Опасная игра

Иван молчал, воздух в комнате будто бы внезапно сгустился, потяжелел и давил ему на грудь. К горлу волнами подступала паника, связки сводило, и он никак не мог себя успокоить, внушить себе, что все это осталось в далеком прошлом, и подобного с ним больше никогда не повторится, уж точно не теперь. Иван лежал, отвернувшись от Ани и уставившись невидящим взглядом в белый потолок в мелких, похожих на паутину трещинах. Где-то внизу шебуршился кот, который воспринял свое удаление с хозяйской кровати, как личное оскорбление, но Тема сейчас мало волновал Ивана и, кажется, Аню тоже. Девушка вторила его молчанию, она ждала, не произнося ни звука, и только гладила его осторожно по плечу медленными плавными движениями, однако Ивану и такое поведение казалось немым, но настойчивым давлением, отчего его грудь еще сильнее сжимало, и он едва не задыхался. Он обещал и должен свое обещание выполнить, в конце концов, Аня имела право это знать. После матери она была самым близким ему человеком, теперь он наконец-то признался в этом хотя бы самому себе. Иван испытывал странное и весьма необычное для него желание поведать ей все. Только вспоминать ни о чем не хотелось. Он был не против рассказать, только вот страшно было переживать все заново. В той истории главным героем был он, а кажется, что вовсе и не он, а какой-то другой парень, зажатый, неуверенный в себе, с усами, которые все кругом считали дурацкими. Растительности на лице у него не было с прошлой осени, постоянное участие в «Призраке» не давало ее отрастить, да и все кругом давно твердили, что усы ему не идут. Сам он так не думал и усы свои любил и лелеял, хотя почти все его женщины отчаянно умоляли от них избавиться. Он обижался и не сбривал, пока не пришлось сделать это для роли Кролока, однако в перерывах между блоками «Бала вампиров» усы все равно возвращались, пусть и в немного урезанном виде. – Ань, а тебе бы понравилось, если бы я опять стал носить усы? – спросил вдруг Иван и посмотрел на Аню с надеждой. Та вскинула брови и удивленно уставилась на него. – Ты еще хвостик начни опять носить, – фыркнула она. – Мне нравится, как ты выглядишь сейчас, – большим пальцем она стерла с его подбородка невидимую грязь. – И почему ты вдруг спросил? Причем здесь твои усы? – Да так, к слову пришлось, – Иван хмыкнул. И Аня туда же. Пожалуй, он женится только на той, что полюбит его и с усами. – Вань, – Аня поцеловала его в щеку. – Я очень не хочу давить на тебя, но у нас осталось не так много времени, скоро нужно уходить. – Хорошо, – Иван вздохнул. Надо собраться и заставить себя говорить, ему же самому станет легче, если она узнает. В конце концов, это все такая несусветная глупость, если смотреть со стороны. Но как же трудно было перенестись на семь лет назад. Тогда он был влюблен, по крайней мере, ему так казалось. С теперешнего своего положения он назвал бы это чувство более поверхностным, замешанным не на физической или душевной привязанности, а на его собственном тщеславии и стремлении самореализоваться за счет девушки рядом. Девушка эта была красива и популярна. К тому же, не имея никаких особых средств, ей каким-то образом удалось подобраться к верхушке «Стейджа», хотя она и была простым офисным планктоном, с руководителями компании она общалась довольно легко. Она была известна в узких кругах, за ней бегали многие, но выбрала она его, Ивана, тогда еще никому не известного, зажатого, ощетинившегося непомерным количеством комплексов. Пожалуй, он и сейчас не слишком изменился, только известность придала немного уверенности, а комплексы можно было легко скрыть за высокомерием, пафосом и странным юмором, который едва ли кто-то понимал, кроме самого Ивана, даже Аня в основном притворялась, когда смеялась над его шутками. Глупо, конечно, но почему-то от этого было обидно. Он взглянул на нее и поймал ее взгляд слегка грустный и встревоженный. Это из-за того, что он упомянул другую женщину, теперь Аня будет переживать. Она пытается скрыть от