***
Жизнь в замке была для Бриана не в новинку. Но вот жить в одиночестве, когда рядом нет никого, равного тебе по статусу и положению, — мука для привыкшего к постоянному окружению храмовнику. Он с неудовольствием погружался в роль хозяина здешних земель. Постепенно слуги привыкли к нему и больше не шарахались в стороны, услышав его тяжелые шаги, эхом отдававшиеся в коридорах. Бриану было приятно вспомнить свое раннее детство, которое он провел здесь. Покои его родителей по-прежнему пустовали. Сам он там не жил — предпочитал более спартанские условия, к тому же широкое супружеское ложе без красивой молодой девушки, с любовью и страстью ожидавшей его, казалось ему насмешкой. Зато в замке была весьма неплохая библиотека. Его предки собирали и выкупали у монастырей эти дорогие сокровища — книги. Буагильбер проводил вечера за чтением на латыни, греческом, арабском. Некоторые вещи он привозил из Святой Земли, поэтому нередко после таких мирных часов он погружался в воспоминания о жизни в пустыне. После постоянных походов и суровой боевой жизни, изнеженное существование в мрачном и холодном замке казалось ему тюрьмой. Чертов Бомануэр прекрасно осознавал на что его обрекает. Сколько ему тут придется провести? Год? Два? В чем различие между его судьбой и судьбой Конрада Монт-Фитчета, если Бриан точно также вынужден сидеть взаперти, без возможности прикоснуться к желанной женщине? Он перестал часто навещать ее. Ревекке разрешили пользоваться его библиотекой, но девушка ни разу не появлялась там. Служанки принесли ей в покои ткацкие станки, нитки, ткани, но ни к чему из этого девушка тоже не притронулась. Девушки предложили ей начать работу над гобеленом — им тоже хотелось чем-то занять себя, ибо Жюлиан наказал бы из за безделье. Но Ревекка, хоть и начала вместе со всеми, но быстро остыла к этой работе. Она только сидела чуть в стороне и наблюдала как девушки ловко делали стежки — один за другим. Она вообще отныне часто наблюдала - и только. И желала лишь одного - поскорее бы все закончилось. Буагильбер отправлял к ней менестрелей. Слушать их Ревекка также не захотела, зато наконец нашла себе занятие — один из музыкантов оставил ей лютню и показал основы игры на ней. Девушка немного играла на цитре — научилась еще в Византии, поэтому ей показалось, что музыка хотя бы немного скрасит ее существование здесь. Теперь она подолгу сидела у окна, пытаясь выдавить из инструмента хоть какую-нибудь знакомую мелодию. Но пальцы слушались плохо, струны звучали фальшиво, и ни одна из еврейских песен не звучала на этом инструменте. После одного единственного раза, когда ей удалось наиграть мотив колыбельной, что часто напевал ей в детстве отец, Ревекка едва не заплакала. Она помнила как на празднование Рош ха-Шана ее отец брал в руки шофар и одним лишь дыханием мог вызвать настолько прекрасные и тревожащие душу звуки, что казалось сами ангелы в тот миг владели телом Исаака. Он был одаренным музыкантом. Действительно ли звуки этого чудесного инструмента отпугивают злых духов? О, если бы это было так! Но девушка не сдавалась. Она научится играть на этом непослушном дереве! Стоило ей вспомнить гневную тираду Прюданс, как ее охватывал стыд. И правда, она совершенно ни на что не годна! Но сейчас она не способна ткать или вышивать — иголкой она исколола себе все пальца и запачкала кровью станок. Читать она не могла тоже, ибо книги — это святилище, это вход в мир великих знаний, это тайна тех основ бытия, что так важны для человечества. И пока она не может прикоснуться к ним. Это было бы осквернением храма знаний. А значит она будет учиться играть. Разве искусство не оборотная сторона науки? Она могла бы постигнуть хотя бы малую часть тех будоражующих ее воображение загадок. А Буагильбер начинал проникаться жизнью на родной земле. Старейшины окрестных деревень являлись к нему каждую неделю, отчитываясь о проделанной работе. Соседи с окрестных замков также приезжали засвидетельствовать свое почтение вернувшемуся хозяину Рогневилля. Бриан закатывал пиры, но сам подолгу в них не участвовал. Вскоре он начал сам ездить по окрестностям, узнавая новости и лично прослеживая работу крестьян - те запасались на зиму сами и платили оброк феодалу. Но Бриан прекрасно понимал, что такая роль ему по вкусу лишь своей новизной. Палящее солнце аравийских пустынь манило его. Он получал регулярные доклады от своих соратников - те писали, что смерть Саладина уже общеизвестна, что войска сарацин пока в смятении, что сейчас самое время выступить против владычества неверных. Но, конечно, старый Бомануэр, вместо того, что бы всеми имеющимися у него силами ударить в самое сердце врагу, который пока в растерянности и раздираем внутренними междуусобицами, вновь пытается уговорить европейских монархов организовать крестовый поход. Ну неужели он не понимает, что сейчас это глупая затея? Филипп Август вот-вот сцепится с Генрихом Плантагенетом, Палестина же слишком далеко, чтобы из-за нее терять территорию здесь, у себя под боком. Но если бы орден все-таки собрал своих лучших сынов и ударил по разрозненному