Once upon a time...

Я вчера пытался все выложить...НО ФИКБУК! Кай долго смотрит на спящего Кенсу, очень долго. Ждет момента, того самого, что позволит ему завладеть малышом полностью, без какого-либо остатка. Лунный свет слишком красиво обрамляет круглые щечки мальчишки, добавляя некоторой сказочности. Дышит он едва слышно, осторожно, будто боится разбудить этим своего старшего брата в соседней комнате. Сердце Джонина пропускает пару ударов, как только Кенсу поворачивается личиком к нему и, укрываясь одеялом и неосознанно кутая в него и соседа по кровати. Танцор аккуратно притрагивается к прохладной коже спящего… Его почти прошибает током, ибо мальчик прижимается к нему под одеялом, укладывая свою тонкую ручку к нему на талию и слегка притягивает к себе. И кажется, что настенные часы замедляют свой ход, перестают двигаться стрелки, показывая время, которое может не соответствовать реальности. И голова идет кругом, парень просто поддается первому животному позыву, добиться всего и сразу. Малыш вырывается из потока сновидений, почувствовав давление на свой живот. Ощущения крайне странные , если быть откровенными, то необычные для мальчишки из небольшого городка. Горячее дыхание обжигает, и кто-то настойчиво начинает сминать в жестком поцелуе пухлые губы Кенсу, слегка приоткрытые во сне. Чужие руки нагло забираются под пижамную рубашку, задирая ткань наверх, чтобы оголить больше идеального кожного покрова. Когда Кенсу предпринимает попытки освободиться, то получает укус в шею и ремень на запястьях, которым его привязывают к спинке кровати. На его бедрах властно восседает Кай с самой сексуальной ухмылкой, показывающей полную победу над слабым мальчишкой. Он устраивается удобнее, укладываясь полностью поверх худенького Кенсу, с силой разводит его колени в стороны, не отводя взгляда ни на секунду. - Как же я тебя хочу, Кенсу-я…- голос звучит хрипловато, вызывающе и пошло, отчего малыш нервно дергается, ибо он не ожидал подобного от друга. - К-кай, что ты делаешь..? Прекрати…пожалуйста, прекрати… - Нет, я знаю, ты тоже хочешь. Просто, ты слишком застенчивый. Не сопротивляйся и тебе понравится… Слезы возникают в глазах внезапно, недолго щиплет, а затем крупные капли сползают вниз по щекам Кенсу, который остервенело шевелит руками, чтобы поскорее выпутаться и попросить Кая уйти. Ремень впивается в эпителий, оставляя красные полосы и первые синяки, знаменующие старт неприятностей. Растущий страх настолько силен, что малыш неразборчиво бормочет просьбы, пока танцор вылизывает его соски, желая добиться полноценного внимания. Тело горит от прикосновений, но огонь весьма сомнительный, ибо возбуждаться Кенсу не намерен, и все ласки Кая терпят поражение. Смуглый парень сипло рыкает, раздвигая ноги мальчишки шире и опуская между них свою ладонь. И реакции не наблюдается: Кенсу сосредоточенно старается развязаться, за что получает шлепок по щеке. Личико уже полностью мокрое от слез, беспорядочно катящихся из напуганных глазок, припухшие губы смотрятся вызывающе, и Кай снова целует парнишку, проникая языком глубоко в чужой рот. Тут локтем Кенсу попадает по виску танцора, вовсе не специально, однако ощутимо больно, и тот разозлившись, по его мнению игра затягивалась, сильно, до крови, прокусывает нижнюю губу малыша. Парнишка ошалело замирает, сглатывая солоноватую жидкость с металлическим привкусом, возникшую во рту. Не сопротивляется, даже не шевелится, лишь не моргая глядит в потолок, мечтая, чтобы все кончилось безболезненно. Ладонь Кая продолжает поглаживать промежность, пусть и почти приятно, но не достаточно для возникновения желания. Последнее, что устало выдыхает Кенсу становится именем старшего брата, который как по мановению волшебной палочки в туже секунду открывает глаза. Джунмён садится на кровати, потирая теплую, со следами