Пока Лотти заканчивала тискать малышей и благодарить Гарри за прекрасный поздний завтрак («вообще-то это я приготовила тебе кашу» — бурчит Луи из-за спины Стайлс), Лиам вызвался развести всех гостей.
Найл хлопнулся на заднее сидение, прикладывая ко лбу холодную бутылку с водой.
— Боже, я никогда больше не буду пить, — простонал Хоран. — Во всяком случае
так, — добавил он в конце, подумав.
Рядом приземлился Зейн, за ним следом уселись Майк и Люк. Точнее, последний попытался всунуть на кожаное сидение свой зад.
— Тут больше нет места, куда ты прешь? — прорычал Малик.
— Тогда посади свою тощую задницу к Хорану на колени, я не знаю, — размахивает руками Хеммингс, упорно забираясь в машину. Лотти чинно садится рядом с водителем, пристегиваясь и усмехаясь толкотне позади себя.
— Я не могу сесть на него. Он полуживой, — ворчит Зейн, но его лицо не выглядит так, будто Малик сильно недоволен данным вариантом. Лиам изгибает на это бровь, потому что они же были в ссоре недавно?
— Не говори мне, что ты не знаешь, как вернуть к жизни мужчину, — австралиец откровенно издевается над пакистанцем, делая рукой недвусмысленное движение. Все оживляются, начиная смеяться, будто им по пятнадцать лет, и учитель только что сказал слово «член».
В общем, Лиам трогается с места, а Зейн покрывает приятеля трехэтажным матом, ударяясь на первой же кочке головой о потолок.
— Будь понежнее! — брюнет хватается за все возможные поручни и пытается удержаться на месте.
— Это твоя первая поездка на коленках в машине на полной скорости? — издевается Пейн.
— Что? Какого хрена? Естественно! — огрызается Зейн.
— О, тогда это будет больно, — ехидно замечает Люк, не сумев удержаться от продолжения череды пошлых шуточек.
— Я что попал в параллельную вселенную, где каждый из вас дерьмовый стенд-ап комик? — ворчит в итоге Малик, немного успокоившись.
Найл, к слову, нетипично для себя молчит всю дорогу до своего дома (точнее, он выскакивает на перекрестке, кидая скомканное «пока» всем), а Малик вообще похож на воробья, мокрого, недовольного и нахохлившегося.
— Так вы помирились? — Майкл заглядывает другу в глаза.
— Отодвинься. Я ненавижу, когда ты так делаешь, — Зейн беззлобно отпихивает лицо Клиффорда, закатывая глаза.
— Классический брезгливый Зейн Малик, дамы и господа. С его пунктиком на счет «интимной зоны», — прыскает Майки. Вся эта ситуация забавляет его. Он еще вечером заметил, что напряжение между двумя его друзьями спало. И это определенно отлично и пойдет на пользу группе. А еще Клиффорд умирал от желания услышать все подробности их с Хораном отношений. Майк — маленькая сплетница.
— Мы поговорили. Если это так важно для твоего функционирования, — выплевывает Зейн презрительно. При этом Лиам и Люк синхронно вздыхают, зная, что если Майк не успокоится, то из Малика польется дерьмо. И эту дырку сможет заткнуть только Найл. А он только что буквально выбежал из машины. Так что Хеммингс мысленно посылал другу одну простую мысль «заткнись-заткнись-заткнись-нахрен!».
— Эм, — проблеял Майки. И это считается достаточным? Нет, серьезно? Они тут голову ломают, распадется группа или нет, поебутся эти двое при воссоединении или да, будет ли Хоран надевать фату или все обойдется скромным зелено-бело-оранжевым костюмом, а Малик думает, что какого-то «мы поговорили» достаточно для любознательного Клиффорда с перепоя?! — О-окей, приятель. Рад за вас.
Майк весь дрожит от того, как сильно хочет завопить. И если вам кажется, что он слишком остро реагирует, то, нет, вам не кажется. Он просто артист, идите нахер. Они все такие долбанутые творцы.
Пейн теперь спокойнее ведет машину, зная, что автомобилю и людям в нем ничего не угрожает. Троих парней он высаживает поочередно у их квартир. Остается Лотти, ее семья живет дальше всех. И Лиам думает, что сестре Луи, наверное, стоит знать о ситуации.
