Монстры

14:56 +10 дней, 12 часов, 40 минут Одна пара голубой оптики бросила смущенный и озабоченный взгляд на другую. Оптика переместилась на синий визор, а визор переместился между четвертым присутствующим в комнате и дверью. Уже в шестой раз собравшиеся офицеры обменивались молчаливыми взглядами друг с другом за последние несколько бриймов, и все еще не было никаких ответов, пока не прибыл мех, который собрал их. Джаз присел на угол стола Праула, сложив руки на колени. Оттуда он наблюдал, как Айронхайд ходит из одного конца кабинета в другой, и взгляд специалиста по оружию редко отрывался от пола. Когда это происходило, он только смотрел на дверь, ожидая, когда она откроется. Оптимус прислонился к стене позади Праула, который сидел за столом, сложив руки перед собой. За исключением единственного, они были самыми высокопоставленными офицерами на борту «Арка», и их редко собирали вместе в таких помещениях. Обычно после такого изнурительного десептиконского штурма их собирали в командном пункте для разбора вместе с полудюжиной других мехов — Ред Алерта, Бластера, Уилджека и единственного пропавшего элитного офицера, Рэтчета. Вместо этого они собрались наедине в единственном кабинете, который Ред Алерт не мог просматривать, если только этого не хотел Праул. Такая секретность была крайне редка, она сохранялась только в худших, по общему мнению, обстоятельствах. На этот раз, однако, никто не знал — почему. Когда поступил запрос о такой личной встрече, Оптимус и Айронхайд помогали раненым автоботам попасть внутрь и в медотсек, Джаз запирал и опечатывал ангар, чтобы изолировать автоботов до тех пор, пока общая оценка ущерба не будет закончена, и Праул начал компоновать отчет. Затем их попросили — нет, приказали — как можно скорее собраться в кабинете Праула и подготовиться к экстренному совещанию с максимально возможной степенью секретности. Никто не знал и не понимал — почему, но подобные просьбы никогда не воспринимались легкомысленно, особенно после того, как они пережили почти разрушительного нападение десептиконов. Они не задавали вопросов — они ждали. Они ждали чуть больше половины цикла; учитывая, кто сделал запрос, они знали, что нужно быть терпеливыми. Может пройти еще один цикл, прежде чем ситуация в лазарете достаточно проясниться, чтобы позволить собравшему их покинуть свой пост. Терпение, однако, начинало истощаться, уступая место беспокойству и нервозности. Оптимус мог только догадываться, что встреча как-то связана с Рэтчетом. Он не видел, что случилось с медиком. Когда Девастатор швырнул Хаунда, тоже упавший Прайм увидел главного медика, истекающего неизвестным веществом, и как тяжело раненый скаут начал отчаянно звать на помощь медика, настаивая, что Рэтчетом должны были заняться в первую очередь. Пока офицеры ждали, Айронхайд выразил беспокойство, что Рэтчет стал жертвой какого-то нового десептиконского оружия, которого они не заметили в хаосе битвы и отчаянных попытках удержать «Арк» в безопасности и не допустить, чтобы раздавили Хаунда. У Джаза были сомнения, но других предположений он выдать не мог. Праул настаивал, что у него недостаточно информации о состоянии Рэтчета, чтобы выдвинуть какие-либо разумные гипотезы, а Оптимус просто беспокоился за своего медика и друга. Для Прайма причина и истинная сущность болезни Рэтчета были гораздо менее важны, чем возможность того, что он никогда больше не покинет медотсек. Как только установят, что медик будет жить и поправляется, только потом он будет беспокоиться о том, что с ним случилось, случится ли это снова, и о любых долгосрочных последствиях. Айронхайд развернулся на полушаге, Джаз спрыгнул со стола, Оптимус оттолкнулся от стены, и Праул встал, когда дверь прозвенела в ответ на код медика и открылась, пропуская Хойста внутрь. Оптика и визор были направлены на желто-зеленого медика, и никто не осмеливался заговорить. Джаз первым заметил маленький контейнер и в замешательстве нахмурился, но вместе с другими офицерами промолчал, чтобы дать возможность Хойсту первому высказаться. После