лагерю сарацин, то те бы сломились от первого же удара. Они могли бы вернуть Иерусалим! Из Сен-Жан д’Акр, Акры, где находилась прежде резиденция командора Буагильбера, приходили вести от его ставленников: племена врагов разбредаются. Потеря столь сильного лидера как Салах-ад-Дин стала непосильной ношей для его преемников, не обладавших достаточной харизмой и авторитетом, чтобы удерживать сирийские, арабские и египетские племена. Багдадский халиф, Фатимиды в Египте, турки - сельджуки - каждый тянул одеяло на себя. Одна маленькая победа христиан - и боевой дух врагов был бы сломлен. Но Бриан по-прежнему сидит в башне Рогневилля, пьет вино, смотрит на огонь и слушает ругань стражников во дворе. В какой-то мере он надеялся, что Ревекке захочется принять на себя роль хозяйки замка. Он помнил, что она говорила о том, что никогда не сможет стать ровней ему хотя бы потому, что не станет госпожой в его доме. Он был готов предоставить ей это право. Но Ревекка пришла бы в ужас, будь она способна еще испытывать нечто подобное, от одной мысли об этом. Она совершенно ничего не понимала в жизни замка. Всю свою жизнь она провела в еврейских кварталах и проживала в комфортабельных домах, устроенных для удобства и красоты. Да, она вела дом отца - и вела его прекрасно, среди своих соплеменников она славилась как умелая хозяйка. Она могла обойтись минимальными затратами - что очень ценил ее отец - и содержать при этом дом в чистоте и порядке. Она следила за кухней и многое умела делать сама, прекрасно зная, как ее отец ценит еду, приготовленную руками любящей дочери. Но замок! Ревекка не понимала этой нужды в таком количестве слуг и стражи. Большая часть из них - обычные нахлебники. Она знала, что если их выгонят, то идти им некуда, поэтому принимала такое положение дел, но многие из них даже не пытались быть чем-то полезными. Сейчас, когда в Рогневилль прибыл Буагильбер, слуги старались вести себя как можно тише и никто без работы не шлялся, но девушка хорошо осознавала, что стоит хозяину уехать, как жизнь в замке превращается в череду бессмысленных склок и борьбы среди старших слуг за власть. И идея Бриана сделать ее госпожой - нет, ни за что. Она совершенно не знакома с устройством жизни здесь. Огромная пиршественная зала, где хозяева едят с толпой челяди - ей это было мало приятно. Будь она женой Бриана - и смотрела бы по-другому. Но она не жена. В замке ее и считали его любовницей. К ней относились с уважением, но не любили. Она не вмешивалась в женские дрязги, а потому не нажила врагов, но ее отстраненность не дала ей завести и друзей здесь. Девушка бессмысленно тратила часы, встречая каждое утро с сожалением. Она не могла уснуть подолгу, а потому вставала совершенно разбитой. Ей не хотелось есть. Она практически не выходила, живя добровольной затворницей. Даже Буагильбер оставил попытки соблазнить ее. Она умирала и чувствовала это. Ревекке часто снились кошмары. Они касались либо Фиакра Бландье, либо Болдуина. Девушка с замиранием ждала - когда же у нее начнутся женские недомогания. Ее мучил страх, что она могла понести от де Ойлея. Она плохо помнила подробности того, что произошло между ними. Человеческая память милосердна, заставляя людей забывать многие вещи, но тело Ревекки по-прежнему хранило отвращение к другим людям. Она не выносила прикосновений даже служанок, предпочитая раздеваться и мыться самостоятельно. Единственное, что она делала регулярно - это ходила к мессе. Буагильбер не заставлял ее, но сказал, что делать это необходимо. Ревекке было безразлично. Она стояла чуть в стороне от толпы прихожан, укрытая платком от любопытных глаз и с тоской смотрела на всех этих жизнелюбивых людей, которые радовались воскресному дню. Иногда её удивляла её странная привязанность к Бриану. После изнасилования она словно приросла к нему. В её душе царил холод и мрак, отчего девушка все время мерзла буквально. Но рядом с храмовником, чувствуя его силу и стойкость, она согревалась. Это было странное чувство. Так цветок тянется к солнечному свету, но для Ревекки было болезненно это ощущение зависимости. Но и эти ее размышления постепенно сошли на нет. Она каменела. Следовать за храмовником, стоять позади него на службе, принимать его подарки - больше ее это не трогало. Бриан и правда не заставлял Ревекку ходить в церковь. Он лишь сказал, что будет лучше, если люди увидят как она посещает хотя бы воскресные мессы. К его удивлению Ревекка послушалась немедленно. Он же поговорил со священником, когда тот возмутился тем, что девица ни разу не исповедовалась. Собственно, о чем беседовали духовные лица доподлинно не известно, но больше слухов о Ревекке не ходило. Бриан де Буагильбер сказал, что она примерная христианка - значит, так и есть. Дураков в его замке быть не могло. Дни тянулись медленно. Даже о взятии Жизора Бриан узнал лишь спустя несколько дней - он был на охоте и гонец прождал его в замке долгое время. Наконец-то хорошие новости. Хотя делиться ими с Ревеккой он поостерегся. Тот день начался как обычно. Плотный завтрак, встреча с ремесленниками