"Дневниковые клише" или "От меня - в мир"

      «Книга – самый лучший друг человека. Помню, что год назад, я не раз занимала первые места с проектом о книгах, чтецах, писателях и поэтах. Я люблю погружаться в омут сюжета, предаваться истории и забываться на страницах. Когда ты открываешь книгу, ты приобретаешь способность переместиться в другой мир и стать частью этого мира. Я сижу и смотрю на любимую полку с книгами: Томас Харди, Антуан де Сент Экзюпери, Джоан Роулинг…»       Почему же тогда в руках я держу журнал моды?       У меня не пропал интерес к книгам, мне не лень пойти в библиотеку и почитать там, но я не могу переместиться из мира грусти в мир Гарри Поттера.       Я ушла в отчаяние и пока все заняты своими делами, никто меня не станет вытаскивать из этих пучин.       «Я подозреваю, что глубоко в душе, я имею зависимость страдать. Это странное мазохистское притязание наносить себе душевные увечья уже перестало быть для меня чем-то мучительным – это стало чем-то необходимым».       Я впадаю в некий транс и перемещаюсь в пространство своего сокрытого за прочной стеной истинного Я, где подпитываюсь меланхолией. Правда, как оказалось, не такая уж и прочная эта стенка, но суть здесь не в этом.       Раньше у меня не было причин для глубокой грусти, и я не искала их, а сейчас, когда появилась такая причина, я могу в любой момент воспользоваться этим для того, чтобы загрустить далеко и надолго.       И ничто не помешает мне, как след…       - Позади!       - Что? – резко поворачиваюсь назад, вскакивая с кресла и выставив вперед для защиты руку с так удачно свернувшимся в трубку журналом.       - Кто здесь?       Я обезумела в этот момент, право слово. Не знаю, откуда взялись эти рефлексы, но я была так сильно напугана, что могла только судорожно дышать. И задавать вопросы в тишину.       - Опять ты ничего не поняла.       - Ну, конечно. Ты у меня в голове.       - И снова мимо.       - А, по-моему, в самую точку!       - Присмотрись….       - Я тебя не увижу. Тебя нет! Поэтому уходи к черту из моей головы!       - Просто так не увидишь… Нужно хорошо смотреть. Позади!       И я снова обернулась назад, все еще находясь в защищающейся, непонятно от чего или кого, позиции.       И я увидела.       Зеркало.       Завешенное полотном зеркало.       Завешенное черным полотном с золотистыми вышивками зеркало.       Нет, я не думала его открывать. Если это и должен был быть фильм ужасов, то, проявив всю свою оригинальность, я любыми способами избегу баянистого клише, которое так сильно понижает рейтинг картины.       - Не угадала. Я не в зеркале.       …И, видимо, мое больное воображение было того же мнения, что и я.       - Я снова позади!       «Отстань ты от меня» - подумала я и… проснулась.       «Я проснулась медленно и неохотно, открывая глаза постепенно, наслаждаясь с пробуждения зевом».       Окинув взглядом чердак, на который я поднялась, чтобы оставить здесь старые школьные тетрадки, исписанные и уже не нужные, я увидела то самое завешенное черным полотном с золотистыми вышивками зеркало: в жизни оно было намного меньших размеров, чем в моем странном сне; зеркало висело на стенке чердака, а не стояло на больших устойчивых «львиных» ножках, и оно не источало того зла, которое источало в моем сновидении.       Красивое, манящее своей тайной зеркало.       Я встала с кресла, в котором так удачно уснула, подошла к зеркалу, провела пальцами левой руки по золотистым вышивкам, немного отодвинула полотно и увидела, что это самое зеркало – вовсе не зеркало, а рамка для фотографии, но чертовски завораживающая рамка: с резьбой сложного рисунка, покрытая дорогим перламутровым лаком и в некоторых местах треснутое.       Я оставила свои тетрадки и спустилась вниз, на кухню, чтобы помочь мачехе приготовить обед.       - Лиза, а что за рамка висит на чердаке?       - Ой, ты видела? Красивая работа, правда?       - Невероятно! Но откуда она? Я сначала думала, что это зеркало, а оказалось, нечто совсем иное. Да, и еще, почему она завешана?       - На самом деле, это такая длинная история, что я уже даже начала забывать подробности. Как давно это все….       «Если бы только Лиза знала, как люблю я ее длинные истории – последние дни только они меня и спасают. Лиза порой напоминает мне какого-то сказочника, который когда-то придумал историю, а потом решил ее прожить, чтобы рассказывать об этом людям - рассказывать именно случившееся, а не просто выдуманное. Волшебные сказки доброй мачехи… Хотела бы я оказаться в какой-нибудь сказке, но боюсь меня бы не хватило на то, чтобы участвовать в подобной постановке, а вот слушать – это как раз для меня».       - … Но это все так, только предисловие, на самом же деле, все, куда намного интереснее. Но хватит пустой болтовни, а то еще уснешь от скуки. Ну, так вот…       «И с этих ее слов “так вот” начинались интереснейшие повествования, которые мне когда-либо доводилось слышать и слушать».       - Когда я училась в университете…        «…и мечтала о несбыточных мечтах выращивать деревья с голубыми листьями…»       - …Я встретила одного профессора. На тот момент ему было, кажется, больше шестидесяти, а, может быть, меньше этого. Но он выглядел удивительно молодым: он так смотрел на всю эту жизнь, как будто….       «…как будто она у него только-только начиналась…».       - … в то время, когда многие из нас, уже успели в ней не раз разочароваться. В стенах университета я никогда не видела его унывающим и сердитым, пока однажды…       «Это был пасмурный денек. Все были настроены на дождь, поэтому и настроение у всех настраивалось на нечто печальное, как будто бы с приходом дождя уходила и вся радость. Только вряд ли предназначение дождя состоит в том, чтобы смывать улыбки с лица людей. Но этому дождю удалось провернуть кое-что совершенно подлое – заставить плакать самого, как мне казалось, неунывающего человека на свете – моего старого, глубоко любимого, профессора».       - ... И тебе, наверное, не терпится узнать, в чем же заключался подлый поступок того дождя? Хотя, на деле, это все может выглядеть не таким трагичным, как я обрисовала. Если внимательно послушать, проникнуться тем днем, то тебе тоже станет грустно.       «… И я действительно прониклась. Настолько, что начало казаться, будто я сама очутилась на месте Лизы… и на месте профессора тоже».       - В обед дождь начал мелко накрапывать, а у нас в это время заканчивались занятия в университете. И так получилось, что с занятий я уйти не могла – потому что забыла зонтик в одной из аудиторий, где проходили сегодня занятия. Конечно же, я не помнила, в какой аудитории его оставила, поэтому пришлось смотреть во всех трех. Последняя аудитория, в которой мы были, находилась на седьмом этаже здания. Там и встретились мы с профессором. Он стоял у распахнутого окна с вытянутой рукой и ловил дождик в ладони. «Смотри, - сказал он, - как красиво небо плачет». И все, больше ничего не произошло. Точнее, около часа, пока шел дождь, ничего не происходило: мы просто стояли и смотрели вместе на дождь, иногда протягивая ему руку. А когда ливень прекратился, профессор похлопал меня по плечу, развернулся и ушел. Я же после его ухода, еще долго сидела в аудитории и размышляла о том, почему же он плакал.       «… И пока я не понимала, в чем же дело, Лиза, все глубже погружаясь в воспоминания, кажется, начинала немного грустить. И я стала ожидать трагической истории, которая бы перевернула мое представление о жизни и погрузила бы меня в пучины одинокого безмолвья с самой собой».       - С того дня я начала внимательнее присматриваться к профессору, наблюдать за ним, даже немного следить. В некоторые дни, когда пары были несложные, мои наблюдения доходили до фанатизма, и в результате я кое-что рассмотрела в нем – что он пытался скрыть ото всех остальных: он болел неизлечимой печалью. И мне так хотелось узнать, где растут корни этой болезни. И я узнала: в его радости. Но суть его грусти я узнала уже в непосредственном с ним общении – мы стали с профессором хорошими друзьями, за что я безумно благодарна судьбе, потому что он действительно был замечательным человеком.       - Был?..       «Не зная, чему профессор радовался каждый день, нельзя было понять, что так его печалит. А каждый день и печалил профессора. Каждый день, приближающий его к смерти. Он так сильно любил эту жизнь, что не спал по ночам из-за страха умереть. Он ложился спать и погружался в кошмар, который ждет каждого из смертных, но который уже ни один из нас не сможет пережить – смерть. Ему снились его похороны, похороны его родных и знакомых, а иногда снились похороны и незнакомых ему вовсе людей».       - Сейчас я думаю, что он боялся не смерти, а того, что он не успел нажиться. Я имею ввиду, если бы у него было больше времени, то рано или поздно профессор понял бы, что теперь он пожил достаточно и все успел сделать, ведь сделать он хотел достаточно несложные вещи…       «А чего он хотел? Просто радоваться, радоваться как можно больше, улыбаться, дарить подарки, любить, смотреть в глаза людям и просто…дышать. Из-за астмы, он так и не смог подышать так, как мог бы. Казалось бы, это все так обычно - мы делаем эти вещи каждый день. Но он придавал им большее значение, чем любой другой, потому что, как он говорил: …»       - … «Мне это никогда не надоест. И всей моей жизни, наверное, не хватит, чтобы устать радоваться». И в тот день… это был красивый ливень. А профессор словно предчувствовал что-то и поэтому плакал, ведь в тот дождливый день он умер, прямо на пороге своего дома, на руках у жены.       - Сердечный приступ?       - Инсульт.       - А рама?       - А раму эту я купила на аукционе в нашем университете за сто одиннадцать рублей.       - Это как так?       «Я искренне удивилась и думала, что Лиза пошутила, ведь аукцион – это нечто такое, что не проводится просто так, к тому же в университете, но она даже и не думала шутить. Она просто сделала следующее – продолжила рассказывать…»       - Уже потом мы узнали, что наш профессор, который вечно ходил в своем неизменно фирменном клетчатом, как у клоуна, костюме, на самом деле, очень богатый человек, у которого было все.       «Можно сказать, у него почти все было идеально: большой дом, единственная любимая и любящая семья, хорошие и верные друзья. Жена профессора, красивая стройная женщина, по его завещанию устроила в университете с разрешения управленческого комитета аукцион. Она выставила все работы профессора, над которыми он долго и кропотливо сидел – это картины, рамы, небольшие статуи и какие-то украшения. На аукцион пришел почти весь университет…»       - ... это правда выглядело настолько грандиозным и великим. В нашем огромном актовом зале не хватало мест, а мест там было, как в большом театре. Первой выставленной на продажу вещью была вырезанная по каким-то древним образцам брошь из красного дерева – невероятной красоты украшение. Начальная ее цена был не по карману студенту, а вот профессорам обошлось бы не дорого. И все профессора так активно торговались. Это были самые взаправдашние аукционные торги! Там я и купила ту раму, что весит на нашем чердаке. Правда, я ее уронила в тот же день, когда и приобрела, поэтому там есть несколько трещин. Но я унесла частичку трудов профессора с собой и испытывала от этого невероятную радость… наряду с большой скорбью, - и Лиза замолчала. Я смотрела на нее и ждала. Только чего именно, сама не знала.       «Шли минуты, мачеха продолжала резать овощи и заправлять их в миску для салата, а я чистила фрукты. Наверное, она снова заскучала по своему старому другу. Лиза долго еще молчала, а с ней и я ничего не говорила. “А что тут можно сказать вообще?” – думала я. Единственное, что мне хотелось узнать….»       - А как звали твоего профессора?       - Петр Викторович Арлекин.       - Не может быть…       - А что может? А русалки существуют? А Вселенная, правда, бесконечна? А вот фамилия такая есть и не надо так смотреть, а то ты так совсем не помогаешь, - засмеялась Лиза, видимо, над моим выражением лица.       «Иногда я думаю, возможно ли такое? А я иногда я думаю, что она шутит. Но я точно уверена, хотя не знаю почему, но она не врет мне. Это, наверное, все-таки граничащее с некой наивностью доверие. Но я не вижу в этих историях подвоха».