Ради чего мы живем

      Аббатство святого Ломера, расположенное в глуши лесов, напоминало скорее крепость, чем мирную обитель. Высокие стены, массивный спусковые механизмы, обитые железом ворота. Как иначе защитить имущество от дикарей, которым нет дела до людских и божественных законов?       Кавалькада вошла во внутренний двор монастыря, где Буагильбер спешился, взял коня под узцы и шагом повел к огромному каменному крыльцу, на котором его ожидал высокий, но худощавый, даже аскетичный, мужчина с длинной темной с проседью бородой. Его черная сутана спускалась до земли, отчего фигура мужчины казалась плотнее, чем была на деле. Буагильбер кивнул ему, слегка поклонившись, выражая глубокое уважение. Аббат, а это был именно он, широко улыбнулся и шагнул вперед, обнимая за плечи храмовника.       - Я рад видеть тебя в здравии, Бриан.       - И я тебя, Робер, - усмехнулся Буагильбер. - Твоя борода стала еще длиннее. Куда смотрит твоя братия?       - Моя братия занята усмирением плоти, пока ты, как я вижу, совсем забыл о своем долге, - ответил аббат, взглядом пробежавшись по сжавшейся фигурке на лошади, смиренно опустившей голову.       - Все совсем не так, как ты думаешь, - вздохнул Бриан. Его лицо омрачилось. - Эта история чересчур запутана, мой друг.       Робер де Эрвье кивнул. История Бриана де Буагильбера обязана оказаться слишком запутанной, иначе он бы не узнал старого знакомого.       - Ты знаешь, что мы всегда рады тебе в стенах этой обители. Твои спутники смогут найти приют здесь, - развел руками аббат, словно приглашая всех внутрь.       Однако разместились они не в самой обители, а рядом, в доме, где видимо часто останавливались путники.       Аббатство жило в первую очередь благодаря труду крестьян, обитающих на их земле. Кроме того, сами монахи занимались пчеловодством, а мед и воск продавали путникам, что останавливались в стенах их дома. Буагильбер давно уже был знаком с Робером де Эрвье, еще со времен своей юности. Франк по крови, будущий аббат на удивление легко сошелся с дерзким Брианоv и сумел сохранить его дружбу и уважение на долгие годы.       Робер де Эрвье ничего не спрашивал у Бриана. Ревекку поселили в весьма скромной маленькой комнате, а в прислужницы дали крестьянскую девочку, которая совершенно не умела обращаться с женским гардеробом, благо, что у Ревекки не было богатых платьев, а все подарки Бриана она так и оставила в Руане.       Буагильбер постоянно наблюдал за девушкой. Она не отказывалась есть, но выглядела еще хуже, чем после заключения в подземельях. Свои рвано постриженные волосы она покрыла платком, но вот скрыть потухший взгляд не могла. Бриан часто ловил его на себе - пустой, безразличный, отстраненный. Попыток самоубийства она больше не совершала, но храмовник чувствовал, что этого и не потребуется. Если так будет продолжаться, то гордая еврейка просто тихо угаснет.       Сам Бриан де Буагильбер чувствовал себя странно. Он не мог дать точного определения тому, что испытывал. Ему было ... больно? Что это за ноющее чувство, что не дает ему теперь спокойно спать ночами? Ему все время хотелось прижать Ревекку к себе как можно ближе, гладить ее склоненную голову, не отпускать от себя ни на шаг. Он готов был поклясться, что скорее позволил бы отрезать себе руку, но не дал Ревекке пройти через подобное. Эта боль была не острая и колющая, нет. Жгучая, распирающая его грудь, требующая выхода, она заставляла его ходить из угла в угол в тесной келье, где ему выделили место для отдыха. Эта боль поглотила его гнев - гнев на девушку, на себя, на разбойников. Он злился, что Ревекка попыталась сбежать от него, но что заставляло его рычать от ярости: то, что она вообще решила сбежать, несмотря на свое слово и их примирение или же то, что она сделала это едва ли не наперекор ему, его словам о том, что ей следует слушаться его? Теперь-то она ходит за ним тенью, но разве ему легче от этого? И что заставило ее так проникнуться к нему после случившегося? Неужели такую цену им следовало заплатить за то, чтобы ее гордый дух склонился? Но ведь он не склонился. Он сломлен. Ревекка разбита, как тонкое венецианское стекло, выпавшее из неумелых рук. А не разбит ли он сам?       