замкового городка, потом долгая прогулка верхом. Когда он вернулся уже к вечеру в замок, то заметил нескольких солдат во дворе. В конюшне стояли уставшие лошади. Визитеры? Он никого не приглашал. Но королей никогда не приглашают. Это они оказывают честь своим приходом в дом верных вассалов. Филипп Август, молодой, красивый, амбициозный, он только недавно наконец-то получил возможность избавиться от нелюбимой жены. Буагильбер мог лишь предполагать, что больше радовало монарха - надежда присоединить Нормандию к королевскому домену или же будущий развод с датской принцессой. Французский король стоил своему отцу разводом с Алиенорой Аквитанской, которая не смогла подарить супругу наследника. Его называли подарком Бога, а отец берег как зеницу ока. Но после того как Людовика свалил паралич, Филипп удивил своих дядей по матери, которые надеялись узурпировать власть от лица племянника. Согласно традициям франков сын становился соправителем отца. Это решение позволило Филиппу укрепиться на французском престоле. В то время Париж не был достаточно сильным центром, чтобы удерживать страну в единстве. Раздробленная на множество феодов, Франция нуждалась в сильном лидере, способном твердой рукой удержать своих вассалов в повиновении. И юный король удивил всех. Его считали слабым, неуравновешенным и ведомым, но все это оказалось достаточно хитрой маской, скрывавшей дальновидный ум и змеиную хитрость. Филипп ловко лавировал между герцогами франков, заключая союзы то с родней своей матери, то с Филиппом Эльзасским. Его сеть шпионов раскинулась по всей бывшей империи Карла Великого. Но еще больше Филипп ценил умных и могущественных людей, которые могли поддержать его. Одним из таких стал Бриан де Буагильбер, знакомством с которым он был обязан своему отцу. Храмовник был старше его, объективно богаче и пользовался авторитетом среди баронов Нормандии и Франции. Кроме того он прославился как великий воин Храма, что обеспечивало ему поддержку духовного сословия Франции, что теперь, после того как французский король отсылает от себя жену, было бы на руку Филиппу. - Если бы я знал, что ко мне прибудет Ваше Величество, я бы не заставлял вас ждать, - с порога начал Бриан, разглядывая сидевшего в широком кресле молодого франка. - Я не скучал, - отсалютовал ему кубком Филипп. Его темные глаза блеснули. - Тебе идет на пользу жизнь здесь, храмовник. - Я подыхаю здесь со скуки, монсеньор, - отрезал Бриан. - И сколько продлится твое здесь заточение? - приподнял брови Филипп. - Думаю до тех пор, пока эта старая крыса не издохнет, - мрачно ответил Буагильбер. - Поосторожнее, друг мой, - хитро сощурился франк. - Ты говоришь о своем гроссмейстере. Кто знает, как ты отзываешься обо мне? - Поверьте, никто из тех, с кем меня сводила судьба, не слышал вашего имени из моих уст. - В таком случае, жаль, что ты не шпионишь для меня. - Предпочту меч и копье, Ваше Величество. - Бриан, не дожидаясь приглашения, сел напротив Филиппа. - Хотя еще пару месяцев здесь, и я буду готов даже вернуться в Париж, чтобы повеселить ваших лизоблюдов. - По-прежнему непримиримый, - заключил Филипп. Несколько минут они молчали. - Я могу вас поздравить с взятием Жизора? - спросил Бриан. Филипп усмехнулся. - Я помню о той роли, которую ты сыграл. -И вы помните о награде, которую я попросил? - Попросил? Ты уверен? Мне казалось, что ты её потребовал. Робер был досконально точен. Ты решил заключить со мной сделку. Сделку с королём. - В голосе Филиппа послышался металл. - Но вас никто не мог принудить соглашаться на неё. - Бриан с видом игрока, победившего соперника, откинулся в кресле. - И раз вы здесь, я полагаю, что сделка получилась взаимовыгодная. Филипп тихо рассмеялся. - Теперь я хорошо понимаю твоего гроссмейстера, Буагильбер. Но сейчас ты оказал мне услугу, а потому я закрою глаза на твои слова. Но ты же знаешь, как иногда опасна дерзость? - Король с невинным взглядом посмотрел на собеседника. - Твой отец, например, прекрасно знал об этом. Буагильбер нахмурился. - Мой отец прогневил Генриха, но вы же не хотите быть вторым после него? Хотя не спорю, вы очень похожи. - Осталось только понять: комплимент это было или оскорбление, - заключил Филипп. - Но у меня нет сейчас на это времени. Я не останусь здесь надолго, Бриан. Мой путь лежит в Жизор, однако любопытство осилило меня настолько, что я решил сделать крюк в этих заснеженных лесах. Пусть твоя жемчужина придёт сюда. Буагильбер криво ухмыльнулся. - Я бы с безграничным удовольствием вам отказал. - Но она должна увидеть все грани того, на что ты пошёл ради нее , не так ли? Филипп говорил мягко и тихо, но в голосе его уже проскальзывали нотки нетерпения. Он привык к власти, а потому колкость Бриана его нервировала. Храмовник позвал слугу. - Пусть леди Марию Эдит позовут сюда. Ревекка явилась вскорости. Она тихо вошла в комнату и остановилась у порога. Филипп внимательно оглядел её. - Подойди ближе, леди. Ревекка сделала пару шагов и вновь остановилась. - Я не кусаюсь, прекрасная дева, - усмехнулся Филипп. Буагильбер сощурился. - Довольно. Стой там где