ткани, щеку. Шевеление в соседней комнате бесят и одновременно настораживают старшего, учитывая, что он позволил незнакомцу остаться на ночь с приемышем. Имени парня о так и не спросил. Вскоре шум превращается в грохот , смешанный со скулежом и мольбами. Джунмёна передергивает, неприятно слышать, как приемыш занимается сексом с первым встречным-поперечным у него дома, на его кровати, пусть и стоящей за стеной. В мозгу скачут картинки с жуткими изображениями с участием мальчика и того смуглого парня в вызывающих позах, полностью обнаженными, с выражениями полной удовлетворенности на лицах. Мерзко, отвратительно, чудовищно. Терпению приходит конец, стоит Сухо уловить еле слышный стон, который становится тихим хихиканьем. Парень встает, распахивает дверь в коридор, придумывая обличительную речь и оправданное возвращение приемыша восвояси, как замирает, так и не пройдя пары шагов. Отсюда, стоя прямо за закрытой дверью, старшему прекрасно слышны просьбы остановиться и прекратить, почти полное отчаяние звучащее в голосе, настораживает еще больше. Твою мать. Два быстрых движения, удар деревянной поверхности о косяк, щелчок выключателя. Свет озаряет маленькую спальню, где хрупкий мальчик с привязанными руками борется с другим, смуглым и подтянутым. У Кенсу из уголков рта стекают алые струйки, уже окропившие белоснежную ткань подушки, глаза красные от слез, а сам взгляд безумный и испуганный, будто у дикого животного, загнанного в ловушку. На теле видны красно-бурые следы засосов, особенно там, где рубашка была задрана. - Пошел вон! – грозно рявкает Джунмён, оттаскивая за шкирку Кая, отвешивая ему нехилый удар в челюсть. Танцор ударяется об пол, издавая животный звук, затем вскакивает на ноги, уворачиваясь от следующей атаки, хотя все равно не успевает и впечатывается в стену. - Проваливай нахуй! Чтобы я больше не видел тебя рядом с ним! Иначе убью к ебаным чертям! – кричит Сухо, намеренно ударяя парня о косяк и выталкивая на лестничную клетку. Закрыв все замки, задвинув щеколду до упора, старший возвращается в гостевую спальню, где Кенсу пытается освободить руки. Малыш продолжает плакать, а из губы все еще течет кровь. Плюс чувство стыда расползается по телу, отчего просыпается ненависть к самому себе, когда Джунмён помогает ему развязать руки и отрешенно смотрит, как приемыш быстро поправляет рубашку, прикрывая отвратительные отметины. - Он ведь не… Кенсу отрицательно мотает головой. - Ты как? – младший только молча опускает взгляд в пол, застегивает все пуговки на пижамке и вновь забирается под одеяло, не произнося и слова. Однако, при попытке Сухо выйти из комнаты, хватает того за край штанов, удерживая и возвращая к себе. Старший неосторожно наступает на осколки, оставшиеся от специальных часов Кенсу, ругается, опускаясь на матрас. - Ты хочешь, чтобы я остался? Приемыш, ты не охуел ли часом? – малыш в ответ слабо всхлипывает, прячась под одеялом, и Джунмён мысленно сдается , ложась рядом. Наверное, у него такое в первый раз, ему вовсе не хочется смеяться и издеваться над слабым мальчишкой, есть лишь желание обнять не отпускать и оберегать этого маленького ребенка, сжавшегося в комочек под покрывалом. Через некоторое время Сухо осторожно приподнимает край ткани и забирается в тепло к приемышу, делая это искусно, чтобы не потревожить его сон. И с чего он вдруг заботится о странном мальчишке? И все же сон покидает Кенсу, малыш скрывается в темноте, переваривая новую информацию : его почти изнасиловал новый друг. И самое подозрительное, что именно в головку этого маленького улыбашки закрадывается скользкая мысль – это все его вина. Ведь это он такой слабый и доступный, не имеющий возможности постоять за себя, как положено парням. Кай ни в чем не виноват, просто Кенсу, До Кенсу, слабак. Неприятное дополнение проявляется сразу