него свое волнение, но он видит все эмоции у нее на лице, чувствует их. Он очень хорошо чувствует чужие эмоции, и Аня не исключение, скорее ее он даже чувствует лучше всех остальных, видит все тонкие грани того, что происходит в ее душе. Удивительно, но Аня никогда не казалась ему красавицей, он даже не смог бы точно сказать, что ему так нравилось в ней. В той же прошлой девушке он мог перечислить все достоинства по пунктам, и их набралось бы невообразимо много. Он гордился ей, ему нравилось выходить с ней в свет, показывать ее всем, словно бы это была модная и дорогая вещь. Но об этом Ане знать не нужно. – Не знаю, почему она выбрала меня, – продолжал Иван. – Ведь ничего примечательного во мне тогда не было. Взять хотя бы усы, – он усмехнулся. Аня сдавленно хихикнула, но веселья в этом смехе не было ни грамма. Он и хотел бы ее успокоить, но пока это было ему не под силу. Тогда он действительно был весьма непримечательным. Из главных ролей за его плечами были разве что Ромашов и Манкустрап, которых к тому времени уже мало кто помнил, непривлекательности ему добавляли врожденная закрытость и тотальное неумение одеваться, которые и сейчас оставались его спутниками, но кто будет обращать внимание на такие мелкие недостатки, когда есть божественный голос и мужская харизма. Помимо девушки у него был друг, хороший друг Сережа. Пожалуй, единственный человек в околотеатральной тусовке, которому Иван действительно доверял. Они познакомились на гастрольной версии «Норд-Оста» и сошлись практически сразу, что для Ивана было необычно. Однако Сергей оказался очень общительным, и вскоре Ожогин поймал себя на мысли, что проводит с новым другом слишком много времени. Молодые люди оказались полными противоположностями друг друга, но, несмотря на это, были не разлей вода. Эмоциональный Сергей зажигал холодного Ивана, Иван же сдерживал излишние порывы своего товарища. После «Норд-Оста» дела Сергея пошли лучше, а Иван наоборот попал в какой-то застой, из которого никак не мог вырваться, словно бы провалился в опасную трясину. Девушка его работала в «Стейдже», но помочь ничем не могла, хотя и обещала постоянно. Сергей светился во всех их проектах, но подтянуть товарища также был не в силах. Иван прозябал, от этого его неуверенность в себе росла, как на дрожжах. Он пробовал разное, занимался, ходил на кастинги, там его почти всегда отсеивали, отчего он становился нервным и раздражительным. Злился на мир, злился на девушку, был невыносимым. Было бы лукавством сказать, что Сергею он совсем не завидовал. Однако это не мешало продолжению их общения, Иван многим делился с другом, Сергей давал ему советы, обещал помочь, но ничего так и не происходило. Так тянулось время, отпечатавшееся теперь в памяти Ивана в серо-черных тонах. Конечно, были и веселые, радостные моменты, но профессиональная нереализованность перечеркивала все, ибо для Ивана музыка значила гораздо больше всего остального, что могло доставлять ему радость. И тут Фортуна решила наконец-то проявить участие к уже почти поставившему на театральной карьере крест артисту: Ивана выбрали на главную роль в мюзикл «Красавица и чудовище», он счастью своему не верил. Прыгать по комнате ему мешала только лишь все та же сдержанность, девушка уверяла его, что это она замолвила за него словечко и обещала поддерживать его на премьере из первого ряда. Иван не собирался еще кому-то об этом рассказывать, но не удержался, и новость расползлась довольно быстро. Коллеги поздравляли его, мужчины хлопали по плечу, девушки целовали в щеку, кто-то был искренен, а у кого-то в глазах плескалась отравляющая зависть. Но Ивану было все равно: он праздновал свой долгожданный и заслуженный триумф. Радость его продолжалась ровно два с половиной месяца. Когда до первого сбора труппы оставалось чуть меньше недели, Ожогина на разговор неожиданно вызвал Сергей. – Ваня, у меня плохие новости для тебя, – смазливое лицо товарища было столь мрачным, что Ивану показалось, Сергей собирается