Забытая Весна

Хвост белоснежных волос перевязан театральной ленточкой, детское личико украшал голос заинтересованного мальчика. В облачении аккуратна, в ожидании терпелива, в характере искренна и аристократична. В свободное время позировала в художественном училище. Остальное уделяла мне, благодаря чему я уделил Ей своевременную помощь – у Неё умер отец... Тем утром, Она принесла в комплимент собственноручную открытку: узорчатый орнамент фигуры на холодном картоне, запечатанном в дважды свёрнутый квадратный конверт цвета разбавленной крови, желал мне быть счастливым. Последнее звено многоточия было размыто – оттого не замкнуло цепь. Поддавшись, Она заплакала.. Она интересовалась, что же я пишу, старалась понять меня через написанное (безрезультатно). Мы не держались за руки, перебирая колосья души. Однажды, сегодня, нам не нашлось места в тиши парковых кресел. Тогда, направив чувства на удалённого сидельца, Она согнала расчистившего место: «Я не ведьма, - улыбнулась Она, – только учусь», - и, только уселись, попросила обмотать в узелок вокруг своего запястья мой волос – неудачно. «Солнце ниспадёт до заката через пять часов» - подметил я. «Может, напиться?» - подстегнула Она. «Стой! - отмахнула мой энтузиазм. – Я заплачу», - и заплатила... «Ты не боишься маньяков?» - рассудил я, опомнившись поздним часом, зная о скором закрытии дверей общежитий. «Для них у меня есть лицо», - несправедливо заключила Она. Впрочем, с того вечера, мы потерялись... Она держала меня за запястье, любопытство повело. Мы наткнулись на ящик артефактов: нагромождение сувенирных игрушек в обувной коробке. Набрав брелков, я не унимался – и заметил блеск позолоченной цепочки; сомкнулась на запястье... Звенья случайных мыслей остались непродеты нитью длительного сознания. Мы встретились спустя полгода; тогда Ей удалось нарисовать, нежели выразить речью – Она выражала совершенство. «Мне нравится в Тебе, - говорила Она, – что я Тебя не смущаю – ростом, например», - и правда, красотой Она смущала мир: тонкая фигура с грацией лани. Тёмная кофта подпирала скулы. «Я не замечала, - ужаснулась Она. – Приходи ко мне позировать». Под предлогом, направились к Ней. На фоне золотистой драпировки, с аниме-котом в руке, я сидел в мыслях: “сколькие взгляды останутся невзаимны?” К восьми вечера Она испекла картошку с яичницей – роскошь студенческой кухни... Мы поели с одной тарелки, сидя на одном стуле. Кисточки Её волос умиляли – поверх воздушных прядей отблёскивал ободок с кошачьих ушек. Пришло время чистить зубы, и в ванной я пронаблюдал интересное зрелище... Немногочисленные стаканчики изображали лакомое, содержали прозрачную зубную щётку и тюбики красок. «Сегодня краплак, - протянула лапку. – Запомнится», - улыбнулась, нанося на щётку содержимое тюбика, открыла ротик и почистила зубки. «Я люблю это, - сказала, выполоскав рот, – и Ты меня». Тогда я, оёжившись, обратил внимание: моя избранница – Лев. Дивному освещению подобрали аналог и решили уделить ещё четыре часа исправлению ошибок. В избранной позе сиделось легко – рука онемела, исполнение мозговых команд потеряло значимость . Мы прервались на винопитие - пусть большую симпатию я испытывал к питью в отстранённости; только в единоличном содержании и разрушении зон уюта мироздания я видел спасение. «Интересное явление - формат, – думал я, - и ограничение»... Посудите сами: собранное в рамки можно уместить, в книгу, и удаётся удивительное сочетание. Я отвлёкся. Полночь затекала через окна. В освещении двух ламп, Её лицо напоминало знакомую-альбиноса, покинувшую вопреки... Она заспешила: движения выдавали беспокойство, меня приласкивал сон. Прогрессия достигла середины... Поправив очочки, Она приставила работу к ширме, отошла к своему месту. Может показаться путаницей, – подпишусь под любой клеветой, - стул упал прежде, чем Она подступила. Мы вздрогнули, и замерли, ожидая продолжения. Она подошла ко мне и, долго сверяясь, поправила левую руку. Впервые прикоснулась... Шершавые подушечки непропорционально длинных пальцев назначались в украшение ямочки низ подбородка; мы предались общему забвению, а затем... нас