***
Утром ее будят звуки гитары и чьи-то смутно знакомые голоса. Она шарит по кровати в поисках Гарри или сотового (спросонья Лу кажется, что это играет будильник), но вместо этого у ее лица оказывается чья-то волосатая нога. И вот тогда Томмо моментально просыпается. — Ты подросла! — Ты стала взрослей! — Давай поднимайся и кофе налей! — Открой подарки и стань веселее-е-ей! — Мы тебя любим все, эге-гей! Распевают на разные лады Зейн с Найлом, Томлинсом тщетно пытается попасть хоть в кого-то из них подушкой. На подпевке у них Гарри. — Гребаных восемь утра! Вы издеваетесь? Я не для этого всю неделю работала на отгул! — она ревет. — И вообще! Когда это вы успели, оболтусы, помириться? Найл при вопросе упорно играет проигрыш на гитаре, пока Зейн делает вид, что закашлялся. С таким усердием он скоро выкашляет легкие. И, возможно, Луи не будет его жалеть. Ладно. Будет. — Ну, мы все же в одной группе, — уходит от ответа ирландец. Стайлс при этом улыбается как-то криво. А затем вбегают три визжащих от радости и предвкушения ребенка и атакуют мать: Олли начинает прыгать на кровати, Диана прижимается к маме и обнимает, а Натан что-то декламирует, надеясь перекричать Хорана и Малика. Во всей этой прекрасной какофонии и рассинхроне они закидывают ее какими-то блестками и стреляют из хлопушек. Луи улыбается, как сумасшедшая. Вся эта братия заваливается рядом с ней на постель, посмеиваясь. Воцаряется тишина на какое-то мгновение. И затем Ди деловито изрекает: — Между прочим, не слишком гигиенично ложится на кровать в повседневной одежде. Спальня Луи взрывается хохотом.***
Послеобеденный тихий час был отменен, дети счастливо бегали по выпавшему в кои-то веке снегу и пытались соорудить что-то отдаленно напоминавшее «Чужого». Взрослые наблюдали за веселящейся мелочью из кухни, попивая чай. — Гарри, торт великолепен, — признается расслабленная Луи, укладывая свою голову на плечо девушки. — Ты, надеюсь, оценила авангардных животных в исполнении твоих детей? — Стайлс ответила. — Я думал это червяки, — протянул Зейн, разглядывая украшение на своем куске. — Это пчела, — поправила его Гарри. — Оу, мои извинения. Я должен был понять, — брюнет честно пытается понять, почему пчела осталась без крыльев. — Она ветеран осо-пчелиной войны? Найл не выдерживает, начиная ржать. — Тогда кто у меня? Слон? — осторожно предполагает Лиам. — Вообще-то белка, — хмыкает пекарь Гарри. Луи наслаждается редким моментом тишины и спокойствия. Она старательно отгоняет от себя все переживания, которые варятся внутри нее. Но в какой-то момент она натыкается на жалостливый взгляд Лиама. И ей становится ясно, что серьезного разговора с другом не избежать. К счастью уже через полчаса дом наводняют знакомые и приятели Луи (или те, с кем она познакомилась через Найла или Ли). Парочка друзей Гарри так же приходит (потому что, ну камон, совсем скоро Рождество). И начинается самая любимая часть праздника Лу: приготовления, танцы на кухне, танцы с полотенцами и тарелками, готовка и курьезные рождественские истории прошлых лет. Дети носятся вокруг елки, занимают гостей или отвлекают маму с Гарри. Найл разливает всем пиво или пунш («боже, приятель, это что пустой стакан?»), а Зейн в основном только и делает, что выходит на задний двор поговорить с сестрами или матерью (или с двоюродными, троюродными и одному аллаху известно со скольки еще юродными кузинами и кузенами). Вечеринка начинается, когда на улице темнеет, а народ уже навеселе. Они включают фоном какую-то попсу, от которой все первое время кривятся, но в итоге танцуют вполне охотно. Гарри выглядит после почти двух суток на ногах измождено. Она худее, чем в их с Луи первую встречу, поэтому вязаное зеленое платье ей пришлось подпоясать, чтобы то не болталось. Томлинсон хмыкает, беря свою девушку за руку и ведя в центр зала. — Могу ли я пригласить вас на танец, прекрасная незнакомка? — Хоран слышит это из противоположного угла, и меняет в плейлисте музыку на медленную. Гарри смущенно кивает, и ее кудряшки при этом подпрыгивают. Луи смотрит на нее снизу-вверх, вдыхает легкий цветочный аромат, уже родной и привычный, в чем-то даже успокаивающий. И она улыбается про себя, осознавая, что пялится: на это лицо, руки и…просто впитывает в себя такую Гарри: чуть возбужденную, восторженную, веселую. — Лу, я