известить его о чьей-то смерти. – Что произошло? – Ожогин не на шутку встревожился, хотя виду не показывал. – Это касается твоей девушки, – сообщил Сергей и умолк, выдерживая многозначительную театральную паузу. Иван занервничал, его лицо не изменило своего выражения, но внутри у него все сжалось в комок, а сердце забилось чаще. Ожогин молчал, ожидая, когда Сергей соизволит продолжить, но тот более не раскрывал рта. – И? – Иван не выдержал. – Я долго думал, говорить тебе или нет… – Сергей поджал губу. – Все-таки я не должен лезть в чужую личную жизнь. С одной стороны ты мой друг, но с другой, какое мое дело?... – Да говори, наконец! – Иван окончательно сорвался, едва не вскочил с кресла, в котором сидел, но удержался, вцепившись длинными побелевшими пальцами в мягкие плюшевые ручки. Сергей многозначительно кашлянул в кулак, и Ивану на секунду показалось, что он прячет злорадную усмешку. Должно быть, действительно показалось, он просто слишком разволновался. Ожогин попробовал расслабиться и хотя бы внешне не показывать своей тревоги. Он ослабил хватку, сложил руки на груди и откинулся в кресле. – Мне жаль, что это я вынужден сказать тебе это, – Сергей смотрел на друга с жалостью. – У нее есть любовник. Более того, это Лебедев. Лебедев – креативный директор «Стейджа». У Ивана сердце рухнуло вниз от этой новости. Только тогда он понял, откуда его возлюбленная, обычная офисная труженица, брала деньги на дорогие наряды и украшения. Не столько ее предательство угнетало Ивана, сколько унижение от того, что в сравнении с этим богатым папиком сам Ожогин показался самонадеянным ничтожеством. Пострадала не любовь, задето было чувство собственного достоинства, причем рана оказалась едва ли не смертельной. Вся та гордость, что он испытывал от обладания этой женщиной, сменила вектор и причиняла ему едва ли не физические страдания. – Ты знаешь, что при Иване Грозном гонца, принесшего плохую весть, убивали? – спросил Иван, ни один мускул на его лице не шевельнулся. – Что? – Сергей опешил и теперь глядел на собеседника, словно на опасного маньяка. – Шучу, – Ожогин издал сдавленный смешок. – Откуда тебе это известно? – Однажды я случайно увидел, как она помятая выходит из его кабинета, – Сергей прищурился и приглядывался к Ивану, будто бы пытался понять, что тот чувствует, но было уже поздно: раненый спрятался за огромным толстым щитом. – Потом я стал следить за ней, и мои первоначальные подозрения подтвердились. Если ты не веришь мне, я могу добыть доказательства. – Я верю, – констатировал Ожогин. – Ты правильно поступил, что рассказал. – Что ты намерен делать дальше? – участливо осведомился Сергей. – Дальше я сам, – покачал головой Иван. Сергей и так знал достаточно, остальное же его не касалось. Ни его, ни кого-либо другого. – Ваня, – Аня коснулась его локтя, прерывая рассказ, а вместе с ним и поток воспоминаний, которые до сего момента были убраны в металлический ящик, заперты на ключ и запрятаны в самый дальний и труднодостижимый уголок памяти. Иван затих и глянул на девушку, у нее был испуганный взгляд. – Почему ты не называешь имени той девушки? Как ее звали? Что ж, он мог предположить, что рано или поздно она об этом спросит. Не хотелось причинять ей ненужную боль, но врать было нельзя, раз уж он решился, то идти нужно до конца. И судя по плескающемуся в глубине ее взгляда страху, Иван чувствовал, что Аня уже знает, чье имя он назовет. – Ее звали Оксана. Та самая, – добавил он после короткой паузы. – Ох… – только и выдала Аня. Иван почувствовал, как сжимается ее тело, закрываясь в кокон. Она убрала ладонь с его плеча, подтянула к себе ноги и обхватила руками колени, уткнувшись в них, словно в подушку. Иван вздохнул и закусил губу. Ему хотелось разозлиться на нее, но он сдержался. Осторожно, едва касаясь ее, он провел рукой по спине девушки, отчего та повела плечами, будто ладонь у него была холодная и скользкая, как кожа у змеи. – Аня, – прошептал он, целуя ее в висок. – Ну не надо, это же давно