Опасная игра

Он как всегда влетел в свое купе за пять минут до отправления поезда, и, кинув небольшую сумку с вещами на диван, принялся расстегивать пуговицы на пальто, пытаясь при этом отдышаться от длинного забега по платформе. Все же, несмотря на тренировки, физические нагрузки не давались ему легко. После спектакля он как всегда сказал всем, что торопится и как всегда остался, достояв на служебке до последнего, чтобы, как он сам выражался, всех удовлетворить. Наконец, справившись с неудобными пуговицами, он повесил верхнюю одежду на крючок и уселся на диван, безучастно уставившись в черный квадрат окна, в котором смешался вид на освещенный тусклыми фонарями перрон с бредущими домой горстками провожающих и его собственное задерганное отражение. Вид у него был усталый, нос на холоде покраснел, губы обветрились, а волосы были слегка всклокочены шапкой. Поизучав немного свое не слишком-то презентабельное в данный момент лицо, Иван Ожогин принялся разглядывать медленно ползущие по стеклу капли дождя. Это умиротворяло, и за таким занятием он и не заметил, как, легко толкнувшись, поезд поплыл прочь от вокзала, унося полусонных пассажиров в Северную столицу. Мимо пронеслась платформа и железнодорожное депо, и глазам Ивана явился давно уже знакомый и почти выученный наизусть пейзаж горящей яркими огнями вечерней Москвы. Ожогин отвернулся от окна и достал из кармана телефон, который тут же, словно только и ждал, когда владелец вспомнит о нем, завибрировал в его руке. Иван глянул на номер. Аня? Что ей может понадобиться так поздно? – Привет, Аня! – поздоровался Иван слишком уж бодро. Видно, девушка на том конце не ожидала быть узнанной так быстро, потому что ответила она не сразу. – Здравствуйте, Иван Геннадьевич! – небольшая пауза, а потом любопытствующее: – А как вы меня узнали? – У меня твой номер записан, – Иван поймал себя на том, что улыбается, сам бы он никогда не спросил, так и мучился бы догадками. – Вы меня простите, что я поздно, я просто забыла… Вы, надеюсь, не спите? – Нет. – И не спали? – уточнила девушка. – Нет, – Иван засмеялся. – А, ну хорошо, – его смех немного сбил ее с толку. – Вы помните про завтра? – Конечно. – И не проспите? – Аня, мы должны быть там в четыре. В это время я уже не сплю. – А, ясно, – она, кажется, засмущалась. – Я приду вовремя, не волнуйся. – Хорошо. Тогда, до завтра! – До завтра! Прежде, чем отсоединиться, Иван услышал, как Аня на том конце облегченно выдохнула, будто бы скинула с плеч тяжелую ношу. Ожогин усмехнулся, наверняка, это Света заставила ее звонить ему, Аня бы сама ни за что этого не сделала. И зачем Свете это понадобилось? Он разве когда-нибудь забывал про важные мероприятия? Нет, ну, бывало, конечно, опаздывал иногда. Света прекрасно знает, что у него есть помощники, которые обеспечат его присутствие там, где он должен быть. Иван размышлял над этим, расстилая себе постель. За удобство ездить одному нужно было платить, но риск оказаться в одном купе с кем-нибудь, кто его узнает, хотя и был не слишком велик, но все же существовал. И после того, как его весь день разрывали на части, сначала требовательные работодатели, потом не менее требовательные фанаты, он хотел получить немного покоя хотя бы в поезде. Ожогин давно уже научился засыпать под мерный стук колес состава, несущегося сквозь дождь и тьму где-то между Москвой и Санкт-Петербургом. И «Красная стрела» и «Экспресс» предоставляли своим пассажирам достаточно комфорта, чтобы можно было чувствовать себя почти как дома, только вот всегда оставалось это почти. Например, дома была длинная удобная кровать, а ноги не упирались в стенку. С его ростом даже на дорогих местах приходилось