Ради чего мы живем

Зрители начали осыпать насмешками еврея, а принца наградили такими одобрительными возгласами, как будто он совершил честный и благородный поступок.       Англия встретила Ревекку дождем и промозглым ветром. Он упорно дул ей в лицо — словно пытался заставить повернуть назад.       Но повернуть обратно было последним, чего хотела девушка.       Айвенго большую часть обратного пути молчал. Он сам уже сомневался в правильности своего поступка. Ревекка встретила его тем утром уже в дорожной одежде, готовая к долгому путешествию. Ее печальные глаза с тоской оглядели в последний раз внушительный холл Рогневилля, после чего она сутуло развернулась в сторону выхода, следуя за рыцарем. Конюх приготовил для нее лошадь — не андалузскую красавицу, но сильное выносливое животное, мирное и привычное к долгой езде.       Бриан не провожал их. Как сказали Айвенго, хозяин замка отбыл еще до того, как гости поднялись. Собрал своих людей и отбыл на юг. Куда, зачем? Никто не знал ничего. Айвенго испытывал нечто, подобное разочарованию. Он надеялся, что они с Буагильбером еще найдут время для разрешения своих разногласия, но храмовник не пожелал.       Ревекка же, точно привидение, понуро следовала за ним. Ее прекрасное лицо исказила маска печали. Она ехала, опустив голову и точно разговаривала сама с собой. Айвенго мог лишь гадать: молиться она или проклинает судьбу?       Куда более снисходительным к еврейской красавице был Гурт — к собственному удивлению. Горе Ревекки тронуло его неискушенную душу. Он не понимал до конца, что именно ее гложет. Его хозяин предполагал, что это чувство вины перед отцом, с которым ей придется увидеться, но сам сакс чувствовал, что это не совсем верно. Айвенго — благородный человек, но ему не приходилось делать по-настоящему тяжелый выбор. Он твердо следовал своим убеждениям, боготворил свою жену и оставался верным рыцарем своего короля. Ничто в его мире не могло поколебать уверенность Уилфреда в его правоте. И Гурт эту правоту разделял, ни минуты не сомневаясь в правильности мыслей господина. Но в Ревекке было что-то, что не давало грубому саксу осуждать ее. Он помнил прекрасную колдунью, что одарила его золотом — та светилась уверенностью и…могуществом. И не знай Гурт, что эта Ревекка — та самая еврейка, он бы никогда не признал в ней дочери Исаака. Он видел в ней это и вчера — надломленность, совсем как у хрупких веток сирени. Айвенго оценивал ее с точки зрения общественных норм, но Гурт — с точки зрения человеческой души, и никакой блистательности не обмануть его. Разве блудницы такие? Или он, грубый и невежественный дикарь, ошибается?       — Мой отец сейчас в Лондоне? — однажды спросила она у Гурта во время одной из остановок.       — Господин так сказал, — бросил сакс, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Но как я понял, отправимся мы все-таки в Йорк. Как только старый еврей узнал, что господин соизволил ехать за вами, он вернулся обратно.       — Ты не видел его с тех пор, как… как пал Торкилстон?       Гурт сплюнул.       — Да разве избавишься от собаки-еврея так быстро! Еще ошивался у нашего порога, когда франкский чудак принес вести господину о… -Гурт запнулся. — О вас.       — Как он? Он здоров?       Гурт почесал затылок.       — Откуда мне знать? Ну ходил и жаловался. Что с ним будет-то?       Ревекка тяжело вздохнула и больше ни о чем не расспрашивала.       Айвенго обещал довезти ее до Йорка, где отец и будет ждать ее. Он относился к ней несколько неприязненно. Иноверка, а теперь еще и любовница храмовника — неужто это та, что заставляла его раз за разом вспоминать ее черные очи и каяться в том священнику, прося даровать ему прощение за такой грех перед женой и Богом? Отныне ее присутствие для рыцаря было неприятно, хотя в глубине своей души он пожалуй и сам боялся признаться: он завидовал Буагильберу.       Их путешествие через Ла-Манш прошло быстро и без происшествий. Девушка с грустной улыбкой вспоминала свою переправу через водную гладь с Гуго и Аметом. Тогда она была напугана и слаба после всего произошедшего. Ей и в голову не могло прийти, чем ее путешествие завершится. И вот она едет домой. Но дом ли это теперь для нее?       И снова дорога. Айвенго торопился, а потому отдыхали они лишь по несколько часов, после чего вновь седлали лошадей. В те минуты Ревекка была благодарна храмовнику — прежде ей и в голову не могло прийти, что она способна так много времени проводить в седле. Айвенго удивился ее умению и выносливости, она видела это в его глазах, но теперь его восхищение не трогало ее. Как не тронул и его приезд за ней. Девушка понимала, что рыцарь многое сделал для нее: сначала прибыв на ристалище в Темплстоу, а потом явившись за ней в Рогневилль. Но какое это имеет теперь значение?       — Вы многое сделали для меня, — однажды сказала Ревекка, подъехав ближе к Айвенго. — Я знаю о том, что вы, раненый, прибыли в прецепторию, чтобы защитить мое доброе имя.       — Я лишь хотел вернуть вам долг, — отрезал рыцарь. — Вы вылечили меня, да и ваш отец в свое время проявил ко мне непривычную для еврея доброту.       Ревекка поморщилась, но решила не обращать внимание на колкость.       — Мы едем в Йорк?       — Да, ваш отец будет тоже там. Я же отправлюсь сначала домой, потом в Лондон.       Девушка поджала губы.       — Я хочу, чтобы вы знали… Я благодарна вам от всей души, — тихо проговорила она. — Чтобы вы не думали обо мне.       Айвенго кивнул головой.       — Я не считаю, что имею право осуждать вас, хотя хочу этого. Вы лишь слабая и беззащитная девушка. И неспособны противостоять сильному мужчине.       Ревекка сдержала ропот. Айвенго не знает ее истории, не знает всего того, через что ей пришлось пройти. Он считает ее глупой наивной девой, что поддалась соблазну Буагильбера. И меньше всего Ревекке хочется разубеждать кого-либо. Это не имеет никакого значения, так не все ли равно?       После Руана Йорк мало впечатлил девушку. Многочисленные деревянные постройки уж точно не могли соперничать с каменным оплотом Нормандии. Река, грязная, пахнущая протухшей рыбой, заставляла Ревекку все время морщиться, а уличная грязь вперемешку с нечистотами уж точно никак не ассоциировалась со дворцами знати неподалеку.       Слуги Айвенго прибыли в город чуть раньше и уже ожидали их. Рыцарь приблизился к девушке.       — Бранд, один из моих людей, проводит тебя, Ревекка, к отцу.       Девушка поджала губы. Ей следовало что-то сказать Уилфреду, но нужных слов она не находила. Да и нужны ли они рыцарю?       — Меня ждет король, — проговорил Айвенго, наблюдая за печальным лицом девушки. — Передай Исааку от меня приветствие и скажи, что я не забуду свое знакомство с ним.       — Это очень благородно со стороны назареянина, — тихо ответила девушка, сама не зная, искренне она это говорит либо с обидой.       Уилфред поклонился, после чего развернул коня и в сопровождение Гурта оставил Ревекку наедине со слугой, который неодобрительно посмотрев на девушку, взял ее лошадь под уздцы и повел в сторону жилых кварталов.       Евреи, не желавшие жить вперемешку с христианами, добились для себя неформальной, но признанной всеми привилегии жить в собственных кварталах. Поначалу небольшие, со временем они расширялись, когда богатые выходцы иудейского народа выкупали новые земли и помещения. Здесь люди могли свободно придерживаться своих обрядов и законов — английские судья пока не влезали в их жизнь, предоставляя еврейской общине самостоятельно существовать. Слуга накинул капюшон, не желая потом быть узнанным, словно ступая здесь он становится грязным.       По иронии, эти улочки были самыми чистыми и ухоженными. Деревянные двухэтажные домики, свежевыкрашенные, с небольшими садовыми участками, они пробудили в Ревекке добрые воспоминания. Наконец человек подвел ее к темному зданию, помог спешиться, после чего сам вспрыгнул на лошадь.       — Хозяин сказал, что здесь я могу вас оставить, — бросил он, разворачиваясь.       Ревекка кивнула, благодаря того за помощь, после чего поднялась по узким ступеням, не решаясь постучаться. Она подняла кулачок, тяжело вздохнула, и несильно ударила. Было тихо, и девушка постучала снова. За окном мелькнул огонек свечки, и Ревекка сделала шаг назад.       — Кто там?       В горле у Ревекки пересохло.       — Рейбен, это ты? — хрипло спросила она. — Отвори же дверь и узнаешь, кто сей поздний гость.       Она услышала за дверью быстрый шорох. Раздался звук отодвигаемой задвижки и сквозь щель высунулась голова слуги.       — Госпожа Ревекка?! — округлились его глаза. Рейбен немедленно распахнул дверь, отпрыгивая в сторону и давая дорогу хозяйке. Девушка медленно переступила порог, после чего слуга запер дверь, беспрестанно кланяясь.       — О всемилостивый Бог народа Израилева! Какой подарок он для нашего доброго господина ниспослал!       Ревекка приложила палец к губам.       — Мой отец здоров?       — Стоит ему увидеть вас — и все печали покинут его!       