было. Сейчас я здесь, с тобой. У нас у обоих есть прошлое, я же не ревную тебя к твоему Вите. – Понимаешь, – Аня оторвала голову от коленей и посмотрела на Ивана. – Я Витю не любила никогда. Нет, когда я была с ним, я думала, что люблю его, но сейчас знаю, что ошибалась. Даже в постели я никогда не сделала бы для него то, что соглашаюсь делать для тебя и совершенно не считаю это унизительным. И если бы я рассказывала тебе о нем, я не стала бы говорить, что была влюблена в него, а вот ты говоришь так о ней. – Я тебя люблю, – Иван обнял девушку и притянул к себе. – Сейчас это объективная реальность, и мне никто другой не нужен. То, что я когда-либо чувствовал к Оксане, осталось в прошлом. Ясно? Аня кивнула и сильнее прижалась к нему. – Вот и хорошо, – Иван бросил взгляд на часы. – Боюсь, нам придется продолжить позже, потому что сейчас нам пора на репетицию, – он выпустил Аню и, откинув одеяло, принялся со стонами выбираться из постели. – Не хочу, чтобы Света говорила, что я пагубно на тебя влияю. – А она так говорит? – полюбопытствовала Аня, которая теперь выглядела немного веселее. – Она не говорит, она меня отчитывает, как будто я школьник, – усмехнулся Иван. – Давай, вставай, а то опоздаем. Аня поднялась и, взяв из шкафа полотенце, направилась в ванную. Иван окинул ее плотоядным взглядом, каким иногда смотрел на особенно вкусные тортики, и последовал за девушкой. У этого порыва был не только чувственный, но и вполне логический подтекст: он не хотел оставлять ее одну, еще начнет задумываться о плохом, накручивать себя и плакать. – Ну почему я не могу от тебя оторваться? – шептал он, целуя ее шею под струями горячей воды. – Я ни к кому никогда не был так привязан. – Ты мне это говоришь, чтобы я успокоилась? – Аня слегка отстранилась и серьезно посмотрела на Ивана. – Я говорю это, потому что хочу сказать, – Ожогин обиделся, но постарался обиду не показывать, чтобы не спровоцировать очередную стычку. Одна из его бывших подруг, не в меру разговорчивая женщина, считавшая себя прекрасным психологом и любившая его поучать, после одной из ссор долго рассказывала ему про период «притирки», когда люди, состоящие в отношениях, подстраиваются под характеры друг друга и из-за этого ссорятся не в меру часто. Ему казалось, что с Аней этот период начался у них самого знакомства и длился до сих пор, хотя если ему не изменяла память, по науке вначале должен был состояться этап «слепой влюбленности», который они, кажется, успешно пропустили. Иван вообще не мог припомнить, чтобы так часто выяснял отношения с кем-либо из его бывших. Если женщина начинала слишком активно предъявлять претензии или чего-то от него требовать, он просто разворачивался и уходил, позволяя ей либо вернуться, либо покинуть его уже навсегда. Обратно он их не принимал. И только Аня волновала его настолько, что он бегал за ней, шел навстречу, старался что-то в себе изменить и даже терпел всяческие неудобства. Аня обняла его. – Прости, – пролепетала она. – Я бешу тебя, да? – Нет… – начал Иван. – Черт побери, да! Просто ты делаешь из мухи слона. – Я просто боюсь, что ты вдруг уйдешь, – Аня закусила губу. – Это мой самый страшный кошмар – видеть тебя рядом с другой. Ты сделал меня уязвимой. Зачем? Это так страшно. – Мы же уже говорили об этом, – Иван обхватил ее за плечи и притянул к себе. – Ты не веришь моим словам? Что мне сделать, чтобы ты перестала думать, что я сбегу? Ну? – Не знаю, – Аня всхлипнула и уткнулась лбом ему в грудь. – Это очень сложно объяснить, я сама понимаю не до конца. Мне просто не хватает уверенности в тебе. – Ты не уверена в том, действительно ли я люблю тебя? – Ожогин хмурился. Ему совершенно не нравился оборот, который принимал их разговор. – Я верю тебе, но откуда ты можешь знать, что это именно любовь, не влюбленность или страсть? И не окажется ли эта любовь менее важной, чем какие-то другие вещи, твоя карьера, например? Иван ничего не ответил, он закутал Аню в полотенце, наскоро вытерся сам, и в полной