— Слушай, я сейчас спрошу невероятно неэтичную вещь. Но я слишком переживаю за Томмо, чтобы не сунуть нос в ваши семейные неурядицы, — он облизывает губы, глядя то на нее, то на дорогу.
— Х-хорошо, — Лотти слегка удивлена. Они ехали в молчании, и они с Лиамом не очень хорошо друг друга знали. Так что не всегда (почти никогда) не находили общих тем. Пейн в принципе казался ей сухарем, и как Луи могла подружиться с кем-то супер-серьезным, вроде Лиама, для Шарлотты оставалось загадкой.
— Ты знала, что мать Боба намерена лишить Луи родительских прав? — когда он это произносит, у него голос садится. Озвучить это — словно нарушить какое-то табу. Это страшно и как-то угнетающе, как-то обреченно и безапелляционно.
— Нет, — Лоттс таращится на водителя, не веря ушам. — Она… постой. Так это
она устроила? Эта, как ее там, миссис Харрис?! — девушка инстинктивно делает глубокий вдох и дергает за ремень безопасности. Ей словно воздуха не хватает. — Я-то думала, что это кто-то из соседей или из детского сада нажаловался. Ну, знаешь, вроде этих матерей-наседок, у которых любая мать, что не носится с ребенком 24/7 — плохая мать.
— Да, миссис Харрис как-то пару месяцев назад прозрачно намекнула Лу, что та зашивается с работой и одна, так что ей лучше бы было отдать детей бабушке на попечение, — Лиам невольно передергивает плечами. Ему тогда удалось взбодрить Луи, прекратить ее панику, чтобы все не переросло в истерику. Но в итоге тетка реально оказалась сумасшедшей.
— А почему Лу не сказала нам? — потерянно прошептала Лотти.
— Ты сама-то как думаешь? — вместе с произнесенными словами во рту словно разливается желчь: горько тыкать в неразрешенный конфликт человека. Но если всю жизнь продолжать игнорировать проблему, его подруга лишится детей и Бог весть что сотворит с собой. Нет, Лиам теперь точно уверен — даже если Лотти неудобно разговаривать об этом, или Пейну неприятно быть жестким, он закончит начатое.
Она молчит, сгорбившись. В руках Лотти перебирает ремень сумки, усмехаясь как-то криво.
— Хочешь сказать, тебе она доверилась, а меня не поставила в известность потому, что я не знала о ее ориентации? Типа это элитный клуб или что? — девушка запрокидывает голову, зажмуривая глаза. Она плотно сжимает губы, молчит и долго думает над тем, что озвучит из того, что крутится у нее в голове. — Мы все знали. Вы, может, и думаете, что гея не видно кому-то «натуральному», но, блять, я знала и видела, как она смотрит на девушек. Луи ведь ужасная актриса. Ну, драма — ее конек, но не роль любительницы членов. О, умоляю тебя, Лиам! Я ее сестра! Я, блядский Боже, ее гребаная родная сестра! И она сказала тебе, а не мне?!
— Она не могла рисковать, думаю, — пытается остудить ее пыл Пейн, останавливая машину.
— Рисковать? Это же дети, опека, социальные службы. Что может быть рискованней? Мы же дружили семьями, алло! Мы бы договорились с этой грымзой. Но вместо реальной помощи и каких-то действий Лу скулит у вас на плече и молчит, когда я спрашиваю, как дела? Я, блять, в ярости, — Лотти кусает заусенец на большом пальце и продолжает чертыхаться про себя. Ее психолог не будет рад, что она использовала слово «блять» так много раз за день.
— Поэтому я говорю это за Луи, ты понимаешь? Не чтобы позлить тебя или вашу семью. А потому, что переживаю за Томмо. Я не питаю каких-то эфемерных надежд на то, что ваша мать по щелчку прекратит ненавидеть геев, но уж своей дочери-то она захочет помочь.
Лотти фыркнула, желая выкрикнуть что-нибудь вроде: «Ясный хрен!», но вместо этого отвернулась от водителя и постаралась не заплакать от досады. И только теперь она увидела, что она у своего дома. И ее мать, к слову, стоит на крыльце, скрестив на груди руки.
— Уж будь уверен, что мы сделаем что-то. И я стану ее лучшей подружкой, — Лотти сгребла свои вещи в охапку и удержалась от того, чтобы не захлопнуть дверь авто со всей силы. Потому что…
Да потому что чертов зануда Пейн прав. Она все еще во многом смотрела на мир глазами их матери. Та давила на Лотти, убеждала и подминала под себя. Их мать была альфа-самкой, или как там это назвали бы психологи? От нее иногда хотелось сбежать, от этой гиперопеки, из-под ее авторитета. И даже если Шарлотта знала, если догадывались родители, они ничего не сделали, чтобы Луи не чувствовала себя загнанным зверем в родном доме.