Рейбен провел рукой, приглашая Ревекку пройти дальше в дом. Она чуть помедлила. После жизни в замке с Буагильбером тихий уют небольшого дома казался ей странным. Она провела рукой вдоль стены, чувствуя шероховатость ее поверхности. В нос ей ударил аромат груши. Сейчас она самой себе казалась чужой, будто это место ей быть домом перестало. Что-то тут неправильно теперь.       — Что случилось, Рейбен? Кто там? — послышался гнусавый голос Исаака.       Ревекка протянула руки вперед, увидев его щуплое тело на пороге внутренних покоев. Исаак щурился: ее лица в полумраке он поначалу не разглядел. Но постепенно выражение лица его с подозрительного сменялось на удивленное. Губы его зашептали молитвы, сам он пошатнулся и облокотился о косяк двери.       — Ревекка! — только и смог выговорить он.       Девушка не решалась подойти к нему. Только стояла и тянулась к отцу. Он же, поначалу слишком ошарашенный, все никак не мог прийти в себя. наконец он сделал неровный шаг вперед, потом второй. Приблизившись к дочери, Исаак схватил ее за плечи, оглядывая безумным взором.       — Ревекка, доченька… Ты ли это? Или злые духи решили подшутить над несчастным Исааком?       — Отец…       — Я и надеяться не смел, хоть и ждал…       Еврей задрожал всем телом. Он уткнулся дочери в плечо и беззвучно зарыдал. Ревекка нежно обняла его. Он показался ей совсем истощенным: худой, щуплый, едва держащийся на ногах. Не он, а она здесь утешительница. Ревекка зажмурилась. Острая боль пронзила ее. Отец, несчастный, так нуждался в ней, пока она наслаждалась греховной связью с храмовником!       — Доченька, но как? Откуда ты? Ты здорова? Тебя не обидели? — затараторил Исаак, чуть отстраняясь и всматриваясь в девушку. — Дитя мое! — повторил, обхватывая ее лицо ладонями.       — Меня привез Уилфред Айвенго, — кротко ответила Ревекка.       — О чудный юноша! О славный юноша! Да пребудет с ним удача во всех его начинаниях! — тихо проговорил отец. Он схватил Ревекку за руки, уводя внутрь. — Ты замерзла? Ты голодна? Эй! Сара! Акива! Немедленно приготовьте покои для госпожи! Пусть разожгут очаги, пусть принесут лучшие явства!       Он склонил голову, целуя руки девушки.       — О моя Ревекка! О светочь народа Израилева!       — Отец, — тихо проговорила Ревекка. — Вы больны?       — Я? — Исаак нахмурился. — Одного взгляда на тебя достаточно, чтобы все нечестивые духи ушли, все болезни покинули мое бренное тело! Чего ты хочешь сейчас, Ревекка? Чего желает твоя душа?       Девушка поджала губы.       — Отец, я… Многое изменилось…       На лице Исаака проступила печаль, но он тут же помотал головой, отгоняя ее.       — Не время, Ревекка! Сейчас не время для этого! Помнишь, мы думали о том, чтобы уехать? В Испанию? А хочешь еще куда-нибудь? Можем отправиться на Север.       — Нет. Я…       — Ни слова, дочь моя! Сегодня у меня счастливейший день! Завтра мы поговорим, все завтра!       Плечи Ревекки поникли. Она опустилась на ковер перд отцом, уткнувшись лицом в его колени и тихо заплакала, пока Исаак ласково гладил ее по голове.

***

      — Нет, Ревекка! Даже не думай об этом! — вскричал Исаак. — Ты только вернулась домой, и я не желаю, чтобы ты подвергла себя подобному унижению!       — Но раввин Мельхиседек в любом случае вынудит меня объясниться. Я провела долгое время под… присмотром некоего мужчины.       — Мы покинем это место, родная. Уедем — и все! Община не узнает о том, что случилось!       — Отец! Вы сами знаете, что подобное невозможно. Вести дойдут до всех мест, куда бы мы не отправились! Я знаю, что Мельхиседек — человек мудрый и благородный. Он с пониманием отнесется к моему положению.       — Но они наложат на тебя наказание!       — И будут правы! — возразила Ревекка. Она прижала руки отца к груди. — Я не боюсь отец! Не боюсь совсем! И вы не бойтесь! После суда вам не придется краснеть за меня — я приму кару за то, что случилось, и вы сможете вновь гордо держать голову.       — Кару за что, Ревекка? За то, что ты стала пленницей этого страшного человека?       — Кару за то, что этот человек пробудил во мне, — тихо ответила девушка. Исаак отвел глаза. Он тяжело вздохнул.       — Я поговорю с раввином, — смирился он. — Поговорю и расскажу как все было. Быть может, что твое присутствие там и не понадобиться.       Все-таки понадобилось. Мельхиседек, старый, среброволосый, низкий и с длинной густой бородой, обладал острыми чертами лица. Его хитрые, с прищуром глаза словно глядели тебе в душу. Ревекка стояла перед ним прямая и гордая. Рядом с Мельхиседеком сидели еще трое старейшин — важнейшие члены общины. Опрятный дом раввина, с его строгостью и скромностью понравился Ревекке. Старейшины приняли решение выслушать ее не в синагоге, а у Мельхиседека. Старые, умудренные годами и опытом, они тихо перешептывались между собой. Благоразумие и скромность Ревекки были известны, а потому им не хотелось верить сплетням о ней.       — В общине говорят, что вот уже как семь месяцев прошло с тех пор, как Ревекка, дочь Исаака, находилась в свите некого знатного нормандского рыцаря-храмовника, — сказал один из старцев. — Не хотелось бы мне говорить подобное тебе, прекрасная Ревекка, — но подобные вещи оскорбительны для дочерей нашего племени.       Ревекка склонила голову.       — Мы знаем, что тебя похитили, — заметил другой. — Что жестокие глупцы обвиняли ученицу мудрой Мириам в ведовстве, но что один из их братии силой увез тебя.       Девушка не смела сказать ни слова.       Мельхиседек протянул вперед руку.       — Подойди ближе, дитя! Я хочу посмотреть на твое лицо!       Ревекка сделала шаг вперед. Она подняла голову, подставляя личико солнечным лучам, что падали из окна. Раввин с восхищением оглядел ее прекрасные черты.       — Воистину ты краса нашего народа! — прошептал он. — Мало какая из дев сравнится с тобой, но оттого и злые языки непрестанно будут преследовать тебя. Говорят, что ты жила с этим нечестивцем как его незаконная жена.       Ревекка вздохнула. Страха она не испытывала. Только стыд за свою судьбу перед выдающимися знатоками и учеными мучил ее. Она не смела оглянуться на отца, что сидел чуть в стороне и с напряжением следил за ней.       — Я действительно жила с ним, — тихо подтвердила девушка.       Мельхиседек кивнул.       — Я рад, что ты не отпираешься и что не лжешь. Но община не примет тебя… опозоренную. Ни один из наших мужей не захочет взять тебя в жены.       — Я не боюсь.       — Сейчас ты молода и сильна. Но в старости ты будешь нуждаться в семье и в поддержке.       Ревекка опустила голову. Мельхиседек вздохнул. Он чуть придвинулся вперед.       — Скажи, он принудил тебя? Ты пережила насилие? Женщина физически слабее мужчины, и наказать тебя за то, что предотвратить не в твоих силах, мы не властны. Твое имя будет очищено и оправдано.       Остальные мужчины переглянулись между собой, потом согласно закивали.       Девушка поджала губы, секунду раздумывая над их словами.       — Я стала его любовницей по своей воле, — сурово сказала она.       Ее голос точно разрезал тишину, ибо раздалось приглушенное ворчание. Мельхиседек нахмурился.       — По своей воле?       Ревекка оглянулась на отца, который спрятал лицо в ладонях.       — Я многое пережила. Я не желаю испытывать ученых мужей своими жалобами и стенаниями. Буагильбер принес мне немало боли, но в том, что я переступила грань дозволенного, его вина была косвенна.       — Что скажешь на это, мудрый Йоэль? — обратился Мельхиседек к сидящему рядом тощему чернобородому мужчине. Тот, опустив глаза, смотрел на свои руки.       — Девушка безумна, раз смеет такое говорить, — сурово ответил он.       — Она многое пережила, мудрейшие! — поднялся Исаак. — Разве можно судить ее? Этот негодяй затуманил ее разум, она сама не ведает, что говорит!       — Сядь, Исаак! — приказал Йоэль. — Твоя дочь — взрослая женщина. Она сама может отвечать за свои поступки.       — Но…       — Довольно, иначе тебе придется уйти!       Исаак несколько секунд топтался на месте, а потом тяжело опустился на стул, с беспокойством смотря на дочь. Та стояла, выпрямившись, гордый профиль ее освещало солнце.       — Не знаю, что сказать тебе, прекрасная Ревекка, — вздохнул Мельхиседек. — Мы наказываем женщин за недопустимое поведение. И наказание будет ждать и тебя. Ты знаешь, что могут с тобой сделать?       Ревекка кивнула.       — Конечно, знаешь, — продолжил раввин. — Тебя изгонят из общины. И твой отец либо откажется от тебя, либо отправится в игнание вместе с тобой.       — Я никогда подобного у него не потребую! — возразила Ревекка.       — Но без помощи своих ты погибнешь. Люди ненавидят нас. А если у тебя не будет защиты — что ты будешь делать?       Девушка взглянула в строгие глаза Мельхиседека. Но понять, чего он хочет от нее, она не могла. Как не могла сейчас сказать, что жизнь с Брианом была для нее наказанием. Да, была, но не таким, как думают эти люди. Не может она сказать, что Бриан надругался над ней — он любил ее. Так как умел. Ей было больно от его страсти, но она же давала ей почувствовать себя живой. Нет, не может она забыть все, что было между ними.       Йоэль поднялся, приблизившись к девушке.       — Я помню тебя совсем крохой, Ревекка. Я часто брал тебя на руки и играл с тобой. Мне жаль твоей молодости, жаль твоей загубленной жизни. Будь этот нечестивец хотя бы простым человеком — позор бы можно было скрыть. Но он храмовник! Командор! Каждый в общине знает, что он держал тебя в христианской прецептории! Что тебя обвинили в том, будто ты околдовала его!       — Это ложь! — вспыхнули огнем глаза девушки.       — Об этом знаем мы. Но что станет с нашей репутацией, если мы закроем глаза на эту историю?       Ревекка выпрямилась.       — Я приму любое наказание, — гордо ответила она. — Но знайте, что больше меня самой, меня никто не накажет. Моя кара — моя совесть, что гложет меня ежечасно!       Йоэль с сожалением кивнул. Старейшины были мрачны. Им было неприятно от того, что они вынуждены делать. Мельхиседек поднялся, намереваясь огласить свой наказ, когда с улицы раздались дикие крики.       — Что там? — нахмурился один из старейшин, поднимаясь и направляясь к окну. Но тут же с ужасом, написанном на лице отшатнулся.       — О, Господь народа нашего! Защити нас! — прошептал он, отшатываясь.       Мельхиседек и остальные подскочили.       — Что такое?       Крики становились все сильнее. Сначала никто из присутствующих в комнате не мог разобрать их, но постепенно становилось все яснее, что по большей части это мольбы о помощи. Исаак подскочил к Ревекке, схватил ее за руку, притягивая к себе. Девушка, испуганная, прижалась к отцу. В комнату ворвался слуга. Глаза его горели диким огнем. Он нашел взглядом Мельхиседека и протянул к нему руки.       — Беда, господин! Влекомые лютой ненавистью и завистью христиане ворвались в квартал!       — Что?! — Раввин скрестил руки на груди. — Как они посмели? Сам король позволил нам жить здесь!       — Люди кричат, что Король Ричард велел громить еврейские кварталы, велел изымать долговые расписки, велел истреблять несчастный народ!       Старейшины переглянулись.       — Но это невозможно!       — Немыслимо!       — Наши жены! Дети!       Мельхиседек покачал головой. Он быстрым движением отстранил слугу, направляясь к выходу. Остальные несколько стушевались, но Йоэль, передернув плечами, последовал за раввином. Наконец в комнате не осталось никого кроме Исаака с Ревеккой, которые прильнули к окну, наблюдая за происходящим.       В квартале царил хаос. Часть людей испуганно выбегали из домов, собрав пожитки, и закладывали повозки, намереваясь бежать. Часть напротив, запиралась внутри, наивно полагая, что крепкие двери с ставнями спасут их от разгневанной толпы. Мельхиседек направлялся в сторону площади, откуда и раздавались крики — должно быть туда уже добрались йоркцы. Видимо раввин желал договориться с ними миром, надеясь отвратить беду от родных стен, но потоки людей оттуда были все больше. Ревекка видела, как женщины, с непокрытой головой, растрепанные, бежали со всех ног, позабыв и о богатстве, и о достоинстве.       Исаак дожидаться их возвращения не стал. Схватил Ревекку под руку и волоком потащил на улицу в сторону их дома. Рейбен впустил их, сказав только, что за те пару дней, что они провели в доме раввина, их искал какой-то назареянин. Исаак кивнул, но значения словам слуги не придал.       — Что происходит, отец? — Ревекка испуганно вцепилась в его руку.       — Отец наш Иаков не оставит нас, дитя, — неустанно бормотал Исаак, быстрыми движениями закидывая мешочки с монетами в большой вещевой мешок. — Быстрее, Ревекка, возьми с собой что-нибудь из одежды.       Девушка кинулась наверх, трясущимися руками укладывая белья. Ткань мялась, но Ревекка внимания на это не обращала. Отец внизу позвал ее, и она, оставив половину того, что хотела взять с собой, прямо на полу, бросилась вниз.       Рейбен держал в руках фонарь и большую котомку, Исаак торопливо натягивал плащ с капюшоном. Сама Ревекка также спрятала лицо. Втроем они выскользнули из дома, прячась в тени. Где-то на западе города полыхали пожары. Исаак и Рейбен бормотали молитвы, но сама Ревекка была не в состоянии. Страх липкими щупальцами скользнул под одежду, заставляя ее дрожать от холода. Куда они бегут? Где смогут найти пристанище?       Нигде. Нет им приюта в этом мире. Люди бежали, она видела это. Кто-то пытался даже запрягать лошадей, слуги укладывали повозки, но Ревека знала, что это не поможет. О, она помнит как сейчас, как тогда, давно, в Византии, точно также горел квартал, точно также бежали люди.       А потом были процессы, суды…. Костры.       И смерть Мириам.       За что они так страдают?       