немного сгибать ноги в коленях, чтобы нормально лечь, это мешало расслабиться, да и поутру колени неприятно ныли. Иван зашторил окно, быстро разделся и улегся на спину, позволяя напряжению постепенно уходить из его мышц. Он закрыл глаза и попытался припомнить расписание на завтрашний день. Поезд прибывал в половину девятого, позавтракать он успеет в поезде, потом ему надо было метнуться домой, умыться, переодеться, забежать по делам в Музком, а оттуда уже ехать на радио. Он уже представлял примерно, о чем его спросят. Вопросы во всех интервью повторялись из раза в раз, и ответы на них он знал лучше, чем тексты некоторых своих ролей. А вот для Ани это будет, наверное, впервые, интересно, как она себя поведет, опять распсихуется или соберется и все сделает, как надо? Аня… Бродившие по кругу мысли в последнее время часто возвращались к ней, и это уже начинало его беспокоить. Обычно он сам выбирал себе очередную женщину среди жаждавших его внимания дам всех профессий и возрастов. Такой роскоши он удостоился лишь несколько лет назад, но теперь пользовался ей сполна. Он часто одаривал интересующимся взглядом толкущихся у служебки девушек, пытаясь понять, какой из них нужно больше, чем автограф и улыбка на фото. Однако в большинстве случаев его интерес лежал выше, среди тех, кто мог ему что-то дать, а не только смотреть на него обезумевшими от счастья глазами. Хотя все эти так называемые девушки из высшего общества мало чем отличались от фанаток, разве что имели больше средств и связей, которые счастливы были предоставить в его полное распоряжение. Они думали, что ловили его на крючок, но на самом деле в его плен попадали они сами, потому что выбирал всегда он. А теперь получилось так, что не выбрали его, и это безумно его бесило. Он почти не помнил того дня, когда впервые ее увидел. У него тогда были мысли поважнее, чем наблюдать за новенькими, дрожащими от страха девицами, которые все, как одна взирали на него с почти религиозным благоговением, как на культовую личность. Все, кроме нее, но он этого не заметил. Роль в «Джекилле» досталась ему почти случайно. Он и сам не знал, с чего это вдруг о нем вспомнили, ведь кастинг, состоявшийся больше года назад, он не прошел. Да и режиссеру он не слишком-то нравился, слишком медлительный, грузный и холодный, но театр не хотел гнать курицу, которая несет золотые яйца, поэтому Ожогина оставили. Однако Иван оказался в списке третьим и пока все силы на данный проект не бросал. Гораздо важнее сейчас был «Призрак оперы». Его могли в любой момент дернуть в Москву на предпоказ, потому что Ермак очень не вовремя сорвал голос, и два раза Ожогина вызывали доигрывать за него второй акт. Дмитрий заболел совершенно не вовремя для себя, но очень вовремя для Ивана, которому в результате досталась премьера. Света тогда сказала, что он продал душу Дьяволу, раз уж ему так везет. Иван посмеялся, но шутка ему не понравилась, в последнее время ему действительно фартило, и он боялся, что за такую удачу рано или поздно придется платить, а платить он совсем не хотел. В любом случае, на Аню он тогда внимания не обратил. Он, кажется, сказал про нее что-то не очень приятное, но не чувствовал за собой особой вины. А что он должен был сделать? Его спросили, он честно ответил, ничего такого, но она, похоже, рассердилась, хотя он и не придал этому особого значения. Потом он вообще про нее забыл, закрутившись в замкнутом кругу между Питером и Москвой, между Мюзик-холлом, МДМ и Музкомом. Те редкие репетиции «Джекилла и Хайда», на которые ему удавалось выбираться, были у него с Верой, и Ожогина это вполне устраивало. Они были давно знакомы, и с ней всегда было комфортно. Иван и