того, как он убедился что, дверь была снова заперта, медик сократил расстояние между собой и столом Праула, поставил контейнер, который держал в руках, и сказал: — Во-первых, Рэтчет восстановится. Напряжение и сдерживаемая вентиляция спали по всей комнате, но Оптимус не позволил себе расслабиться. Он услышал невысказанное «но». — Что с ним случилось? — потребовал ответа Айронхайд, затем, подойдя ближе и нахмурившись, заглянул в контейнер. — И что же это? — Это, — ответил Хойст, — то, что я нашел внутри него, когда оценивал его состояние. Оптимус подошел ближе, когда Джаз и Праул тоже наклонились вперед, чтобы заглянуть внутрь контейнера, в котором находилось нечто гораздо менее внушительное, чем Прайм ожидал. Он ожидал увидеть какое-нибудь контролирующее устройство, возможно, даже кислотную бомбу... но не тонкий лист светло-голубого силикона. Он был влажным от того, что пахло испорченным энергоном, только энергон не был фиолетовым. Силикон выглядел достаточно безобидно, как будто он когда-то образовывал сферу, которая могла бы удобно поместиться в ладони Оптимуса, но она была расколота. Он не был полностью гладким — вокруг него было много длинных нитей силикона, соединенных или оторванных от него. Если предположить, что это должна была быть сфера, то что же в ней находилось? Какую функцию выполняли покрывающие лист нити? — Что это? — спросил Джаз. — Какое-то оружие десов? — Нет, — заверил его зеленый медик. — Я не верю, что это имеет какое-то отношение к десептиконам. Он оторвал взгляд от контейнера и посмотрел на присутствующих офицеров. — Кто-нибудь из вас слышал или знает что-нибудь о кукулидах? Реакция последовала незамедлительно. Вспыхнула оптика, вент-системы загудели, а Джаз отпрыгнул от контейнера. Только Оптимус казался смущенным, и это было видно по тому, как он озадаченно смотрел на ужасную реакцию своих подчиненных. — Оно не может быть тем, чем является, — убежденно сказал Айронхайд, словно произнеся это вслух, могло бы сделать эти слова правдой. — Они вымерли. — Боюсь, что да, и боюсь, что не совсем, — просто ответил Хойст. — Подожди, о чем мы говорим? — спросил Прайм. — Неудивительно, что ты не знаешь, что это такое. Ты, вероятно, слишком молод, чтобы узнать о них, даже из историй, — сказал Хойст, покачав шлемом, а затем изменил позу, чтобы полностью посмотреть в фейсплет Прайму. — Кукулиды — это древний подтип кибертронца, как сказал Айронхайд, который считался вымершим на протяжении долгого времени. — «Подтип» — такой как расщепители искр, такие как Бластер и Саундвейв, — уточнил Праул. Хойст кивнул. — Да, но расщепители искр — гораздо более молодой подтип по сравнению с кукулидами. Расщепители искр впервые появились в начале Золотого века, в то время как появление кукулидов датируется гораздо раньше. Общепринятой теорией является то, что их появление даже восходит ко временам правления Квинтессонов и расцвету нашего вида. Однако также широко распространено мнение, что они вымерли, были изгнаны с Кибертрона или даже выслежены и уничтожены тысячелетия назад на заре Золотого Века. На самом деле, их предполагаемое уничтожение было одной из причин, почему Золотой век назывался так — он ознаменовал истинный конец правления квинтессонов, и за ними последовали кукулиды. — Я слышал о них только в страшилках, — сказал Джаз. — Это то, что старые мехи рассказывали молодым, чтобы они опасались шляться по темным переулкам. Забудь о дельцах, грабителях и убийцах — именно этого тебе и следует бояться. Он содрогнулся. — Я никогда не думал, что они настоящие. — Почему? — спросил Оптимус. — Что такого ужасного было в этих мехах, что наши предки решили уничтожить их и превратить в мифы и легенды? — Вот это, — ответил Айронхайд, указывая на пустую силиконовую оболочку. — Вот почему ученые в мое время считали их творениями квинтессонов — даже оружием. Хойст снова кивнул. — Судя по тому, как они устроены и в корпусе, и в Искре, они совершенно не способны размножаться без посторонней помощи — без носителя. Они захватывают бота и держат его в плену, пока