***
– Забыл тебе сказать, – промурлыкал Иван, пока горячая вода струилась по его телу, смывая мягко пахнущую лимоном пену. В руке его была мочалка, которой он ласково натирал Анину спину. – На концерте будет моя мама. – Ваня, ты с ума сошел? – скинув его руки, Аня развернулась и уперлась кулаками ему в грудь. – Говорить мне такое за два дня до концерта. Еще бы прямо за кулисами сказал! – А что такого? – невинно спросил Иван. Он обнял девушку, продолжая успокаивающие круговые движения мочалкой по ее спине. – Да я петь не смогу от волнения, – продолжала кипятиться Аня. – Лучше бы вообще не говорил! – Ну, не волнуйся, мама не кусается, – Иван отбросил тяжелую мокрую прядь темных волос с ее белого округлого плеча и впился в него губами. Аня запрокинула голову и закрыла глаза, схватившись за выложенные светлой плиткой стены, чтобы не упасть. Ивану нравилось, когда она тихонько стонала и ее маленькие пальцы с острыми коготками сжимали его плечи, слегка царапая кожу. – Подожди, – тихо попросила Аня, словно на самом деле ей этого вовсе не хотелось. – Сам виноват, завел этот разговор. Теперь я не уймусь, пока не узнаю всего, чего хочу. – Хм... – Иван отстранился и взглянул на девушку сверху вниз с легкой полуулыбкой. Она могла говорить, что угодно, но с ее полуоткрытых губ и блестящих зеленых глаз он легко считывал охватившее ее желание. – А... твоя мама приедет только на концерт? – полюбопытствовала Аня. – Нет, – Иван покачал головой. – Она погостит у нас пару недель. – Ох... – Аня схватилась руками за голову. – Что это ты? – Иван, кажется, не скрывал сарказма. – Ваня, ты издеваешься? – Аня докрасна прикусила губу. – Да, – Ожогин не смог сдержать улыбку. – Видела бы ты сейчас свое лицо. Такая милая, когда нервничаешь. – Заткнись, – Аня уткнулась лбом в его грудь. – Молнии сверкают, щеки горят, это так возбуждает, – Иван опустил руки и легонько сжал ее ягодицы, отчего Аня издала нечто похожее на подавленный вскрик. – Ты садист! – пискнула девушка. – Я знаю, – согласился Иван, вдавливая ее в стену. – Но об этом мы можем поговорить вечером, а сейчас замолчи, будь так любезна.***
Встречать маму в аэропорт они, по настоянию Ани, поехали вдвоем. Иван не понимал, зачем это нужно, но не стал возражать. В конце концов, маме должно быть приятно. По дороге до Пулково Аня говорила мало и в основном всякие глупости, которые Иван списывал на ее возраст и про себя посмеивался над ними. Будь Аня не так взволнована, он бы вслух подшутил над ней, но сейчас ему не хотелось обижать и еще сильнее волновать ее. – Скажи, – начала она. – А что если я ей не понравлюсь? – Ну, тогда, – произнес Иван с самым серьезным видом. – Она, конечно же, запретит мне с тобой встречаться, и мне придется тебя бросить. Аня с минуту переваривала его слова, потом с силой хлопнула его по коленке и возмутилась: – Опять шутишь свои дурацкие шутки! Ненавижу тебя! – А что мне еще делать, если ты говоришь всякие глупости? – Иван на мгновение сжал ее пальцы. – Мнение моей мамы, хотя я ее и уважаю, не скажется на моем отношении к тебе. В конце концов, она хочет, чтобы я был счастлив. – А ты счастлив? – спросила Аня и посмотрела на Ивана, выжидательно прищурив глаза. – Я? Не знаю, – пожал плечами Иван. Аня ничего не сказала, сложив на груди руки, она уставилась на бегущую впереди серую асфальтовую дорогу, окруженную серыми домами и упирающуюся в такое же серое небо впереди. В новом, недавно построенном терминале Пулково, зал, где размещались встречающие, оказался больше, чем в старом еще советском здании, но и сейчас толпа была приличная, однако Ивана, благодаря его росту, было видно отовсюду. Они с Аней стояли чуть в отдалении, в углу, где было поменьше народу, Аня, вцепившаяся в рукав его кожаной куртки, выглядела немного растерянной. Как и всегда, мама