Вдалеке слышались крики. Один из мужчин, что упрямо закладывал мешки в повозку, услышав истошный вопль, задрожал так, что поклажа выпала из рук. Шов порвался, и из мешка посыпалось зерно. Зерно! Зачем?       Исаак все уводил дочь. Они двигались в сторону реки, где еврей надеялся найти лодку.       Вон вдалеке и стены города. Всего лишь добраться до ворот…       — Назад! Назад! — закричали им.       Королевская стража, верхом, пиками отгоняла людей от ворот. Ревекка зажала рот, сдерживая крик ужаса: на стене висели трупы.       Толпа улюлюкала, закидывая их гнилыми продуктами. Исаак что-то проговорил. Ревекка скользнула взглядом чуть дальше. Один из стражей схватил человека из толпы, скидывая с него плащ, под которым обнаружил платье с желтым знаком. Люди закричали. Кто-то тут же кинул веревку, и бедолагу подвесили за ноги головой вниз, пока толпа под ними всячески надругалась над ним.       Люди застыли между воротами и кварталам, откуда все явственнее слышались крики.       И тут они почуяли едкий запах дыма.       Ревекка зашаталась. Огонь. Они подпалили город! Глупцы! Здания здесь деревянные, если огонь перекинется на городские постройки — не выживет никто.       — Бежим, Ревекка! Скорее!       Исаак ухватил дочь за руку, уводя ее прочь от обезумевшей толпы. Но крики несчастного все преследовали их.       Но южные ворота города были также закрыты. Стража никого не выпускала. Исаак, гневно распихивая толпу, бросился было к стражнику. Лицо того было красно, точно он перепил вина, оа у виска багровел длинный шрам. Неприятное лицо. Никогда его Ревекка не забудет.       — Выпусти нас!       — Иди прочь отсюда, старик! — отрезал ему солдат.       — Послушай, ну что ты потеряешь? А я заплачу тебе…       — Заплатишь? От чего же ты бежишь, а?       — Да когда такое творится…       — А может ты еврей, а? Сбежать как крыса хочешь?       Стражник выхватил копье, намереваясь немного пощекотать старого Исаака, но вперед выбежал Рейбен, ударом вышибая у того копье.       Ревекка застыла от ужаса. Другой стражник, увидев подобное, выхватил меч.       — Ах ты нечестивое отродье! — И опустил клинок на голову слуги. Рейбен упал тут же.       Исаак, повинуясь инстинкту, тут же нырнул в толпу. Его трясло.       — Господь наш накажет этих псов, — всхлипнул он, все оглядываясь на тело Рейбена. Со всех сторон слышались причитания. В толпе ничего не было видно, но нижняя часть стены вся окрасилась в кроваво-красный цвет, и думать о том, кто еще стал жертвой ей не хотелось.       Рейбена она знала с детства. И даже сейчас, увидев, что мертвее чем он быть нельзя, ей по-прежнему не верилось, что больше его суровой улыбки она не увидит.       — Быстрее, Ревекка! Сейчас они все ринутся сюда — и нам не поздоровится!       Исаак ухватил дочь за руку. Вдвоем они заметались в людском лабиринте. Запах дыма был все сильнее. Точно ужас, он постепенно наступал им на пятки.       Больше всего в жизни Ревекка боялась огня. Он жестокий, беспринципный, бескомпромиссный. И он пожирает все, что видит.       И сейчас он пожирает ее народ.       — Ловите из всех! Ловите этих нечестивых ростовщиков! Вспарывайте им брюхо! Вешайте на стропилах!       — Красоток давай сюда! Давай всех! — Где-то раздались девичьи крики. — Ууу… Какая! Да не кусайся ты…       — Именем короля Ричарда! Все вы обязаны немедленно вернуться в свои дома!       — Именем короля Ричарда! Все ваше имущество забирает королевская казна!       — Именем короля Ричарда! Вы обязаны отдать все на нужды войска крестоносцев! Святой поход близок!       Это ли произошло тогда? В Руане? Ревекка даже заплакать не могла.       — Стой, отец! Это… Я его знаю! Бранд!       — Что ты делаешь, дочь! Он нас выдаст!       Ревекка обняла отца.       — У нас нет выхода отсюда, ты же знаешь! Этот человек — один из слуг Айвенго. Возможно, что он нам поможет.       — Этот добрый юноша… Но разве ты не поняла? Это приказ самого короля! Нас обирают как липку ради нового крестового похода! А добрый юноша его верный рыцарь…       Но Ревекка уже бросилась к Бранду, что будто сам выискивал кого-то в толпе.       — Госпожа! — выдохнул он, когда она схватила его за руку. — Мы с Гуртом с ног сбились. Ищем вас уже два дня.       — С Гуртом?       — Господин Айвенго послал нас сюда еще до того, как начался погром. Но я не нашел вас в вашем доме.       — Мы не скрывали своего присутствия! Просто нам пришлось… Пришлось несколько дней провести в доме раввина…       Бранд презрительно сморщился.       — Еще не хватало, чтобы я рыскал по вашему кварталу!       