стоишь, Мария. - Мария... - повторил франк. - Прелестная Марион! Но что с вашими волосами? Ревекка посмотрела на Бриана. - Она тяжело болела - пришлось их состричь, - ответил за неё Буагильбер. Филипп кивнул. - Будь они длиннее - я бы принял вас, леди, за мою нежную Агнессу. Вы столь же прекрасны. Но ваш лик омрачен горем, я вижу это. Быть может, что я смогу стереть эту печать страданий с вашего лица? Ревекка, в точности не знавшая кто перед ней, учтиво склонилась в поклоне. Она видела, что Бриан не спускает с собеседника глаз, но чувствовала и его почтительность по отношению к тому. - Я слышал, что вам пришлось пережить в Руане, - проговорил Филипп. Ревекка удивленно приподнята голову. - Но я так же знаю, что благодаря вам я наконец-то получил возможность вернуть исконные французские земли, - учтиво продолжил Филипп. Он вытащил из-за пазухи конверт. - Ваш друг мир Бриан де Буагильбер поведал мне, что вы - очень отважны и смелы. И я надеюсь, что мой подарок придётся вам по вкусу. Филипп протянул Ревекка конверт. Та застыла, не смея приблизиться к мужчине. Бриан сам взял бумаги в руки. - Поблагодарил сира, Мария. Ревекка ещё раз склонилась. Бриан развернул свиток и передал его девушке сам. Та несколько секунд помедлила, после чего опустила глаза, пробегая взглядом латинские слова, вещавшие, что вдова французского рыцаря Эдит Мария, по отцу ди Дио, отныне считается подданной короля Филиппа, который дарит ей небольшой участок земли в окрестностях королевского домена в безвозвратное и безвозмездное пользование. Отныне девушка получает права и привилегии, недоступные простолюдинам, в том числе и разрешение на посещение королевского двора. Ревекка взглянула на Филиппа. - Я... - Безмерно удивлены и благодарны? Не стоит. Буагильбер вырвал у меня это распоряжение. И если, не дай Боже, вам что-то не понравится в вашем новом доме, то ваш рыцарь вызовет меня на поединок. - Ваше распоряжение? - повторила Ревекка, поняв, кто перед ней. - Вы так ошарашены, леди, что я даже смущен. Ревекка показала головой. - Этот дар... - Прекрасен и принят с уважением к Вашему Величеству, - вмешался Бриан, заслоняя девушку от взгляда Филиппа. - Ты можешь идти, - обратился он уже к Ревекке, которая, напуганная такой встречей, немедленно покинула комнату. - Брось, Бриан. - Филипп отвернулся к огню. - Она всегда такая молчаливая? - Я думаю, что твой интерес, Филипп, к ней неуместен. - Как и твоя ревность. - Она принадлежит мне, и я недоволен, когда ты пытаешься впечатлить её. - Я имею на это право. - Ошибаешься. - В голосе Буагильбера послышалась угроза. - Не забывай, кто перед тобой. - Это ты не забывай, кто перед тобой, - огрызнулся Филипп. - Я прекрасно это помню. Поэтому советую не задерживаться на моих землях, если вы, Ваше Величество, столь торопитесь в Жизор. Король нахмурился, но через мгновение улыбнулся. - Я рад, что ты здесь, Бриан. Мне не хватало твоего неуступчивого нрава. Жаль, что ты не можешь быть моим вассалом. Ты бы многого добился. - Меня вполне устраивает орден. - Что ж... Раз так, то будем надеяться, что Лука Бомануэр не так крепок как кажется. Я был бы рад видеть гроссмейстером человека подобному тебе. Это было бы полезно не только вашему ордену. Буагильбер ухмыльнулся. - Несомненно. Но боюсь, если бы вы стали моим господином, то потеряли бы во мне верного слугу. - Ты же не ставишь меня на одну ступень с Бомануэром? - Не стоит недооценивать старика, - пожал плечами Бриан. - Он умен и когда-то был неплох в бою. - Но он стар. И погряз в своих предрассудках. Пока мы были на одной стороне, но его разозлил мой предстоящий развод, - недовольно ответил Филипп. - А чего ты ожидал? - Бриан уже не старался выказать почтение. - Среди крестоносцев немало скандинавов, которым не по нутру такое отношение к датской династии. - Должно быть в тебе сейчас говорят твои давние предки, - нахмурился Филипп. - Но тем не менее я благодарен тебе и твоей возлюбленной за помощь в столь легком завоевании Вексена. Ты знаешь, как я не люблю долгие кровопролитные бои. В них гибнут мои люди, которые могли бы платить дань и выращивать зерно. Только бестолковый Ричард никак не может уяснить, что разоренное войной королевство не способно стать великим. Буагильбер внимательно посмотрел на короля. - Так ты считаешь, что Бомануэр все-таки пойдет против французской короны? - Вальдемар уже послал своих гонцов к гроссмейстеру. Буагильебр пожал плечами. - Вполне возможно, что я смогу помешать их аудиенции. Филипп закусил губу. - Не за простое спасибо, ведь так? Буагильбер скрестил руки на груди. - Не забывай, что я пока заперт в Рогневилле. Мои люди при гроссмейстере оттянут возможность принятия парламентеров... если я им прикажу. Но это столь неудобно. - Я не смогу вмешаться во внутренние дела ордена. Твоя ссылка завершится лишь по приказу Бомануэра. - Однако иногда случается так, что тот, кто отдал приказ, не живет слишком долго. - Бриан взял чистый кубок и налил себе вина. - Так бывает даже слишком часто... Храмовнику показалось, что Филипп даже несколько позеленел. Рыцаря это рассмешило. - Не