Игра без правил

Стил, родовой замок Роана, находился в пяти часах езды к юго-востоку от Лавэнны. Роан вернулся оттуда в полдень, 27 марта, бледный, с трясущимися губами и, соскочив с коня, едва не бегом, бросился в кабинет сестры. – Что ты? – спросила Ильчиэлла, испугавшись его безумного взгляда. Роан, дрожащими руками, вытащил из кармана плаща сложенный вдвое конверт: – Слуга привёз мне письмо от Кастуси, – задыхаясь, проговорил он. «Милый Роан, – писала Кастуся, крупным, дрожащим почерком, – беда. О цели твоего визита к Ильчиэлле узнали король и герцог Ч*. Один Бог ведает, откуда им стало это известно. Тебе грозит тюрьма и страшная смерть. Ни в коем случае не возвращайся в Славию. Очень волнуюсь за тебя. Если сможешь, передай со слугой ответ: чем закончились твои переговоры, – мама очень ждёт. Береги себя. Любящая тебя Кастуся.» – Твой муж, – вне себя от негодования, проговорил Роан, – он… Ведь он же мне обещал!.. Как они могли узнать об этом?! Как?!!!.. Он ходил по кабинету Ильчиэллы из угла в угол. Рука его нервно сжимала и дёргала рукоятку висевшего на поясе кинжала. Ильчиэлла не могла смотреть на это: – Роан, успокойся! Сядь! Приди, наконец, в себя! Будь мужчиной! Он вздрогнул, взглянул на неё и послушно опустился в кресло. – Ильчиэлла, – сказал он в отчаянии, – кто мог выдать меня?! На этот вопрос Ильчиэлла ответить не могла. Она молча перечитывала письмо. О миссии Роана в Вэтландии знали семеро: сам Роан, она, Умари, Фарли, генерал Ланс, господин Астор и Мэлиот... Мэлиот?!.. …Как Ильчиэлла ни пыталась скрыть от министра иностранных дел тайну гибели его сына, в конце концов, неприглядная правда выплыла наружу. Наповал сраженный известием о подлом поступке Вильда, Мэлиот тут же подал в отставку, но Ильчиэлла не отпустила его, уверяя, что преступление сына никак не скажется на её отношении к отцу. Неужели она ошибалась не только в сыне?.. Размышления королевы были прерваны приходом Умари. Увидев его, Роан снова вскочил на ноги. Он смотрел на консорта взбешённо. – Вы… – гневно заговорил кузен королевы. – У вас… Меня предали! У вас шпионы во дворце!!! – Что?! – спросил консорт, грозно нахмурившись. – Умари, – быстро сказала Ильчиэлла, – кто-то сообщил королю Славии о цели приезда Роана… Она протянула послание Кастуси мужу. Умари стремглав подошёл к ней, взял письмо, внимательно прочёл и поглядел на Роана: – Когда и каким образом вы получили это письмо? – спросил он. Роан не желал больше знать этого господина, но нервно ответил: – Его привёз мне слуга Кастуси. Сегодня утром. Он нашёл меня в замке Стил. – Где он сейчас? – Едет в Славию, разумеется, – зло сказал Роан. – Королева ждёт ответа! А привезти ей ответ я теперь не могу! Я – вне закона! Меня замучают и казнят! И всё из-за чего?!! Из-за того, господин консорт, – почти закричал он, – что ваш дворец кишит шпионами! – Полегче, – предостерегающе сказал Умари. – Роан, перестань, – холодно попросила Ильчиэлла. – Необходимо трезво во всём разобраться и подумать, как обеспечить твою безопасность. Если во дворце есть шпион, мы выявим его и обезвредим… – Моя жена, её сестры и мать, – все теперь под угрозой, – в отчаянии проговорил Роан. – Своей истерикой вы им не поможете, – возразил Умари. Он был очень хмур и напряжён. – И у вас ещё хватает нахальства говорить мне это?! У вас! – у того, кто в ответе за безопасность в этом дворце?!!.. – захлебнувшийся от негодования граф перестал выбирать выражения, но вдруг замолчал, чувствуя, что перегнул палку. Повисла пауза. – Выйдите вон отсюда, – наконец, сквозь зубы, проговорил Умари. Роан не двигался с места, дрожа от гнева. Умари поглядел на него, глубоко вздохнул, выдохнул и, спокойнее, продолжил: – Ступайте, примите холодную ванну, выпейте глинтвейна и успокойтесь! Вы позволяете себе недопустимый тон, непростительные выражения, не отдавая себе отчёта, что изменить что-нибудь таким образом вы не в состоянии! – Ильчи, – граф повернулся к королеве, – я приехал к тебе, как к сестре, как к другу! Я доверил… – Роан, – перебила Ильчиэлла, – мы всё выясним, и, если это – наша ошибка, сделаем всё, чтобы её исправить и помочь тебе и твоей семье. Умари прав – ты сейчас себя не контролируешь, и можешь наговорить много такого, о чем будешь потом сожалеть. Право же, ступай. Загляни к Фарли, он должен быть у себя, – Фарли тебя поддержит. Оставь это письмо нам. Хорошо?.. ...