Обелиск нашей любви

      Мобильный вибрирует в сумке. Незаметно его достаю и скашиваю глаза на экран — Джено. Извинившись, выскакиваю из аудитории в коридор:       — Да?       — Мне нужно, чтобы ты съездила в Алеццо.       — Куда?       — Садись на мотороллер, по дороге объясню. Разрешение камеры у тебя на телефоне сколько?       На автопилоте называю цифры.       — Не ах, но пойдет.       — Что пойдет, куда и зачем?       — Шлем не забудь.       — Шлем не нужен, я на твоей машине.       — На машине ты там не проедешь. Минут 15 придется топать пешком в горку.       Еду в Алеццо. День солнечный, но не жаркий. Ветер приятно обвевает меня и мое транспортное средство. Хочется снять шлем и подставить ему волосы, но это трасса… так что лучше не стоит.       У таблички с названием городка притормаживаю и набираю Джено.       — Я в Алеццо.       — Видишь холм над часовней?       — Над часовней? — оглядываюсь я. — Да, уже вижу.       — Теперь присмотрись — на холме виден акведук.       Я щурюсь и прикрываю глаза от солнца рукой.       — Не-а, не видно.       Джено отключается и через секунду на экране высвечивается видеозвонок.       Поднимаю телефон в вытянутой руке, чтобы было видно холм.       — Серая стена, мелькающая среди деревьев. Это он.       — Ага, кажется, что-то похожее наблюдается, — наконец удается разглядеть и мне.       — Отлично, тебе туда.       Следуя указаниям Дженнаро сначала по улочкам Алеццо, а потом по извилистой тропинке поднимаюсь на холм и торможу у акведука.       — Так, сейчас поднимайся на акведук.       По самодельной лестнице из двух крупных камней, приставленных к стене, и выбоине в кладке, идеально подходящей, чтобы поставить туда ногу, я забираюсь на первый уровень.       — Теперь нужно подпрыгнуть, зацепиться и подтянуться.       — Эй, я на такое не подписывалась, — ворчу я.       — Стройнее будешь. Вперед.       С некоторой опаской, примерявшись, я подпрыгиваю и…       — Не получается, мне не достать. Хотя, постой… — я замечаю подходящее и растущее в нужном направлении дерево. — Мы пойдем другим путем.       С лазаньем по деревьям у меня всегда дело обстояло лучше, чем с турникетом, поэтому я оказываюсь на втором уровне достаточно быстро, принеся в жертву лишь чистоту своих джинсов. Отряхнув древесную труху с филейных частей тела, докладываю:       — Я наверху. Что дальше?       — Третий уровень.       — Издеваешься?       — Шучу. Иди на север и не забывай показывать мне верхнюю часть акведука.       Иду, заросли вокруг становятся гуще, наклон холма увеличивается.       — Стоп! — останавливает меня Джено. — Покажи стык между плитами.       Я добросовестно подношу телефон поближе к кладке.       — Левее, так, угу, — в голосе Джено слышится удовлетворение. — А теперь, сделай несколько крупных снимков с разных ракурсов и перешли мне.       — Слушаюсь и повинуюсь, о светлейший! — ворчу я, выполняя последнюю часть задания.       Фотки отправляются. В планшете Джено хранится уйма фотографий самых разнообразных стыков, углов, деталей ныне стоящих и давно разрушившихся зданий. Теперь к ним добавятся еще и эти.       — Молодец. А теперь тем же путем возвращайся обратно.       — Нет, вот мне интересно, почему я? Я, что, самая незанятая? Или самая безотказная? — возмущаюсь я уже из вредности.       — Потому, что проще тебе доехать на мотороллере до Алеццо, чем мне лететь из Афганистана. И спасибо, Сес.       Пятница. Диплом.       Диплом. Пятница. Эти слова не сочетаются вместе, как ни переставляй. К тому же первую главу я худо-бедно уже подправила, а через несколько часов девчонки ждут меня в нашей любимой кафешке. Откладываю ноутбук и иду в ванную начинать наводить красоту.       Сандра, Кассия, Джесс и я. Когда мы собираемся за одним столиком, со стороны, наверное, это напоминает кадр из «Секса в большом городе». Тем более, что старшая в нашей компании — Джесс — американка. Десять лет назад она вышла замуж за итальянца, купившись, как она теперь выражается, на «смазливую морду, хорошо подвешенный язык и внушительный хрен». Увы, безумная межконтинентальная любовь не выдержала испытания семейной жизнью и бесконечным «кобеляжем» супруга — брак Джесс года три как канул в Лету. А она сама осталась и, натренировавшись на муже скандалить и виртуозно материться по-итальянски, открыла в Неаполе туристическое агентство, в котором ни один водитель и ни один гид не опаздывают, что для Италии большая редкость.       