не имплантируют в него эту капсулу. Затем они сливают свои искры с его, чтобы заставить его замолчать, а затем исчезают без следа, оставляя меха-носителя развивать и воспитывать свое потомство. Мех-носитель становится неспособным сообщить свое состояние или истинную природу спарка, как только яйцо вылупляется, и он вынужден под влиянием искрового слияния заботиться и поднимать спарка против своей воли. Психическая, эмоциональная и искровая травмы, выпадающие на долю меха-носителя... огромны. Обычно. Есть чрезвычайно редкие исключения, но по большей части, это ужасное испытание. — Они паразиты во всех смыслах этого слова, — прорычал Айронхайд. — Никогда не думал, что снова о них услышу. Наконец, он оторвал взгляд от контейнера и обратился к своим офицерам: — Как выслеживать и охотиться на этих тварей, было одним из первых курсов в исходной военной академии, когда она была в Альтихексе, а не в Айаконе. Сам я никогда не видел ни одного, но видел множество предметов исследования прошлых жертв. После нескольких сотен ворн больше не было задокументированных наблюдений и они отменили программу. Должно быть, база данных тоже была очищена, когда Академия переместилась в другой город. Наверное, не думали, что им снова придется о них беспокоиться. — Он снова кивнул на контейнер. — Очевидно, принимали желаемое за действительное. — Я помню что-то подобное, когда был еще младшим силовиком в Праксусе, — сказал Праул. Он скрестил руки на капоте и уставился в контейнер, хоть и не видел его содержимого. — Я помню случай убийства, когда мы не могли точно выяснить, что убило меха, но его корпус был покрыт жидкостями, похожими на те, что вытекли из Рэтчета, когда Хойст привел его сюда ранее. Праул потянулся вперед, подождав, пока медик кивнет в знак согласия, затем сунул руку в контейнер и нащупал силиконовую оболочку — яйцо. Он кивнул, потерев ее между пальцами. - Да, внутри него были пластины этого материала, или чего-то похожего, по всем его цепям питания и внутренним механизмам. Я так и не узнал, что это было, и не увидел, что сталось с делом — оно было передано в более высокую юрисдикцию, чем моя, как только корпус был доставлен для вскрытия, и отделу приказали худо-бедно забыть о случившемся. Это была «больше не наша забота». Он покачал шлемом и отпустил яйцо. — Никогда не думал, что это может быть один из них. — Очень необычно для пары кукулидов — убивать потенциального меха-носителя, — сказал Хойст. — Самоубийство после имплантации или вылупления гораздо более вероятно, особенно, если носитель не смог или не нашел эмоциональной поддержки для восстановления. Возможно, ты просто видел, что имплантация прошла плохо. Может быть, он сопротивлялся сильнее, чем они ожидали, или его корпус был несовместим. Теперь невозможно установить. Зеленый медик вздохнул. — Очень жаль, что наше общество попыталось стереть все доказательства их существования, как только показалось, что они вымерли, потому что, как вы можете видеть, это не так. Я знаю ровно столько, сколько знаю, только потому, что меня учили и я долгое время жил в Кристал-Сити, а в Кристал-Сити была... серьезная проблема с ними. Взгляд Джаза метнулся к нему, визор сверкнул: — Что? Другой мех пожал плечами. — Кристал-Сити был сложным городом, и с каждым поколением кукулидов они все лучше и лучше скрывались. Там было много мест, где они могли спрятаться, и высокая плотность населения, в котором можно было затеряться. — И охотиться, — проворчал Айронхайд. — Каждый раз, когда находили доказательства их существования, их прятали, — продолжал Хойст. — В Кристал-Сити было запрещено привлекать внимание к подтипу кукулидов, даже в прошлом. Идея состояла в том, что, если это станет достоянием общественности, то вызовет панику и паранойю, а также нанесет непоправимый ущерб экономике города, если общественность узнает о том, что таится в тенях. Было «лучше» просто позволить среднему гражданину поверить, что они никогда не существовали и были просто старой страшилкой из прошлого. Хойст осторожно поднял оболочку и поднес ее к