заметила его раньше, чем он ее. Только когда она уже почти подошла к ним вплотную, Иван, вырвавшись из Аниной хватки, поспешил к маме и забрал ее тяжелые сумки. Она сухо улыбнулась ему, он заботливо ее приобнял. Мать была одета просто и скромно, как подобает ее возрасту, и рядом с Иваном смотрелась немного не на своем месте, однако Ожогина это никак не заботило. – Мама, познакомься, это Аня, – представил он. – Я тебе о ней рассказывал. Аня, это моя мама – Нина Петровна. – Здравствуйте, – пробормотала Аня, по всей видимости, борясь с желанием опустить глаза, но выдерживая проницательный взгляд Нины Петровны. – Рада, наконец, познакомиться с вами, – мама снова сухо улыбнулась, чем, кажется, привела Аню в смятение. Девушка поджала губы и стушевалась, следуя позади Ивана и Нины Петровны. Обратная дорога прошла в молчании. Аня, обычно болтавшая без умолку, была до крайности смущена и одновременно старалась произвести хорошее впечатление, Иван не обладал талантом разряжать обстановку, а мама просто устала с дороги. Тишина продолжалась и дома, все трое обменивались короткими фразами лишь по необходимости, хотя и собрались вместе на кухне, где Иван готовил ужин. – Ань, передай вон тот нож, – попросил Ожогин. – Мне так стыдно, что я ужасная хозяйка, – шепнула ему Аня. – Я никому не скажу об этом, – ответил Иван так же шепотом и поцеловал ее в макушку. Не зная, что еще делать, Иван заговорил о намеченном на завтра концерте, постепенно вовлекая в разговор обеих женщин, хотя ему давалось это довольно трудно, но его дамы, кажется, не желали оживлять общение самостоятельно. Мама живо интересовалась его успехами, на ее лице ярким солнцем сияла гордость за столь талантливого и успешного ребенка. – А вы Анна? – Нина Петровна обратилась к девушке. – Ваня говорил, вы познакомились в театре. – Я... да, на «Джекилле», но я пока еще студентка, – Аня сглотнула. – Она совершенно не умеет себя хвалить, – Иван взъерошил Анины волосы. – Мало есть студентов без нужных связей, которых берут на главные роли. И я уж точно не стал бы петь с какой-нибудь бездарностью. – Ты должен дать мне мастер-класс по самонахваливанию, – улыбнулась Аня. Все засмеялись, и в звонком смехе едва ли был слышен треск раскалывающегося льда. Нина Петровна пошла спать довольно рано, Аня с Иваном остались убирать со стола. Наведя на кухне чистоту, они разлеглись перед телевизором, Тема тут же очутился на коленях у хозяина и замурчал, требуя, чтобы его погладили. – Вот маленький предатель, – Аня погрозила пальцем коту. – Я тебя спасла, а ты меня даже не замечаешь, когда Ваня дома. – Что поделаешь, мужская дружба, – пожал плечами Иван.***
За кулисами царила привычная, кружившая голову, суматоха. В гримерной, этом небольшом островке тишины, Ивану дорисовывали брови. С нарисованными ровными и черными бровями он всегда чувствовал себя увереннее, потому что собственные, светлые и блеклые, оставляли желать лучшего. Аня, чей выход ожидался только во втором отделении, сидела в старом, побитом молью плюшевом кресле, и внимательно смотрела на Ивана. Она выглядела бледнее обычного и немного сутулилась, отчего казалась еще меньше. – Волнуешься? – спросил Иван, когда с гримом было покончено, и они с Аней остались одни. – Нет, – девушка покачала головой. – Я просто немного устала. Ивану захотелось поцеловать ее, но в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату влетела Оксана с щеткой для одежды в руках. У нее был такой вид, словно минуту назад она успела разрулить миллион сложнейших вопросов с привлечением людей уровня президента, и сейчас прибежала решать миллион первый. – Ваня, встань, я почищу твой пиджак! Ну, сколько можно таскать его? Иван нехотя поднялся. Он любил свой жаккардовый пиджак, несмотря на то, что тот за несколько лет успел поизноситься