Разбит. И разбит давно. Только он не понимал этого до того момента, пока не взял на руки ее истерзанное тело. Разбит в тот миг, когда впервые увидел ее в Ашби. Чтобы он потом не делал, все шло наперекосяк. Ревекка ворвалась в его жизнь и превратила ее в пепелище страстей и чувств. Он сильный воин, но как только он отступил в замке, тогда, в первый раз, так он и отступал до сих пор. Это ли его стойкость? Волю Буагильбера сломила девчонка, неразумная и непреклонная. Она превратила его в посмешище, в пугало, в насмешку над тем, каким он был до этого. Неужели гордый храмовник стал бы слушать возражения еврейской девки? Она женщина - и она его добыча, его трофей, его сокровище. Она принадлежит ему целиком и полностью, но он раз за разом дает ей все больше свободы и все больше власти над самим собой.       Как следует обращаться с женщинами? Они хитры, коварны, изворотливы, полны яда и лицемерия. Они глупы и тщеславны и годятся лишь на то, чтобы согревать его ложе и дарить ласки его уставшему после битв телу. Он не верит женщинам. И он был прав, ибо даже Ревекка нарушила свое обещание и попыталась сбежать. Буагильбер сжал зубы, сдерживая готовое сорваться с языка проклятье. Он не должен срывать на ней свой пусть даже тысячекратно праведный гнев, ибо наказание она получила. Но Боже, Боже! Когда в последний раз Бриан столь неистово молился, обращаясь к Тому, чье имя для него значило так мало? Боже, когда в последний раз Бриан заставлял себя сдерживаться? Сдерживаться ради женщины? Ради той, что столь люто его ненавидит, что готова на все, лишь бы покинуть его? О, Ревекка, дочь Исаака из Йорка! Много грехов Бриан совершил в своей жизни, и ты, точно древняя Немезида, явилась к нему в образе восточной волшебницы, которая заманивает в свои сети, опутывает , а потом убивает покоренного мужчину.       Сколько лет он провел в битвах? Что ему до одной-единственной девушки? Болдуин был его верным оруженосцем, вверенным ему орденом. Как можно было пожертвовать своим солдатом ради иноверки? Но стоит Браину вспомнить как она срезала свои дивные кудри, как он жалел, что убил Ойлея столь быстро. Нет, он заслуживал долгой и мучительной казни. Ибо нельзя уже склеить дивную работу венецианских мастеров.

***

      При монастыре находилась больница, в которой принимали всех - и мужчин, и женщин. Крестьяне привыкли к этому, поэтому особых нареканий присутствие женщин не вызывало, в конце концов сюда приходили они же.       Бриан приказал найти наиболее подходящую ему женщину: умелую, опытную и умеющую держать язык за зубами. Только поговорив с ней наедине, он позволил той отправиться к Ревекке, которая за те несколько дней, что они пробыли в обители, не покидала комнаты, за исключением одного раза, когда Бриан пришел к ней и "вывел" прогуляться. Они долго шагали молча. Давно уже стемнело, вокруг никого не было, но ни девушка, ни мужчина ни слова не произнесли. Она не давала взять себя за руку, но шла близко-близко к нему, словно боялась отстать и потеряться. Буагильбер мог лишь предполагать, что творится в голове у девушке, раз она теперь так всецело зависима от него. По крайней мере, он вновь увидел ее лицо и заставил выйти на свежий воздух. Но тревога за ее физическое состояние не отпускала его. Поэтому он и приказал найти кого-то, подобного этой Прюданс, которой поручил осмотреть "Эдит" и поговорить с ней.       Женщина достаточно быстро поняла, что от нее требуется. Она не видела девушки, но по рассказам о затворничестве и отрешенности постоялицы довольно быстро поняла, что та стала жертвой насилия, хотя и держала свои мысли при себе. Однако она не ожидала, что этот человек, который дает обет целибата, а сам возит с собой хорошеньких девиц, проявит такую заботу о своей спутнице.       Хотя девушка и правда красива. Когда Прюденс вошла к Ревекке, та лежала на постели, упершись взглядом в потолок.       - Все уже давно работают, госпожа, - строго заметила женщина. Ревекка приподняла голову, оборачиваясь на нее.       - Кто вы?       - Меня зовут Прюденс, я здесь и за лекаря и за повивальную бабку, - пожала плечами женщина. Еврейка встала. Прюденс была высока ростом, с крутыми бедрами и большой грудью. Сильная, мощная, с суровым, но гладким лицом. Ее уже седые волосы были собраны, а на плечах лежала тяжелая шаль. На вид ей можно было дать около пятидесяти, хотя держала себя женщина с легкостью и даже изящностью. Ее голос был глубок и немного резок, а движения уверенные и быстрые.       - А зачем вы пришли ко мне?       - Сэр рыцарь приказал мне осмотреть тебя.       - Сэр рыцарь? - недоуменно переспросила Ревекка. - Зачем?       - Должно быть, он беспокоится о тебя, - ответила Прюденс.       - Беспокоится...- задумчиво повторила Ревекка. Потом ее лицо точно осветилось. - Беспокоится обо мне?       Женщина вопросительно уставилась на свою подопечную. Та развела руками.       - Мне все равно. Делайте, что считаете нужным, - бесцветным голосом ответила она.       Прюденс попросила ее раздеться. Ревекка пожала плечами и быстро скинула платье, дрожа от холода. Женщина внимательно осмотрела ее плечи, спину, грудь, покрытые синяками. Потом ощупала бедра и ноги. Ревекка закрыла глаза и старалась не обращать внимания на осмотр. Она не чувствовала ни стыда, ни неловкости, только холод, а потому хотела поскорее одеться. Ее кожа покрылась мурашками, но никаких чувств по поводу собственной наготы еврейка не испытывала. Ей вообще казалось, что она разучилась чувствовать что-либо. Вот только холод никак не отступал. Он наполнил ее тогда, в реке, когда вода потушила пламя внутри нее, но уже больше ни один очаг не мог согреть ее ледяную пустоту внутри. Но ведь так даже лучше, разве нет?       - Теперь ложись, - скомандовала Прюденс.       Ревекка пожала плечами и легла. Когда женщина развела ей ноги, девушка испытала что-то похожее не неловкость, но тут же постаралась подавить в себе эту искру.       - Он был один?       - Что? - Глупо, конечно, строить из себя непонимающую. Ясно, для чего храмовник прислал сюда местную знахарку. - Один.       - Он кончил в тебя? - грубо поинтересовалась женщина. Ревекка поморщилась. Откуда она знает?       - Ты знаешь, что это такое? - на всякий случай уточнила Прюденс.       - Я тоже лекарь, - отгородилась от нее девушка. - Но я не помню.       - Ты в порядке, конечно, есть повреждения, но они заживут, я не буду ничего трогать или зашивать, - сказала Прюденс. - Тебе повезло.       - Повезло? - переспросила Ревекка. Она быстро натянула платье. Как же ей согреться?       - Мне не жаль тебя, - пожала плечами женщина. - Ты под защитой могучего мужчины, который настолько заботиться о тебе, что прислал повитуху. Какой мужчина после одной ночи так поступит?       Ревекка отвернулась. Эта женщина думает, что ее изнасиловал храмовник?       - Не строй из себя страдалицу, - продолжила Прюденс. Голос ее был слишком громок для привыкшей к тишине Ревекки. - Я каждый день вижу несчастных женщин, которым в пору бы руки на себя наложить, но они ведь не избалованные дамочки, а потому продолжают работать и терпеть издевательства тех подонков, что пользуются их беззащитностью.       Ревекка не отвечала.       - Ты меня слушаешь? - Прюденс схватила ее за подбородок и развернула лицом к себе. - Сэр рыцарь велел мне быть мягкой и деликатной с тобой, но я не буду. Тебе нужно не это. Тебе нужна хорошая встряска. Ты говоришь, что ты лекарь? Но я вижу твои нежные ручки, не знавшие труда, вижу бледную и гладкую кожу, невозможную без постоянного ухода, вижу ровные и белые зубы - редкое достоинство. Я не знаю, что произошло: разозлила ли ты своего господина, что он взял тебя силой или же он наоборот, подобрал тебя после кого-то, но даже если и так, то ты глупа, раз лежишь здесь и страдаешь.       Ревекка покачала головой.       - Оставь меня.       Прюденс нахмурилась. Храмовник и правда велел ей обращаться с Ревеккой как со знатной дамой, но женщина видела, что та совершенно не реагирует на действия в отношении себя. Прюденс не лукавила, когда говорила, что повидала немало жертв насилия. И она всегда умела различать характеры людей. Этой девице не нужна ласка. Её необходимо ткнуть носом в ту жизнь, от которой она бежит.       - Не оставлю. Я повидала таких как ты. Слабые. Удивлена, что ты жива до сих пор.       Ревекка смутилась.       - А, ясно, - усмехнулась Прюденс. - Неудачная попытка? Значит, ты и вправду счастливица.       - Счастливица? - Еврейку задело такое презрительное к ней отношение.       - Послушай меня, деточка. - Прюденс схватила ее за подбородок и заглянула прямо в глаза. - Ко мне недавно заявилась женщина - молодая, красивая. Пару месяцев назад они с мужем возвращались с ярмарки. По дороге к ним привязались солдаты из гарнизона неподалеку. Мужа избили и забрали все, что у него было. Включая и хорошенькую жену. Каждый из них ее попробовал. Не один, слышишь? Каждый. И она все стерпела. Стерпела, а потом вернулась к мужу - приползла. А он только и трясся, как бы еще не получить. Не вступился за нее, лишь начал усыпать упреками - будто она сама во всем виновата. Убила бы его... - Женщина прикрыла на секунду глаза. - А теперь эта бедняжка пришла ко мне за помощью: она понесла, а муж уверен, что не от него. Вот и избавились мы от плода.       - Избавились? - тихо повторила Ревекка.       - Главное, чтобы монахи не прознали об этом, а то меня и на порог не пустят, - зло заметила женщина. - А мне плевать! Что они знают о нашей нелегкой судьбе? Только и слышно - будь покорной, смиренной перед супругом... А то, что супруг-то - скотина последняя, их не волнует.       - Так на меня ты за что злишься?       Прюденс присела на постель, усадив Ревекку рядом.       - За то, что ты - такая молодая, такая красивая - не ценишь этого. Я вижу крестьянок, которые умирают за работой. Они голодают, мерзнут и не знают отдыха. И при этом вынуждены рожать каждый год. Я вижу жен тех же солдат, которые пропивают все, что получают от сеньоров, а женщины вынуждены просить милостыню или же работать не покладая рук, едва сводя концы с концами и пытаясь накормить детей. Служанки в замках, которые терпят домогательства и оскорбления - кто их защитит? А ты любима, деточка. Любима и защищена. И ты воротишь нос от всех тех усилий, что прикладывает твой господин.       - Он такой же тиран, как те мужья о которых ты говоришь, - заупрямилась Ревекка.       - Ты так думаешь? Это он так прошелся по тебе?       - Нет...       - И тем не менее он тебя не бросил, нашел для тебя лекаря. Я редко вижу подобное. Такие мужчины ценны.       - Он похитил меня из родного дома. Принес немало горя мне и моей семье. Ты ведь не видела всего, через что он вынудил меня пройти! - запальчиво возразила Ревекка.       - Значит прояви мудрость, закрой глаза и забудь! - рассердилась Прюденс. - Или же ты полная дурочка?       - Не могу забыть...- Ревекка отвернулась. Эта женщина срывала с нее все те покровы, в которых она так уютно нашла для себя пристанище. - Поверь, он такой же насильник как и остальные. Наша первая встреча прошла в замке, куда он меня заточил с одной-единственной целью.       - Но ты хочешь жить или нет?       - Ради чего? Ради простого существования? Без чести, без гордости? - тихо спросила еврейка, обращаясь по большей части к себе самой.- Это не жизнь.       - В этом мире, чтобы ты не делала, ты всегда останешься слабой и беззащитной женщиной, - устало ответила Прюденс. - Никем не защищенной и перед всеми виноватой.       - Так не было...       - Под крылом у родителей? - перебила Ревекку женщина. - Возможно. Но отцовский дом мы все покидаем.       - Ты не понимаешь! Дело не только в наших отношениях, но я еврейка и не могу даже допустить и мысли...       Прюденс пожала плечами. Новость, что девушка - иноверка, ее совсем не тронула.       - Мне все равно, что ты еврейка. И сэру рыцарю тоже. И это главное. Если он забыл ради тебя все свои обязанности, то стоит оценить это.       - Его отношение к ордену не зависело от меня, - усмехнулась Ревекка. - Я просто очередное увлечение.       - Возможно. Но ты все равно рано или поздно станешь его любовницей. Я вижу на твоем лице сомнения, а это уже первый шаг к вашему сближению. Ты не ненавидишь его. Ты боишься, что если сейчас сдашься, то перестанешь интересовать его.       - Неправда! - вспылила Ревекка. - Ты не знаешь меня и не можешь судить о моих мыслях и чувствах!       Внезапно Прюденс широко улыбнулась.       - Я разозлила тебя? Отлично. Успокойся, деточка. Я не думаю так. По крайней мере не совсем так.       Девушка тяжело дышала. Ее бурная реакция на простой намек на ее отношение к Бриану напугала ее саму. Она лишь удивленно смотрела на повитуху.       - Тогда для чего был этот разговор?       - Посмотри на себя сейчас. Когда я пришла, у меня было такое чувство, что я говорю с трупом. Но теперь ты злишься, ты удивляешься, ты негодуешь. А это значит, что ты снова живешь. Я действительно считаю, что тебе нужно забыть все, что случилось. И внимательно посмотреть на рыцаря, который столь трепетно к тебе относится. Меня не интересует как вы познакомились, но, судя по всему, ты скорее его спутница, а не пленница. Такой мужчина как он - а я немало их повидала - и до сих пор не принудил тебя ни к чему. В тебе говорит гнев на него и обида. Но с высоты прожитых лет я могу тебе сказать, что ты дорога ему. И, если ты хочешь жить, то прояви обычную житейскую мудрость.       - Я не хочу жить так.       - Значит ты погибнешь, - равнодушно подытожила Прюденс.