свету, не обращая внимания на то, как Джаз отодвинулся от нее. — До сегодняшнего дня я видел только одного из них, внутри бота-носителя, который в конце концов не смог уклониться от регулярного физического осмотра. Мой начальник уничтожил яйцо, власти Кристал-Сити были уведомлены, и все. Точно так же, как когда Праулу велели забыть о жертве его дела, мне запретили говорить о пациенте и велели забыть о случившемся, заверяя, что стражи порядка «найдут монстров» и «разберутся с ними». — Он со вздохом покачал головой и снова опустил лопнувшее яйцо. — Позже я узнал, что носитель покончил с собой. Он просто не мог жить с паранойей, вызванной травмой, и не мог получить психологическую помощь из-за отношения секретности в городе. — Я не могу не заметить, что ты продолжаешь упоминать мехов-кукулидов во множественном числе, — серьезно сказал Оптимус. — Даже когда речь идет о единственном носителе. — Они путешествуют парами, — подтвердил Айронхайд. — Никогда не бывает одного — всегда двое. — Итак, теперь у нас тут бегает пара мехов-паразитов, и бедняга Рэтчет стал их последней жертвой, — без всякой надобности сказал Джаз. — Есть хоть малейший шанс, что это десы? — Весьма сомнительно, — ответил Хойст и снова указал на яйцо, хотя никто из присутствующих больше не хотел на него смотреть. Айронхайд отодвинулся от стола, чтобы оказаться как можно дальше, не пересекая комнату, и после того, как Хойст вытащил его из контейнера, Джаз почти спрятался за столом Праула, чтобы тоже оказаться подальше от него. — Учитывая размер яйца и его содержимое — только энергон и раствор нанитов, — мое лучшее предположение таково, что Рэтчет был имплантирован лишь в течение двух недель, плюс-минус несколько орнов, и, как всем известно, мы были под блокировкой с момента солнечной вспышки. Хойст снова покачал шлемом. — Жаль, что мне не удалось узнать о них побольше, но, по правде говоря, о кукулидах почти ничего не известно. Медицинская база данных содержит буквально одну запись, состоящую из нескольких пунктов, заканчивающихся на «они вымерли». Нет — все указывает на то, что кукулиды, напавшие на Рэтчета, автоботы. — Надо их выманить, — рявкнул Айронхайд, переводя взгляд с одного офицера на другого. — Избавиться от них, пока они не сотворили этого с кем-нибудь еще. — Подождите-подождите, — хмурясь, произнес Праул. — Если все это правда, то в этом нет никакого смысла. Если эти кукулиды — автоботы, логика указывает, что это должно было произойти раньше. Мы все живем в тесноте, работаем и сражаемся бок о бок на протяжении ворн, и ничего подобного раньше не случалось. — Надо принять во внимание прибывающих с Кибертрона, — заметил Джаз. — Они с нами не так давно — лет десять или около того. Если это кто и есть, то, вероятно, один из них. — Не имеет значения, кто они и как долго живут среди нас! - прорычал Айронхайд. — Мы можем побеспокоиться о «как» и «почему» после того, как найдем их и убедимся, что они не причинят вреда никому из нас! Оптимус покачал шлемом. — Я согласен с Праулом, — сказал он. — Это не имеет смысла. Он посмотрел на красного меха рядом с собой. — Айронхайд, ты позволяешь всему, чему тебя учили об этих мехах в Военной академии, или тем историям, которые ты слышал в прошлом, влиять на твои суждения — успокойся и подумай рационально... — Какие еще доказательства тебе нужны, Прайм? — вопросил Айронхайд. Он указал на контейнер, затем на стену в направлении лазарета. — Хойст только что вытащил эту штуку из Рэтчета. Эти паразиты среди нас — это и есть причина, по которой мехи были обучены охотиться на них и убивать! Один Праймус знает, что еще они делают! — Успокойся, — твердо сказал Прайм. — Я не говорил, что не верю в то, что случилось — я не слепой. Я вижу перед собой доказательства. Но, как сказал Праул, есть факторы, которые не имеют смысла. Да, нам нужно выяснить, кто эта пара, но я не собираюсь позволять вам торопиться с их уничтожением. Всегда есть две стороны одной и той же истории. — Как ты можешь так говорить, зная, что они сделали с Рэтчетом... — Эй, — попытался