рада, что это Рождество я провожу с тобой, — признается она, положив голову на плечо женщины (и это, должно быть, выглядит забавно со стороны, при их-то разнице в росте). — Со всеми вами. — Я тоже, кудряшка, я тоже, — Луи понимает, что давно не ждала праздника с таким предвкушением. Вся эта кутерьма, легкое волнение и желание ночью хорошенько повеселиться почему-то давно были забыты в доме Томлинсонов. Да и с Бобом редко когда выходило отпраздновать Рождество. Они лишь четко следовали какому-то только ему известному «плану». Всем стоило лечь в час ночи, чтобы на утро ехать в гости к свекрови ни свет, ни заря. И Луи в такие моменты чувствовала запертой в клетке, буквально. Но еще более гадко было сбегать из дома (как подростку), чтобы повеселиться пару часиков с друзьями. За всем этим она не замечает, как одна песня сменяется на другую, через какое-то время попсовая тягомотина сменяется классическим надрывным голосом Фрэнка Синатры. И к ним присоединяются другие, разбиваясь по парам. Натан кружит свою младшую сестренку, и Олли ведет себя показательно прилежно. Всё в этом вечере идеально: довольные малыши, даже Ди не сидит угрюмо в уголке; ее друзья и Гарри, кажется, отлично ладят. Наверное, только не унимающаяся тревога внутри Лу неидеальна. Поэтому Томлинсон выходит на свежий воздух, чтобы посидеть какое-то время в плетеном кресле, заваленном игрушками, и успокоиться. Ее буквально трясет от того, как она боится следующей недели. — Боб был бы в ярости, — прыскает Лиам, выходя к ней. Он расслаблен, говорит медленнее обычного, и Луи прекрасно знает, что за этим последует. Когда Пейн начинает крутить в своих руках стакан, Томмо не выдерживает: — Слушай, давай уже, выкладывай, что ты там хотел сказать! — Лу, ты.., — он стоит, опешив. — Ты была вся напряжена. И я просто решил подбодрить тебя. И сказать, что всё наладится. — Лиам, всё не может просто взять и наладиться, — она сглатывает мерзкий комок, подступающий к горлу, — я консультировалась с юристом. Похоже, старая ведьма хочет не только отобрать моих детей, но и лишить меня родительских прав. Пейн, до этого хотевший что-то сказать, замолкает и таращится на подругу во все глаза. Холодок проходит по спине и загривку. — Ты уверена? — Не знаю. Я уже ни в чем не уверена. Я просто, — Луи играет со своими пальцами, не зная, куда их деть, — он сказал, что одно неразрывно с другим. И если постановят, что я «подвергала детей риску», — она изображает в воздухе кавычки, — то социальные службы просто озвереют. Говорят, у семей-мигрантов за такое только так отбирают малышей. Луи всхлипывает. Она запрокидывает голову, чтобы слезы не посмели пролиться. Но всё это так давит на неё. Дерьма слишком много. Целый океан. А она даже не умеет плавать. — Но ведь у них нет никаких реальных доказательств. Никто из соседей не подтвердит, что ты оставляла или била детей, — фыркает Лиам, присаживаясь на корточки. Он осторожно гладит подругу по волосам, судорожно соображая, чем бы мог помочь. Но правда в том, что у него нет кого-то близкого, кто бы занимался семейным правом. Все его коллеги и знакомые работают с частным правом, патентами и коммерческим правом. — Зато у стервы есть друзья в опеке, — говорит в качестве шутки Луи. Потому что это единственное объяснение того, почему всё так быстро происходит. Если ее уже поставили в известность и «попросили» предъявить целый пакет документов (справки о доходах, свидетельство о собственности и т.д.) — дело дрянь. — Хэй, — Лиам и Луи долго молчат, в саду их находит Гарри. — Там совсем скоро конец года. Вы с нами? Двое отрываются от печальных раздумий и надевают маски радости и беззаботности. В конце концов, портить остальным праздник было бы слишком эгоистично. И, кроме того, Луи очень хороша во лжи. Она столько лет успешно просидела в шкафу, Лу профи в этом. Так что да, она раздает всем подарки, разносит торты и жаркое, приготовленное Гарри, тискает хихикающую Олли и целует двух старшеньких. Натан на седьмом небе от счастья от такого количества подарков, Диана стоически терпит с разрыванием оберток до утра. Зейн, спустя какое-то время кружит Оливию в импровизированном танце, Найл собирает какой-то конструктор с Нэтом, а Диана с выражением зачитывает им инструкцию. — Ты делаешь это неправильно! — говорит она. — Как можно собилать