тишине они принялись собираться на репетицию. Аня избегала смотреть на него, и его это нервировало. О переезде к нему он заговорить не решился, нужно было сначала разобраться в сложившейся ситуации и уж потом думать о чем-то другом. Сидя в машине, Иван, наконец, нарушил слишком затянувшееся молчание: – Я много думал перед тем, как рассказать тебе о своих чувствах. И то, что я говорю – правда, мои слова значат ровно то, что они значат. Я не мальчик, Аня, я сумею отличить любовь от страсти или влюбленности, я уже успел пережить и то и другое. Пожалуйста, пойми это. Твое недоверие меня очень печалит. Аня взяла его руку и поднесла к губам, оставляя на его коже нежные, почти воздушные поцелуи. Внизу живота потянуло. Кажется, ему всегда будет ее мало, потому что сейчас он больше всего хотел оказаться с ней в постели и целыми днями не вылезать оттуда. – Ты успокоилась? – спросил Иван настойчиво. – Будем считать, что да, – Аня даже слегка улыбнулась. – Что значит, будем считать? – возмутился Иван. – Опять будешь переживать? – Переживать я буду всегда, потому что вокруг тебя вьется слишком много женщин, но твои слова добавили мне немного уверенности, – она потянулась и чмокнула Ивана в щеку. – Я рад, – он улыбнулся. – Но перед концертом нам лучше поругаться. – Что? – Аня вытаращила глаза. – Ты же помнишь нам нужно, чтобы во время нашего дуэта зрители испытали оргазм. Нужно как следует задать страсти, – Иван расхохотался. – Я тебе задам, – Аня больно ущипнула его за ляжку. – Так задам, что сам пожалеешь. У меня, между прочим, дома плетка есть. – Я догадывался, что рано или поздно ты выкинешь нечто подобное, – Иван ухмыльнулся. – Но я, заметь, совсем не против. – А я всегда знала, что ты извращенец! Он еще раз поцеловал ее, они вылезли из машины и поспешили в театр. Репетиция в этот раз проходила весело, отовсюду сыпались шутки и подколы, и артисты складывались пополам от смеха прямо на сцене, несмотря на призывы Нефедова серьезно относиться к работе. Иван сидел рядом с Аней, открыто положив руку ей на коленку. В конце концов, сколько можно скрывать очевидное, это сильно утомляет и портит настроение. Пусть обсуждают себе, помелят языками и успокоятся. – Я вижу, айсберг превратился в лужу, – ехидно произнесла Светлана, наткнувшись на него в коридоре. – Иди к черту, Света, – отмахнулся Иван. – Сама ты лужа. – Дела плохи, Ожогин, раз уж ты разучился парировать мои реплики, – она улыбнулась. – Все в порядке? – Более чем, – Иван ухмыльнулся и пошел дальше. Сейчас у него не было желания делиться с кем-либо своим хорошим настроением. Ему отчаянно хотелось сохранить переполнявшее его душу тепло только для себя. Они закончили поздно и снова поехали к Ане. – Так уж и быть, разрешаю тебе собрать вещи завтра утром, – великодушно сообщил Иван, а потом добавил уже гораздо менее уверенно: - Если ты, конечно, не передумала. – Я не передумала, – Аня погладила его шершавую щеку, на которой уже начинала пробиваться темная щетина. – Глупо было бы отказываться от столь заманчивого предложения. Но мне нравится, когда ты бываешь не уверен или взволнован. – Почему? – Иван нахмурил брови. – Тогда ты становишься таким открытым и настоящим, искренним, – Аня мягко улыбнулась. – Я недостаточно искренен с тобой? – в тоне Ивана железом звенело возмущение. Он чего только не сделал для нее, распахнул перед ней свою душу, впустил туда, где никто никогда не бывал, а она все равно обвиняет его в неискренности. – Не в этом дело. Понимаешь, открытость дается тебе тяжело, и ты каждый раз будто бы борешься с самим собой, за что я очень тебе благодарна. А то, про что я сейчас говорю, возникает так непосредственно и естественно, будто у маленького ребенка. Не сердись. На это Иван только покачал головой, но, кажется, он действительно перестал сердиться. – Приехали, – бросил он и вышел из машины. После ужина он совсем оттаял, то ли потому что еда, заказанная из ресторана, была вкусная, то ли потому что Аня присмирела и взирала на него