***

      Он сразу увидел, что в ней что-то изменилось. Она ожила. В отличии от предыдущего раза, Ревекка встала, приветствуя его и как-то неуверенно улыбнулась.       - Я вижу, что гостья пошла тебе на пользу, - отметил Бриан.       - На самом деле не знаю, на пользу ли то, что она мне сказала, - задумчиво ответила Ревекка. - Но я рада, что она приходила. Это было очень... благородно с твоей стороны позаботиться обо мне.       Буагильбер сощурился.       - Я всегда старался это сделать. Удивлен, что ты, наконец, стала это отмечать.       Ревекка поджала губы.       - Зачем ты пришел? - спросила она. - Мне нечем тебя развлечь.       - Меня может и нечем, но зато есть чем порадовать Филиппа Августа.       Девушка промолчала. Ей было на удивление все равно.       - Ты ведь понимаешь, что смерть Бландье из-за тебя становится напрасной, - начал Бриан.       Ему не хотелось так говорить. Но его злило, что вопрос с крепостями на границе застопорился из-за неразумной девушки. Выбирать между ней и политикой - сложно. Бриан решил, что все-таки выведает у нее то, за чем вообще отправился в эту забытую глушь. Робер де Эрвье уже готов отправить весть в столицу. Поэтому придется Буагильберу воспользоваться убитым состоянием Ревекки, иначе нельзя.       - Так ты говоришь, что все имена у этой девушки в ее головке? - несколько растерянно спросил у него Робер де Эрвье. - Еще чего не хватало... Хотя по крайней мере она явно не разболтает об этом, - пожал плечами аббат.       - В том-то и подвох, - усмехнулся Бриан. - Она никому не хочет говорить об этом.       Робер поморщился.       - Тебе ли говорить так? Я слышал, что твои пленники всегда бывали разговорчивы.       - Ну не могу же я ее пытать! - возмутился Бриан.       - Где ты ее подобрал? - отвернулся аббат. - Ее следует поскорее увезти отсюда. Еврейка под крышей монастыря! Если братия узнает, что девица не христианка, то ее тут же бросят в темницу.       - Не узнают. Все считают, что она просто больна.       - Но сколько это продлится? Женщины уже сейчас сплетничают. Я уже готов отправить человека к королеве-матери.       Бриан откинулся в кресле.       - Я вырву у нее сведения, - заключил он. - Не переживай.       И он ненавидел себя одновременно за то, что вынужден давить на нее сейчас, и за то, что переживает по этому поводу. Но если в случае с Болдуином он пожертвовал жизнью предателя, то сейчас на кону стояла его преданность французскому королю. И преданность ордену, за неисполенением которой его могут ожидать неприятные последствия. В конце концов ведь это всего лишь имена людей, с которыми девушка даже не знакома.       Но как раз Ревекке было все равно. Попроси Буагильбер ее написать ему их - она бы это сделала. Она лишилась того стержня, который составлял ее суть.       - Чего ты хочешь? - безучастно поинтересовалась девушка.       - Сыграть, - улыбнулся Буагильбер. Он отступил чуть в сторону, и монах внес столик с шахматной доской на нем. Шахматы были старые, потертые, но видно, что очень ценные - слоновая кость и мрамор. Но девушка лишь отвернулась, напряженно отойдя в сторону от юноши, который тут же покинул комнату. Буагильбер ждал ответа, но его не было.       - Мы одни, Ревекка.       Девушка кивнула. Ее относительно оживленное настроение пропало. Она начала нервно перебирать пальцами.       - За каждую выигранную мной партию ты напишешь на этой бумаге крепость и имя коменданта. - Бриан указал на чернильницу и тонкий пергамент, которые сначала Ревекка не заметила. Мужчина перенес их на стол - отдельно от шахмат.       