не хотел бы ничего менять, если бы режиссер не выразил желания посмотреть его с новой партнершей. Тогда он, кажется, впервые ее рассмотрел: рыжие волосы затянуты в хвост, на ногах кеды, джинсы с дырками, а на острых плечиках болтается футболка со смешной надписью. Она одевалась, как ребенок, да, по сути, и была ребенком, сколько ей двадцать, двадцать один? Эта детскость мешала воспринимать ее серьезно, он и не воспринимал, пока не поработал с ней в паре. Сначала, несмотря на всю ее браваду, она его побаивалась, но потом… Иван был вынужден признаться себе, что эта девушка далеко пойдет. Ее вокальное мастерство оказалось на таком уровне, что он и не ожидал. Конечно, ей мешало отсутствие опыта, и над многим еще придется много работать, но уже имеющийся результат привел его в восторг. А как она с ним звучала! Как оттеняла его собственный голос! У них вдвоем получалось что-то волшебное, способное привести публику в экстаз, раньше так было только с Верой. Если бы Аня оказалась мужчиной, ему бы было, о чем поволноваться. Ивану захотелось узнать ее получше, но Аня, похоже, этого не желала. Вылитый на его голову ушат презрения несколько охладил его, но вернуть все на свои места уже не удалось. Сначала он пытался ее игнорировать, но, когда Аня появлялась на репетиции, его взгляд всегда непроизвольно находил ее в толпе смеющейся или оживленно о чем-то рассказывающей. Она почти все время была вместе со своей подругой из ансамбля, имени которой он не запомнил, или этим треклятым Сергеем, чтоб ему провалиться. Он будто бы специально увивался вокруг нее, чтобы насолить Ивану. Хотя нет, откуда он мог знать то, в чем Иван и сам до конца не был уверен? – Господа пассажиры, просыпаемся! Через час Петербург! От резкого стука в дверь Иван вздрогнул и проснулся. Голова гудела, видимо, сказывалась неудобная подушка. Сев, он несколько раз согнул и разогнул ноги, пытаясь размять затекшие суставы. Пока он умывался, одевался и завтракал, поезд успел преодолеть последний час пути до Петербурга. Город встретил Ивана проливным дождем (и это в декабре!). Выскочив из вокзала, он бегом домчался до такси, перепрыгивая через лужи, чтобы не забрызгать дизайнерские ботинки. В кармане джинсов завибрировал телефон, звонила его помощница, начинался очередной суматошный день. Из Музкома он вышел поздно, поэтому опять пришлось гнать и объезжать пробки дворами. Он так торопился, что в результате приехал даже несколько раньше. Когда он втискивал свою машину на единственное свободное место, с которого ее бы не эвакуировали, его взгляд зацепился за дурацкий зеленый пуховик с капюшоном и черный обвешанный брелоками рюкзак, как у подростка. Он посигналил ей, чтобы остановилась, но она лишь обернулась, пробежала глазами по парковке и, не увидев его, пошла дальше. Ожогин выпрыгнул из машины и кинулся за ней, настигнув ее в тот момент, когда она уже держалась за ручку стеклянной двери. – Привет! – выдохнул он. – Здравствуйте, – от неожиданности Аня вздрогнула. – Я тебе сигналил, – произнес Иван по-детски обиженно. – А, это были вы… Что это? Раньше она часто играла с ним в кто-кого-пересмотрит, а теперь отводит взгляд, будто не желает с ним встречаться, притворяется, что ей интересен вид за окном. Только пока непонятно, хороший это знак или плохой. В холле Иван помог ей снять куртку и отнес их одежду в гардероб. Номерок он сунул ей. – Держи, а то я теряю их постоянно. Аня схватила номерок, но вместо того, чтобы убрать его куда-нибудь, насадила на палец, словно кольцо, и начала крутить. Наверное, опять нервничает. – Эй, все нормально? – спросил Иван обеспокоенно. Сейчас ему меньше всего хотелось возиться с ней, хотя, следовало