси добыть себе супругу, эту хваленую красавицу Ровену. Да, она красива, Буагильбер не спорил. Даже сам подтвердил это, отдав заклад приору Эймеру. Но вот жениться на такой... Бриан подумал, что с ней точно со скуки помрешь. Красота не вечна, а что толку от подобной девицы? Он таких не мало видел - в каждом замке сидят, ждут своих рыцарей. Быть может, что после знойных сарацинок эти дочери севера кажутся ему блеклыми? Ведь по сути в этих девицах немало достоинств: они умны, часто образованы, умеют вести дом, а иногда даже способны защищать его от нападок соседей, пока их муж в отъезде - в отличии от покорных красавиц Востока, чьих единственной обязанностью является ублажать своего господина. Редкая девушка из гарема бывает достаточно смела, чтобы занять место не у ног, а наравне с супругом. Но зато европейки ... чересчур благовоспитанны, а это Бриану набило оскомину. Такая заставит к мессе ходить каждое утро, с ней не повеселишься, полный замок друзей не соберешь, к каждой встречной начнет ревновать... Слава Богу, что его обеты запрещают брак. Однако ему несказанно повезло. Лазутчики доложили, что к отряду Седрика, на который они вот-вот должны были напасть под видом разбойников, присоединились еврей с дочерью. Вот это удача! Да сам Бог помогает ему! В какой-то степени обоснованная ревность де Браси, который не желал оставлять свою нареченную в когтях коршуна, стала неуместной. На что ему Ровена, если эта девица сама свалилась ему в руки, а он и усилия к этому не приложил? И все покатилось к чертям... "Должно быть в мою еврейку вселился целый легион бесов" - сказал он де Браси. Никогда он прежде такого отпора не встречал. Нет, порой ему приходилось сламливать сопротивление женщин, но и все эти женщины на фоне гордой и смелой Ревекки поблекли и забылись. Сочетание такой красоты с острым умом и решительностью было великим Божьим даром, который этот человек не осмелился осквернить. Такой дух не согнется - его можно сломать, но зачем рушить столь прекрасное творение? Оно ценно и редко, а Бриан умел распознавать ценное и редкое. И он увез ее с собой. Но какая неблагодарность! Он спас ее из огня, вынес из рушащегося здания, а в ответ получил еще один отпор! Он служил мишенью для сотен стрел, только бы прикрыть ее - а часто ли он жертвовал собственной жизнью, чтобы защитить кого-то? Но эта своенравная девушка упрекает его в том, что он не дал ей там погибнуть! Сколько христианских девиц сочли бы оскорблением и даже грехом отказать ему! А эта дочь презренного племени лишь укоряет его! А он, сдерживая данное ей слово, даже не смеет прикоснуться к этой неразумной! Он становится ее единственным благодетелем, но в попытке спасти, когда написал ей требовать защитника на Божьем суде, сам же обрек ее на смерть - ибо нет в Англии рыцаря, кто смог бы одержать над ним победу! Но и тогда он не оставляет попыток склонить ее к себе. Он умоляет ее бежать с ним. Дорого она обошлась бы ему! Но почему он не в силах покинуть ее, как советовал Мальвуазен? Он совершает ещё одно усилие ради спасения, поклявшись, что если она опять отвергнет его, то мщение будет так же сильно, как и любовь. Ибо Буагильбер не может жертвовать своей жизнью и честью, если ему платят за это только попрёками и презрением! И да, впоследствии он просто-напросто выкрал ее из прецептории, решив, что сам дурак, если доверил этой глупой и сумасшедшей девушке решать их дальнейшую судьбу. Что на него нашло, когда он смиренно ожидал ее решения? Он ее хочет - и он ее получит. И все. Это же просто. Зачем ждать ее согласия? Она же всего лишь еврейка - а значит, согласно нравам того времени, вроде как и не человек. Подобную интрижку его собственный отец поставил бы ненамного выше скотоложства - сам Бриан предпочитал не задумываться над этим, точнее ему было наплевать, хотя и вести еврейку в замок - поднять шум на всю округу. Однако Ревекка опять совершает одну выходку за другой. Сначала она, конечно, пробует бежать. Эта попытка с треском проваливается - он другого и не ожидал. Хорошо изучив ее, он знал, что жертвовать другими людьми ради себя эта великодушная девушка не станет - а он на этом сыграет, в отличии от нее его такие мелочи не волновали. Следом этот глупец Мартин... Оххх... Стоило Бриану вспомнить в каком состоянии была Ревекка - хотелось живьем содрать кожу с этого ... И что вы думаете? Она кинулась защищать его! И как совершенная