вмешаться Джаз. — Мы можем обсудить это позже? Сначала нужно их найти, а потом решить, как с ними поступить и что мы можем сделать, чтобы помочь Рэтчету оправиться от этого? — Джаз и Оптимус правы, — снова заговорил Хойст. — Правда в том, что мы ничего не знаем о них из-за того, как информация была вычищена или сохранена зашифрованной. Нельзя доверять тому, что мы думаем, что знаем, потому что большая часть этого исходит из приукрашенных историй, предназначенных для запугивания мехов. — Действительно, — сказал Праул. — Мы позволяем страху перед неизвестным затуманить наш разум. Он поднял руку, чтобы прервать Айронхайда, когда красный мех снова открыл рот. — Ты сам сказал, что никогда не видел ни одного. Ты никогда сам не видел, на что они способны. Все, что ты знаешь о них — это то, что тебе говорили и чему тебя учили. Правильно? — Айронхайд нахмурился, но неохотно кивнул. — Тогда, в настоящее время, твое суждение скомпрометировано предрассудками и страхом, преподанным вам без всякого опыта. Оптимус кивнул. — Вполне возможно, что эти мехи так же опасны, как вас всех убедили, но, в равной степени, возможно, что это не так, и что это был единичный случай. То, что новобранцы с Кибертрона не находились среди нас так же долго как остальные, автоматически не делает их виновниками. Если бы Рэтчет не был единичным инцидентом, и это случилось, когда они были на Кибертроне или в любом другом батальоне автоботов, кто-нибудь заметил бы что-то задолго до этого. Мы не можем ничего знать наверняка, пока не найдем их и не соберём все необходимые факты, чтобы сделать правильно обоснованный вывод. Праул тоже кивнул. — Сначала мы найдем их. При необходимости просеем всех. Затем мы решаем, что с ними делать после надлежащего допроса. Мы... Его шлем дернулся вверх, и остальные мехи повернулись к двери, когда услышали знакомые звуки клавиатуры снаружи, принимающей медицинский код. Когда код был проверен, дверь скользнула в сторону, пропуская Уилджека. Когда инженер посмотрел на собравшихся мехов и его оптика остановилась на контейнере на столе Праула, присутствующие нахмурились. — Уилджек, — медленно проговорил Оптимус, его замешательство явно сквозило в голосе, — у тебя нет доступа к этой встрече... — его оптика прояснилась, когда второй мех вошел и встал рядом с Уилджеком, дверь за ними закрылась. — А уж у Хаунда тем более, — твердо сказал Праул. — Думаю, ему даже не разрешали покинуть медотсек. Объяснитесь... — Это были мы, — выпалил Уилджек, прежде чем нервозность и страх заставили его замолчать, а его искра дрогнула в камере, когда оптика и визоры осветили комнату и несколько мехов отпрянули. Хаунд протянул руку, чтобы переплести пальцы с перепуганным партнером, и ободряюще сжал его руку, прежде чем подтвердил: «это были мы». ... 19:01 +10 дней, 17 часов, 49 минут Оранжевый цвет стен, пола и даже потолка «Арка» был почти непристойным. Почти каждый автобот страдал от этого и жаловался с момента запуска корабля с Кибертрона. Мало кто пытался что-то сделать, чтобы исправить это — подходили лишь некоторые типы краски, и даже когда автобот находил такой тип краски, который высыхал должным образом, ужасный оранжевый часто все еще проглядывал сквозь него, как будто это была мерзкая, разъедающая кровь самого Юникрона. Некоторые автоботы так отчаянно пытались избавиться от него, что просто привинчивали цветные листы металла к стенам, полу и потолку своих личных кварт, а некоторые шли на более крайние меры — например, как Гримлок, втащивший шесть ведер грязи и просто забрызгавший каждую плоскую поверхность, пока не смог снова встать, чтобы посмотреть на стены. Медотсек пошел по пути «листового металла», сделав его и личные апартаменты медиков гораздо более привлекательного оттенка зелено-голубого цвета. Дополнительный слой листового металла на полу означал, что когда мехи шагали по нему, эхо их шагов было немного сильнее, но все же это было предпочтительнее, чем отвратительный оранжевый. Это было не только более привлекательным для среднего меха, но и гораздо более