Язвы в сердце

Ты смотришь. (Вообще-то как раз в данный отрезок времени ты не совсем уверен, что именно должен делать, поэтому ты просто ничего не делаешь, ты смотришь, ты смотришь, пока не осознаешь, что больше не можешь вынести и этого; то есть: не можешь смотреть; то есть: не знаешь, куда смотреть; вернее (то есть): ты, черт возьми, действительно не знаешь, куда смотреть!) (Ты почти ничего не чувствуешь. От всех твоих более-менее понятных, безжалостно давимых довлеющей над тобой нечеловеческой изнуренностью чувств осталось лишь ощущение пальца на спусковом крючке, и ты быстро ловишь себя на мысли, что лучше бы ты уже не чувствовал совсем ничего.) Но ты все равно продолжаешь это. То есть: смотреть. Итак. Ты смотришь Ты видишь… ничто Ведь все хорошо знают, что черный – это ничто. Черный – отсутствие цвета, черный – отсутствие жизни. Ты удивляешься, как много вокруг тебя черного, бессмысленного, мертвого. Особенно мертвого. Ты никогда не был экзистенциалистом. На самом деле ты вообще не знаешь точного определения этому слову и в ближайшем будущем узнавать даже не собираешься. Ты просто думаешь, как все мертво, как все черно, как все бессмысленно. как же все это блять бессмысленно еб твою мать милко Однако. Ты смотришь. Ты смотришь, как легко и плавно ложится в закоптившееся дуло единственный имеющий в этой вселенной и еще на несколько миллиардов парсеков от периферии за слепящими кровяными подтеками гематом-эманаций на ее грациозных девичьих старушечьих руках с неисчислимым количеством чешуек блесток-планет в теле ногтевых пластин, старушечьих девичьих грациозных пальцах, решающих, когда все начнется, где все начнется, из-за чего (ладно, иногда причины реально слабо кого-то волнуют, и ты это так хорошо уже изучил, правда, не лучше собственного готовящегося согнуться ради очередного не несущего никакой цели выстрела пальца) все начнется, но точно – не когда все это прекратится, и если честно, ты уже устал задавать себе этот вопрос, ты теперь можешь утверждать с полной уверенностью, что вселенная – дерьмо, эманации оставили свои синяки и гангрены на твоем теле включительно, и они тоже – дерьмо, залупа, пенис, хер, ты ненавидишь это так сильно, что почти отпускаешь узду сознания и позволяешь пальцу надавить чуточку сильнее, чуточку ощутимее, ты знаешь, что это ложь, что ты не почувствуешь даже крови на лице, потому что ты даже не чувствуешь своего лица, и все это вроде как не требует отдельных объяснений, но ты все еще ненавидишь – ты ненавидишь так ярко, так остро, так искренне, что сотворившие всю ебаную вселенную эманации вместе со своим пиздец каким зарождающим светом могут начинать сосать прямо сейчас, желательно у тебя, желательно причмокивая, желательно бы еще и с продолжением, ты пару секунд тратишь на представление акта коитуса с женщиной-вселенной в синяках, кровоподтеках и с идеальным маникюром на старушечьих грациозных девичьих пальцах (возраст женщины проще всего определить по ее рукам, ты не можешь увидеть руки женщины-вселенной, но тебе точно будет похуй в кубе, если ее руки обхватят твой член, если ее губы сомкнутся кольцом на головке и скользнут к самому венчику, если ее язык упруго коснется уздечки и совершенно шлюшьим приемом окажется близ ямки уретры, кончиком подберет теплое предсемя и снова двинется ниже, давая женщине-вселенной взять твой член в расслабленное горло, поддразнивая ребристостями мягкого уютного неба), потом – ты радуешься своему пробудившемуся еще в пять лет наглядно-образному мышлению, потом – ты хочешь ударить себя по лицу, с трудом вспоминая, что, в принципе, и так его не чувствуешь, потом – в пах, который сейчас чувствуешь даже четче пальца на спусковом крючке, а потом – то есть, уже сейчас – ты понимаешь, что женщина-вселенная самым извращенным способом тебя наебала, что ты не сможешь и шага сделать, пока не раздастся