Ревекка прикусила губу.       — Вы поможете нам?       — Вам и вашему отцу.       — А остальные?       Бранд поглядел на нее как на сумасшедшую.       — Считайте великим благом, что позаботятся хотя бы о вас.       Исаак больно ухватил готовящуюся возразить Ревекку за локоть.       — Вы нас укроете?       Бранд увел их на восточную окраину города, где с Гуртом они снимали дом. Там Исаак с Ревеккой могли переждать бурю, что несколько недель бушевала не только в Йорке.       Предприимчивость и скупость ростовщиков всегда вызывала зависть. Но желание Ричарда пополнить собственную, разоренную после всех его неудачных решений, казну послужило народным массам причиной для того, чтобы выразить свою враждебность по отношению к иудеям. Король выпустил указ, запрещающий им показываться на праздновании в честь его именин; но некоторые из них решили преподнести ему дорогие подарки от их нации, предполагая, что этим смогут добиться его расположения, которое очень пошатнулось после того, кА краскрылось, что некоторые из них снабжали деньгами его брата, принца Джона. Когда иудеи с приношениями появились перед ним во дворце, во время обеденного приёма, и Ричард узнал, о причине их аудиенции, они были выставлены с оскорблениями в присутствии свидетелей; иудеи стали испуганно разбегаться преследуемые людьми.       Вскоре распространился слух, что король издал приказы уничтожить всех иудеев.       В Лондоне люди, движимые жадностью и справедливым возмущением, врывались в иудейские дома, убивая их владельцев.       Тогда-то Айвенго, вспомнив своих друзей, отправил Гурта с помощником в Йорк, надеясь, что те успеют спрятать многострадальную Ревекку с ее отцом. Но точно стихийное бедствие, погром все разрастался.       Исаак сам не выходил из дома, не выпускал и дочь.       Их друг, Киржат Джайрам, подвергся гонениям в Лестере. Его дочерей обесчестили, а самому отрезали бороду и сожгли дом. Бен-Самуэль, сосед и товарищ Исаака, смог бежать из Йорка, но как потом слышал сплетни от слуг Исаак, судьба настигла его по дороге в Лондон.       Что сталось с Мелхиседеком и другими старейшинами, ни отец, ни дочь не знали. Испуганные, они не смели напрямую поинтересоваться о том, что происходит в городе. Лишь иногда видели, как мимо их дома везли тележки с мертвыми телами — их сбрасывали за городские стены.       Гурта они и не видели совсем. Еду им приносила старуха, от которой они и узнавали слухи. На вопрос о том, где господа-саксы, та пожимала плечами.       Ревекка не знала чем и заняться, кроме как молиться и молиться. Исаак изредка находил удовольствие в том, чтобы пересчитывать свои потери. Иногда с отцом они играли в шахматы, сделанные ими же самими из опилок.       Но чаще всего они просто сидели и ждали.       Это их и выдало, когда люди, переносившие трупы, заинтересовались домом на отшибе. Когда один из мужчин постучался, первой реакцией их было спрятаться, но человек колотил, не переставая, и Исаак, переодевшись в простую полотняную одежду, с молитвой пошел открывать дверь. Ревекка, прижавшись к стене, с трепетом слушала разговор — пустой, но очень опасный.       — И с кем живешь ты, старик?       Исаак, сглотнув и пытаясь избежать своей обычной манеры речи, замялся.       — Один.       — А я видел тут в окне с тобой девчонку. Хороша. Дочь?       Исаак замолчал.       — Говори же, старик.       — Где-то я твое лицо видел, — раздался еще один голос. Ревекка осторожно выглянула. Высокий, краснолиций, со шрамом на виске — стражник у южных ворот. Тот, чей товарищ убил Рейбена.       — Точно видел. Память на лица у меня отменная… Погоди-ка…       Ревекка вжалась в стену. Она подняла ладони — те дрожали.       — Да ты один из этих евреев! — раздался возглас стражника.       Товарищ его присвистнул.       — Да ладно! Не может быть! Сколько я тут уже служу — эти давно тут живут.       — Ну и служишь ты с тех пор, как крысы эти разбежались по всем углам. И да, точно, он не один был. С девкой черноволосой и слугой. Того мы зарубили, а этот ускользнул.       Исаак запротестовал.       — Да вы путаете меня!       — Да? А ну-ка тогда. Отец, молитву нам прочти!       Исаак замолчал.       — Поганые скоты! — начал было мужчина, но старик, не растерявшись, вытолкал замешкавшегося стражника на улицу, захлопывая дверь. Ревекка, выскочившая в коридор, бросилась запирать ставни.       Крики на улице усиливались. Должно быть зовут подмогу. Забаррикадировав вход, Исаак все качал головой.       — Выкурят они нас.       Сначала дверь пытались выбить. Потом стучали по крепким дубовым ставням.       