после происшествия, ему сдавливает горло, из-за чего он не может проронить и слова в защиту танцора. И видеть Кая тоже нет желания. И говорить с ним. Кенсу вообще останавливается на мысли о смерти. Если бы не было его, то ничего бы не произошло. Правильно делают приемные родители, отправляя его подальше от них, пусть к их единственному родному ребенку, но по их замыслу ненадолго. После, когда план осуществится и мальчишку примут на учебу, он покинет их семью, о чем ему напоминают вплоть до отъезда. Он все слышит, ведь говорят ему это в лицо , не скрывают ничего, спокойно рассказывают, почти разыгрывая сцену счастья по окончании. Больно, невыносимо обидно, но Кенсу принимает их решение, они и так подарили ему достаточно, жаловаться совершенно не на что. Чужие люди принимают его, помогают доучиться, покупают одежду и учебники, кормят и поят на свои деньги. Его биологическая мать бросает его через четыре года после рождения, оставляет у входа в приют, ударив по щеке: мальчик плакал и просил его не оставлять, на что женщина размахнулась и влепила ему пощечину. Воспитательница выходит за дверь поздно вечером, после завершения смены, потирает ладони перед тем как запереть замок и, развернувшись, спотыкается о маленький комочек на лестнице, который оказывается зареванным Кенсу. Через месяц болезни, именно холод поражает его легкие и обостряется воспаление, он становится полноценным обитателем детского дома. Все что для него делают воспринимается с благодарностью и улыбкой, немного вымученной, но все же достаточно доброй. Дети к нему тянутся, ожидая поддержки и подбадривания, и он оправдывает лучшие надежды, заботясь о младших как о собственных братьях и сестрах, а старших уважает и никогда не лезет на рожон. Если кто-то когда-то упоминает его мать, то моментально падает духом. Кенсу так и не посвящает Джунмёна, что прозвище «приемыш» напоминает ему про эту несносную женщину, оставившую его мерзнуть на каменной лестнице. Наутро Сухо с трудом отрывается от подушки, в основном из-за того, что подушка оказывается живой и почему-то дышит. Старший садится, осознавая – он обнимает младшего приемного брата, пока тот спит. Вроде бы приятное теплое чувство разливается внизу живота, но он быстро отгоняет от себя дурные мысли. Хватит волновать по поводу и без, уверяет себя Джунмён, вылезая из-под покрывала. Ступни бесшумно ступают по прохладному полу, дверь прикрывается с едва заметным скрипом, Кенсу все так же продолжает безмятежно спать. Сухо вовсе не замечает мокрые следы на подушке и соленые капельки на ресницах у младшего, выходит на кухню, сонно потирая затекшую шею и приводя себя в чувство. Ночь, бесспорно, прочно заседает в подкорке и тревожит рассудок мрачными воспоминаниями. Старший трясет головой, отгоняя прочь наваждение. Картинки сменяются, а он замирает с очередной чашкой в руке, видя словно наяву стеклянный отрешенный взгляд приемыша и наглые ручонки второго смуглого парня, изучающие его тело. И малыш, такой беспомощный, связанный и послушный. Почему Кенсу его не зовет? Почему тихо сносит все непристойности от этого незнакомца? Джунмён впивается в крышку стола, до боли сжимая ее пальцами. Нет, он не смеет ревновать странного глупого мальчишку. Да, он поступил правильно и спас придурка от изнасилования, но сердце так колоть не должно. Неужели стойкий красавец, отличник во всех смыслах, приверженец здорового образа жизни, популярный парень Ким Джунмён испытывает непотребные чувства к своему приемному совершенно не родному, а даже наоборот – излишне чужому, брату. Из глубоких дум его выводит щелчок двери. Младший, проснувшись, первым делом запирается в комнатке на щеколду, проводя весьма зримую границу между ним и остальным миром, а Сухо нервно подпрыгивает на месте. Черт побери, где радость, улыбка и вежливый приторный тон? Какого