наконец выстрел, что ты дошел до так называемой точки невозврата, перешел Рубикон, – ты боишься моргнуть лишний раз и позволить этой ебливой суке трахнуть тебя в зад (пусть ты вообще-то и не очень-то против того, чтобы кто-то трахнул тебя в зад; а, о, это что, еще одна сторона медали твоей ЕБАНЫЙ В РОТ НУ ЗАЧЕМ ЭТО СНОВА БЛЯТЬ БЛЯТЬ БЛЛЯТТЬ УЙДИ НАХУЙ СЪЕБНИ В ПИЗДУ Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ ПОЧТИ ТАК ЖЕ КАК ЕГО ТЫ УБИЙЦА НАХУЙ ТЫ УБИЙЦА ТЫ УБИЛ УБИЛ ИХ И МЕНЯ ТОЖЕ Я СЛЫШУ ИХ КРИКИ ПО НОЧАМ ОНИ СНЯТСЯ МНЕ МНЕ СНЯТСЯ МУЖЧИНЫ ОТ КОТОРЫХ Я УБЕГАЮ НО ПОЧЕМУ Я ПОСТОЯННО ВОЗВРАЩАЮСЬ ОБРАТНО ЗНАЯ О БОЛИ КОТОРУЮ ОНИ МНЕ ПРИЧИНИЛИ загадочной личности, о которой нам (ну и тебе так-то тоже, хаха) еще предстоит, к сожалению, узнать?), и вот вообще-то ты не боишься ничего, что могло бы существовать однажды в пределах твоего субъективного восприятия объективного мира, который ты ненавидишь так же, как вселенную, и так же, как ненавижу теперь вас обоих я (мудаки блять), ты не боишься ничего, никого, ничто, не считая как раз-таки ничто, ведь это же по-прежнему ебаный черный, ты че, забыл, такой же черный, как ствол винтовки, кстати, в закоптившееся дуло которой плавно и легко ложится единственный имеющий в этой вселенной и \...\ смысл цветок. Ну отлично, теперь нам стоит разобраться еще и с этим. Окей, ладно. Стоит заметить, ты не принимаешь наркотики. Твоя болезнь исключает прием подобных веществ и позволяет тебе нализываться исключительно тизерцином. Ты без понятия, что будет, если примешать к этому еще какую-нибудь неорганику. Скорее всего, у тебя сорвет планку и ты весело прыгнешь под кумулятивную гранату аккурат в момент ее страстного и глубокого поцелуя с каким-нибудь «Городом», или какие у них там блять еще лагеря выскачут как прыщи на следующий же день? Ты устал считать. Ты устал жить, твой смысл жизни растворятся в вязкой нефти глаз напротив. Ты не против сдохнуть прямо сейчас, все-таки смотря в глаза чумазой девчонке с голыми жеребячьими ногами и острыми локтями. Ты готов сдохнуть, ты готов упасть на колени под взглядом ее раскосых черных невозможных невозможно-раскосых невозможно-черных глаз, если бы не знал с точностью до девяносто девяти целых и девяти сотых процента об уже начерченной грациозным девичьим старушечьим пальцем женщины-вселенной траектории полета пули, которая при каждом втором твоем вдохе угрожает впиться в череп низкорослой девчушке со смоляными, сбившимися в колтун волосами и тонкими ручонками, словно лапки самого хрупкого мотылька, предварительно вытолкнув из дула вместе со струей жидкого белесого дыма слишком много значащий сейчас конкретно для вас двоих цветок. То есть: тонкая мотыльковая лапка вложила вдруг слишком много значащий сейчас конкретно для вас двоих цветок в дуло твоей автоматической винтовки с ненужным персонально тебе креплением под штык (да-да, ты реально уже захлебываешься во всем этом кровавом дизентерийном дерьме с примесью пороха и крошкой тизерцина, и с тебя хватит). То есть: вьетнамская девчонка просто подошла к тебе и вложила вдруг слишком много значащий сейчас конкретно для вас двоих цветок в дуло твоей автоматической винтовки с ненужным персонально тебе креплением под штык (\...\), и ты еще не знаешь, что ее контузило недавним взрывом, ты не знаешь, откуда она вылезла, как ее вообще не задело осколком или пулей, как ее не задело взглядом глаз сержанта или лейтенанта,