Была ли мать виновата в сложившейся ситуации?
Вряд ли все так односложно.
***
Зейн осознает, что его сотовый сел, слишком поздно. Он давит на кнопку включения раза три, остервенело и так, словно это она виновата в его проёбах, а не сам Малик.
— Ну и ладно. Все равно у меня есть бутылка вина.
Надкушенное яблоко в последний раз мигает, будто говоря: «Ты еще пожалеешь об этих словах».
Что ж, брюнет звонит в дверь квартиры и ждет, ждет, ждет. Обычно Найл за пару секунд добегает и открывает входную дверь. Но не сегодня. Конечно же. Всё против Зейна. Потому что этот вечер просто обязан быть клишировано драматично-надрывно-тяжелым. Вселенная требует, чтобы обидчик усвоил свой урок. Окей, Зейн уже понял, что облажался по-крупному. Он уяснил, он козел, он больше так не будет.
— Ладно, Ни, открывай! Я знаю, что ты там. И я очень хочу поговорить с тобой! — он звонит снова. И снова, снова, снова. Ему нужно, очень нужно вымолить прощение, иначе он умрет. Он чувствует это. — Да ладно тебе! Я знаю, что наговорил ужасных вещей! И я бы сам не простил себя…точнее, что я горожу, Найл, я бы простил себя! Ну, прости меня?
Но дверь все еще заперта. И сотовый не работает. И Зейн действительно жалеет, что не зарядил трубку. И «яблоко», наверное, гаденько посмеивается, лежа никчемным разряженным «кирпичом» в его кармане.
— Я отвратителен. И не знаю, как ты меня терпел всё это время. Я говорил тебе столько обидных вещей за все эти годы, что вообще без понятия, как ты мог любить меня до сих пор. Я не заслуживаю такого, Найл, — говорит он двери, сползая по стене. - И я действительно пытался заставить тебя увидеть, какой я говнюк на самом деле.
— О, Зейн? Ты что тут делаешь? — Найл показывается в проходе узкого коридора со связкой ключей в руках и пакетом с продуктами.
— Ты не в квартире разве был? — подпрыгивает Малик. — Ты же всегда в этот день в квартире.
— Да, но разговор с родителями не задался, Тео болеет. А в доме хоть шаром покати, так что я вышел до магазина, — пожимает плечами ирландец. И, твою ж мать, Зейн улыбается ему, как идиот.
— Значит, ты не ненавидишь меня, а просто уходил за продуктами? — когда Найл прочищает горло и отпихивает друга (?) в сторону, чтобы открыть дверь, Зейн затыкается. Но только на секунду. — Так ты впустишь меня?
— Я все еще обижен, знаешь ли. Но мне настолько лень готовить, что я позволю такому ужасному человеку, как ты, сделать мне карри.
Малик выхватывает из его рук пакет, заглядывая внутрь:
— Стоп. Ты знал, что я приду извиняться? — таращится он на приятеля в изумлении с толикой неверия.
— Выходит, не ты один читаешь меня, как открытую книгу, — самодовольно ухмыляется блондин. — Ты знаешь, где передник. И поторопись, я голодный.
***
— Так ты решила увильнуть от традиционного монолога бабушки? — по-доброму усмехается мать, обнимая Лотти и заводя ее в дом. — Как там Луи? Чаю?
Женщина начинает суетиться, забирает у дочери вещи и места себе не находит. Шарлотта про себя улыбается: значит, их разговор будет не таким тупиковым и сложным, как она уже нафантазировала себе.
— Что ж, я не откажусь от чая и твоего тыквенного пирога, — она проходит вслед за мамой на кухню, вскарабкивается на табуретку и уже берет в руку пряник, когда получает по пальцам.
— Кто это у нас не моет руки после улицы?
— Но ма-а-ам!
— Ничего не знаю.
Пара секунд у раковины под чутким надзором, а затем Лотти возвращается на место и пожирает печенье, словно это оно виновато в ее не вымытых руках.
— Так как Луи? — не выдерживает мать.
— Думаю, есть кое-что, что тебе стоило бы узнать.
