« Люди существуют друг для друга». Марк Аврелий
— Дим, нахрена ты туда полез? — Они сидят на верхней ступеньке лестничного марша, обтирая озябшие плечи друг о друга. Хованский сложил трясущиеся ладони и приставил их к голове, подпирая подбородок большими пальцами кисти. Ларин устало обводит его глазами и достает из внутреннего кармана пальто, смятую бумажку. Медленно развернув, отдаёт Юре. Глаза Хованского бегут по словам, перескакивая строки и абзацы, сливаются в текст. Рукописный шрифт трудно читать: буквы кажутся изувеченными под натиском шариковой ручки. -Ясно.- Чуть помедлив, добавляет. — Прости за… Ну ты понял. Ларин кротко кивает, прижимая колени к груди, и судорожно, отчаянно вздыхает. — Знаешь, — Юра пододвигается чуть ближе и старается поймать его взгляд.- тебе нужны не таблетки, а друзья. Тот лишь хрипло усмехается, опустив ниже голову.- Предлагаешь зарегистрироваться на сайте знакомств? Или вступить в клуб одиночек, или типо того? Сидеть на бетонных ступеньках осенью очень холодно: тело давно озябло и просит тепла. Именно поэтому Юра сумбурно ищет в кармане ключи, встает и открывает дверь холостятской берлоги. Именно поэтому берет за руку своего «злейшего врага » и затаскивает его в квартиру.***
— Я думал у тебя не бывает чая.- Ларин заглядывает в кружку. Горячий пар нежно окутывает замерзшие щеки, ложась румянцем на них. Кончик языка чуть покалывает: чай согревает тело и мозги. — Я же, блять, не конченный алкоголик в конце концов. На светлой кухне тепло и уютно, особенно когда за окном хлыщет проливной дождь. И он уже не кажется таким злым и одиноким. Не кажется таким черствым и угрюмым. Капли дождя мягко, неприкосновенно размывают облик циничного критика, оставляя это личину, это маску только для интернета. Здесь, на светлой и уютной кухне, они не злейшие враги. -Дим, — Юрий подвигает стул ближе к нему.- а может, в жопу этот ютуб. Будем, — На мгновенье он прикусывает губу.- друзьями? Ларин бросает на него удивленный взгляд, отводя улыбку в сторону. — А как же Шерлок и Мориарти? — Можешь быть Ватсоном? — Думаешь мне пойдут усы? — Ларин прикладывает два пальца к ложбинке под носом и вскидывает брови. Юрий смеется, запрокидывая голову назад. И кажется, будто в комнате становится еще светлее. Дима улыбается в ответ: морщинки меж глаз разглаживаются, становятся мягче, нежнее. Улыбки размывают осеннюю слякоть, смешиваясь с дождем. За окном снова серое, беспросветное небо. Туманные альбионы облаков хмурятся и заволакивают светлые просветы. Для хмурого Питера, это обычная, повседневная погода, когда зонт берут с собой чаще, чем сотовый. Для хмурого Питера привычно, когда вода огромными потоками стремится сквозь трещинки в асфальте. Для хмурого Питера становится новым открытием, когда два человека, ненавидевших друг друга долгое время, сидят за одним столом и весело, открыто смеются. В мире многое меняется. Планеты сходят с орбит, звезды сгорают, приближаясь к атмосфере Земли . Люди тоже живут, горят и меняются под влиянием событий. Кто-то, не выдержав тяжелых жизненных испытаний, прыгает с холодных крыш Петербурга. Ежедневно кто-то думает о суициде, прикидывая в голове, сколько таблеток снотворного нужно растворить в алкоголе. Кто-то мчится на бешеной скорости, не замечая горящих знаков, запрещающих движение вперед. Один шаг по тонкой полосе перил моста. Один звонок посреди ночи. Один взгляд и одно прикосновение. В мире жестокости, циничности и холода, важно сохранять в себе остатки человечности. Важно быть человеком. Люди существуют друг для друга — в этом есть жесткая и строгая правда этого бешеного мира. И пока мы блуждаем во тьме, мы не одиноки, всегда найдется тот, кто протянет нам руку. — Юр, — Почти шепотом, одними губами. Слова улетают, касаясь края сознания. Тихо и так нужно, - спасибо. Юра кивает, прикрыв на мгновенье глаза. А после его руки ложатся к Диме на плечи, бережно укутывая его, скрывая от плохой погоды в своих объятиях. Он и сам не понимает трепетные мотивы своих поступков. Туманная неясность кутает его с головой, унося мысли за край сознания. Дима лишь доверчиво кладёт голову к нему на плечо. Ведь одно горе, одна печаль и разочарование, разделенное на двоих, это совсем не страшно. И никого уже не волнует: зачем и почему. Просто, так было нужно. Просто, так легче не быть одному, когда вокруг так много людей.