бойся, Ваше Величество. Это лишь шутка. - Опасная, - поднял брови король. - Не здесь. Знаешь в чем прелесть моего пребывания в Рогневилле? Я не боюсь говорить, что думаю. - Будто прежде тебя это останавливало прежде. Уголок рта Бриана пополз вверх. - И то верно. Однако цена все-таки будет. Так получилось, что недавно я лишился своего оруженосца из достаточно влиятельного овернского рода. Ты, Филипп, мог бы ... скажем так, загладить конфликт. Недавно я получил письмо от родственников с Юга, что де Ойлеи крайне недовольны смертью своего отпрыска. Король кивнул. - Подобное я улажу. Де Ойлеи не столь знатны, чтобы с ними было много хлопот. - Совсем нет. Но они мешают Буажильберам Оверни. Ты же знаешь как я трепетно отношусь к подобного рода вещам, - многозначительно заметил Буагильбер. Так как Филипп, которому было хорошо известно о наплевательском отношении Бриана ко всем вокруг, недоуменно взглянул на него, храмовник продолжил. - Особенно в такой непростой период, когда не знаешь кто возглавит орден. - Думаешь, что такой период уже наступил? - подозрительно поинтересовался Филипп, которому явно было неприятно быть в неведении. - Зима, морозы, ледяная вода, а мы все прекрасно знаем, что наш достопочтенный Бомануэр уже давно не молод. Вдруг одна из ступенек темпля Парижа окажется чересчур скользкой? Все в руках Божьих.***
Декабрь для Ревекки стал одним из самых мучительных месяцев, проведенных в компании Буагильбера. Нет, он совершенно оставил ее в покое. Бывало и так, что она по нескольку дней его не видела. Ревекка могла, конечно, предполагать, не нашел ли он себе здесь другую компанию, но в ее состоянии девушку это не волновало. Бывает так, что для человека время останавливается. Причем самое болезненное ощущение подкрадывается к тебе после того как ты осознаешь, что время останавливается лишь для тебя одного. Сначала Ревекка почувствовала это когда замок запорошило снегом. До этого момента ей казалось, что осень будет вечна. Что дождь, пасмурное небо и вечная слякоть отныне будут сопровождать ее существование в этом мире. Но первый же снег, окрасивший двор в яркий белый цвет, заставил девушку внезапно осознать, что в своем заточении она совсем забыла о доме, о родных, о своем народе. Она пропустила праздник Суккот, что что так символично выражал связь еврейских родов со своей страной, со своим историческим прошлым. Пропустила и даже не осознала этого. В тот раз девушка ощутила резкую и пронизывающую боль в области груди. Она заставила Ревекку зажмурится и немедленно опуститься в постель. Головокружения, сопровождавшие ее последующие несколько дней, никак не проходили. Слуги усиленно отапливали башню, в которой она жила. Стены были завешаны толстыми гобеленами, но девушка постоянно дрожала. Сама она уже не обращала на это внимание, но Бриан, как-то зашедший к ней, лишь качал головой. Стало ли ему все равно на нее? Ревекка не могла ответить на этот вопрос. Он по-прежнему постоянно присылал ей подарки - ларцы, что так сиротливо стояли, когда она впервые вошла сюда, теперь ломились от драгоценностей. Она не знала нужды в любого рода развлечениях, но только ничего из этого радости ей не приносило. Второй раз девушке стало плохо когда в замок прибыл французский король. Его дар в виде земель и признания ее как французской подданной оскорбили Ревекку до глубины души. Когда опускаешь острый кинжал в воду, то она обволакивает его, со временем заставляя ржаветь, но если твоя душа замерзла подобно льду, то такой же кинжал расколет ее, принося боль своим вторжением. Так и чувство унижения разбило отстраненность гордой еврейки. В состоянии отупления от погружения в собственное горе она поделилась тайной Фиакра, не задумываясь о последствиях, позабыв о собственных словах о том, что никогда так не поступит. И теперь рана эта кровоточила не переставая. Буагильбер оставил документ у себя, иначе Ревекка сожгла бы его. Предательница! Лицемерка... В ноябре у нее начались лунные кровотечения. К удивлению Ревекки, это вызвало в ней еще один виток жгучей злости. Точно она надеялась, что история с Болдуином будет иметь продолжение. Ведь тогда она могла бы совершенно точно признать себя оскверненной. Но теперь ей предстоит пытаться как-то жить дальше Жить дальше... Вся ее жизнь отныне - сплошное напоминание о том, что гордая и целомудренная дочь Исаака стала жертвой пьяного солдата. Стала подлой нарушительницей собственных заветов, когда столь яростно кричала Буагильберу, что не станет причиной захвата Вексена, а теперь ее наградили за ее вероломство! Как только земля ее держит? Ей место в самом аду! Грешница... Безвольная, слабая, глупая, никчемная... Как она могла написать отцу? Что бы она написала ему? Уж лучше Исааку думать, что его дочь мертва, чем то, что она стала подстилкой для первого попавшегося назареянина. И на каждое обвинение против самой себя Ревекка находила еще большее преступление. Она винила себя в том, что стала убийцей Фиакра, в том, что сбежала с Болдуином, хотя могла предположить, что тот мог сделать с ней, что столь запальчиво похвалялась Бриану своей неподкупностью, а после первого же испытания сдалась, выложив ему все те сведения, что получила от невинно оговоренного Бландье. Ей казалось, что изнасилование уже не было достаточно тяжким наказанием. Она помнила как холодная вода наполняла ее легкие в тот миг, когда она нырнула под воду. Самоубийство - еще более тягчайший грех чем гордыня. И ей следует сполна испить чашу страданий, если она хочет хотя бы перед самой собой не испытывать стыда.***