признать, носить ее на руках ему было приятно, особенно, когда она к нему прижималась. – Все хорошо, – Аня посмотрела на него, и Иван уловил в ее взгляде знакомый вызов. Сразу стало легче. Девушка-ассистент попросила их пять минут подождать в холле, и оба развалились в удобных кожаных креслах. Аня схватила со стоящего рядом стеклянного столика первый попавшийся журнал и сделала вид, что читает. Ожогин исподтишка наблюдал за ней. Выглядела она обычно, не так, как холеные женщины, к которым Иван привык. Волосы в этот раз были распущены и лежали аккуратными волнистыми локонами, но видно было, что укладывала она их сама. На лице легкий макияж: едва заметные серые тени и бесцветный блеск для губ, кожа хорошая, матовая, только слишком бледная, добавить бы румян, брови ровные, интересно, они от природы такие или она их выщипывает? Она была ухоженной, как любой человек, у которого внешний вид является частью профессии, но чего-то в ней не было, что было в других, и Иван не знал, хорошо это или плохо. Сегодня ей хватило ума надеть обычные джинсы, пусть и потертые, и красный свитер со скандинавским рисунком. Выглядело это мило, но совсем не презентабельно, не то, что его водолазка, которая отлично на нем смотрелась и делала его похожим на непризнанного неформала-диссидента. Ивану это очень нравилось, а Ане нужно учиться грамотно одеваться, поможет в будущем. Он видел ее в по-настоящему элегантном платье всего один раз, на премьере «Джекилла», и тогда он до неприличия долго на нее смотрел, впрочем, как и сейчас. Правда, сейчас она не замечала его взгляда. Ему хотелось с ней заговорить, но он понятия не имел, о чем. В голове вилось множество тем, но все они казались не подходящими. – Ты была молодец в воскресенье, – наконец, выбрал он самый простой из имеющихся вариантов. – Откуда вы знаете? – она оторвалась от журнала и удивленно уставилась на него. – Мне прислали видео, – он подмигнул. – А… – Аня, кажется, растерялась. – Я серьезно. – Да. Больше ничего ему сказать не удалось, потому что их позвали в студию, и Иван поплелся вслед за ассистентом, натянув на лицо привычную дежурную улыбку, которой он одаривал фанатов и журналистов. И почему с ней все разговоры всегда получались такими немногословными? Как и предполагал Иван, интервью оказалось ужасно скучным. Одни и те же вопросы, на которые он уже устал отвечать, будто бы играешь из раза в раз один и тот же спектакль. Тем не менее, он на автопилоте повторял почти заученный текст, разъясняя очередным ведущим, которые, наверняка, только вчера узнали его имя, что такое мюзикл, как устроено закулисье, что он думает о перспективах этого жанра в России, и так далее и тому подобное. Его спросили про работу за границей, и он, как всегда, с удовольствием похвастался своим берлинским опытом, не упустив случая присовокупить к сказанному, что он востребованный артист и с детства знал, что его ждет успех. На самом деле, ничего он, конечно, не знал, только мечтал об этом. Но почему бы не поизображать самоуверенного человека, хотя сам таким и не являешься? В конце концов, сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Отвечая ведущим, Иван иногда бросал взгляд на Аню, которая в большей степени молчала. Сначала она пыталась улыбаться, но теперь что-то явно пошло не так. Щеки ее залились гневной краской, а от головы, казалось, вот-вот повалит пар. Аня сидела, надувшись, и зло взирала на Ожогина, испепеляя его взглядом. Иван вздохнул. Господи, сейчас-то он что сделал? Что он не так сказал? Следующий вопрос был посвящен тому, за что они любят свою работу. Иван уже открыл было рот, чтобы выдать очередную тираду о том, что на сцене он отдыхает, и тридцать