лешего в квартире снова мертвенно тихо? Руки сами хватаются за мобильник, парень роется в списке контактов, разыскивая номер единственного, кто мог ему посодействовать в данной ситуации, - Криса. - Фань, - голос начинает дрожать, будто Сухо не другу звонит, а признается в отвратительных преступлениях, - Ифань… Возьми ты эту чертову трубку, ты, идиотина, регулярно бывающая в бабских магазинах и пробующая все новые марки кремов! Ифань, да твою ж мать, белобрысая дылда… «- Что случилось, Мённи?» - Ох, хорошо, что ты все-таки услышал звонок… Ифань, у меня, у него… у нас проблема… - чайник подает признаки жизни, издавая писк, означающий, что кипяток к употреблению готов. «- Кенсу?» - Ну а кто еще? Конечно только он, этот при..ду…р… Тао с тобой? «- Эм, да. Панда, тебя к телефону…» На секунды в трубке воцаряется тишина, мерзкая и прилипчивая, затем сменяется резким шуршанием и щелканием в динамике. «- Сухо, здравствуй. Что расскажешь?» - Неизвестный мне парень почти изнасиловал моего приемного брата, теперь Кенсу закрылся в комнате и это меня ни капельки не радует… «- Боже…» - Вы приедете? – с нескрываемой надеждой в голосе спрашивает Джунмён, расплескивая горячую воду, и лишь немного попадает в чашку. Противоречия выстраиваются в ряд, обещая выходить по одному и не наваливаться всем скопом сразу: его трясет от страха за состояние парнишки или же он боится увидеть грустную мать, если Кенсу что-нибудь с собой сотворит? «- Обязательно, поговори с ним пока…» - О чем? Я не умею беседы беседовать. Особенно с ним. «- Да хоть про макароны втолковывай…» - Тао обрывает разговор, отключается, и Сухо тупо пялится на гаснущий экран мобильника, готовясь ломать дверь. Если понадобится. В ответ он получает молчание, никаких признаков жизни приемыш, находящийся по ту сторону двери не подает, отчего старший приникает ухом к деревянной поверхности, прислушиваясь к любому скрипу, каждому писку. Крутит металлическую ручку, думая, что, может быть, ему показалось, и замок не закрыт. Нервы натягиваются, будто тугие тонкие струны, все сильнее с новой пройденной минутой, дребезжат от малейшего движения и раздражают немелодичным звуком внутри черепной коробки. Это бесит Джунмёна даже больше, чем неосмотрительность приемыша, больше, чем странные иногда подколки Криса, больше , чем фраза «я тебе говорил». Что такого произошло, что там в глубине все скачет и прыгает при мысли, что младшему тупому приемному брату плохо и больно? Он обязан его ненавидеть и презирать, воспитывать и ставить на место, но не охранять и заботиться. Кенсу взрослый мальчик, или почти, или вовсе нет, или просто не подготовлен к такому. Сколько бесполезных мыслей… Звонок в дверь, дрожь в ногах из-за неудобной позы, капли кофе на пижаме и сбивчивое дыхание. Красивый брюнет входит первым, разувается, скидывая обувь под вешалкой, кидает Сухо куртку и подходит к единственной запертой двери. За ним в проеме появляется Крис, расстегивая на ходу пальто, под которым виднеется растянутая футболка с логотипом «Лэйкерс» вместе с пижамными штанами. - Ох, Мённи, Мённи… Что ты ему такого сказал, что он, наплевав на завтрак и все остальное, рванул одевать кеды и заставил меня его сюда отвезти? – сонно улыбаясь, интересуется Крис, - Кофе? - Да, конечно, на кухне возьми все, что потребуется… - Так что случилось? – продолжает дознаваться блондин, - Все-таки раннее утро… - Я вчера забрал этого и..ди..