45 steps into the darkness

Они же далеко, верно? Ну, звезды. Гораздо дальше, чем я могу представить. Гораздо дальше, чем может представить кто угодно. Мне с самого детства твердили, что они настолько далеко, что мы даже не можем вовремя понять, когда они умирают. Мы заглядываемся на них, ими любуемся, в то время как они - уже ослабшие, охладевшие трупы. Смотрят на нас сверху вниз с долей сожаления через завесу закрытых век. Об убогих можно только сожалеть. "Сожаление", на самом-то деле, та еще хуйня. Меня столько раз упрекали в том, что я его не имею, что теперь, ровно в этот момент, когда на подушку медленно вытекает мой мозг (о чем я тоже не жалею), мне становилось не-вы-но-си-мо смешно. Надо же! Прескотт провинился перед посторонними людьми в том, что не притворился, что ему не наплевать на мертвого котенка, бабушку, какую-то глупую девку, наркомана, шлюху, "хорошего парня" и прочих мне незнакомых героев неизвестных историй. Но мне было искренне наплевать, и я не стыдился признаваться в этом. Где же их хваленая награда за честность? Лицемерные твари. О, привет. Ты что, реально сейчас сидишь в моей голове и читаешь этот бред? Ну ты и извращенец, чувак. Меня тошнит от тебя. Хотя, вероятнее всего, меня тошнит от диазепама. Я не спал три ночи, три целых ночи, потому что поклялся себе не принимать таблетки, но на четвертую стало совсем худо. Даже если бы мои конечности не начали дергаться непроизвольно, неприятный осадок из-за появившихся на периферии зрения бредовых видений в любом случае остался бы. Наркотические галлюцинации, к которым я давно привык, порой даже казались мне приятным дополнением к творящемуся в голове аду, но то, что выхватывал мой взгляд из-за недосыпа, казалось омерзительным. Скопления цветных точек перед глазами сначала забавляли. Да. Первые три-четыре часа они представлялись мне взрывами галактик, салютом, динамитом, визуализацией оргазма. Но как только они заполонили все поле зрения, мой уставший мозг непроизвольно начал генерировать звуки, наиболее им подходящие. Цветные точки охотно приняли на себя роль копошащихся опарышей. Ш, ш, ш. Как описать этот звук? Много повторяющихся "ш"?.. Лениво подняв руку, смахиваю с шеи мурашки. Они разбегаются в стороны от теплого прикосновения, но лезут друг на друга снова, стоит мне только оторвать ладонь от бугристой кожи. Кажется, в комнате пахнет гнилью. Кажется, разлагается мое тело, придавленное усталостью, изуродованное бритвенными когтями. Я смотрю на себя со стороны: гниющее мясо, бессильно хватающиеся за глотку руки. Ногти впиваются в тонкую бледную кожу, с легкостью пронзают ее, мои пальцы проникают глубже, в гортань. Мне нравятся влажные от слюны и крови прикосновения к гладкой, скользкой, вибрирующей от тяжелого дыхания стенке. Я хочу дотянуться второй рукой до рта, вцепиться кончиками пальцев в корень языка и вырвать его к чертовой матери, но боюсь запачкать кровью одежду, поэтому зажимаю рваную рану. Из ушей все еще вытекает мозг. Только не на волосы, пожалуйста. Спасибо. Они же далеко, верно? Тогда какого черта сейчас они нависли надо мной? В моем потолке зияют мелкие дыры, и через них на меня смотрит плоское металлическое небо, сверкающее мелкой снежной крошкой. Я чувствую, как на руках дыбом встают короткие волоски, как широко раскрываются мои веки, выпуская наружу глазные яблоки, я клянусь, что слышу, как сползает по влажной наволочке и звучно падает на пол капля моей крови, когда солнце наклоняется к крыше и жадно целует лучами мой потолок с другой стороны. Мне невыносимо жарко. Моя кожа плавится и стекает вместе с кровью из ушей, но застывает на простыне желтыми восковыми каплями. Я - наполовину сгоревшая свеча. Ты