спектаклей в месяц (подумать только!) ему в радость, как Аня, не дав ему издать и звука, пустилась в пространные рассуждения о прелестях бытия актера. Затем последовало еще несколько вопросов, но Аня позволила ему ответить только на те, что были обращены напрямую к нему. Иван изумлялся, но не вмешивался, раз уж говорить ему больше не давали, он молча наблюдал за Аней. Она бросала на него косые взгляды, будто следила, чтобы он не успел ничего сказать вперед нее. Речь у нее была поставлена неплохо, лилась легко, а ее слова были искренними. Так всегда бывает в начале, когда тебе еще кажется, что все по-настоящему. А потом ты понимаешь, что это все тоже не более чем игра, правила которой давно прописаны. Ты сам придумываешь себе роль в этой игре, надеваешь маску и тебя настоящего за ней уже не видно. Аня этого еще не знала, что ж, это станет еще одним уроком, который ей предстоит выучить. После совместного фото с ведущими Аня пулей вылетела вон, и когда Ожогин спустился вниз, она уже протягивала ему его пальто. Оделась она примерно с той же скоростью и, буркнув Ивану «До свидания!», понеслась к дверям. Ожогин не собирался ее догонять. Ему надоели непонятно чем вызванные приступы нелюбви к нему. Ему казалось, что в своей голове она то ссорится, то мирится с ним, только он об этих надуманных выяснениях отношений ничего не знает. Ну и ладно, все равно, еще не хватало ему, взрослому и серьезному мужчине, возиться с маленькой девочкой. Пусть родители ее воспитывают. Ему надоело, он устал. Сегодня он вместо дурацкого радио с удовольствием бы поехал кататься в Коробицыно. Так нет, по Светиной милости он еще должен был нянчиться с этой девчонкой, которая на протяжении недель постоянно изводила его, при каждой встрече, будто бы выливая на него ведро крутого кипятка. От внезапно накатившей злости Иван прикусил губу, он и сам не понимал, почему так взбесился, но происходящее у него внутри напоминало извержение глубоководного вулкана: поверхность гладкая, а на дне взрыв огромной мощности. Все, хватит уже думать об этой соплячке, тем более тратить на нее свои нервные клетки, у него и так достаточно поводов для переживаний. Тот же Джекилл, например, если он не выйдет в январе, его съедят, а он понятия не имеет, когда ему репетировать. И зачем он вообще согласился на эту роль, у него что, работы мало? Натягивая перчатки, Ожогин вышел на улицу, и тут же едва не сшиб Аню с ног. Так она еще тут, а он специально подождал подольше, чтобы она уж точно ушла. Но она разговаривала с кем-то по телефону, прячась от льющейся с неба воды под небольшим козырьком бизнес-центра. – Извини, – буркнул он и нырнул под дождь. – Пока! Оказавшись в салоне машины, Ожогин тут же включил обогрев, посидел немного, ожидая пока прогреется двигатель, и перед тем, как тронуться, бросил взгляд на Аню. Она закончила разговор и, убрав телефон в карман, шла по тротуару, виляя между лужами. Наверное, ей холодно, пуховичок-то у нее хлипкий, да еще и дождь в лицо, ведь зонт она не взяла. Лучше бы он не смотрел, потому что ему тут же стало ее жалко. Он не мог бороться с этим чувством, как бы она не раздражала его, если ей было плохо, он тут же стремился как-то помочь, забывая про обиду и злость. Тогда на спектакле, он сразу почувствовал неладное, а увидев, что она еле держится на ногах, бросился ей на выручку. Он до сих пор не знал подробностей того, что с ней случилось в ту субботу, и что заставило вроде бы разумную девушку наглотаться этих странных таблеток. Света, похоже, владела большей информацией, но ему ничего не говорила. Пусть девушка все ему расскажет сама, как будто он когда-нибудь спросит. Иван выехал с парковки, и поехал вслед