и забавно пушился в некоторых местах. Фанаты смеялись над пиджаком, и Иван обижался. Пока Оксана энергично орудовала щеткой, Иван заметил, как Аня молча встала и вышла вон, даже не взглянув на него. Ожогин вздохнул, он безумно устал от этих глупых разборок. Наконец, Оксана оставила его в покое, но Аня так и не вернулась. По дороге на сцену он увидел, как она о чем-то говорила со Светланой. Света бросила на Ожогина недобрый взгляд, и Иван был почти уверен, что на него нажаловались. Не пройдет и пары дней, как Света устроит ему разнос, в отличие от других, она считала себя вправе вмешиваться в его личную жизнь и даже управлять ей. Он махнул рукой и выскочил на сцену, теперь можно забыть обо всех проблемах на целый час и отдаться во власть музыке. Иван любил сцену за то, что она позволяла ему сказать больше, чем он когда-либо смог бы выразить в обычной жизни. Проще всего ему было разговаривать языком музыки, потому что этот язык он знал лучше всех остальных. Когда он пел, он становился истинным собой, тем, кто обычно скрывался за семью печатями, жаль никто не понимал этого и не умел читать между строк. Только в перерывах между песнями, вокруг Ивана снова выстраивалась стена, и он превращался обратно в замкнутого, не очень-то разговорчивого человека со странным юмором, каким его привыкла видеть публика. В антракте он скинул пиджак и наскоро переодел футболку. Потом поймал в коридоре Аню, она стояла в дальнем углу, ее лицо подсвечивал синеватый отсвет экрана смартфона, и от этого она выглядела изможденной и болезненной. – Прячешься? – Иван поймал ее врасплох, отчего она резко вздрогнула. – Угу, – Аня без энтузиазма кивнула. – Мне не нравится, как ты выглядишь, – Иван взял ее за руку. – Все хорошо? – Свет просто неудачный, – отмахнулась Аня. – Не уходи от ответа, – строго сказал Иван. – Давай обсудим это потом, если тебе так хочется, – покорно согласилась Аня. Иван быстро поцеловал ее, едва коснувшись губами ее сжатых губ, в затылок ему уже кричали: – На сцену, пора на сцену! Под софитами Аня преобразилась, ни следа уныния или подавленности, яркая, обезоруживающая улыбка, грация и открытость. Она весело шутила со зрителями, заполняя паузы, которые возникали у Ивана, и он подумал, что ее можно звать не только в роли его партнерши, но и в роли ведущего. Она стояла перед ним в своем красном платье с открытой спиной, и Иван не мог оторвать взгляд от мягких изгибов ее тела, от играющих лопаток, он не мог перестать восхищаться ее пением, отточенным множеством репетиций. На бис они спели не заявленную в программке «Кромешную тьму», которая имела оглушительный успех, как и все номера из «Бала вампиров». Публика была довольна, Иван горд собой, Аня скромно улыбалась, держа его за руку на поклонах. За кулисами она быстро отпустила его руку, все вокруг бросились поздравлять его, он обнимался со всеми, а Аня незаметно отошла в сторону, улыбка исчезла с ее лица, глаза ее застыли, будто два драгоценных камня. Краем глаза Иван заметил, что к ней подошла его мама и положила ей руку на плечо. – Спасибо! Спасибо! – без конца повторял Иван, желая только, чтобы от него поскорее отстали. Наконец, его оставили в покое, и он смог добраться до Ани с мамой, которые покорно ждали, пока он освободится. – Спасибо, что была со мной, – шепнул он девушке и чмокнул маму. – Пойдем, переоденемся и домой. – Ваня! – голос Оксаны, казалось, был слышен даже в опустевшем зрительном зале. – Ты почему не сказал, что твоя мама здесь? Я так хотела поздороваться! Вмиг преодолев разделявшее их небольшое расстояние, Оксана уже по-свойски обнимала Нину Петровну. Иван молча смотрел на это, сложив руки на груди, взгляд его метался между матерью и Аней. Мама терпеливо и даже в некоторой степени благосклонно сносила назойливость Оксаны, Аня молчала, она