констлуктол неплавильно? — возмущается на это брат. — Домик абсолютно не так собирается в книжке, — она тыкает в лист. Лу ютиться на диване, наблюдая за гостями, играющими в крокодила или разговаривающими поодаль. Внезапно Гарри приземляется на ее колени. — Скучаешь? — она гладит женщину по щеке. — Скорее устала немного. — Окей, а знаешь, кто нас скоро навестит? — Гарри улыбается. — Твоя семья? — гадает Томмо. — Нет. Эти нагрянут только через неделю, — отмахивается шатенка. — А вот твоя сестра… — Лотти?! — оживляется Луи. — Что, она уже растрепала? И какой тогда в этом сюрприз? — Шарлотта, еще в шапке и сапогах, появляется в их доме, как по волшебству. — С Рождеством, сестренка. — Но как ты? — не понимает изумленная Луи, пока ее обнимает Лотти. — Убежала от родителей и семейной традиции встречать Рождество у камина? — перебивает ее сестра. — Уличила момент, пока бабушка в трехсотый раз живописала о том, как они с дедушкой познакомились. Никто и не заметил — все клевали носом. Кроме того, как я могу оставить тебя одну в такой день? И, что ж, веселье продолжалось вплоть до утра, когда все валятся спать, как и где придется. Лу с Гарри садятся в машину и едут за супер-бодрящим кофе. Благо никто из них не пил (потому что дети и «здоровый образ жизни, Лу!»). Они не надеются, что какое-либо заведение будет открыто в семь утра, в Рождество. Но, хэй, это Лондон, тут, кажется, никто не спит. Итак, Старбакс безлюден, за стойкой один зевающий несчастный. И они решают позавтракать внутри. Домой они привозят шесть напитков для тех, кто остался и не ушел. — Скажи, что это латте, — хрипит Лотти, всклокоченная и помятая (и с блестками на левой щеке). — Это не латте, — замечает Лу, заканчивающая варить детям кашу. — Плевать, — сестра пожимает плечами и делает глоток. — О, это прекрасно. Помойный старбаксовский кофе, что может быть лучше в начале года? — обе смеются. — Итак, как там мама с папой? — Луи все же очень по ним скучает. И по маминому теплу, и по отцовским ужасным шуткам. — Ну, — многозначительно тянет Шарлотта, втягивая в себя остатки кофе. — Они, как бы это сказать, растеряны. — В каком это смысле? — Думаю, что они давно подозревали. И это не только из-за Стэна, знаешь, — Лотти теребит картонный край стаканчика. — Ты же никогда не приводила никого домой, не знакомила. И была такой нежной со своими малочисленными подругами. Думаю, они догадывались, ведь не идиоты же. Но закрывали глаза или не хотели верить. Что-то такое. Так что та сцена с бабкой из опеки стал окончательным подтверждением для них, — Лоттс кусает губу, боясь посмотреть на Луи и увидеть ту в слезах или расстроенную. Но Томмо молчит. Она пытается переварить информацию, потому что ее родители абсолютно точно гомофобы. И они бы вышвырнули ее из дома при малейшем подозрении. — Ты уверена? Это не вяжется как-то с тем, как она кричала и бурлила по поводу Стэна. — Она сама с тобой когда-нибудь поговорит об этом. Ну, я надеюсь на это. Потому что сейчас она вообще выглядит, как будто не в себе. — А отец злится? — осторожно интересуется женщина. — Да, — тихо отвечает сестра. — Извини, Лу. — Ты не виновата. Это всё моя вина, — вздыхает Томлинсон, выключая кашу. — Я забыла, что надо быть осторожной. Или у меня это никогда не получалось. Или я никогда не должна была влюбляться в Гарри. — О господи, королева драмы снова с нами! Гарри — лучшее, что с тобой случалось, серьезно. Ты просто посмотри на себя! Наконец-то у моих племянников живая мамаша, а не зомби. Хватит хандрить! Меня бесит, что ты все время занимаешься этим идиотским самокопанием. Родители смирятся с этим, рано или поздно. А ты такими темпами либо сляжешь с неврозом, либо сопьешься, черт тебя дери! Я не понимаю, какого хрена ты так загоняешься по тому, что кто скажет? Из-за этого у тебя сейчас могут отнять детей и втоптать твою честь в грязь. Луи оглянулась на гневную тираду сестре. И ее накрыло: она начала хохотать, как ненормальная, согнувшись и хлопая по столешнице. — Да что смешного?! — Лоттс, ты такая взрослая стала. Отповеди мне читаешь, — она притянула ее для объятий, утыкаясь носом в воротник халата. — Спасибо, шепелявая. — Всегда готова вернуть твой мозг на место, визгля. И если после этого на душе Лу стало намного легче, Шарлотте не стоило об этом знать. Будет нос задирать.