за Аней. Проехав немного вперед, он остановился и громко окликнул ее. Аня подняла голову, скинула капюшон и посмотрела на Ивана с лицом «Глаголь холоп, царица внемлет!». Вообще-то такое выражение было его собственным запатентованным брендом, и Ожогин стиснул зубы от возмущения. Так смотреть на него могли позволить себе только очень близкие люди, знакомство с которыми длилось годами. Он тут помощь предложить хочет, а она еще выеживается. Да, пошла она! – Садись! – тем не менее, выдавил он, едва не подавившись гордостью. – Очень мило с вашей стороны, но нет! – она, видимо, своей гордостью жертвовать не собиралась. Ну и дура! – Садись, говорю, ты же замерзла, – настаивал Ожогин. – Я знаю, что тебе неприятно мое общество, я обещаю, приставать к тебе не буду, могу даже не разговаривать. Все, хватит! Если она не согласится, дальше он стелиться перед ней не будет, обычно, такие как она ходят перед ним на задних лапках, и он вовсе не собирался менять это правило. Зачем он вообще это делает? Сдалась она ему. Может, это запоздалый отцовский инстинкт проснулся, если такой, конечно, есть. Нет, наверное, что-то другое… Аня к некоторому его удивлению, плюхнулась рядом с ним на пассажирское сиденье, даже «спасибо» сказала. Окоченела совсем, наверное. Иван спросил, куда ехать, она деревянным голосом назвала свой адрес. Дальше они ехали в молчании, нарушаемым лишь усыпляющей музыкой радио «Эрмитаж». Иван, как и обещал, не пытался с ней заговорить, хотя тишина и казалась ему некомфортной и давящей. Будто бы слишком много электричества скопилось в воздухе и вот-вот ударит молния. Такой молнией стала, как ни странно, Аня. – А я ведь извиниться перед вами хотела, – неожиданно произнесла она. – Утром. Сейчас уже больше не хочу. – Что? – Иван чуть не проехал на красный свет. – За что? – Я думала, я была с вами несправедлива. – Я не понимаю, о чем ты, – честно сознался Ожогин. Пока ее речь казалась ему загадкой. Женщины, что только не творится у них в голове. – Вы же мне тогда помогли, а я до этого думала, что вы неприятный тип, и вела себя с вами отвратительно. И еще я насчет кое-чего ошибалась. Но сегодня вы сами все испортили. – Испортил? – чуть не вскричал Иван. – Я? Да что я такого сделал-то? – Вы же не плохой человек, зачем вы смотрите на остальных, как на пустое место, даже на меня… – Я не смотрю, – попытался возразить Иван. – Нет, смотрите. Вы вообще кроме себя самого никого не видите. Вот сегодня, вы мне слова не давали сказать, пока я сама инициативу не перехватила, все время рисовались, хвалились. Вы всегда так про себя рассказываете? Да. – Ну, бывает, иногда. Иван задумался. Раньше с ним никто так откровенно не разговаривал. Конечно, некоторые старые друзья осаживали его, когда он заносился, но никто не позволял себе высказать ему такого напрямую. Да, ничего он не заносится, вполне нормально себя ведет, это все остальные ему завидуют. И как ему на людей смотреть, если не сверху вниз, когда почти все они ниже его не меньше, чем на полголовы? Да кто вообще такая эта девчонка, чтобы делать ему замечания о том, как он себя ведет. Она ему в дочери годится! Нет, для дочери она старовата, пусть будет в младшие сестры. И даже если он немного, совсем немного высокомерен, он имеет на это право. Он что же не пашет, как лошадь? Он разве не талантлив? Конечно, бесконечно талантлив, но раньше все отказывались это признавать. Вот почему сейчас он хватался за любое предложение, хотя у него, казалось бы, и так было полно работы. Каждый раз, когда ему становилось лень, он напоминал себе, что денег много не бывает, их бывает слишком мало. Это он очень хорошо усвоил, когда несколько лет сидел почти без работы, и