привлекательным для пациента, просыпающегося среди этого цвета. «Бодрящий оранжевый» раздражал и не способствовал спокойному состоянию ума раненых мехов, которые нуждались в максимальном комфорте. Сине-зеленый — или почти любой другой цвет — был гораздо более успокаивающим. Каким-то образом это помогало пациентам чувствовать себя в безопасности, внушало им мысль, что, когда они просыпаются под этим потолком, помощь уже не за горами. По крайней мере, так говорил среднестатистический пациент, когда его спрашивали о цветовой гамме, когда медики задумали ее изменить. Рэтчет никогда раньше не понимал, как простой цвет может гласить «я здесь в безопасности» — до последних десяти орнов. Рэтчет тупо уставился в успокаивающий потолок и, наконец, понял. Не столько сам цвет создавал ощущение безопасности и защищенности, сколько то, что цвет ассоциировался с медотсеком. Если кто-то просыпался в мягких цветах медбея, он знал, что его боль или недомогание близятся к концу. Он знал, что он жив, и что кто-то работает над тем, чтобы сохранить его таковым. Он не замечал этого в течение последних десяти орнов, возможно, потому, что был слишком занят, шарахаясь от теней, или был слишком сосредоточен на паразите внутри себя... Оптика Рэтчета просияла. Он не смел надеяться, но не мог удержаться от того, чтобы снова полностью погрузиться в себя, сосредоточившись на области между камерой искры и топливным баком, пока осторожно усаживался на платформе. Двигаясь, он обращал пристальное внимание на то, как перемещались провода и трубопроводы, нащупывая что-то, что могло их дергать, или что-то, давящее на его схемы. Когда он полностью выпрямился и не почувствовал никакого давления внутри себя, Рэтчет зажал рот рукой и позволил себе вздрогнуть от слабого, отчаянного смеха. Оно пропало. Оно пропало. Клянусь Праймусом, паразит исчез. Рэтчет наклонился вперед, прижимаясь шевроном к коленям и позволяя себе вздрогнуть и рассмеяться от облегчения. Оно было внутри него всего десять орнов, но казалось, что прошло гораздо больше времени. Ему казалось, что он снова вышел из темноты на теплый, гостеприимный свет, больше не изолированный, не управляемый страхом. Его память о той ночи, когда на него напали, все еще была искажена и, вероятно, будет искажена всегда, но когда он оценил свое состояние, он обнаружил, что его искра больше не чувствует давления. Мысль о том, чтобы говорить о своей ноше, не заставляла его вокалайзер отключаться, не заставляла топливный бак бурлить и не выводила из строя датчики равновесия. Яйцо паразита исчезло, и теперь он мог начать настоящую охоту на напавших. Его взгляд прояснился, когда он вспомнил последние несколько нанокликов битвы — он помнил эту оптику. Он вспомнил неприкрытое узнавание на фейсплете Хаунда. Рэтчет подумал, что ирония судьбы в том, что он изначально подозревал Хаунда и оказался прав, но, в конечном счете, предыдущие предположения не имели значения. Теперь он знал одного из них, и Рэтчет понимал, что может использовать Хаунда, чтобы найти другого. Кто это был? Трейлбрейкер? Мираж? Кто-то совсем другой? Кто-то, с кем Хаунд нечасто ладил, чтобы отвести подозрения? Медик знал, что ему нужно быть осторожным — скаут, вероятно, уже предупредил своего партнера, так что они будут защищаться, готовые опровергнуть любые обвинения Рэтчета, или даже попытаться заставить его замолчать, прежде чем он начнет. Взгляд Рэтчета метнулся к двери. Раньше эта мысль не приходила ему в процессор. Сейчас была ночная смена — если самые тяжелые травмы уже были залатаны Хойстом, Свупом, Ферст Эйдом и Уилджеком, то в лазарете не было персонала, возможно, никого, кроме тяжелораненых и, вероятно, без сознания, и Рэтчет находился в одной из отдельных комнат без камер или микрофонов, которые могли бы предупредить команду безопасности, если бы кто-то попытался напасть на него. Снова впав в отчаянье, Рэтчет быстро огляделся в поисках чего-нибудь — чего угодно — что он мог бы использовать, чтобы защитить себя, если Хаунд и его вторая чудовищная половина войдут. Он схватил лазерный