Айрендиалл

Случилось это давным-давно, когда еще ходили по земле странствующие колдуны и рыцари, заглядывали в каждое селение, спрашивали о людских бедах, да помогали, чем могли, а люди их в домах своих привечали, глаз странных белых да желтых не боялись, за очи алые на костер не тащили. Хоть ты волхв исцеляющий, хоть ты некромант бессловесный — всех приветят, только и разницы, что волхва на сеновал положат, чтоб ночь видел, а некроманту угол в погребе дадут, чтобы луна не тревожила. В ту пору жил на земле бродячий рыцарь Иней. Даже имени не дали подменышу эльфийскому, как углядел отец его, лорд знатный, что у младенца ушки острые да глаза нечеловеческие, спеленали ребенка в тряпье без гербов да на крыльцо монастырское подбросили. Поздно лорду сказали, что не подменен сын был — жена его, при родах ушедшая, жизнью за неверность свою заплатила, спуталась она с эльфом бродячим, песнями менестрельскими улестилась, за то и понесла дитя под сердцем. Только эльфа того уже и следов не сыскать теперь. — Верну сына. — Не трожь дара богам, — волхв ему говорит сурово. — Сам отдал, никто не неволил. Сиди теперь, жди — будет богам угодно, вернут тебе дитя твое. Прошли годы, с капелью весенней утекли, с вьюгами зимними пронеслись, вырос полуэльф, Инеем названный. Красив рыцарь, строен, в плечах широк, в материнскую породу пошел, крепкую паладинскую, от отца своего только глаза да уши унаследовал, да лечить понемногу научился. — Вырос ты, — наставник в последний раз над непутевым веселым парнем вздохнул, привычно по затылку огрел латной рукавицей, да благословил идти по земле, скитаться да помощь людям нести. Так и пошел Иней по деревням. За душой — выучка монастырская да меч негодящий с латами плохонькими. В одной деревне на ночлег остановился, догнал его гонец с гербами на плаще, сверток положил да коня прочь повернул. Развернул Иней сверток, подивился на меч рыцарский, фамильный меч, руны по клинку бегут, светятся, служить обещаются, рукоять сама в ладонь просится, к пальцам льнет, ровно меч сам звенит-выговаривает, мол, не опозорь меня, а и я тебя вовеки не подведу. К нему и кольчуга голос подает, добрая сталь колец, по трое свитых, обещает ни одним колечком не разомкнуться, все удары снести, если рыцарь спины не согнет, врагу в бою хребта не покажет. Облачился Иней в дар, меч привесил, дальше пошел. Сидит у дороги паренек, тощеват да бледен, смотрит на рыцаря, только зубы белые скалит из-под капюшона. — Кто ты? — Иней дивится. — Счастье я твое, — парень хохочет, колдовским амулетом светит. — Ты — Иней, я — Вьюга, чем не пара? — Да на что ты мне нужен? Тонок да звонок, в каком бою тебе спину доверить? Не досмотришь, еще и сам подставишься. — А ты меня испытай. Все равно не отстану. — Ну, идем, вместе веселее будет, а уберечь сумею как-нибудь. В ближайшей же деревне их на погост погнали, дескать, стоны из-под земли несутся, плач дикий да хохот. Почесал Иней в затылке, да делать нечего, пошел. За ним Вьюга скачет, приговаривает: — А вдруг на что и сгожусь? Пришли они на кладбище, Вьюга сразу к камню шмыгнул, что-то пошептал, да говорит: — Бей по камню, только смотри — отвлечешься, оба сгинем. Ухватил Иней меч, рубанул по камню. Кричит девушка рядом: — Не трожь камня, рыцарь, колдуна не слушай, обманет он тебя. А девица собой хороша, пригожа да одета только в косы русые, глянул на нее Иней, снова мечом размахнулся, по камню рубанул, только девица вскрикнула, да растворилась. Рассыпался камень в крошку, стих плач над кладбищем. — Душа то неупокоенная звала к себе, — Вьюга говорит. — А что ж ты, рыцарь, на девицу раза лишнего не глянул, я уж и заклинаний наготовил, пока ты отвлечешься… Аль тебе не девицы по сердцу? — Никто