примирительно-извиняющимся взглядом. Видно, ей тоже надоели ссоры. Помыв посуду, она подошла к нему сзади и обняла, он немного откинулся назад и позволил ей гладить его волосы. От удовольствия Иван прикрыл глаза и готов был заурчать подобно коту. Именно этого он хотел, когда измотанный, выжатый так, словно его крутили в центрифуге стиральной машины, он приходил домой. Анины нежные прикосновения снимали усталость, расслабляли и успокаивали. Странным образом Иван чувствовал себя уютно даже на этой маленькой, плохо обставленной кухне, лишь бы Аня продолжала обнимать и гладить его. – Ты продолжишь рассказывать? – осторожно спросила Аня, выводя его из приятного транса. – Ты хочешь? – нехотя осведомился Иван. – Я думаю, нам лучше покончить с этим сегодня, – она легко поцеловала его в макушку. – Пойдем в постель, – Иван выпрямился и осторожно освободился от ее объятий. Он встал и направился в комнату, Аня, слегка понурив голову, поплелась за ним. Забравшись под одеяло, Иван притянул ее к себе и поцеловал, на что она неуверенно улыбнулась. – Иногда ты меня пугаешь, – прошептала Аня. – То дуешься, то тут же лезешь целоваться. – Я не дуюсь, глупая девочка, – Иван снова поцеловал ее. – Просто мне не хочется вновь погружаться во все это. – Прости, – Аня прикусила губу. – Никак не могу привыкнуть к твоему характеру, все меряю по себе. Я многого от тебя требую? – Не извиняйся, – Иван покачал головой. – Ты права, нам надо быстрее покончить с этим. После разговора с Сергеем Ожогин понятия не имел, что же ему делать дальше: призвать Оксану к ответу, вызвать на разговор, обвинить и выставить вон или же закрыть глаза и делать вид, что он ничего не знает. Последний вариант он тут же отмел, его собственническая натура и израненное самолюбие не позволили бы существовать в таком режиме. Никаких дел у него в тот день не было, и он до вечера бродил по городу, обдумывая ситуацию и пытаясь принять решение, однако ни к какому единому заключению так и не пришел. Домой в небольшую съемную квартиру на окраине Москвы он вернулся поздно, но Оксаны еще не было, и Иван тут же подумал, что она лежит где-то в объятиях Лебедева, они вместе распивают шампанское и едят клубнику со сливками, слизывая их друг у друга с губ и смеясь над ним. Ожогин не понял, почему ему в голову пришла именно эта пошлая картинка, но ему вдруг стало противно, и он весь передернулся. И даже если все происходило совершенно по-другому, в том, что они над ним потешались, он был совершенно уверен. Поужинав стаканом молока, он сходил в душ и отправился спать. Оксана явилась за полночь, немного побродила по квартире, готовясь ко сну, и вскоре юркнула к нему под одеяло. Иван почувствовал, как ее горячее тело прижалось к нему, но вместо привычного возбуждения ощутил резкую неприязнь. Сам он не мог похвастаться безграничной верностью своим подругам, но понимание того, что его женщина делит себя между ним и другим мужчиной, выводило его из себя, словно бы кто-то без спроса пил из его любимой кружки. Иван стиснул зубы и притворился спящим, Оксана же, почувствовав всю бесполезность своих приставаний, отвернулась и заснула. Иван глянул на Аню и по ее отстраненному выражению понял, что слегка заговорился. О последнем эпизоде лучше было не рассказывать, и уж точно нельзя было упоминать при ней о том, что он вовсе не гнушался измен, это уж точно не упрочит ее доверие к нему. Однако ему хотелось быть с ней максимально честным во всем, он поддался порыву и перестал в достаточной степени управлять своим рассказом. – Прости, – Иван виновато взглянул на Аню. – Ничего, – она покачала головой, но заметно отстранилась. – Обними меня, – попросил Иван. Аня ничего не сказала, но крепко сжала его в объятиях, словно боялась, что он выскользнет. Иван поцеловал ее и уложил ее голову к себе на плечо, натягивая повыше одеяло. На следующий день он уехал по делам домой и пробыл там два дня. Мать заметила его нервное состояние, но ни о чем не спрашивала. Иван надеялся, что смена обстановки