дурочка еще и обещала ему не совершать попыток побега! Ну далеко убежать она бы в любом случае не могла - когда это рыцарь Храма упускал свое? Но грех таким порывом ее души не воспользоваться. Тем более, что потом он не преминул воспользоваться и ее слабостью - подумаешь, сорвал пару поцелуев... Её следовало наказать за сопротивление. Буагильбер относился к ней как к вещи, хотя и очень дорогой: ценить - да, заботиться - несомненно, но разве у вещи бывают мысли и чувства? Он восхищался ее гордостью, ее верностью своим убеждениям, ее целомудренностью и силой духа - истинное сокровище в мире продажности и лжи. Но разве любят за это? Бриан мог верить, что он любит, верить до глубины души - но вот станет ли любящий человек требовать у объекта этой самой любви выбирать между смертью и грехом? Он забудет о своем тщеславии и гордыне, отпустит его и позволит самому выбрать свой путь - ведь ему не раз дали понять, что это не пустой каприз, а искреннее желание. Он не станет шантажировать любимую жизнью отца, не украдет ее, спрятав в самом эпицентре ненависти к ней, не станет кичиться своими подвигами, одновременно расписывая ей жестокость ее палачей. И он не станет перекладывать свою вину на плечи невинно оговоренной. Да, Бриан страдал. Но страдал не от неразделенной любви, а от необходимости делать выбор - и он вновь отложил его. Однако короткий разговор с ней под звездным небом что-то надломил в нем. И это что-то настолько его напугало своей... чуждостью его складу ума и характера, что следующий шаг, что он совершил - это показал Ревекке темницы Витре, вызвав у той первый и последний за все время всплеск истерики - и все для того, чтобы внушить ей привязанность к нему. А она еще ни разу не плакала за все время заточения. И это восхищало его в ней: сильные женщины достойны поклонения. И эти слезы заставили его пожалеть о собственном поступке. О это непонятное обжигающее чувство, что точно тупым ножом резало его сердце, стоит ему подумать о том, как она его ненавидит! Пусть же мучается. Господи.... За что ему это наказание... Стоит ему вспомнить ее нежную кожу, что он ласкал той лунной ночью, когда она кричала столь сильно, что разбудила его в соседней комнате, как его охватывает дрожь. Ему захотелось успокоить ее, прижать к себе - не более. И Боже, как жестоко она поступила с ним, когда показала, что вся ее страсть - лишь игра. Что заставило его бежать тогда? Почему он не воспользовался тем, что она предлагала? Сейчас она бы уже не была такой непокорной, а ластилась бы к нему. Что изменили эти ночи в лесу, что он превратился в тошнотворно-благородного рыцаря? Ее заключение, когда он словно сумасшедший бросался с одного края Нормандии в другой, заставило его забыть обо всем. Единственная мысль - спасти ее, не дать испытать боли, любой ценой - даже ценой собственной жизни, хотя пока еще и не имени - имя по-прежнему ему дороже. А она хранит яд! Стоило, стоило тогда взять ее силой - и заставить подчиниться ему. Но он ограничился как полный дурак всего лишь показательным жестом. Она держит слово - и он его держит тоже. Но если ни один из них его не нарушит, то так и будут они ходить по кругу. Он не желает насильно делать ее своей любовницей. Он хочет, чтобы она сама просила его об этом. Как в игре - кто из них двоих победит? Он говорил, что не только мужчины страдают от неудовлетворенного желания, но и в женской душе рождается подобный предатель. И будь он проклят, если Ревекка уже с ним не столкнулась, пока пыталась бороться с ним его же оружием! Быть может ему стоит подождать? Но как же это мучительно - ждать, когда сам он горит от нетерпения. Он немало видел в жизни сражений, интриг и катастроф, готов еще столько же пережить, но ничто из ужасов войны и даров мира терпению его не научило. Жизнь решила это исправить - и подарила ему Ревекку. И видит Бог, насиловать ее он не будет. Он знает, что уроки судьбы следует усваивать. Он не юноша, и свои желания контролировать умеет. Эта девчонка не заставит его нарушить это правило жизни. Женщины были в его жизни, были и женщины, которых он взял силой, но сейчас подобного он совершать не хочет. Куда ценнее будет приз, если сам придет к нему в руки. И никто в мире не посмел бы предположить, что неистовый воин, одного взгляда которого было достаточно, чтобы обратить в бегство войско неприятеля, просто не сможет причинить такую боль своей пленнице.