мне не по сердцу. Нельзя мне ложе делить ни с кем, заповедано мне богиней в чистоте жить. Коли впущу кого на постель свою — сей же час сойдет ко мне Владычица лезвий, тело мое мечом в куски порубит, по комнате раскидает. Милодара икнула, выматерилась и пошла перечитывать, что там за новое в уставе паладинов появилось про кровавые ошметки по комнате. Вьюга нос повесил, вздохнул тихо да рукой махнул: — Ну да будь так. Вернулись они в деревню, а там опять гонец в плаще с тем же гербом их ждет. — Умирает лорд мой, хочет перед смертью тебя повидать, рыцарь Иней. — Да на что я твоему лорду нужен? — рыцарь дивится. — Езжай, узнаешь все. И Вьюга тоже плечом Инея подталкивает: — Езжай, езжай. Похмыкал рыцарь, рукой махнул да собрался в далекий замок, колдуна с собой прихватил — не отвязаться от мальчишки. Приехал он во владения лорда, по комнатам прошелся, вошел в спальню богатую. — Повиниться я хочу перед тобой, — лорд говорит. — Подменышем счел, в монастырь отдал, не знал я, что жена неверна была, не воспитал я тебя как сына своего. — Не держу я обиды, — Иней отвечает. А по комнате поземка белая стелется, носится Вьюга. А в углу комнаты сияние разливается, в том сиянии дева в белом стоит, руки протягивает к лорду. Богиня Лорана явилась, лично по лорда пришла, стерла морщины с чела его, увела по звездной дороге в край беспечальный, танцевать да веселиться. Невесел Иней. — Что за печаль на сердце легла? — Признал меня лорд сыном своим, замок оставил. А какой из меня владыка? — А ты подумай, — Вьюга шепчет. — Коль тебе замок не нужен, может, кому другому сгодится? Просветлел лицом Иней, монастырь свой вспомнил, старый, всеми ветрами продуваемый, кликнул слугу, велел гонцу в монастырь слать, переселяться велел, отдал замок свой ордену. — Доброе сердце у тебя, — Вьюга опять за плечом вьется. — Неужто ж сердце такое богиня не пожалеет? А сам колдун невесел, снегом плечи холодит, а в свисте снега ровно плач слышится. — Что такое? — Иней спрашивает. — Не просто тебя отец в монастырь отдал. Льдану Северу он тебя выкинул… Замерзать бросили на крыльцо то, в дверь монастыря стучать не стали. Одна богиня воспитала, да второму ты отдан. Замерзнуть тебе суждено, Иней, уснешь ты в метели навеки. — Ну лето сейчас, — рыцарь смеется. — Верю я, защитит меня моя богиня. — Не заступится Милодара за тебя, Льдану Северу ты отдан. — А тебе-то что за печаль? — Уснешь ты, Иней, в ледяных чертогах спать будешь вечность, не сдержать силы Льдану, не уберечь огонек жизни твоей. Поцелуй хоть подари перед смертью своей. А по полу узоры ледяные идут, меняется Вьюга, волосы белые до полу тянутся, в глазах зима вечная стынет. — А ну не тронь рыцаря моего, — сама Милодара примчалась. — Пока он чарки со мной не выпил, подступаться не смей. Ровно солнце из-за льда проглянуло, засмеялся Льдан, в ладоши хлопнул да исчез. — Жди теперь первых заморозков, — богиня молвит. — Обустрой орден честь по чести, да вот вина выпей. Хорошо вино с каплей крови божественной, защитит оно тебя от сил Севера. Умереть не умрешь, живым не будешь, да и в чертоги его украшением не отправишься. Ишь что удумал, мальчишка ледяной, рыцарей моих поморозить, жертв ему захотелось… — Да разве ж мыслимо такое… Чтоб в руках Льдана Севера живым оставаться, мир людей не покинуть? — Нельзя-то нельзя, — Милодара хохочет. — Да только, ежели очень восхотелось, кто мне указ, коли я сама богиня, а Льдана до сих пор за уши драть не перестаю? Береги орден, гостей недобрых стерегись… Да вина выпить не забудь два раза — сейчас для чар да потом для храбрости. Снова засмеялась Владычица Лезвий, рукой махнула да и сгинула в посвисте да лязге стали. А из угла уже Льдан торопится: — Ушла сестрица?