- Что ты здесь делаешь, Ревекка? В тот день девушка послала Жюлиана найти ей подсвечник с девятью стволами. Слуга не посмел задавать вопросы, однако он при всей своей фантазии не мог придумать причину, по которой этой молчаливой девушке понадобился такой светильник. Но в замке такие роскошные подсвечники стояли только в башне хозяев замка, остальная его часть освещалась по большей части факелами. Сенешаль не смог объяснить оторванной от реальности девушке, что врываться в покои бывшей господской четы - не самая лучшая идея. Что Буагильбер этого не потерпит. Но девушка лишь попросила его провести туда. Комната была погружена во мрак. Ее давно не отапливали, а потому первое, что Ревекка почувствовала, войдя внутрь - тяжелое дыхание холода - холода, который сковывал и без того замерзшую девушку. Пальцы не слушались ее. Огниво все вреся норовило выскочить, но еврейка твердо знала что ей сегодня необходимо. - Это самое настоящее чудо, милая, которое Господь послал роду Иехуды Маккавея, дабы тот очистил поруганный Храм. Только не обожгись, милая!. Ханукия – подсвечник с девятью стволами, по форме подобный меноре. Но найти нечто подобное в замке храмовника было бы невозможно, а потому Ревекке было достаточно и простого подсвечника. Она дрожала - то ли от холода, то ли от предвкушения. Ревекка ощущала вибрацию в посиневших пальцах. Подступающие к горлу рыдания не давали ей сосредоточиться. Она зажала ладонью рот. Она не будет плакать. Нельзя. Сегодня великий праздник. Даже такая грешница как она может прикоснуться к его благости. Но ее грудь распирали боль, тоска и обида на свою участь. Ревекка зажмурилась. Светлая Ханука заставила ее начать действовать, а это отозвалось немедленным вскрытием ее подавляемых внутри себя страданий. Раны закровоточили, и девушка не могла унять потока мыслей, что захватили ее затуманенный разум. Как темно здесь... Много ли демонов скрываются в этих черных углах? - Я еще раз спрашиваю, Ревекка, что ты здесь делаешь? А вот и их повелитель здесь. Но как же громко он говорит! - Боже, Ревекка, весь замок в твоем распоряжении, но ты заявилась именно сюда! Уходи, уходи, злой дух! Тебе не место в той мистерии, что являет собой эта благостная ночь! Ревекка кожей ощутила приближение Буагильбера. Если воспоминания о детском предвкушении празднования Хануки в кругу родных заставляли ее нежиться в ощущениях тепла, то взгляд храмовника обжигал подобно безжалостному костру, на который он ее обрек и от которого же ее избавил. Отчаяние водоворотом захватывало поток ее сознания. Страха не было в ней, но была горечь, что клейким вкусом отзывалась у нее во рту. Девушка почувствовала, как первые слезы потеки по ее щекам. Нет-нет, она не поддастся дьявольским ухищрениям. Сейчас, сейчас она зажжет первую свечу - "дар огня". Лучина и правда загорелась, и дрожащей рукой Ревекка поднесла ее к фитилю. Несколько отсыревший, он не сразу загорелся. Слабый огонек осветил несколько футов комнаты. Вот, разве она была не права? Тьма отступает. Но тут Ревекка вскрикнула. Она не потушила лучину, которая догорела до конца и слегка обожгла ее пальцы. - Ты в порядке? Не трогай меня! Не руши этот момент здесь и сейчас, когда я дома - с моим отцом и моим народом! - Дай мне руку! Ни за что! Я так долго страдала от холода и ледяной воды, сто скрывает меня в своей толще, что сейчас готова наслаждаться болью огня на своих пальцах! Ревекка прижала ладони к груди, наблюдая за все разгорающимся язычком пламени. Он выплясывал в окружении кромешной тьмы - точно одинокая звезда на ночном небе. Огонек отбрасывал извилистую тень, что казалась такой ужасной - кто бы мог подумать, что ее хозяин - единственное, что сейчас способно было вызвать такую волну эмоций внутри разбитого человека, который следит за ним, как утопающий за приближающейся ладьей. Ревекка сглотнула. Ей было физически больно от боровшихся в ней тоски по дому и стыда за то, в чем она не была виновата, но что отрезает ей путь в этот рай земной - дом, где живет Исаак из Йорка. - Ревекка... Не молчи, я прошу тебя. Не нарушай тишину, назареянин! Я столь счастлива! Мне так больно, словно моя душа сначала заледенела, а теперь ее разбили на мелкие кусочки. Пока горит свеча - я чувствую лишь красоту тысяч сверкающих в пламени осколков, которые дарят мне удовольствие от их созерцания и понимания, что ничто в мире не будет уже столь восхитительно. Но пламя погаснет, и собственными слезами я буду расплачиваться за это мгновение наполнявшей меня радости - ибо разве уничтоженная часть себя самого - не потеря? Ревекка взяла одну из свечей и поднесла ее к