Семь плюс один и еще один

Бурьян растет на плотной почве, разврат - на почве пресыщения. (М. Горький)

Жизнь была на редкость дерьмовой и мерзкой, та помойная яма, полная людских пороков и человеческой гнили, куда с головой несправедливая судьба окунула Марка Хоффмана, смердела и источала ароматы разложения. Обстоятельства сложились так, что не самый достойный человек, неустойчивый, необузданный, порочный, вынужден разбираться в дурных поступках других, еще более омерзительных отбросов человеческого сообщества. Никакая психика не выдержит того ужаса, что сваливается на полицейского, выполняющего свой долг в трущобах американского мегаполиса. Марк был подорван и уничтожен гибелью родной сестры, опознать которую его вызвали однажды утром после выматывающей ночной смены. Его разум помутился, перед глазами затанцевали цветные пятна от открывшегося перед глазами зрелища. Жизнь мгновенно утратила смысл, покатилось к чертям то хрупкое и неустойчивое чувство, что опрометчиво именуют совестью, моралью, честностью. Хоффман не оставил постылую работу, он добросовестно, но как-то равнодушно и отстраненно продолжал разбирать людские проблемы, выслушивал жалобы, без прежнего рвения он карал воришек, убийц, жуликов, лгунов, хотя сам для себя он уже давно умер, закостенев в привычной, ежедневной лжи. Раньше возмущение вызывала людская подлость, в душе что-то двигалось, жило и трепетало, содрогаясь от чужой боли. Теперь осталась только гулкая пустота. Однажды, вместо того чтобы после работы потащиться домой, пролистать пару книжонок и отдаться в объятия зыбкого неглубокого сна, Марк зашел в маленький грязный бар и напился до потери сознания. Очнулся перед мутным рассветом под облупленной стойкой и с бутылкой в руках, в голове гудел похоронный колокол. Поднялся, протер красные глаза, с наслаждением втянул полной грудью затхлый воздух, расправил плечи. Бармен молча подвинул тарелку с вяленым мясом и стакан виски, холодно улыбнувшись одними губами. Марк стал каждый вечер возвращаться в этот крошечный бар, куда каждый вечер как селедки в бочку набивались пьянчужки и воришки из всех окрестных помоек, притонов и темных вонючих углов, которые добропорядочные граждане минуют закрыв глаза и как можно скорее спеша оказаться под светом фонаря на чистой улице. Сперва на копа в форме косились недобро, ведь он имел право, он просто должен был арестовать как минимум половину местной публики. Но полицейский молча садился возле стойки, заказывал себе огромные порции выпивки и нажирался в хлам за пару часов, после чего так же спокойно уходил, шатаясь и иногда встречаясь крепким лбом с излишне низким косяком или задевая плечом притолоку. В пьяном угаре Марк был счастлив, он забывал о своих ежедневных упражнениях во вранье, о своей отстраненной жестокости и холодности, о мертвой, гниющей в гробу сестричке. Он жил только этими ночными часами, не спал, а пил или наслаждался новым напитком, смакуя каждый глоток из бутылки или красивого бокала. Днем ухватывал час-другой сна, быстро погружаясь в водоворот бешеного ритма жизни порочного и мертвого насквозь города, а ночью снова нырял в свое сладкое безумие с терпким привкусом, отбрасывая фальшивую маску равнодушия. Порции алкоголя все увеличивались, тело разрушалось под действием крепких настоек, отмирали клетки, застывали словно бы в плотном жире мысли, притупленные парами виски или джина. Так продолжалось бы целую вечность, если бы однажды Марк не узнал, что убийца его Анджелины, его маленькой любимой сестрички, вышел на свободу. В мгновенно протрезвевшей голове возник план по свершению мести. Хоффман напряженно соображал, сопоставляя известные ему факты, используя весь свой криминальный талант и всю свою дьявольскую хитрость. Ему удалось, Сет Бакстер умер страшной смертью, повизгивая от боли и страха под огромным маятником, а Марк захлебывался своим злобным торжеством, опять напиваясь в знакомом баре. Жизнь непостоянна, в ней есть только жалкая иллюзия какой-то стабильности, на самом деле только что сместились огромные пласты, что-то со скрипом сдвинулось, и время совершило новый виток. Существование Марка снова кардинально поменялось, он превратился в настоящего оборотня, попав в руки особо опасного маньяка, которого безуспешно и долго ловила полиция. Джон Крамер был искусным психологом, опытным и проницательным. Он без труда обнаружил золотоносную жилу в сущности Хоффмана и подчинил его себе путем банального шантажа. Марк изменился, он перестал пить, перекратил играть из себя равнодушного и несчастного, в его душе снова появилась ярость, остервенение, злость, обида, все то, что так давно, казалось, он забыл. Теперь Хоффман вел собственную игру, наслаждаясь уже не ежедневными пьянками, а тем, что насыщало получше алкоголя - людскими страданиями, которые так давно, словно в прошлой жизни, заставляли его сожалеть и сочувствовать чужим судьбам. Он сам создавал новые правила, постепенно теряя над собой контроль Крамера, и, наконец, ловко подстроил его гибель и гибель ненавистной соперницы-Аманды, точно рассчитав все возможные варианты. Теперь он сам стал разыскиваемым убийцей, его искала и полиция, и ФБР, от чьих агентов он так быстро избавился, смеясь им лицо. Его терзал неутолимый голод и жажда, которую можно было залить лошадиной дозой виски и криками очередной жертвы. Время летит быстро, события меняются со скоростью двадцати четырех кадров в секунду, и за расцветом и взлетом всегда следует неизбежное падение. Марк совершил роковую ошибку, он снова поддался зову мести и совершил, как ему казалось, правосудие над вдовой Джона Крамера, чем загнал сам себя в смертельную ловушку. Теперь он сам на цепи, в холодной и темной комнате, где нет воды, нет пищи и нечем утолить жестокий, охотно истязающий тело голод. Самая страшная смерть уготована тому, кто совсем не ждал подобного и был готов к чему угодно, но только не к смерти от истощения в полной темноте и среди разложившихся трупов. Ожидание всегда страшнее самой смерти, но пока судьба Марка остается на втором плане, никто не знает, даже он сам, возможно ли выбраться из этой душной тесной мышеловки с цепью на щиколотке и сверкая глазами. Есть шанс, но пока нет сил его использовать, остается только тепеливо ждать, глядя в темноту и страстно желая впиться зубами в горло обидчика. О да, тому, кто посадил его на цепь, придется очень и очень худо, Марк не оставит ему ни единого шанса, он разорвет его голыми руками, насыщая свой голод горячей кровью и оторванными от костей кусками свежей человеческой плоти. Лоуренс будет жив, пока грязные и худые пальцы не вырвут у него из груди еще бьющееся сердце, и пока сгораюший в пламене своего порока убийца не отведает его, наслаждаясь вкусом и запахом, окончательно теряя остатки рассудка.