Что-то не так.
Я хочу проснуться, как делал это раньше, но внезапно оказывается, что это сложнее, чем оставаться в липком забытьи. Темнота не отпускает меня. Воспаленная фантазия рождает противные образы: черная жидкость течет через глаза и нос, я хочу закричать, позвать на помощь, хотя понимаю, что с этим ничего не сделать… Кристально-чистое понимание момента не вяжется с состоянием. Зачем кого-то звать? Кто отзовется? Рыбы барахтаются у меня в животе. Я, должно быть, напоминаю чудовище с картины Босха. Из неприятного сна меня выдергивает чье-то прикосновение. Распахиваю свой единственный глаз. Дарья смотрит на меня с беспокойством. — В-в чём д-дело? — спрашиваю. — Кошмар, опять кошмар, — шепчет она, придвигаясь ближе. Её что-то пугает. Её глаза странно, лихорадочно поблескивают. На ее лбу испарина, или мне только так кажется. Сложно подобрать слова, чтобы утешить человека. Особенно, родного и близкого тебе человека. Я осматриваюсь. Одни. В безмолвном океане ночи. И рядом со мной существо, которое боится так же, как я. Вздохнув, мне пришлось лишь принять ее ответ. Как бы сильно не хотел я защитить ее, я мог лишь быть уверенным в ее физической неприкосновенности. Но я никак не мог обезопасить от ее же собственных внутренних демонов. К тому же, я уже давно потерял рассудок. Даже здоровому человеку сложно понять, почему тараканы в голове у других не такие, как у него.Чего уж говорить о психах, вроде меня…
Идут ночи. Дарья вскакивает всё более и более обеспокоенной, я понимаю, что каждую ночь ей снятся кошмары, о которых она мне не рассказывает. Сколько бы я не спрашивал, на всё она лишь отмахивается, говоря, что перенервничала, устала. Я не могу силой заставить её мне всё рассказать. Вернее нет, могу, но не хочу.Или же попросту боюсь?
Её доверие слишком много стоит, чтобы рушить его так просто.
Всё, что я могу делать — это лишь крепко обнимать её, говорить, что защищу от всего, хотя и безнадежно понимаю, что это ее не спасет от кошмаров.Не спасет нас.
Я, кажется, вижу, как над нами обоими смыкаются черные тяжелые воды. Во мне нет надежды, уже давно. Я всё чаще замечаю, что перестаю слышать что-то во время кошмаров. Они поглощают меня целиком, как черная жидкость. Иногда мелькает странная догадка, что жидкость — кровь моих жертв, а рыбы — их души. Моя драгоценная коллекция, она всегда со мной будет. Рыбы должны молчать, но временами они вдруг начинают трепаться. О нет, они не винят меня ни в чем, не грозят бездной ада, хотя это было бы поэтично. Я нередко представлял себя на краю адского разлома, над головокружительной высотой, полной безжалостного пламени. В эту ночь я вновь вижу лишь мрак. Это ощущается не столько сном, сколько простым погружением во тьму, которая стала для меня роднее матери. Я не могу двигаться там, не могу ходить или разговаривать, я остался наедине с самим собой. Тьма обвивает меня, словно какое-то очень плотное одеяло, от которого ни холодно, ни жарко, просто тесно и темно. Она забирается мне в уши, лишая их способности слышать и воспринимать что-либо. Однако, кое-что я все-таки слышу. Голоса. Голоса всех тех, чью жизнь я самолично прервал. Нет, это были вовсе не порывы совести или, не дай бог, проблески здравого смысла, нет. Это были лишь пустые воспоминания, оболочки личностей, никчемные настолько, насколько и их обладатели, так просто потерявшие свое существование, и погрязшие в вечной Тьме. Эхом в моем сознании пронесся едкий смешок. Если так подумать, все они в буквальном смысле были частью меня, даже не учитывая того факта, что большая их часть гнила где-то глубоко под землей, небрежно сваленная в мешках и зарытая от посторонних глаз. Другая же часть, бережно отобранная и заботливо обработанная, хоть и не была растрачена попусту, и использовалась в целях более высших, чем отлёживание в мешке, все же заканчивала свой путь примерно там же, перед этим пройдя незабываемое путешествие по каньонам dʼeaux usées. Внезапно голоса прервались, принеся с собой не только гробовую тишину, но и едва заметную нить, больше похожую на паутину. Эта маленькая паутинка то распускалась и разворачивалась, то вдруг резко становилась еле заметной, и робко колыхалась во мраке. Осторожно потянув за эту нить, я вдруг понял, что не имею права порвать ее. Ведь вместе с ней прервется и чья-то жизнь.Даша…
Словно ледяной водой, меня обдало осознанием происходящего. Ведь если Голоса слышу я… Все это время я не обращал на них внимания, либо заглушая, либо попросту игнорируя. Мой дикий и безумный разум принимал их такими, какие они есть. Когда на ужин у тебя первоклассное человеческое сердце, фаршированное печенью жертвы, голоса не столь важны, не правда ли? Иногда я беседовал с ними, спрашивал, какого это — умирать? Порой получал ответ. Который, кстати, у всех был един.Больно.