разгоревшемуся пламени. Воск плавился и тяжелыми каплями падал на золотой тиснение на подсвечнике. Девушка шумно выдохнула, когда фитилек занялся, а потом, задержав дыхание, аккуратно поставила вторую свечу на подставку. Первая ночь Хануки. Вдруг ей удастся освятить этот замок, как и Маккавею удалось очистить Храм? Какая ирония, что рядом с ней стоит тот, чей орден сегодня занимает то место, что столь священно для нее. - Посмотри на меня. Не буду. Не сейчас. Не в это мгновение. Зачем ты врываешься в тот сокровенный мир, что я пытаюсь воссоздать для себя? - Я знаю, чего ты хочешь добиться, Ревекка, но одна или восемь ночей ваших верований тебе не поможет. Как ты глуп. - Ты будто режешь меня тупым ножом. Я не смею приблизиться к тебе, но и находиться с тобой на отдалении для меня мука. Зачем ты это говоришь? Ты отвлекаешь меня. Буагильбер подошел к ней еще ближе. Он навис над ней, но по-прежнему не притрагивался. Его взгляд был устремлен на одну из двух горевших свечей. - Я боюсь говорить с тобой, словно мои слова еще больше навредят тебе. Но я ошибался. Ты сама - самый страшный свой враг. Темнота отступала. Разве такое возможно? Разве может маленькая свечка отогнать злых духов этого замка, пропитанного кровью и страданиями? - Ты день за днем все больше замыкаешься в себе. Я считал, что могу благодарить Бога, в которого не верил, что спас тебя тогда, на Сене, но сейчас понимаю, что больше всего на свете ты жаждешь смерти. Так вот знай, Ревекка. Смерть не даст тебе счастья. Не даст успокоения. Не даст ничего. Ты умрешь, а последней твоей мыслью будет сожаление о том, что ты даже не попыталась принять все то, что судьба тебе преподнесла. И именно презрение к самой себе - вот будет то, что даст тебе смерть. Не буду слушать! - Услышь меня наконец-то! Бриан схватил девушку за плечи и развернул к себе. Беспомощно пробегая глазами по его лицу, Ревекка никак не могла после света огня рассмотреть его лицо в темноте. Бриан видел эту ее растерянность. Она вновь пробудила щемящее чувство у него в груди. Не осознавая. что он делает, мужчина с силой сжал пальцами хрупкие плечи девушки. Она затрепетала. Ее губы раскрылись, из них со свистом выходил воздух. Колени Ревекки чуть подогнулись. Наконец она сосредоточила свой взгляд на Бриане. - Даже не думай скрыться от меня в собственных безумных мыслях! Я найду тебя и там! Столько приложить усилий, чтобы наконец сжать тебя в своих объятиях, и потерять при этом твою душу? Хочешь лишиться рассудка? Не позволю! Я причиню тебе еще более сильную боль, заставлю возненавидеть меня, но не дам тебе лишить мир своей гордой и сильной натуры! Ревекка слегка зашевелила губами. - Сильной? Гордой? - Собственный голос показался ей надтреснутым. - Я всего лишь самонадеянная и самовлюбленная дурочка, которая бросалась громкими словами. - Озвученные, ее мысли заставили Ревекку вновь испытать режущую боль в груди. Сердце забилось часто-часто, и девушка ощутила приток крови к лицу. В висках застучало. Она задышала ртом пытаясь унять головокружение. Бриан склонился, заглядывая ей в лицо. - Что с тобой, Ревекка? - обеспокоенно спросил он, пытаясь поймать ее блуждающий взгляд. Девушка начала всхлипывать, а потом сгорбилась, прижимая руку к гулко стучащему сердцу. Буагильбер, ощущая холод, разливающийся по спине, сосредоточенно наблюдал за ней. Он наклонился, поддерживая ее. Ревекке показалось, что она падает куда-то в пропасть. Ее столь лелеемая надежда на очищение этой ночью разбилась в прах, оставляя после себя осколки, ступать на которые было ох как больно. Значит, не заслуживает она прощения. Только наказания. И девушка прильнула к сильному и несгибаемому мужчине. Его губы были солеными и шершавыми, но Ревекка с ярым натиском прижалась к ним, стараясь одним прикосновением слиться воедино с той каменной скалой, которая казалась ей твердой и нерушимой в море тех бурь, что творились в ее душе. Буагильбер не сразу ответил ей. Он точно несколько секунд не мог понять, что происходит. Его руки прижали Ревекку к себе еще крепче. Девушка оторвалась от него, пытаясь отдышаться. Ее лицо выражало решимость. Она не хотела останавливаться. Бриан медленно отступил, пожирая ее глазами. Одна сторона ее лица освещалась пламенем, другая - тонула во тьме. Бриан сделал шаг по направлению к постели. Ревекка не отпускала его взгляд. Она сделал шаг следом за ним. Теперь уже храмовник чувствовал ее обжигающий взгляд. Хозяином положения сейчас была она. Ревекка коснулась пуговички на вороте своего платья. Она не поддавалась, а пальцы девушки были слишком слабы, чтобы оторвать ее. Тогда Буагильбер подошел к ней и одним движением сорвал ее. Его ладони медленно потянули лиф платья вниз. Большими пальцам, слегка отставленными в сторону, он ласкал кожу Ревекки сквозь тонкий лен сорочки. Затем руки Бриана переместились на тонкий кожаный пояс. Он достал кинжал и быстрым движением разрезал шнурок. Ревекка порывистым движением скинула платье. Ее сорочка белела в темноте. Но руки девушки потянулись к тунике Бриана. Несколько мгновений Ревекка водила пальцами по его