И каждый удар выбивал дрожь у евреев. Сбившись, они с трепетом ждали своей участи. А что можно сделать? Бежать некуда, помощи ждать неоткуда.       Потом осталась лишь тишина.       — Они ушли? — неуверенно спросила Ревекка.       — Нет, дочь моя, — покачал головой Исаак, прижимая ее к себе. — Они упрямы. И сейчас жаждут нашей крови.       Но было по-прежнему тихо.       — Может быть их что-то спугнуло? Может быть Гурт вернулся?       И тут раздалось слабое потрескивание.       — Нет! — выдохнула девушка, подбирая юбки и готовая бежать сломя голову.       Дом подожгли.       Как легко.       Всего лишь поднести хворост к деревянной постройке. И убить две души. Две беспомощные, запуганные души, которые здесь никому навредить не могут.       Исаак бросился было открывать дверь, но ее подперли чем-то снаружи. Пробившись несколько минут, с Ревеккой они бросились к черному входу — но его заложили тоже.       Но тут занялась соломенная крыша. Ревекка пронзительно закричала.       Запахло дымом. Солома и деревянные ветки посыпались на пол. Балки загорелись. Яркое пламя лизало дерево — горело оно хорошо. Снег давно уже растаял, несколько дней стояла сухая погода. Наивно было радоваться редкому солнцу.       Их заперли, точно крыс в ловушке. Бросившись в заднюю часть дома, они обнаружили, что огонь там уже полыхает во всю — стены обложили хворостом по всему периметру, не давая им и возможности выбраться. Исаак, старый, больной человек, попытался прорваться сквозь пламя, но обжег лицо и с криком отпрыгнул назад. Ревекка смочила в воде платок, пытаясь облегчить боль.       Они заметались по дому, не зная где спрятаться. Как только загорелась крыша, огонь получил беспрепятственный доступ внутрь дома. Ревекка схватила толстый плащ и накрыла им голову, но он занялся, и девушка с криком бросила его, голыми руками пряча лицо от огненных искр. Исаак пытался пробить ставни. Наконец подпорка снаружи видимо упала, старик раскрыл окно, но снаружи на него полыхнуло пламенем. Исаак в испуге отскочил, плечом задевая подпору крыши. Тлеющее дерево не выдержало, доска разломилась, и сверху на несчастного старика посыпались балки, придавив его. Ревекка бросилась к нему, руками и ногами раскидывая досточки, пока не обнаружила отца, задавленного тяжелым бревном — даже огонь его не взял. Схватилась за него, пытаясь сдвинуть, но только сорвала ногти. Исаак что-то прохрипел.       — Батюшка! — Ревекка склонилась над его лицом. — Вы слышите меня? — Она провела рукой по его волосам, ощутив липкую влагу. Подняся пальцы к глазам, увидела, что это кровь. — Батюшка! Отец! Очнитесь!       Исаак с трудом разлепил глаза. Перед взором его все было красно-оранжевым. Было нестерпимо жарко, но тяжесть огромной балки на себе он не ощущал. наконец он поувствовал ласковый поцелуй дочери.       — Ревекка… - прохрипел он. — Уходи. Ты сможешь выбраться через окно.       Девушка рвала подол платья, пытаясь повязать разбитую голову отцу.       — Ну же, ну же! Отец, помоги мне! Нам нужно освободить тебя!       Исаак поднял руку, касаясь головы. Перед глазами все мутнело, он уже не различал цветов — даже лицо дочери терялось во мраке, что теперь захватил его глаза. Он терял силы.       — Это бесполезно.       — Нет! Сейчас, я…       Исаак беспомощно затряс рукой. наконец девушка прижалась к ней горячими губами.       — Я умираю, Ревекка. Довольно. Беги же, ну. Беги!       — Я не оставлю тебя! — всхлипнула Ревекка.       — Беги! Беги к тому человеку, которого оставила! Он не даст тебя в обиду! Мы тебя защитить не сможем...       Девушка подумала, что ослышалась. Нестерпимая жалось сдавила ей сердце. Пламя жгло ей пятки, но куда большую боль ей приносил вид страданий отца. О сколько времени она потеряла! Всю свою жизнь этот человек оберегал и любил ее так, как никто не сможет!       — Я не оставлю вас, отец, — тихо заплакала Ревекка. Но слезы тут же высыхали. Она закашлялась. Пламя полыхало вокруг, а дым резал глаза, но у пола дышать было легче. Она легла рядом с отцом, прижимая к губам его руку.       — Я тут, я рядом, не бойтесь!       Исаак уже не реагировал на ее слова. Девушка зажмурилась, пытаясь справиться с болью, что пронзила ее сердце.       Она закрыла глаза. Смерть — это избавление. С огня все началось тогда, в Темплстоу, когда ее грозились казнить. Так пусть огнем все и завершится. Буагильбер верил, что он сам творит свою судьбу, но видимо именно это было ей предначертано, об этом были ее сны.       И избежать этого ей все-таки не удалось.