ты серьезно не знаешь, откуда она блЯТЬ ВЗЯЛА ЭТОТ БЛЯДСКИЙ СМЯТЫЙ ЦВЕТОК С ЩЕРБАТЫМ СОЦВЕТИЕМ И НЕ ЗНАЕШЬ ЗАЧЕМ ОНА ВЛОЖИЛА ЕГО В ДУЛО ТВОЕЙ АТОМАТИЧЕСКОЙ ВИНТОВКИ С \...\ ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ПОЧЕМУ ОНА ПОЧЕМУ ЦВЕТОК ПОЧЕМУ ВИНТОВКА И ПОЧЕМУ В ИТОГЕ ТЫ ВСЕ РАВНО ХОЧЕШЬ КАК МОЖНО СКОРЕЕ СДОХНУТЬ. Цветы – это прекрасно. Цветы напоминают тебе о жизни, когда ты усилиями своего наглядно-образного мышления вспоминаешь, какие они росли красивые и сочные, и пестрые, и яркие, и душистые на месте воронки от взрыва, ты вспоминаешь, как они одни баюкали твое тело вечером, когда Надежда вместе с богом вскрыли себе вены и пустили по небу багряными всполохами километры кровавых дорог, как трогали девственными лепестками грубую кожу ботинок и осыпали пряной пыльцой заскорузлые ладони, с ветром влетающей в волосы, в нос, глаза, оседающей на ресницах воздушно крошечными, дразнящими склеру крошками. Ладно, ладно, не беснуйся, порой тебя это действительно раздражает… да окстись вконец! Вспомни... То есть: вспомни тех (прости, если что-то подобное является твоим триггером (прости, кажется, это является только моим тригГЕРРОМ)), у кого иронично-внезапно-резко выявляется аллергия на цветочную пыльцу. О, я хотел(а) сказать… то есть: аллергия на прекрасное; или: аллергия на жизнь (ты готов поспорить – они любят это дело, и у тебя волосы встают дыбом, когда ты об этом думаешь больше одной секунды; именно сейчас ты даже не хочешь выставлять теории, что у них там встает, когда об этом думают они). Хорошо, хватит. Ты думаешь, с меня хватит. Ты смотришь на собственное оружие и мечтаешь забыть, как им пользоваться, и понимаешь, что скорее забудешь имя родной сестры. Тебе хочется свернуть себе шею ее руками и вырвать второй глаз. У каждого должны быть сокровенные мечты. (Твоя болезнь не определяет тебя, помни это, пожалуйста.) (То есть: ты и без ее помощи справляешься с ролью конченой мрази.) (Конгратьюлейшенз, блять. Это того стоило.) Хорошо, хватит. Хватит. ХВАТИТХВАТИТХВАТИТ Хорошо. Ты болен, и тебе даже не нужны наркотики для более пиздатого эффекта. Однако ты все еще ненавидишь себя. Ну да, ты немного бессилен в этом деле. Объясню проще: ты смотришь. Ты смотришь. (Да проще блять.) М14 слишком длинная для ведения боя в джунглях. Твой враг меньше, проворнее, умнее. Твой лучший друг с детства сержант говорит, ты слишком много думаешь. Слишком. То есть: очень. Ты оправдываешься и прячешься в биполярных объятиях, а потом выковыриваешь ножом глаза, когда они начинают душить тебя, пока никто не видит. Так почему же ты не думаешь в тот момент? (Выживает не сильнейший, но наиболее приспособленный. По-другому это называется естественным отбором.) (В этой войне нет ничего естественного.) Ты не понимаешь даже себя. (Еще блять проще.) М14 слишком длинная для ведения боя в джунглях. Ты много думаешь, но ты не можешь вспомнить хотя бы примерно, когда именно на этом самом месте было хоть что-то отдаленно зеленое, ведь вообще-то порожденный напалмом огонь имеет все оттенки рыжего и красного, и черного, и мертвого, и мертвого, и мертвого, и бессмысленного. Особенно бессмысленного. Да тебе в принципе похуй на цвета сейчас. (Окей, не повторяй это снова.) М14 слишком длинная, и ты всеми фибрами души уверен: длины твоей руки не хватит, чтобы убрать этот цветок, (твоих сил хватит, чтобы шевельнуть лишь пальцем, ласкающим спусковой крючок). (Сколько времени прошло?) *** Ты все еще не понимаешь, чего они ждут от тебя. Но ты давно уже знаешь, что они не пойдут умирать ради тебя. Это ты должен сдохнуть сейчассейчассейчас прямо сейчас. И ты сдохнешь здесьздесьздесь прямо здесь? Ты никогда не думал о достойной смерти с оружием в руках. Ладно, твое оружие тоже не думало о возможности наличия цветка в своем дуле. (Ты смотришьТы слышишь хлопок.) Мерзкие пули. Лживыеэгоистичныенадменные суки. Ссаные курвы. Ебаные бляди. – Дивац? Рауль Ты-никогда-не-запомнишь-его-пиздецки-длинную-фамилию. Гребаные испанцы. – Совсем, что ли, ебнулся? Ты оборачиваешься. То есть: ты разворачиваешься на месте в поиске этого космического гавнюка. (Твоя раскуроченная глазница дает тебе шанс не видеть хотя бы половину дерьма этого мира.) (Ты не учишься на своих ошибках.) (Ты просто тупой мудак.) (И как только ты живешь с этим, а?) (…ну да.)