поможет ему развеяться, но злость только сильнее закипала в нем, требуя выхода. Он мог бы поделиться с матерью, но не стал этого делать. Его положение казалось ему позорным, и он предпочитал молчать о нем даже с самыми близкими. Он рассказал матери обо всем, но много позже. По возвращении в Москву он был уже почти на грани и сдерживать себя дальше не мог, нужно было принимать, наконец, какое-то решение. Как назло в первый же день ему нужно было заехать в «Стейдж» по делам. Он честно старался не думать о Лебедеве и Оксане, старался забыть о собственном унижении, но выходило у него довольно плохо. Злость продолжала прожигать его изнутри, и Иван боялся, что рано или поздно сорвется. Он никогда не был драчливым, в школе, кажется, не дрался совсем, но ему никак не удавалось прогнать навязчивую картинку, в которой его кулак ломал нос большого босса. Ожогин вошел внутрь и угрюмо поздоровался с охранником. Тот заметил дурное настроение Ивана и принялся его расспрашивать, на что артист лишь отшутился. Сделав лицо попроще, Иван поплелся дальше. Он довольно быстро прошелся по нужным кабинетам, забрал график репетиций и собирался уже уходить, как его поймала секретарша и сообщила, что его ждет в своем кабинете Лебедев. Иван замер, ну почему все складывалось так неудачно, будто кто-то сглазил его или навел порчу, хотя он и не верил в подобную чепуху. Лучшего времени для беседы Лебедев найти не мог. Конечно, Ожогин понимал, что ему придется рано или поздно встретиться с мужчиной, ставшим причиной его унижения, но он не готов был видеть его прямо сейчас, иначе он за себя не ручался. Тем не менее, начальству не отказывают, поэтому идти пришлось без возражений. Иван осторожно постучал в дверь и, получив приглашение, зашел в кабинет. Сердце его стучало ровно, но громко, удары его отдавались в ушах. Он тяжко вздохнул и, сжав зубы в ниточку, уселся в кресло, стараясь выглядеть как можно спокойнее. Лебедев завел речь о делах, начал что-то объяснять касательно запущенной PR-кампании, но Иван его не слышал, точнее не понимал, о чем тот толкует. Все его силы были потрачены на концентрацию и сдерживание. – Ожогин! – Лебедев, наконец, понял, что собеседник его совсем не слушает. Он помахал рукой перед самым носом Ивана. – Что? – дернулся от неожиданности артист. – Да ты совсем меня не слушаешь! – разозлился Лебедев. – А это, Ваня, свинство с твоей стороны. Удели мне пару минут и иди на все четыре стороны. Между прочим, если тебе еще не сказали, то главной ролью, дорогой мой, ты обязан мне. – Вам? – рассеянно спросил Иван. – Да-да, – самодовольно кивнул босс. – Ну, где благодарность? – Я думаю, – Иван и сам удивился тому, как скрипит его голос. – Я думаю, что моя… что Оксана уже достаточно вас отблагодарила, – выдал он совершенно неожиданно для самого себя. Он будто бы пережил раздвоение личности. Одна его половина ужасалась сказанному, другая же готова была продолжать. – Что? – Лебедев поднялся с кресла и, прищурив глаза, посмотрел на Ивана. – Что слышали! – Иван понял, что хваленый самоконтроль отказал ему, и окончательно спустил тормоза, дав слово более наглой половине. Гнев действовал на его организм будто алкоголь. Слишком сильная доза вызывала опьянение, и он больше не отвечал за свои действия и слова. – Я знаю, что Оксана – ваша любовница. – Ты в каком тоне говоришь со мной, мальчик? – Лебедев весь подался вперед к Ивану и теперь нависал над ним будто скала. – Я вам не мальчик! – Иван поднялся. Сейчас уже он был существенно выше крепкого, но низкорослого Лебедева и смотрелся, будто Эверест рядом с приземистым холмиком. – И вы поступили со мной подло. Могли хотя бы извиниться, а не требовать благодарностей. – Извиниться? – Лебедев громко засмеялся, так что все тело его задергалось. – Ты в уме, Ваня? Ты кем сейчас себя возомнил? – Я никем себя не возомнил, – Иван сжал кулаки. – Идите вы к черту! – Что ты себе позволяешь? Заруби себе на носу, ты здесь никто. Ты не Бред Питт, чтобы тебя нельзя было