о… забрал его вместе с каким-то парнем, который представился его другом. Кенсу ничего не отрицал, наоборот был ему рад, пустил к себе в комнату… А этот мудак попытался его трахнуть, прямо здесь… - когда Крис оборачивается на голос парня с бордовыми волосами, то видит того мертвенно бледным и печальным одновременно, - Он, кажется ему даже губу прокусил…Я видел, как из одной текла кровь… - Мённи, ты в порядке? По-моему, ты испугался больше него… правильно, что Тао позвонил, он точно поможет… Брюнет осторожно стучится, но оставшись без ответа, присаживается возле запертой двери, начиная беседу. - Привет, ты ведь Кенсу, да? А я Тао, я друг Криса и Джунмёна… Хочешь чего-нибудь? – парень тихо скребется, чтобы заинтересовать пострадавшего, - Может ты голоден? Знаешь, я бы с радостью тебе бы принес еды, но как же я ее передам…? А пить ты не хочешь? - За-зачем вы пришли..? – раздается едва слышный шепот, слабый и болезненный. - Поговорить… Мне от тебя ничего не нужно, тем более тут Крис, с ним и Джунмён…Хочешь поговорить с ними? - Н-нет! Лучше вы, чем они, - вскрикивают из комнатки. - Но тебе нужно меня впустить, я люблю видеть собеседника…Иначе ничего не выйдет…- наигранно отвечает Тао, потягиваясь. - На меня нельзя смотреть. Я..я..я некрасивый… Вам будет неприятно… - Малыш, я видел всем известного идеального Криса с огуречной масочкой на лице, потом с маской из белой и голубой глины, и даже после глубокой очистки лица… Поверь, я все могу вытерпеть… - Л-ладно… Сухо срывается с места, услышав знакомый до боли щелчок, но его останавливает мощная рука блондина и укоризненный взгляд Тао, говорящий – «нельзя». Пока Крис удерживает друга, брюнет проскальзывает к пострадавшему, вновь щелкая замком. - Джунмён очень сердится, да? – спрашивает мальчик, сидящий по-турецки на кровати. - О нет, он волнуется, как мамочка наседка… - гость осматривается, заостряя свое внимание на бурых следах на шее парнишки. - Я так виноват… перед ним…и перед Каем… - Кенсу всхлипывает и запрокидывает голову, чтобы слезы не катились так быстро. При таком освещении видно сильно опухшую нижнюю губу с засохшим капельками крови вокруг нее. - Это Кай так постарался? – малыш прикрывает ладошками шею, несмотря на то, что они не в силах скрыть все отметины. - Вроде как… А почему Джунмён позвал вас? - Во-первых, - парень удобно устраивается рядом с Кенсу, закидывает ноги на кровать и откидывается на подушки, - мне не сто пятьдесят лет, ты можешь со спокойным сердцем обращаться ко мне на «ты» и по имени, а во-вторых, я психолог… Понимаю твое удивление… Внешность у меня не подходящая , чтобы с людьми разговаривать, но смотри, ты же согласился, значит не все потеряно, правда? - На-наверное…я на псих…я правда не псих… - Господи, ребенок, я ни в коем случае не считаю тебя психом или неуравновешенным! Я пришел потому, что ты пережил потрясение, и Джунмён просил меня убедиться, что с тобой все в порядке, как в физическом, так и моральном плане, - Тао с усилием разворачивает к себе напуганного мальчишку, - Просто поговори со мной, но не смей врать. Что случилось? - Ну, ну мне было не очень хорошо, я лег спать и рядом был Кай, а когда проснулся он пытался за-залезть мне в штаны, и укусил, и руки связал, и теперь я боюсь показываться б-брату… - малыш отгибает ворот рубашки, демонстрируя остальные отпечатки чужих рук, - Вдруг он теперь считает, что я всегда такой…Это не так…совсем не так…не так… Кенсу обреченно опускает плечи и горбится как девяностолетний старик, становясь странно компактным, совершенно маленьким. - Давай, мы обработаем тебе губу? – предлагает психолог с неординарной внешностью, - Аптечка на кухне? - Да… Но там Джунмён! Он будет ругать меня! Тао складывает руки на груди, делает вид, что серьезно обдумывает сказанное: - Если ты пойдешь со мной, то он не посмеет кричать, тем более он переживает и ты обязан сказать, что с тобой все в порядке…Хорошо, малыш? Младший все равно кутается в пижаму, поднимая воротник и скрывая от лишних глаз засосы, и смотрит на часы. Он забывает про отборочные по актерской игре и не приходит на них. Значит, остается последний шанс – пение. Стрелки перебегают за цифру девять, а наручные часы сигнала не подают. Их теперь вообще нет.