даже не выглядела злой, скорее потерянной. – Вы надолго? – щебетала Оксана. – На пару недель, – Нина Петровна склонила голову. – Тогда вы просто обязаны посмотреть его в «Джекилле», – всплеснула руками Оксана. – Это что-то невероятное. – Я не сомневаюсь, – Нина Петровна улыбнулась и с гордостью взглянула на сына. Он ответил матери мягкой, даже немного смущенной улыбкой. – Боюсь, милые дамы, – сказал Иван, придавая голосу шутливый тон. – Пока вы не слишком углубились в такую интересную тему, как мои достоинства, я должен вас прервать. Мама, нам пора домой. – Ах, конечно, – согласилась Нина Петровна. – Ты, должно быть, устал. До свидания, Оксана. – До свидания, – заулыбалась Оксана. – Я надеюсь, мы с вами еще увидимся. – Конечно-конечно, – заверила ее Нина Петровна, уже уходя. В машине Иван поддерживал разговор только с матерью, Аня села назад и молча смотрела в окно, однако, Ожогин не мог не чувствовать охватившего девушку напряжения. Он знал, что избегает скандала только потому, что они не одни, и был несказанно рад, что мама спасает его от очередных неприятных разборок, которых он терпеть не мог. Даже Нина Петровна, казалось, уловила, что между Иваном и девушкой что-то не так и неодобрительно поглядывала на нее. По приезде Аня только успела снять кроссовки, повесить в шкаф плащ и швырнуть на диван охапку подаренных лично ей цветов, как, извинившись и сославшись на головную боль, схватила свои концертные платья и исчезла в спальне, оставляя за собой душный шлейф невысказанной злобы. – И часто это с ней? – спросила Нина Петровна, недовольная Аниным поведением. – Бывает, – неопределенно пожал плечами Иван. – Тебя не смущает, что она сильно младше? Иван с мамой вошли на кухню, Ожогин занялся приготовлением чая, а Нина Петровна, устроившись на стуле, наблюдала за ним. – Нет, – Иван покачал головой. – Ей летом исполнилось двадцать два, она уже достаточно взрослая. – Не достаточно, – нахмурилась Нина Петровна. – Она слишком импульсивна и категорична, часто поддается эмоциям. – Это просто черты ее характера, – Иван поставил на стол чашки, едва не грохнув одну из них. – Не думаю, что они изменятся с возрастом. – Это черты молодой, неопытной девушки, – Нина Петровна придвинула чашку к себе. – Когда повзрослеет, она станет спокойнее и рассудительнее, но готов ли ты терпеть ее такой сейчас? – Мама, давай не будем, я не настроен говорить об этом, – Иван налил заварку, достал сахар и завалявшееся в одном из кухонных шкафов печенье. – И почему ты спрашиваешь? Раньше тебя так сильно не интересовали мои дела. – Хорошо, – Нина Петровна взяла его за руку. – Иногда я забываю, что ты не любишь обсуждать свою жизнь, даже со мной. Просто эта девушка, кажется, занимает тебя гораздо больше, чем все предыдущие. Любую другую ты бы выставил вон после подобной сцены. – Это точно, – Иван рассеянно улыбнулся. – Видишь ли, я... я люблю ее. Закипевший электрический чайник громко щелкнул, выключаясь, и Иван резко дернулся и, вскочив, стал разливать по чашкам дымящийся кипяток. Наступило недолгое молчание. – Я даже не знаю, радоваться ли за тебя или волноваться, – Нина Петровна озабоченно посмотрела на сына. – Я тоже, – Иван усмехнулся поверх чашки, которую сжимал в руках. – Иногда я хочу обнять ее и никогда не отпускать от себя, а иногда мне хочется ее убить. Она меня вдохновляет, но в тоже время, ограничивает мою свободу. – Что ты собираешься делать дальше? – Нина Петровна никак не отреагировала на его предыдущие слова. – Снова ты об этом, – Иван подул на чай. – Я не знаю, мам, я не думал. – Не торопись, – мама улыбнулась. – Ты же знаешь, я никогда не буду давить на тебя. Главное, чтобы ты был счастлив.***