скальпель с лотка для инструментов возле платформы и попытался заставить свой усталый, перенапряженный корпус принять жесткую защитную стойку, когда дверь открылась. Вошли два меха, и только потому, что Хаунд не был одним из них, Рэтчет позволил себе немного расслабиться. Хойст и Оптимус подняли руки в универсальном жесте, чтобы показать, что они не причинят вреда, но хотя Рэтчет позволил себе расположиться почти удобно, он все еще крепко держал лазерный скальпель. Ему было больно подозревать кого-то из них, особенно своего Прайма, но один из них все еще мог быть другим кукулидом. Именно эта неуверенность удерживала его от того, чтобы заговорить первым, и вместо этого он сосредоточился на наблюдении за ними, ожидая, что они сделают или скажут. — Рэтчет, — сказал Хойст, как только дверь за ними закрылась. — Все в порядке. Я привел тебя сюда после того, как ты упал снаружи. Я нашел яйцо кукулида внутри тебя и удалил его. Ощущение, что он исчез, принесло глубокое облегчение, но, услышав его, Рэтчет, казалось, полностью расслабился. Он выпустил скальпель и просто поднял руку, чтобы потереть фейсплет, снова задрожав. Рэтчет слегка дёрнулся, почувствовав чьи-то руки на своих плечах, но не отстранился, пытаясь обуздать свои эмоции. Было трудно думать о чем-либо, кроме простого облегчения для его искры с осознанием того, что все кончено. — Хаунд, — наконец выдавил Рэтчет и поднял шлем, чтобы посмотреть между двумя мехами, стоящими по бокам от него. Без привычно подавляющей Искры слова хлынули потоком отчаяния: — Я ничего не помню о том, что случилось — большая часть той ночи в тумане, но я помню одну деталь, и я знаю, что это Хаунд. Он один из них... — Мы знаем, — прервал Оптимус, его глубокий голос был мягким, когда он ободряюще сжал плечо Рэтчета. — Он и Уилджек признались. В настоящее время они находятся на гауптвахте в ожидании допроса, и их охраняют Джаз и Айронхайд. Возможно, он сказал что-то еще, но Рэтчет не расслышал. Свет его оптики поблек, когда его фокус сузился до одного слова — одного имени. — ...Уилджек? — Рэтчет поперхнулся. — Этот ...другой ...это Уилджек? — Боюсь, что так, — серьезно ответил Хойст. — Мне очень жаль, Рэтчет. Рэтчет вспомнил чувство предательства, которое он испытал, когда впервые понял, что нападавшие были его собратьями-автоботами, но это было ничто по сравнению с чувством абсолютного предательства, которое душило его сейчас. Уилджек был единственным мехом, которого он никогда не подозревал, единственным мехом, о котором Рэтчет категорически отказывался даже думать, потому что это просто не могло быть правдой. Уилджек был его лучшим другом, мехом, которому Рэтчет доверял свою жизнь, даже больше, чем Оптимусу. Инженер был для него всем. Они вместе ходили в школу, вместе присоединились к автоботам, убирали друг за другом, прикрывали друг другу спины, работали над совместными проектами, создавали и лелеяли диноботов, когда их никто не поддерживал... И Уилджек напал на него. Его самый верный друг осквернил его — корпус, разум и Искру. Рэтчет был настолько опустошен, что не мог даже найти в себе силы стравить содержимое своего взбунтовавшегося топливного бака. — Рэтчет, — снова раздался успокаивающий голос Оптимуса, возвращая медика к болезненной, ужасной реальности. — Мы собираемся допросить их завтра утром. Ты можешь остаться здесь и восстанавливаться... — Нет. — Рэтчет оторвал взгляд от пола, чтобы взглянуть на своего Прайма, его собственный голос был хриплым от едва сдерживаемых эмоций, но твердым. — Нет, я хочу быть там. Я заслуживаю быть частью этого. Прайм и Хойст обменялись неуверенными взглядами, но ни один из них не смог ответить отрицательно. Рэтчет заслуживал встречи с нападавшими, особенно учитывая личность одного из них. — Очень хорошо, — ответил Прайм, оглядываясь на своего главного медика. — Ты не будешь там один, и они будут связаны — тебе нечего будет их бояться. Рэтчет не смотрел ни на кого из них, его пылающий взгляд был прикован к полу. Он покачал шлемом и только прорычал: — Это они должны бояться меня.