заменить. И слово твое здесь весит не больше, чем ноль без дырочки. А решаю все я. Уяснил? – Нет, – серьезно произнес Иван. Терпеть дальнейшее унижение противоречило его характеру, и даже инстинкт самосохранения здесь отключился. – Вон пошел, – бросил Лебедев после недолгого молчания. – Что? – Иван, кажется, уже немного остыл, сдержанная половина взяла верх и окончательно подавила безбашенную, и осознание того, что он только что натворил, начало постепенно проникать в его разум. – Вали отсюда, ненормальный, – рявкнул Лебедев. – И чтобы я тебя больше здесь не видел. – Но… – вся прежняя прыть Ивана куда-то подевалась, и он просто открывал и закрывал рот, словно рыба в воде. – О роли, ты, конечно же, можешь забыть, – Лебедев насквозь испепелял его взглядом. – А теперь, катись! Иван вышел за дверь, пошатываясь на ходу, будто пьяный. Оказавшись в коридоре, он провел рукой по лицу, будто бы смывал грим или снимал маску. Народу вокруг не было, поэтому он позволил себе привалиться к стене и перевести дух. Кажется, он только что поставил крест на своей карьере, рассорившись с одним из функционеров компании, которая являлась едва ли не монополистом в индустрии мюзикла в России. Дурак, какой же он дурак. Как он мог позволить эмоциям возобладать над разумом в самый неподходящий момент, как? Иван сжал виски, словно испытал резкий приступ головной боли, и поспешил прочь из этого здания, стены которого будто бы надвигались на него, грозясь раздавить. Оксану он выставил вон в тот же день, несмотря на ее рыдания и мольбы. – Да я ради тебя это делала, идиот! Я тебе роли доставала! – кричала она, но Иван пропускал все мимо ушей. Один ее вид напоминал ему о недавнем унижении, и он хотел как можно скорее отправить ее с глаз долой. Лебедев сдержал свое слово, и главной роли у Ивана больше не было, но к его удивлению его оставили в ансамбле и нескольких второстепенных ролях. Однако еще больше он удивился, когда узнал, что роль Чудовища теперь будет играть Сергей. Иван в совпадения не верил, но и в предательство своего товарища ему верить не хотелось. Однако однажды он увидел, как Сергей, весь светясь, уходил из кабинета Лебедева. – Конечно, вы правы, зачем вам этот истерик? До свидания, – донеслось до Ивана. Хлопнула дверь, и Сергей оказался с ним лицом к лицу. Улыбка сползла с его смазливого лица, но он продолжал смотреть на Ивана чересчур самоуверенно. – Зачем? – спросил Иван, качая головой. – Каждый выживает, как может, – последовал ответ. – Ах ты… – вырвалось у Ивана. – Не советую волноваться, а то глядишь, и с концами уволят. Сдержать себя стоило Ожогину огромных усилий, он стиснул зубы до металлического скрежета. Это был удар ниже пояса, от которого Иван сложился пополам. К лицу его прилила кровь, и он чувствовал, как полыхают его щеки. – Я бы так с тобой не поступил, – процедил Иван. Больше он ничего не сказал, и реакции Сергея ждать не стал, опасаясь сорваться и поколотить товарища, что значило бы для него самого неминуемое увольнение с позором. Иван развернулся на каблуках и пошел прочь, сжимая кулаки. Он еще всем докажет, чего он стоит на самом деле. Они все еще будут за ним бегать. – Прости, – прошептала Аня, через некоторое время после того, как он умолк и уставился перед собой. – Я… как я глупо вела себя. – Не извиняйся, – Иван покачал головой. – Откуда тебе было знать? Аня стала ластиться к нему, будто кошка, он рассеянно погладил ее по голове. Иван все еще не смотрел на нее, погруженный в свои мысли, лишь водил рукой по мягким рыжим волосам. – Но как они взяли тебя в «Призрака»? – осторожно спросила Аня. – Понятия не имею, – Иван пожал плечами. – Говорят, я понравился иностранному режиссеру, и Богачев настоял, не один же Лебедев принимает решения. – Ты самый-самый, лучше всех, – Аня крепко обняла его. – Я знаю, – Иван улыбнулся. – Нахал, – Аня изобразила возмущение. – Не хочешь наказать меня за наглость? – подмигнул он. – Да еще и развратник, – успела хихикнуть она перед тем, как он ее поцеловал.