45 steps into the darkness

Десять. Я был мертв с самого начала. Скорее всего, если бы я думал иначе, я мог бы многое предотвратить. Но мне попросту не хотелось пытаться. Люди, которые готовятся к смерти, морально или физически, как правило, делают все возможное, чтобы заработать себе билетик на самолет первого класса, который отправил бы их в Рай сразу после того, как они умрут. Некоторые даже учили этому лицемерию детей. Меня моя смерть не смотря ни на что отправит на хуй. Отчасти я понимал свое желание перед смертью все испоганить. Я неосознанно хотел подарить окружающим меня людям чувство облегчения после того, как богатенький мальчишка вышибет себе мозги. Подумать только, Нейтан, мать его, Прескотт покончил с собой. Шумиха, хаос, скрытая радость, возможно, даже неплохая вечеринка в честь моей бесславной кончины, завернутая в имитацию поминок. Чем сильнее люди возненавидят меня перед решающим выстрелом, тем меньше вины я буду чувствовать за долю секунды до него. Чем больше людей будут желать мне смерти, тем меньше их будет на похоронах, а это и минимум затрат со стороны отца (как он хотел бы), и минимум рыдающих школьниц, и минимум сожалений. Никто не будет скучать. И это, черт возьми, будет самым лучшим моментом. Девять. Слова "у тебя есть талант" звучали из каждой дыры, в которую мог протиснуться его лживый змеиный язык. Никто не сумел бы так мастерски вылизать каждую симпатичную задницу, как это делал Марк Джефферсон. Сейчас, обдумывая, как бы не испачкать стену кровью, я поражался тому, до какой степени дошла моя скука, раз я согласился с ним "сотрудничать". Мне было искренне стыдно за то, что я сделал с Рейч, если честно. Но какая к черту разница, если в конечном итоге все абсолютно так же должно было закончиться и для меня? Я успокаивал себя тем, что рано или поздно меня убьет он, так что терять нечего. Я, пожалуй, даже Джефферсону своим самоубийством окажу услугу. Ему не придется задумываться о том, какое оправдание придумать моей внезапной пропаже, он сможет со спокойной душой обвинить меня во всем произошедшем и никто даже не сможет доказать обратное, может быть, он даже уедет из Аркадии до того, как кто-то заподозрит неладное в его поведении. Город заполучит злодея, злодей заполучит свободу, а я - заполучу покой. Восемь. Снег в октябре - нечто невероятное. Я не был тем, кто боготворит природу, я привык попросту не замечать, как что-то меняется вокруг меня. Я не любил листопады, не видел красоты в золотом часе, мне было абсолютно наплевать на то, как расползается алым атласом по встревоженной кромке воды закат. Я работал в монохроме, я даже жил в нем, поэтому красками осени особо не интересовался, но, стоило признать, белое на золотом смотрелось... Красиво. Мир сходил с ума постепенно, мелкими шагами в прорву, и мне оставалось только наблюдать за тем, с каким непоколебимым величием он идет ко дну. Семь. Я смотрел на Кейт, как на пример того, как делать "не надо". Было ли мне ее жаль? Нет. Каков был смысл жалеть ребенка, который так хочет обвинить посторонних в своей смерти, что принимает решение свести счеты с жизнью у всех на виду? Это было настолько жестоко по отношению к зевакам, что, быть может, вместо жалости я должен был испытать некую гордость за Кейт, но даже суицид она не смогла довести до конца. "Я бы так не поступил" - думал я, когда смотрел снизу вверх. Даже после случившегося меня неоднократно посещала эта мысль. Год назад я бы потратил огромную кучу денег на то, чтобы сделать из своей смерти настоящее представление с фанфарами, фейерверками и софитами. Я бы придумал нечто особенное, будь то публичное самосожжение или обезглавливание, но сейчас мне было абсолютно наплевать. Творческий подход к самоубийству - не то, чем я хотел заниматься. Шесть. Я заплатил ей. На то, чтобы от меня на несколько дней отделались, не было жаль никаких денег, и пусть она скоро их пропьет или прокурит, а потом поделится с подружкой соображениями о том, как виртуозно я вожу их за нос, мне будет уже все равно. Хлоя чем-то была на меня похожа. Как и я, она была давно мертва для окружающих, но почему-то изо всех сил цеплялась за отрицание, жертвуя силами ради иллюзии. Ей стоило принять как должное тот факт, что она достала весь мир, что даже Аркадию от нее тошнит, что она наверняка (как и я) испортила жизнь своей семье, что даже единственный человек, которому она была дорога, держится не столько за нее, сколько за свою собачью к ней привязанность. Не нужно быть психологом, чтобы увидеть то, что видел я: в ее глазах отражалась точная копия того, на что я бездумно пялился в зеркало каждое утро. За сетью лопнувших от бессонницы капилляров, за стеклянным блеском равнодушных, вусмерть прокуренных глаз с черными безднами расширенных до предела зрачков, за слипшимися от засохших слез ресницами и нервно дрожащими веками