Оно и неудивительно, ведь я прикладывал все усилия, чтобы несчастные хорошенько запомнили последние моменты своей жизни. Во всех красках и подробностях. Они были со мной везде, мои незримые спутники, мои безжалостные советчики. Голоса говорят со мной, как со случайным собеседником за столиком в кафе. Это бывает забавно. Скажу больше, я люблю их все, и людей, которым они принадлежали. Очень часто кто-то говорит, что его сосед, жена, коллега или та-женщина-из-супермаркета совершенно невыносимые люди. Малознакомые люди более чем уверены, что кругом полно народу, которого они не пригласили бы на обед. А я более чем уверен, что все дело в степени знакомства. Можно и своего врага полюбить, если узнаешь его достаточно хорошо, хорошо настолько, чтобы понимать его ход мысли и то, чем он живет. Если ваш сосед настолько мерзкая личность, что вы, даже прожив с ним бок о бок тридцать лет, не можете себя заставить его полюбить, вы просто играете с ним не ту роль. В моем театре все актеры на своих местах. Я люблю хороших актеров. Правда, их роли однотипны, но меня это не смущает. Как там говорят? Лучше уметь делать что-то одно, но мастерски. И если я говорю, что мои жертвы — часть меня, верьте, так и есть. Они везде: в моей крови, в мышцах, в сердце и легких, в моем мозгу и моих нервах. Они имеют право немного поболтать. Я их контролирую, и моя власть над ними непоколебима.Но мне приходится уступать при общении с Дарьей.
Голоса никуда не исчезли, но все они были ничем, по сравнению с одним единственным голосом, который я отныне хотел слушать всегда. Он развевал любой мрак и заполнял всю пустоту, стоило лишь захотеть. Иногда я смутно осознаю, что бываю с ней слишком эгоистичным. Я навязал ей то, что казалось мне совершенно нормальным и приемлемым. Меня мучают угрызения совести. Не то чтобы я задавался этим пошлым водевильным вопросом «Что я с ней сделал?». Я не хочу, чтобы она походила на меня, не хочу, чтобы она испытывала то же, что я испытываю. Она слабая, хрупкая. Она утонет в этой черной воде.Кто знает, какие голоса она слышит сейчас?
Мои раздумья вновь прервала тишина. Странно осознавать, что тишина, которую обычно прогоняют вон, здесь имеет более веские доводы остаться. Тишина, что в мире Света является лишь началом, в мире Тьмы служит безоговорочным концом. Однако, она длилась недолго. На меня вновь нахлынула серая и густая масса мрака, хлынувшая, словно из бездны, отовсюду. Сквозь эту пелену я слышу, как кто-то кричит моё имя. Если вначале я едва мог различить его, то совсем скоро оно звучит всё чётче. — «Данер.» Я медленно разлепляю веки. С Дарьей я часто просыпаюсь так. Спокойно, медленно возвращаясь в реальность. От чего-то сейчас это сделать сложнее всего. — «Данер.!» Картина реальности возвращается постепенно, так как тьма будто бы нарочно не пускает её в мой разум. — «ДАНЕР!» По моим ушам раздаётся уже крик. Я резко вскакиваю на кровати, не соображая и не видя ничего, однако вскоре, спустя мгновенье, до меня доходит. Со лба струится пот, а руки неистово дрожат. Я резко хватаю Дарью и крепко прижимаю к себе. Моё имя стихает и на смену ему, спустя секундное молчание, приходит крик девушки. Дрожащей рукой я молча глажу ее по голове, не зная, что сказать. Всё то время, что мы с ней жили, я нуждался в ней, в её словах, нежности, поддержке. Она залечивала мои раны, она защищала меня от демонов и призраков прошлого. Теперь же я понимаю, что ей нужна моя защита…Дарья.
Мой прекрасный огонек.
Нет, я не дам тебе погаснуть.