Или же, как делал я, выстраивая вокруг себя стены из собственного безумия.
Даже тогда, когда я душил Дарью, в её взгляде не было трусости. Страх? Да. Ужас? Конечно же. Но не трусость. Она не умоляла меня оставить ей жизнь, она пыталась увидеть меня, понять, что произошло и докопаться до истины, пыталась разглядеть меня за ширмой психоза и безумия, что стало для меня как вторая кожа. Её доброта до раскрытия моих тайн, её открытость и преданность своему творчеству — всё это заставляло её сиять в моих глазах. Я просто не нашёл в себе сил погасить это сияние. Много лет спустя я это понимаю и не жалею о своём прошлом бессилии. Страха не было в глазах Дарьи и тогда, когда я рыдал. Она могла воспользоваться тем моментом: схватить нож, что валялся рядом, всадить его мне в бок, выколоть мой единственный глаз, хлопнуть по ушам, хоть как-то дезориентировать и убежать, или же схватить мой пистолет и убить. Но она этого не сделала.Она обняла меня.
Она приняла меня.
Дарья светилась, а я боялся этого света. Я был царём ночи и тьмы, где никто не увидит мою слабость, мои страхи. Дарья же пришла в моё царство, освещая всё. Вместо того, что бы обжечь, ослепить и оставить лежать беспомощным и слабым — она согрела меня. Дарья стала моим домом, моим ангелом и моей любимой. Я был птицей, но я летал во тьме, не видя, куда я лечу.Фермин и Бекки — два моих крыла.
Дарья — небо, в котором я парю.
Дарья — ещё одно сердце, что бьётся вместе с моим. Иногда мне кажется, что даже синхронно.