из десяти дверей, в которые он стучался, открывалась лишь одна, да и та часто только для того, чтобы снова захлопнуться. Сейчас он мог позволить себе не ходить на кастинги, его везде звали и так, слишком хорошие деньги он приносил своим работодателям. Но добиваться этого положения приходилось долго и тяжело. Так почему же он не имеет права быть довольным собой, когда он этого заслужил. Пусть остальные достигнут того же, тогда он на них посмотрит. – К чему вообще этот разговор? – раздраженно спросил Ожогин, с силой дергая рычаг поворотника. – Да, так, – девушка слегка потупилась, видимо, она уже жалела о своей прямоте. – Хотела, что б вы знали. Кто-то же должен вам говорить о ваших недостатках. Ну, спасибо! Это она о его личности заботится, хочет глаза ему открыть, сейчас скажет, что ему корону поправить надо или что-то вроде того. Сколько же их таких желающих дотянуться до его короны, чтобы ее сорвать? Ну, уж нет, пусть куют себе собственную, а его оставят в покое. – Слушай, если я тебя чем-нибудь обидел, извини, – сказал Иван. Фух, какое же трудное последнее слово. – Но я не думаю, что ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы делать какие-либо выводы относительно моего характера. Вот здесь хорошо бы было предложить узнать друг друга получше, но Иван больше ничего не добавил, испугавшись Аниного недовольного выражения. Она-то, наверное, думала, что он сейчас признает все свои ошибки, упадет перед ней ниц и пообещает исправиться. Не дождетесь. Аня молчала, недовольство на ее лице сменилось задумчивостью. Она отвернулась и уставилась в окно, делая вид, что изучает соседнюю машину. Иван, улучив момент, рассматривал ее. В свете стоп-сигналов впереди стоящих машин ее бледная кожа казалась красной, или она действительно покраснела? Ввести ее в смущение Ивану удавалось всего пару раз, и каждый он считал своей маленькой победой. – Все хорошо? – участливо спросил Иван и поймал себя на мысли, что когда ругаются, они говорят гораздо больше. – Да, – Аня кивнула и, кажется, улыбнулась ему. – Ну, отлично. Может, ты есть хочешь? – Иван увидел на противоположной стороне улицы неплохую кафешку и решил попробовать заманить ее туда. – Нет, спасибо. Я дома поем. – Ясно. Больше они не разговаривали. Ожогин думал, что ему делать с ней дальше, потому что что-то делать все равно придется. Какие мысли посещали голову Ани, он не знал, но выглядела она задумчивой. Интересно, как она отреагирует, если ее сейчас поцеловать? Нет, лучше не пробовать, скорее всего, она влепит ему пощечину и вообще больше не захочет его видеть. Ох, уж эта юная максималистка. Ну и угораздило же его! Угораздило что? Нет, лучше об этом не думать, во всяком случае, сейчас, когда она так близко, а то не дай Бог, треснет маска, которую он годами старательно лепил, пряча под ней настоящего себя, не всегда милого и приятного, обычного усталого человека со своими проблемами и комплексами. Он обдумает все позже в очередном поезде или самолете, подальше от нее. – Здесь меня выкиньте, – голос Ани прозвучал так неожиданно, что он дернулся. Ожогин остановился, где было сказано. – Спасибо, – Аня взялась за ручку двери. – И за субботу тоже спасибо. Если бы не вы… – Не за что, – улыбнулся Иван, как-то по мальчишески. – На самом деле, это все Света, но… обращайся. – Хорошо, – Аня все еще не открыла дверь, только вцепилась в ручку. – Вы когда снова здесь? – На следующей неделе, а потом на Новый год. Ты пойдешь на новогодний банкет или домой поедешь, к семье? – Да, пойду, а вы? – Я тоже пойду. – Значит, там и увидимся, если не пересечемся на репетициях. – Мы пересечемся, будь уверена. – Откуда вы знаете? – А я не знаю, я так хочу.