скрывалось разъедающее душу желание сдохнуть. Может быть, она ко мне присоединится чуть позже. Я почему-то был уверен в том, что мы вместе полетим в бездну по горящему билетику. Пять. Я ненавидел практически все. Ненавидел себя за то, насколько жалко и нетерпеливо я воспринимаю боль, как только она настигает меня исподтишка. Ненавидел трусливых и наглых засранок, которые просто стояли и смотрели на то, как мое лицо превращается в алое месиво, а затем смерили меня такими горделивыми взглядами, словно именно они несколько секунд назад били меня ногами. Ненавидел инстинкт самосохранения, который, надеюсь, был в конечном итоге отбит ко всем чертям. Грэм? Нет, к нему ненависти я точно не испытывал. Не за что было. Парень показал, что может заступиться за девчонку, в которую влюблен. Дал понять, что класть прибор хотел на статус "богатенького и всесильного", на громкое имя, на угрозы, даже на огнестрельное оружие, поэтому я не испытывал к нему ненависти. Я не смог бы повести себя так же, даже если бы на моих глазах насиловали кого-то, кто мне дорог. Я был трусом, а этот мальчишка - не был. Возможно, я даже гордился им в какой-то мере. Растоптать Прескотта - подвиг не хуже тех, что творил Геракл. Но меня теперь волновал вопрос: если я застрелюсь в этот же вечер, какова была вероятность того, что эта троица будет испытывать вину за мою смерть? Они глупые. Четыре. Уж кого я вовсе не ожидал увидеть на вечеринке Циклона - так это Уоррена. Вусмерть пьяного и, очевидно, чувствующего себя не в своей тарелке Уоррена. Скорее всего, ему, как и многим другим, "забавы ради" что-то подмешали в пиво, потому что я точно знал, что все самые крепкие напитки ему бы точно не достались, а выглядел он ну очень пьяным. Что же, судьба решила, что будет потешаться надо мной до последнего вздоха. Этот человек все-таки должен был стать последним, кого я увижу. Блестяще. Три. - Мир катится к черту. Я, развалившись на парапете, смотрел на то, как расплывается в нечеткое пятно взошедшая над городом вторая луна. Меня терзало чувство, что она всегда там была и просто скрывалась от любопытных глаз. - К черту не мир катится, а мы. Уоррен, сложив ноги по-турецки, сидел рядом и всматривался в лицо на фотографии, которая, кажется, тоже плыла в его глазах. Я его пиздец как хорошо понимал. Ладно, признаться честно, все было не настолько гладко и не так давно мы еще раз подрались. Я пару раз пихнул его, надеясь спровоцировать на конфликт, который был мне нужен, словно ушат холодной воды, чтобы привести себя в чувства, Уоррен ответил тем же, и так, несерьезно барахтаясь, как сонные собаки, мы свалились на асфальт и почему-то долго лежали, хвастаясь теми синяками, которые набили друг другу. После этого я, как самый трезвый, поднялся на ноги, подал Грэму руку, и теперь мы даже пытались общаться. Несколько лениво и неохотно, правда, но мне другого было не нужно. Заводить друзей за несколько часов до смерти - не самая лучшая перспектива. - Тебя Макс искала. - Нахуй Макс. Уоррен почему-то рассмеялся в ответ на мои слова, после чего, неаккуратно скомкав фотографию, которую держал в руках, кинул ее вниз, довольно метко попав в урну. - Нахуй Макс, - с каким-то детским вдохновением повторил он за мной, забавно растягивая гласные. Два. Он прикусил губу, несколько секунд назад ни с того ни с сего попытавшись выговорить "Peter Piper picked a peck of pickled peppers", поэтому на кончике своего языка я почувствовал солоноватый привкус крови. Я не любил целоваться, а Уоррен отвечал неумело и испуганно, но почему-то ослабившее свою хватку алкогольное опьянение посчитало, что поцелуй - лучшее, что может случиться с нами в преддверии бури. Небо было еще спокойным и чистым, без единой сизой кляксы грозовых туч, но ветер уже мотал из стороны в сторону легкие желтые листья. Деревья скрипели тревожно, грузно, как на кладбище во время зимнего ливня. Из-за спины доносились тихие пьяные вскрики и однотипная музыка, неровный ритм которой пульсировал кровью в висках. Надвигался шторм. Я чувствовал его всем телом, и от этого чувства меня пронзала адреналиновая дрожь. - Это, - Грэм глубоко вдохнул, подавился воздухом и долго смотрел на меня, пытаясь понять, отстраниться или остаться рядом, - Немного не то, чего я ожидал. - Заткнись. Я оттолкнул его сам. Во мне промелькнуло стремительное желание снова ударить его, разбить ему нос, поставить еще несколько синяков, но вместо этого я кинул ему скомканное "увидимся", развернулся и ушел прочь. Нет, не увидимся. Один. И вот я - сижу с приставленным ко лбу дулом. Несколько минут назад я пытался дозвониться до Макс, чтобы сделать хоть что-то хорошее в своей жизни, но она даже не взяла трубку. На улице вершится конец света. Я мимолетно сожалею о том, что никто не ломится в мою комнату для того, чтобы остановить от решающего шага. Ноль. Выстрел.