груди, словно чувствуя биение сердца мужчины. Буагильбер не шевелился. Наконец Ревекка неловким движением расстегнула его пояс. Храмовник снял тунику через голову, отбросив ее куда-то в сторону. Девушка вновь коснулась пальцами его груди. Она точно оттягивала дальнейшее развитие событий. - Хочешь вдоволь насладиться издевательством над самой собой? - раздался язвительный голос Бриана. Ревекка нахмурилась. - Или ты ждешь, что я, подобно благородному рыцарю, отступлю? - Храмовник тихо рассмеялся. - Только сейчас я осознал наилучший способ заставить тебя перестать вспоминать жуткую ночь наедине с Болдуином. Покажу то, чего ты лишилась, - с угрозой в голосе процедил он. Бриан наклонился и подхватил Ревекку на руки. Прижимая ее к себе и не переставая смеяться, он отнес ее на постель. Видимо ожидая, что она отступит, Бриан не ожидал, что Ревекка, лишь почувствовала спиной холод покрывал, быстрым движением обхватила храмовника за плечи, утягивая за собой. Что значили для нее эти прикосновения? Действительно ли она надеялась таким способом еще больше наказать себя или же в глубине души верила, что ласки храмовника перечеркнут эти месяцы страданий? Ревекка усилием воли сдержала порыв вырваться. Ее тело реагировало вполне ожидаемо, но Бриан понимал, что после насилия над собой оно не поддастся его прикосновениям. Раз Ревекка и правда сходит с ума, то лучший способ вернуть ее обратно - заставить вновь чувствовать прелесть жизни. Его пальцы нежно гладили кожу девушки, что вздрагивала от каждого его прикосновения. Ее пугливость никак не проходила. Твердая в своей решимости пройти этот путь до конца, Ревекка сдерживала ее, стараясь не слушать панический голос, велевший ей немедленно встать и бежать отсюда. Назло ему девушка проглатывала подступавший ком тошноты. Шершавые губы Бриана, его грубая кожа заставляли ее трепетать. Быстрые пальцы растирали ее замерзшее тело, вызывая одновременно боль от прилива крови, отвращение от воспоминаний, что нечто подобное с ней делал и Болдуин, наслаждение от мурашек, что волнами пробегали по ее коже. Когда губы храмовника коснулись ее шеи и медленно скользнули вниз, дыхание ее сбилось, а руки в порыве древнего инстинкта обхватили голову Буагильбера, прижимая к себе. Где-то внутри нее пустота стала нетерпимой. Буагильбер языком коснулся ее груди. Точно колючие искры рассыпались вдоль ее кожи. Стыда больше не было. Когда он обхватил губами ее сосок, вызвав легкий стон, Ревекка поняла, что больше не видит над собой потолок потерянной в лесах таверны, пока Болдуин пытается вырвать у нее поцелуи. Воспоминания отступили. Горячие пальцы Буагильбера дарили ей забвение. Сердце снова стучало, но уже не от боли, а от чего-то одновременно близкого к ней и столь же далекого. Но стоило храмовнику прикоснуться к мягким завиткам волос внизу живота, как Ревекку передернуло от отвращения. Инстинктивно пытаясь оттолкнуть от себя Бриана, она старалась вырваться из-под него. Мужчина навалился на нее, что-то успокаивающе шепча. Он нежно гладил ее волосы, стараясь остановить бессвязный поток слов. Его пальцы смахнули слезу, что катилась по ее щеке. Ревекка смотрела на него, пока он поднес палец к губам и слизнул каплю влаги. В этот момент девушка будто вырвалась из тумана беспросветной паники, каждой клеточкой чувствуя нависшее над ней тело мужчины. Лица Бриана не было видно, но Ревекка чувствовала, что он хмурится. Она сделала еще одну попытку выскользнуть, но мужчина крепко сжимал ее. - Неужели ты видишь не меня, а его? "Я чувствую его" - хотелось ей крикнуть, но слова потонули в низком горловом стоне, когда она почувствовала, что Буагильбер, коленом раздвинув ее ноги, проникает внутрь. Больно ей не было. Но стоило закрыть глаза - и вместо Рогневилля она переносилась в окрестности Руана. Но разве был Болдуин столь нежен и мягок с ней? Разве он стремился заставить ее тихо таять в своих объятиях? Разве его руки и губы были такими опаляющими? Разве она испытывала такое волнение от едва заметного прикосновения? Разве то, что делает с ней сейчас Буагильбер и то, что вырвал у нее Болдуин - одно и тоже? Чувство вины пропало. Ее наполнило что-то бурное, требовавшее выхода - что-то, так долго подавляемое до этого. И одно единственное движение Бриана заставило ее молодое, измученное тело выплеснуть все то сдерживаемое чувство брезгливости: Ревекка стремительным движением прижалась к груди Буагильбера, слегка приподнявшегося над ней, словно хотела запечатлеть эту грань между омерзением и желанием. Ее руки были сцеплены за его спиной, она дышала в такт с ним, она вдыхала аромат его волос, желая запомнить этот запах. Холод ушел. На улице началась метель. Где-то вдалеке завывал ветер, снося соломенные крыши хибар и ломая деревья в лесу. Где-то выли волки. Стражники во дворе проклинали проклятую зиму и время от времени прикладывались к бутылке. Небо заволокло тучами, и лишь пламя догорающей свечи освещало супружеское ложе рода Буагильберов. Эта ночь не была полна влечения или страсти. Ее скрасили стыд, вина, чувство угнетенности и страха. Но она была желанна.