45 steps into the darkness

Тук-тук-тук, бьет Уоррен костяшками пальцев по тонкой фанерной двери. Он уже и сам не совсем понимал, почему пытался достучаться до человека, который сломал ему жизнь. Вернее, почему он не оставлял надежду понять его мотивы. Таким, наивным и человеколюбивым мальчишкой, Уоррен был всегда, и даже произошедшее не смогло изменить его характер. Он не верил, что человек, любой человек, может быть способен на подобное лишь ради забавы и самоутверждения. Да, большая часть Аркадии не считала Прескоттов людьми, но... Они ими все-таки являлись. Плохими людьми, но все же. Тук-тук-тук, бьет Уоррен кулаком по тонкой фанерной двери. "Просто дурацкое видео" превратилось в "просто сломанную судьбу", в "просто смытое в унитаз будущее", в "просто невыносимый позор" и "просто разочарование отца". Нелегко было найти теперь человека, который бы не отвернулся, не начал насмехаться и не попытался подколоть. Сам Уоррен чертово видео до конца не досмотрел - его стошнило минуте на третьей, и такую реакцию он считал совершенно нормальной. Схожая реакция была бы у каждого человека, будь он парнем или девушкой, который увидел бы себя... Таким. Заторможенным. Жалким. Использованным. Это слово вызывало какое-то особенное отвращение и, видимо, именно оно вызвало тогда рвотный рефлекс. Тук-тук-тук, бьет Уоррен пяткой по тонкой фанерной двери, развернувшись к ней спиной. Нет, серьезно, чего ждал Нейтан? Того, что его несменный красный бомбер не попадет в кадр и не окажется единственным ярким пятном в монохромной толпе? Того, что его голос, пусть и неразборчивый в сонмище прочих голосов, не будет замечен? Или, быть может, того, что Уоррен будет достаточно легкомыслен для того, чтобы оставить все как есть? Естественно, старший Прескотт дело замял, как поступал наверняка много раз до этого, но Уоррен не мог отвязаться от мысли, что все не может быть настолько... Очевидно. Ведь не один только голос Нейтана сохранился в сонном сознании, и не один он звучал так отчетливо на фоне общего гула толпы. Тук-тук-тук, запоздало отвечают слабые удары по полу из-за двери. Грэм прикладывает ухо и пытается прислушаться. Тишина длиной в три секунды. И снова, тук-тук-тук. "Словно сигнал о помощи". Уоррен сильный. Уоррен не станет бросаться в крайности. Уоррен не считает, что жизнь кончена просто из-за того, что его накачали наркотой. Что ему дали в рот. Что его сняли на видео. Что это видео попало в сеть. Что он помнит что-то еще, что-то, чего на видео однозначно не было. Если ты не имеешь возможности исправить уже произошедшее - создай нечто новое, что сможет занять толпу и отвлечь самого себя. Но даже сейчас, это понимая, он не мог с полной уверенностью сказать, что готов отпустить воспоминания. Это было... Выше его сил. Намного. Тук. Тук. Тук. Парень, не выдержав, надавливает на дверную ручку в полной уверенности, что дверь не откроется, но она открылась. С тихим скрипом. Мгновенно глаза заплыли серой табачной дымкой, и, захлопнув за собой дверь, Уоррен прикрыл их ладонью, чтобы они не слезились от густого едкого дыма. Оказавшись в чужой комнате уже, должно быть, в десятый раз, он, игнорируя желание открыть окно, первым делом осматривает ее на наличие Виктории, но не обнаруживает никого, кроме Нейтана. Он сидит на полу и вертит в пальцах окурок, будто завороженный тонкой струйкой дыма. Рядом с ним - металлическая (Уоррен не удивился бы, будь она серебряной) пепельница, в ней еще дюжина окурков. Нейтан вовсе не выглядит так, словно он под кайфом, но и не выглядит так, словно хорошо себя чувствует, он вообще не выглядит... Никак. Полупрозрачное от бледности и недосыпа избитое тело. Избитое?.. - Что с тобой случилось? - спрашивает Уоррен, и вновь не понимает, почему ему интересно. Он не может помочь даже самому себе, он не может о себе позаботиться, но почему-то имеет вредную, губительную привычку сопереживать человеку, который все уничтожил. Да, без сомнения, первое время Нейтан пытался помочь. Он пытался притвориться, что помогает, потому что ему нужно было отвести подозрения от себя или от того, кто был виновен