расслабило вино... Тепло Её рук едва отличалось от моей температуры – у обоих был жар. Близнецы. Прикосновения оказалось достаточно, чтоб всмотреться в бумагу. Я глубже дышал, ускорился пульс – все виды памяти печалились, но печатлели... Миры соприкоснулись. Мы соприкоснулись и взлетели. Она глубоко вздохнула: глаза Лани источали сумрак. Заворожено взглянула на меня, падая в объятия пучины... «Я Тебя чувствую, - шептала Она, – чувствую», - упёрлась ручкой мне в шею. Она полюбилась... «Здравствуй», - скажу утром. «Проспала всё, - скажет мне. – Идём в училище – Тебя порисуют». Нас обошла девушка: в разомкнутом рюкзаке сидел любопытствующий собанька; я предложил Лани представить своего кота в подобной обстановке, и, с час, мы не могли уняться... Училище встретило теплом, меня попросили назвать фамилию... Сперва меня печатлели сорок человек с Её участием, затем Мы позировали в противоположных углах мастерской, небеспристрастно всматриваясь в любимые глаза, видя обратное зеркальному, отражение. Мир нас услышал: студенты оставили шоколад с амаретто и ушли. Мы переспали в мастерской, на скрипучей парте. Она бросилась ко мне, раздевая и помогая раздеть, и приставила к стенке. Изводила дыханием, умножала поток, подвела к изнеможению... Замерла, обхватила и сдержала стремившийся поток. Я поднял одежду с пола, простелил на учительский стол. Постучали в закрытую дверь, подёргали ручку... Я уложил Её животиком вверх – глубокое дыхание читалось в волнительных вздохах и движении контуров источников теней. Она развела ножки и упёрлась пяточками в углы стола... Обратившись к Ней, я обнял милую мне девушку, примкнул к Ней губами и неспешно проникал, лаская жемчужину, в лакомое сокровище пещеры розовой плоти. Поднеся к губам ласкавшие пальцы, вкусил розовый сок с одного, а с другого преподнёс лакомую каплю Розового Вина Ей. Она закончила, попросила излиться на животик... Попало на лицо... Я обнял Её, скользкое вещество скрепило нас. Я пожелал проникнуть в дырочку ниже и подступил влажным пальцем. Она позволила... В окно, нам подстучали: Её подруга принесла печёную в микроволновке картошку с яичницей. Мы смутились вниманию и, с усердием вытерев недавние следы моей майкой, приняли пиршество от проникшей через окно в мастерскую девочки; та уселась на “нашем” столе в позу лотоса. «Это – всё, за что меня следует любить», - прокартавила подруга. «Это – всё, за что Ты можешь меня любить», - обняла меня Лань.. Тело охладало, я оступился. Из училища мы вышли, с улыбкой смущаясь встречным взглядам милых студентов. Ночью я спал наяву, в недоступном рассмотрел кого-то, Его; шоколадные крошки в уголках искусанных губ подёргивались в такт смущённой улыбке. Заметив несъеденное лакомство в случайном зеркале, мило облизнулся, поправляя грациозными руками сплетённый в галстук шарф. «Мироздание на моей стороне», - сказал Он отражению воспламенившихся глаз. «Расскажешь рецепт самых вкусных пирожных?» - осторожным, негромким голосом разбудил Её. «Ты должен знать, - Она произнесла в ясности сознания, – кто был у меня первым. Ты второй». Я почувствовал: переел влекущееся выползти напролом через живот обманчивое блюдо (чувство за ответ). «Второго августа, в день Его рождения». «Постой, - перебил я реку дуновения первого нектара. – Мне больно. Я выслушаю, если Ты отдашь, но не донесёшь. Начнёшь – дослушаю непрекословно». Она выдохнула: «Второго августа я пригласила Его домой – как когда я напилась с Тобой, напилась с Ним... Он был бесподобен в речи: я слушала Его. Он завораживал. Я умолкала – до того красиво говорил Он, до того голос звучал успокаивающе; я желаю всё, что Он делал со мной, высокомерной шлюхе. Предлагая мне заняться этим, совокуплялся с собой – я чувствовала: моя энергия уходит, цикл нарушается. Я чувствовала многое - и стыд, и желание обратить вспять знакомство... Тем летом, мне удалили миндалины, я носила шарф, завязанный петлёй на манер галстука, мне было семнадцать, ростом я была Твои метр семьдесят... Я надела на Него “галстук”, поцеловала перед зеркалом, и ушла. Навсегда, - хмыкнула Она. – «Давай спать». «Давай», - сказал я. «Прости». Я простил.