Девушка молча села.       - И ты ничего не скажешь? - удивленно спросил храмовник. - Не интересен свой выигрыш?       Ревекка пожала плечами.       - Ты напишешь отцу. Напишешь столько писем, сколько раз выиграешь.       Если Буагильбер ожидал увидеть оживление на лице Ревекки, то он просчитался. Она лишь еще раз кивнула.       И сделала первый ход. Он уступил ей право играть белыми.       Игра завершилась под утро. Они закончили четырнадцатую партию, когда Бриан наконец не выдержал. Молчание девушки действовало ему на нервы куда сильнее, чем если бы она спорила и пререкалась с ним. Несколько часов они провели друг напротив друга, но Ревекка не сделала даже глотка воды. Она проиграла десять раз, даже не стараясь отыграться. Партии были недолгими и мало увлекающими. Буагильбер проиграл лишь по причине скуки.       Он встал из-за стола, подойдя к окну и уставившись на пока еще темный двор. Храмовник слышал, как девушка тоже поднялась, подошла к чернильнице, после чего послышался скрип пера по бумаге. Когда Бриан обернулся, девушка сидела у постели, молча глядя на него, даже не моргая. Бриан взял в руки лист. На нем были написаны двенадцать имен комендантов, первым из которых шло имя Жильбера де Васкоэля - солдата Жизора. Жизора, что является центром Вексена, срединным пунктом между Парижем и Руаном. И он в его руках. Буагильбера лихорадило. Нормандия станет французской. Благодаря ему.       Храмовник повернул к выходу, но уже на пороге остановился.       - Я не имею права на все имена, - с усилием проговорил он.       - Не имеет значения, - глухо ответила девушка.       Бриан пожал плечами.       - Так быстро сдаешься - я ожидал большего, - с раздражением сказал он, желая вызвать в ней хоть отголосок гнева.       Но ответа не дождался.       Когда он пришел к ней на следующий день, то увидел, как она держит в руках несколько листов бумаги.       - Твой друг прислал мне их, чтобы я могла написать отцу, как я поняла, - сурово ответила девушка. Буагильбер кивнул. Ревекка протянула руку. - Ты хотел их прочесть, - низким голосом заметила она.       Буагильбер покачал головой.       - Я не стану, - четко выговорил он. - Я верю, что ты больше не станешь поступать опрометчиво. И не захочешь, чтобы твой отец заявился ко мне в замок - если сумеет еще.       Девушка сощурилась, услышав его одновременно приятные и колкие слова.       - Я рада, что ты столь глуп, вновь доверяя мне. - Она опустила глаза. - Но мне не нужна эта подачка с твоей стороны.       Девушка улыбнулась - настолько зло, что Буагильбер даже поежился. А Ревекка тут же сжала губы и медленно отвела руку в сторону - она стояла рядом с очагом. Пальцы разжались, и письмена упали прямиком в огонь. Пламя быстро схватило бумагу, словно они не успели пропитаться чернилами. Бриан сделал несколько быстрых шагов по направлению к девушке. Краем глаза он заметил, что бумага была чистой - письма были пустыми.       - Мне нечего написать отцу. - У Ревекки дрогнул голос. - Меня нет.       Храмовник смотрел на ее столь дорогое ему лицо. Ее черты словно исказились. И если бы он видел себя, то понял, что его лицо наоборот стало мягче. Мягче и ... добрее. Будто вся горечь, что наполняла его, перешла в душу несчастной девушки, в то время как ее чувство жалости и умение сопереживать начали находить отклик где-то в глубине его души. Так теплая весна наступает после суровых зимних морозов, когда земля леденеет и кажется, что мерзлота не допустит родиться чему-то живому.       Но никогда не знаешь, что ждет тебя впереди, хоть ты и прошел огонь и воду.