Когда квартира погрузилась, наконец, во мрак и тишину, Иван на цыпочках прокрался в спальню и, стараясь как можно меньше шуметь, разделся и нырнул под одеяло. По неровному Аниному дыханию он понял, что девушка не спит. Он попробовал обнять ее, но Аня даже не пошевелилась, продолжая лежать, словно каменная статуя. – Я знаю, ты не спишь, – Иван примирительно поцеловал мочку ее уха. – Не могу заснуть, – сухо произнесла Аня, явно намеренная продолжить конфликт. – Ань, я тебя прошу, давай не будем, – он мягко, но настойчиво продолжил целовать ее. – А я и не начинаю ничего, – голос Ани звучал обиженно. – Что тебя тревожит? – Иван решил слишком не нагнетать. Он достаточно разрядился сегодня на сцене, чтобы оставаться относительно спокойным и терпеливым. – Ты с самого утра сама не своя, я думал, просто нервничаешь. – Меня задели твои слова. – Какие еще слова? – Иван жалел, что вообще начал этот разговор. Лучше бы просто лег рядом и уснул. Сейчас она прицепится к какой-нибудь незначительной фразе, о которой он сам уже ничего не помнит, а потом будет разбирать ее по кирпичикам и расставлять их по полочкам. – Вчера я спросила тебя, счастлив ли ты, – объяснила Аня. – Ты сказал, что не знаешь. – Аня, ну что за глупости, – Иван тяжело вздохнул. – Я не могу сделать тебя счастливым? – Послушай, счастье – это такое понятие, которое складывается из множества факторов. Я действительно не знаю, счастлив ли я. И это никак не связано с тобой или нашими отношениями. Понятно? – А с чем связано? – С целой кучей всего, моей работой, семьей, детством, постоянным недовольством собой... Это не так просто. Но ты помогаешь мне справиться со всем этим, с тобой мне хорошо. Он услышал, как Аня резко втянула воздух, а потом зашуршала простынями, разворачиваясь к нему лицом. – Я люблю тебя, – прошептала она. – Я тебя так люблю, что мне страшно, – она уткнулась лбом в его плечо, он осторожно погладил ее волосы. Он понимал ее страх, страх потерять, остаться брошенным и никому не нужным, нелюбимым. Иван сам боялся того же, только никогда и никому не говорил об этом. Он хотел свободы и в тоже время боялся стать независимым, если бы эта независимость означала потерю Ани. Она раздражала его, но без нее он уже не мыслил своего существования. – Я тоже тебя люблю, – Иван поцеловал ее в макушку. – И мне тоже страшно, очень. – Правда? – спросила Аня с недоверием в голосе. – Ну, конечно, – мягко произнес Иван. – Чем я хуже тебя? – Но ты такой... Такой безразличный иногда, – Анин голос звучал нерешительно, словно она боялась признаться в своих страхах. – И мне кажется, что тебе все равно. – Нет, ну ты же знаешь меня... – Знаю, – Аня обняла его. – Но мне так трудно угадать, что ты чувствуешь на самом деле, и я всегда предполагаю самое худшее. – Глупая девочка, – Иван заставил ее взглянуть ему в глаза. – Я тебя люблю. Если бы ты мне вдруг надоела, я бы сказал тебе об этом, успокойся, хватит грузить себя, и иди ко мне. Иван пригласительным жестом провел по ее ноге, заставив ее смущенно закусить губу. – Ваня, – зашептала она. – Не надо! – Почему это? – Иван недовольно взглянул на нее. – Там твоя мама! - Аня сделала большие глаза. – Дверь закрыта, – лукаво улыбнулся Иван. – А в квартире хорошая звукоизоляция. Не дури. Иван потянул за край Аниной ночной рубашки, Аня попыталась сопротивляться, но когда Иван принялся целовать ее шею, щекочущими легкими поцелуями, похожими на прикосновение крыльев бабочки, со стоном сдалась. Она таяла в его руках словно воск, льнула к нему, с желанием поддавалась на его ласки, и за это Иван любил ее еще сильнее. Никто не мог дать ему столько, сколько давала она. Аня словно бы была отражением его самого, его самых потаенных желаний, и он знал, что был для нее тем же. И пока он продолжал это чувствовать, ему было все равно, что будет завтра, в следующий час или минуту, лишь бы Аня была рядом. – Просто не уходи, хорошо? – Хорошо. Обещаю.