на самом деле. Но последние несколько недель он вину свою не отрицал, и всячески пытался намекнуть на скрытую истину: меня, мол, тоже имеют, при чем не в рот, а непосредственно в мозг, и все, что я могу делать - молча кивать, как пустоголовый болванчик. Чем очевиднее это становилось, тем приятнее было Уоррену, ведь, подумать только! тот, кто унизил его, сам, вероятно, был унижен не меньше. Но доброе сердце было сильнее холодного, склонного к мести разума. Уоррен был ребенком, всепрощающим маленьким мальчиком, доверчивым щенком, который пусть и ненавидел бьющую его руку, но слепо тянулся к ней, как только она пыталась огладить косматую голову. - Нейтан, - еще раз привлек к себе внимание Грэм, как только понял, что на него все так же не смотрят, - Что с тобой случилось? - А ты, блядь, слепой? О, разумеется, Нейтан, мать его, Прескотт. Будто кто-то мог отреагировать более грубо на проявление элементарной заботы, чем он. - Тебя избили? - осторожно предположил парень. - Нихуя себе догадливость! Уоррен цыкнул и закатил глаза, заранее смиряясь с тем, что разговор не придет к своему логическому завершению. Разговаривать с этим человеком, когда он настолько не в себе - худший вариант из множества возможных при общении. - Я понял тебя, я сейчас уйду, - тяжело вздохнув, объявил парень, разворачиваясь к двери лицом, чтобы покинуть душную темную комнату. Частично он был рад тому, что ему больше не придется дышать сигаретным дымом, но какая-то особо сердобольная часть его совестной души искренне хотела позвать на помощь. Хотя бы для того, чтобы Нейтана доставили в больницу - выглядел он и правда... Неважно. Как только его рука опустилась на дверную ручку, собеседник едва слышно подхватил: - Конечно, ты уйдешь. Я тоже скоро уйду. - Куда?.. - недоуменно произнес Уоррен, оборачиваясь через плечо. Прескотт промолчал, словно опасаясь говорить. - Куда ты собираешься уйти, Нейтан? - В полицию, - раздраженно рявкнул тот, но мгновенно осекся, прикусив влажную от сукровицы губу, - Да, копы куплены, но я уеду из Аркадии. Даже глухой услышал бы то, как густо и крупно дрожит его голос. - Для чего все это? - Уоррен сложил на груди руки, - Ты даже мне ничего не рассказал, но уже хочешь рваться в полицию. Откуда взялась твоя... - Смелость? - выплюнул Нейтан слово и тихо рассмеялся, - Ты действительно думаешь, что в ней дело? В смелости? Или в совести? Или, может быть, в гордости? Срал я. И на гордость, и на совесть, и на смелость. Я не себя подставляю и не тебя выгораживаю. Уоррен дрогнул, ругнулся про себя и процедил сквозь сжатые зубы настолько яростно, насколько был способен его голос: - Да, в этом я точно не сомневался. Даже в ситуации, когда ты сломал чью-то жизнь, ты продолжаешь заботиться только о том, чтобы все шло именно так, как выгодно тебе. Грэм нахмурился. Ему резко стало плевать и на то, что Нейтан избит, и на то, что он сам пришел к нему за ответами, и на то, что ни одного так и не получил. Он дернул ручку двери. - Ты звал меня по имени. Уоррен вскипел: - Дай мне уйти наконец, чтоб тебя... Погоди, что ты сказал? Нейтан снова рассмеялся: - И теперь ты уже не хочешь уходить, верно? - Что, черт возьми, ты сказал? Тяжелое молчание повисло в комнате, смешавшись с сигаретным дымом и превратившись в неподъемную сизую тучу. Нейтан потянулся к сигаретной пачке, разочарованно вытряхнул из нее только зажигалку вместе с горсткой оторванных фильтров, и опустил бесполезный кусок картона на место. - Ты звал меня по имени. Тогда, в проявочной. - Гд... - Проявочная, - поспешил объяснить Прескотт, - Типа... Бункер моей семьи. После вечеринки я хотел отвезли тебя в больницу, но вышло так, что отвез туда. - Но зачем?.. Уоррен отошел от двери и присел на корточки, чтобы чуть лучше рассмотреть лицо с ним говорящего. Тот следил стеклянным взглядом за вьющейся в воздухе пылинкой, видимо, потеряв точку концентрации в форме ровной струйки дыма. Его красные глаза блестели от влаги, и он лениво, почти неохотно пытался проморгаться, чтобы смахнуть ее с ресниц, но выходило плохо. "Неужели слезы?" - подумалось Грэму. - Ты знаешь, что