все еще здесь? Хочешь знать, что происходит? Да кто ты, черт возьми, такой? Ах да, о чем я. После трех бессонных ночей началось... Это дерьмо. Копошащиеся опарыши. Я дошел до грани, за которой начиналось откровенное безумие, которому я вовсе не был рад. Поэтому я решил, что мне не хватит сил продолжить сопротивление. И тогда я выпил все таблетки, которые были у меня с собой. Около десяти. Мне говорили, что из-за передозировки меня может ожидать кома, и я не придумал ничего лучше, чем проверить, как скоро она наступит. Но она не наступила. Даже долгожданный сон до сих пор не пришел. Я не совсем отчетливо помнил, как добрался до общежития и как нашел свою комнату, но уже второй час я лежал на диване и смотрел на звезды. Они были красивым. ОНИ СОЖГЛИ МОЕ ЛИЦО. Кап. Я не собираюсь отмывать пол от крови. Интересно, красиво ли выглядят пятна? Быть может, их даже не придется оттирать. Я давно думал о том, что мой интерьер выглядит немного натянуто, навязано, что ли. Ему нужна была естественность, а что может быть более естественным в комнате, чем пол, окрашенный кровью ее хозяина? Зажав рукой рваное горло, я свешиваю голову с кровати, чтобы рассмотреть следы. - Привет, солнышко. На меня смотрит чья-то пара глаз. Ласковая, но лживая улыбка. Руки, сложенные крестом на обнаженном животе так, что ладони, переплетаясь, прикрывают лобок. На ней из одежды - одна только сережка с голубым пером. - Привет, Эмбер. Меня начинает тошнить от того, как она выглядит. Я снова ложусь и жду. Я хочу, чтобы она немедленно ушла, потому что я не испытываю ничего, кроме отвращения. С хрипящим хохотом, перерастающим в стон, она поднимается на колени, потом - сгребает себя в кучу и полностью встает. На ее коже земля. Эта сука кричит посреди моей комнаты. Она кричит, что любит меня. Она садится на меня сверху, она двигает бедрами, она захлебывается кровью и кричит, что хочет меня. А я не хочу ее. Я хочу умереть. Я, пошатываясь, встаю с дивана. Я снова один в комнате, в полной тишине, отчасти гордый своим сопротивлением. Мне жарко и душно, но при этом все тело трясет так, что моей дрожащей челюстью можно забивать гвозди. В комнату кто-то настырно ломится, но я даже и не думаю открывать. Наверное, за мной наконец пришли звезды. Или ты. Я прекрасно знаю, что ты стоишь за дверью и подсматриваешь за мной через замочную скважину, как в глупых черно-белых фильмах. Ты ненавидишь меня, но продолжаешь следить. Ты - это я. - Ты смотрел "Ад каннибалов"? - Что, блять? Он протягивает мне таблетки. Я с радостью их принимаю и засыпаю в свою пасть еще одну безразмерную горсть. Наверное, около пяти тысяч таблеток. Моя к нему ненависть резко превращается в слепое щенячье обожание. Черт подери, чувак, где ты был раньше? - "Ад каннибалов". Думаю, тебе понравится. - О чем это дерьмо? Он подает мне стакан с водой. Господи, он такой заботливый. Меня тошнит то ли от этой заботы, то ли от непроизвольных мыслей о липких, отвратительных воспоминаниях. - О том, как четверо человек пропали в лесах Амазонки. Они хотели снять документальный фильм. - И? Я запиваю таблетки и сползаю спиной по стене. Мне хорошо, почти прохладно, и даже мозг перестал вытекать из ушей. Он наклоняется ко мне, согнувшись пополам, и настырно заглядывает в глаза. Я отвожу взгляд. - Тебе бы понравилось. Мне хочется в это верить. Девчонка в углу делает снимок, пока я не отрубился. Она отряхивает готовую фотографию и любовно прижимает к плоской груди. Откуда-то на пол валится труп в разорванной шапке, растерянно улыбаясь. Он смеется и говорит, что хотел бы сходить в кино. Они же далеко, верно?.. Я засыпаю на полу, прижав колени к подбородку, в пустой комнате, запертой на три замка.