С Кассией мы вместе учились на бакалавров искусствоведения, но в отличие от меня, она после получения степени решила пойти поработать по специальности и только потом собираться в магистратуру. Меня восхищает рациональность Кассии, не искусственная, достигаемая усилием, а естественное свойство ее личности, прекрасно сочетающееся с любовью к памятникам древности и жизнелюбием.       Сандру я знаю еще с младшей школы, практически всю жизнь. Она очень тихая, старательная и сразу впадает в панику, стоит событиям слегка отклониться от намеченного ею плана. Стыдно признаваться, но я подружилась с ней из жалости — сил не было смотреть, как она мнется в сторонке одна. И никогда не жалела об этом — более вдумчивого, верного, надежного, всегда готового поддержать человека я не знаю. После того, как Сандра съехала от своих чрезмерно религиозных родителей и начала работать в агентстве у Джесс, мне кажется, ей стало легче проявлять себя в общении с людьми.       Одно время у меня была идея свести Сандру с Джено, они представлялись мне прекрасной парой. Я даже устроила им свидание, но — увы — если Сандре брат давно нравился, то с его стороны не возникло ни намека на романтические чувства. В этом отношении Джено не оригинален — как и многие другие джентльмены, он предпочитает сексапильных блондинок. Кстати, о Джено… что-то его ежедневное «ок» запаздывает…       — Твой брат — себялюбивый безответственный козел, — безапелляционно заявляет Джесс, видя, как мой взгляд в очередной раз утыкается в экран телефона. — А то он не знает, как вы тут переживаете! Но нет же, блядь, жить настоящей мужской жизнью и трепать нервы тем, кто его любит, важнее.       — Джесс, я не хочу спорить на эту тему.       — Вот и не спорь, все равно не переубедишь, — отвечает подруга. Я люблю Джесс, но после развода она стала почетным членом клуба «все мужики — сво», и некоторые темы в ее присутствии лучше не затрагивать.       — Столько уже прошло с тех пор, как ты рассталась с Марко? — меняет Джесс тему.       — Пять месяцев.       Я сейчас не хочу вспоминать о Марко. Ни о том, как он выглядит, ни о том, что наговорил мне на прощанье, ни о том мордобое, который они с Липе устроили через пару недель, встретившись в одном из ночных клубов. Не хочу. Вообще.       — Пять месяцев без отношений еще куда ни шло. Но пять месяцев без секса — с этим надо что-то делать, — говорит Джесс. Девчонки смеются. Я тоже.       Мы начинаем перебирать подходящих кандидатов слева направо от барной стойки.       — Вон, в углу. По-моему, вполне подходящий экземпляр. И посматривает на тебя с интересом, — подсказывает Кассия.       Я скашиваю глаза. Парень, и правда, ничего. С легкой небритостью и взглядом типичного мачо. Явно в активном поиске. Не для отношений, но пофлиртовать или провести ночь самое то.       — Давай, — подначивают девчонки. — Вперед.       Встаю и иду к стойке, якобы заказать нам еще выпивки, «нечаянно» оказываюсь поближе к парню, а дальше все развивается привычно и по накатанной. Знакомимся, пьем, болтаем. Его зовут Тано, сицилиец. Работает в «сфере услуг», судя по уклончивому ответу в не самом престижном секторе этой сферы. Водитель, скорее всего. В какой-то момент он предлагает проводить меня домой и, неловким движением пытаясь сгрести сумочку с барной стойки, я роняю ее на пол. Тано поднимает, протягивает мне, я на автопилоте вытаскиваю телефон и, глядя на экранную заставку, вдруг осознаю, что никуда не хочу с ним идти. Парень не слишком доволен внезапным изменением планов, но это приличное место, к тому же, со мной подруги, так что ему приходится продолжить поиски.       Мысли, сами собой, возвращаются к Марко, к его словам, сказанным в день нашего расставания. Что я пустышка, слишком скучная и пресная во всем, начиная с постели и заканчивая беседой, что я сама не знаю, что мне надо, и не умею любить по-настоящему. Я, конечно, тоже в долгу не осталась, и высказала все, что накипело, о его цветных галстуках, о комплексах и бесконечных попытках абсолютно всем понравиться, о занудной манере речи и визгливых нотах в голосе, появляющихся, когда он скатывается в пафос, то бишь практически постоянно. Но его слова меня задели больше, чем я ожидала. Не то чтоб его мнение много значило, и тем не менее…       Сообщение. «Так выглядит закат на Гиндукуше. Спокойной ночи». Наконец-то.       «Сегодня утром заминированный автомобиль взорвался у главного входа в аэропорт Кабула, пять человек погибли, семеро ранены. Ответственность за теракт пока не взяли на себя ни представители движения Талибан, ни представители афганского отделения ИГИЛ»…       Новость настигает меня утром, на улице, где пара старичков, сидя в тенечке, слушает радио. Руки нервно дергают поводок Чипо, пытаясь совладать с порывом достать телефон и немедленно позвонить Джено.       Прослушиваю длинный набор звуков, кажется, на пушту, заканчивающийся сакраментальным англоязычным «абонент находится вне зоны действия сети, перезвоните позже».       Да, я знаю, что Джено прилетел почти неделю назад и сейчас точно не в Кабуле, но через восемь дней ему возвращаться, ехать по этим улицам, парковаться у входа, проходить через терминал… Я пытаюсь совладать с разрастающимся внутри чувством холодной серой пустоты. Задерганный неровными движениями поводка Чипо останавливается и с упреком смотрит на хозяйку.       «Ответь мне», — отправляю сообщение, и с каждой минутой молчания мороз пробегает по коже, несмотря на солнечный, погожий денек.       Ноги сами ведут меня, и Чипо лишь обиженно сопит, отклоняясь все больше от привычного маршрута прогулки.       Собор Сан-Дженнаро… Самый знаменитый храм в Неаполе. Сегодня я пришла сюда не из желания полюбоваться готикой или поглазеть на туристов… Просто чтобы помолиться за Джено, не нашла места лучше, чем храм его тезки.       В такие минуты я не умею молиться правильно, заученные в детстве слова вылетают из головы, остается лишь то, что идет из сердца. «Не отнимай его у меня, у Липе, у папы. Он нам нужен, нужен многим другим людям, он делает этот мир светлее и лучше. Ведь мы за этим сюда приходим, да? Ведь это твоя воля? В этом смысл?»       Я наклоняю голову и опираюсь лбом о темное дерево высокой спинки скамейки впереди меня. Закрываю глаза.       «Дай ему прожить долгую, насыщенную жизнь. Стать мужем, отцом, дедушкой, реализовать свои замыслы. У него их много, ты же знаешь. Ты сам создал его таким».       Сквозь фоновые перешептывания туристов в отдалении мое внимание внезапно привлекает странное постукивание и позвякивание — осторожное, неуверенное. Поворачиваю голову и вижу Чипо, медленно-медленно, как по минному полю, переставляющего лапы по стертым от времени, гладким мраморным плитам. Встретив мой взгляд, Чипо прижимает уши к голове и нерешительно делает еще один шаг. Тут я понимаю, откуда постукивание — это коготки стучат по мрамору, а металлом по нему же позвякивает поводок. У Чипо при этом такой неловкий и смущенный вид, он явно в курсе, что нарушил этикет, и мои нервы не выдерживают, выплескивая напряжение внезапным, особенно громким благодаря соборной акустике смехом.       — Все хорошо, дочь моя? — спрашивает пожилой священник в очках, очевидно, направляющийся к Чипо, чтобы выдворить собаку из храма.       — Простите, падре. Сейчас я его выведу.       Подхватываю поводок и побыстрее выбираюсь наружу, к солнечному свету. Как раз вовремя, потому что звонит телефон.       Липе. Вполне возможно, тоже услышал новость. Или просто почувствовал. Он такой, может. Интуиция у младшенького временами просто сверхъестественная.       — Звоню спросить — ты точно завтра на наш концерт не приедешь?       — Точно.       — А почему голос такой?       — Какой «такой»? — переспрашиваю я.       — Вот теперь нормальный, — удовлетворенно произносит Липе и отключается.       Мы с Чипо едем в парк, проверять телефон каждые пять минут в тенечке, под деревьями.       «Доброе утро. Ты как? Что-то случилось?»       Смотрю на белые буквы на синеватом фоне, и теплая волна облегчения прокатывается по сердцу.       «Гуляю с Чипо. У вас все в порядке?» — набираю ответ.       «Да. Работаем».       «Будь осторожен».       — Ну, как? Тебе нравится? — с хитрецой сощурив глаза, спрашивает папа.       Мне трудно комментировать его работы. Я не чувствую их так, как чувствую проекты Джено. Глядя на проекты брата, я всегда знаю, почему он использовал тот или иной цвет, форму, какое у него при этом было настроение, о чем он думал, чего хотел добиться. Понятия не имею как, просто знаю и все. А в папиных проектах я вижу готовое целое, и это целое, оно как внешняя форма, замкнутая оболочка, которая очень мало говорит со мной. Возможно дело в разнице в возрасте, с Джено мы выросли вместе, а папа — это папа, человек другого поколения, как бы сильно я его не любила. Вот и сейчас…       — Это хороший дом.       — И все? — улыбается отец.       — Но я бы не хотела в нем жить.       — Почему?       — Орнамент на балконе. Сначала он бы мне понравился, а потом раздражал бы.       Папа задумчиво наклоняет голову. Джено сразу понял бы, о чем я. Но и папа тоже знает меня очень хорошо.       — Из-за того, что похож на паутину?       В точку. Я не выношу пауков, паутину и все, что их хоть отдаленно напоминает.       — Папа, как ты думаешь, почему он это делает? — спрашиваю я, мысленно возвращаясь к вчерашнему разговору с Джесс.       — Что делает, солнышко? — папа не спрашивает «кто», мы оба знаем, о ком думаем чаще всего уже шестой день.       — Зачем Джено поехал в Афганистан? Почему мужчин периодически несет на край света?       — Думаю, если бы некоторые из нас периодически, как ты выразилась, не «неслись на край света», не замахивались на невозможное и опасное, человечество до сих пор жило бы в каменном веке.       В этом весь папа — спокойно, мудро, доброжелательно. И он прав.       — А ты, пап, в молодости поступал так же? — спрашиваю я.       — Я достаточно много путешествовал, солнышко, в молодости и потом, по работе. Но когда у меня появились мама и вы, мне расхотелось расставаться с семьей без крайней необходимости. И Джено, когда у него будет своя семья, почувствует то же самое.       — А разве мы — не его семья?       — Это другое, Сеска. Ты знаешь, что я имею в виду. — Папа замолкает на мгновение. — И потом, боюсь, в этом он похож на Валерию куда больше, чем нам всем хотелось бы.       Я — девушка из приличной, счастливой, благополучной семьи, такие знают о войнах и катаклизмах лишь из голливудских блокбастеров и выпусков новостей. Это скользит где-то по краю сознания среди рутинной, нормальной жизни, не интересует и, по правде сказать, не слишком волнует, пока не коснется кого-то близкого.       И вот теперь, в попытке узнать, я читаю об Афганистане. Ночами не спится, и я проглатываю все подряд: Википедия, книги, карты, блоги.       Халед Хоссейни, «Бегущий за ветром» — искусственная художественность вымысла, наложенная на картины подлинного афганского быта, в ностальгическом восприятии «золотого мальчика», ставшего англоязычным писателем.       «Записки Флешмэна» Джорджа М. Фрейзера — умная и едкая, типично мужская книга. Все персонажи женского пола непроходимо тупы, аморальны, лишены самоуважения и используются героем исключительно для удовлетворения потребности в сексе. Не мое чтиво, категорически, но оно об Афганистане… Хайберский перевал, Кабул.       «Шантарам»… все время чтения во мне разрастается внутренний протест. Против искусственной закругленности сюжетных линий, против насилия, творимого под лозунгами благих намерений и пятничных философских размышлений. Есть вещи, в отношении которых я не верю автору, не верю персонажам. Да и на социалистические теории у меня устойчивая аллергия. Большинство их проповедующих, по меткому выражению Йена Пирса, любят рабочий класс в целом, но терпеть не могут каждого работающего индивида в отдельности. Такие как Валерия носятся по миру во имя идеи, творя добро посторонним ценой боли своих близких.       Пересматриваю «Насирию»*. Насколько по-другому теперь воспринимаются слова «там, где нет воды, нет и достоинства». Джено несет людям воду, возможность честно работать, обеспечивать семью и жить в мире. Ради этой цели они с Винче не взяли денег за разработку проекта, ради этого рискуют сейчас своими жизнями.       Нуристан — страна света — область в горах Гиндукуш, названная так после того, как афганские правители огнем и мечом насадили среди тамошних дикарей свет истинной веры в Аллаха. Крестовые походы, походы с полумесяцем, походы с серпом и молотом… история во всем мире однообразна и любит рядиться в одежды праведницы.       Нахожу карту Афганистана на обороте обложки. Накрываю ее рукой. Там, под моей ладонью, целая страна, горная система Гиндукуш, разветвляющаяся в трех направлениях, две пустыни, и люди, убивающие друг друга, копошащиеся в нищете и ненависти. Но пока моя ладонь накрывает ее, как купол, Господи, пусть звучит тишина, ни выстрелов, ни взрывов, ни смертей. Я засыпаю, кончиками пальцев касаясь северо-восточных границ Афганистана.