такое эффект бабочки, Уоррен? - промолчав пару секунд, но не получив незамедлительного ответа и позволив слушателю лишь приоткрыть рот, Нейтан продолжил тараторить, - Когда от одного твоего действия в прошлом меняется целое будущее. Когда один твой выбор влечет за собой вереницу самых хуевых последствий. Прелесть эффекта бабочки заключается в том, что ты... Никогда не знаешь, какая хуйня может произойти из-за действия, которое ты даже не обдумал толком, прежде чем совершить. И я тоже не подумал. - Не подумал, когда отвез меня в... "Проявочную"? - Когда начал общаться с Джефферсоном. Уоррен не понимал. Он упорно старался, но не понимал. Ему казалось, что мозаичные осколки, которые он подбирал благодаря этой беседе, складывались в две совершенно разные фрески. - При чем здесь Марк Джефферсон? - уже спокойнее спросил он, стараясь не давить на нервного парня. - У всех свои предпочтения, это типа... Нормально. Мне вот нравится, - Нейтан кивнул в сторону висящих на стене фотографий, - Это говно: веревки, плети, узлы. Но я никого не связываю, понимаешь, в чем суть? Никого. Одно дело - знать, что тебе нравится что-то запретное, но не идти на это дерьмо. На грех, как сказала бы та монашка. Марк... Другой. Он настоящий псих, хуже, чем я. - О чем ты... Нейтан резко поднял голову и несколько раз взмахнул руками в разные стороны. - Я накачал тебя, - руки влево, - Ты мне отсосал, - руки вправо, - Да, это все еще скотский поступок, но... На вечеринке должно было все закончиться. Без этого сраного видео и без этих сраных фотографий. Уоррен даже не стал спрашивать, о каких фотографиях идет речь. Он уже банально боялся вспугнуть искренность, внезапно проявившуюся в Нейтане, и поэтому просто слушал. Ему было приятно слушать, потому что впервые за долгое время он чувствовал, что ему открываются, что его почти без напора вводят в курс дела. Две фрески постепенно складывались друг с другом, пусть шов их соединения все еще казался грубым. - А потом... Он сказал, чтобы я привез тебя. В проявочную. И я сделал это, потому что ему ничего не стоило бы меня убить. И ничего не стоит до сих пор. Я думал, что он сделает пару снимков и отпустит тебя, но это дерьмо продолжалось несколько часов, и я даже ничего... Не мог сделать. Я никогда ничего не могу сделать. Он... колол дозу, фотографировал тебя, несколько раз голову поворачивал, иногда кричал, когда ты приходил в себя и отказывался ему подчиняться. Но все это время ты просто... Плакал. И звал меня. Плакал. И звал меня. А я сидел в углу и не понимал, что я, черт возьми, должен делать. В определенный момент я хотел уебать его штативом, но он, - Нейтан коснулся пальцами своего затылка и протянул парню руку, демонстрируя темные алые пятна на подушечках, - сделал это раньше меня. В награду за терпение он позволил мне взять себе один снимок. Я знаю, зачем, он просто хочет однажды сжечь свои и свалить на меня всю вину, но я не смог отказаться. Он сделал ее, когда я пытался поправить тебе волосы. Фрески соединились в одну отвратительную картину на стене заброшенного собора. - Где она? - прямо спросил Уоррен. - За диваном. - получил он не менее прямой ответ. Уоррен, демонстративно переступив через ноги Нейтана, подошел к дивану с другой стороны и заглянул за него. Выудив из кармашка на задней части спинки прямоугольник плотной фотобумаги, он внимательно его рассмотрел. Огромные красные глаза. Широкие зрачки. Бледное, мокрое от слез лицо, слипшиеся ресницы. И рука, опущенная на его макушку. Уоррен ничего не почувствовал. Ни ярости. Ни отвращения. Ни ужаса. Ни, тем паче, удовлетворения внезапно настигнувшей его истиной. Ничего. Только тоску. - Мы должны отнести ее в полицию. - И тогда во всем буду виноват я. Верно. Он был прав. Уоррен медлил, потому что не знал, что предпринять. Устало вздохнув, он положил на место фотографию и сел рядом с Нейтаном, так же прижавшись спиной к дивану. - Ты вроде бы хотел... - Уйти. Я знаю. Грэм устало размял шею. - Хочешь, чтобы я ушел? - Нет. Тук-тук-тук, бьется сердце Уоррена. Тук-тук-тук, откликается на удары неровный пульс Нейтана. Тук-тук-тук.