Дверь за Роаном захлопнулась. Умари присел на край кресла, молча изучая письмо. – Неужели Мэлиот? – пробормотал он. Это было первое, что приходило в голову. На Совет были приглашены самые преданные Ильчиэлле люди, но из троих, Мэлиот был хитрее прямодушного Ланса, а Астор служил при дворе так долго, был так стар и привержен короне, что подумать на него можно было только в самую последнюю очередь. Мэлиот же был отцом Вильда, что само по себе наводило на тяжкие размышления. Хотя, говоря по совести, подозревать кого бы то ни было из этих людей казалось абсурдным… Но – секретная информация попала к врагу. Этот факт приходилось признать. Фарли, разумеется, был вне подозрений. – Я проверю каждого из троих, – проговорил Умари. – Но, Ильчи, я не верю, что один из них – изменник. И Мэлиот в том числе. – Я тоже, – как эхо, отозвалась королева. Она посмотрела на супруга: – Умари, Роан был вне себя. Прости его, если можешь. Он обернулся к ней: – Извини, если мой вопрос покажется неуместным, Ильчи: ты действительно любила его? Ильчиэлла уже сама начала сомневаться, что когда-то была влюблена в человека, который только что вышел из её кабинета. – Он был другим тогда. Веришь? Он казался куда сильнее духом… Ну, или я не замечала. Я совсем девочкой была… Супруг улыбнулся, потом снова нахмурился: – Нет, я могу понять его. Ему обещали конфиденциальность, и в результате, он и его семья в опасности. Но разве это повод, чтобы вести себя, словно истеричная женщина?.. А я чувствую: что-то здесь не то… Ну не могут они состоять на службе у герцога Ч*! Ни Астор, ни Ланс, ни Мэлиот… – Не могут. И кто же тогда выдал Роана? Нас подслушали?.. Не смотри на меня так, я знаю, что это невозможно. Кто-то из советников обронил что-то в случайном разговоре? Исключено... Они слишком долго служат при дворе, чтобы не понимать, чего стоит такая случайность… Умари перечитал письмо несколько раз. – Пойду, прогуляюсь, – решил он, наконец. – Мне легче думается на ходу. – Умари, – вслед ему сказала Ильчиэлла. Он обернулся. – Не сердись на него!.. – Ты что-то слишком за него заступаешься, – усмехнулся супруг. – Ещё чуть-чуть, и я начну ревновать… Он вернулся, прижал королеву к себе, поцеловал её в волосы, а потом вышел. Настроение у него было – хуже некуда. Во дворце действовал шпион, и Умари его проглядел, – в этом истеричный кузен королевы, безусловно, был прав… Солнце светило ярко, весенний воздух был свеж, на газоне цвели первые одуванчики. То там то здесь суетились садовники, готовившие землю для посадки цветов. Проходя мимо статуи дискобола из чёрного мрамора, стоявшей у пруда, Умари припомнил свой давний сон и, вместо скульптуры, представил на этом постаменте себя. Эта забавная мысль и прогулка по свежему воздуху немного развлекли его: диалог с разгневанным Роаном и собственный промах стали восприниматься спокойнее. Он быстро шагал вдоль берега пруда, рассуждая на ходу: «Допустим, действительно, это Мэлиот. Мотивы? Тридцать пять лет при вэтландском дворе, жену похоронил, две дочери, деньгами и землями обеспечен… Прекрасный дипломат, талантливый политик… Что ему герцог Ч*? Не нужен ему этот риск. Ему шестьдесят лет, он коренной вэтландец, он предан короне… Нет, нет, нет… «Хорошо. Ланс. Если я совсем не разбираюсь в людях, то может быть, конечно, и Ланс. Но, если я хоть что-нибудь понимаю в них, то Ланс все эти десять лет, что я знаю его, не мог бы так ловко прикидываться «душой нараспашку», скрывая истинную сущность… «Астор – крёстный отец Ильчиэллы. Ему уже под девяносто. Он?.. Выжил из ума и решил перед смертью продаться герцогу Ч*?.. «Все, кто попал под подозрение – испытанные люди, иначе не были бы советниками… А что, если кто-нибудь из них хотел насолить мне – лично мне?» …– Если ты хочешь сделать его своим мужем, – сказал Ильчиэлле Аэленд, делясь давним опытом, – у супруги короля Люберии не было и капли королевской крови, – тебе нужно, во-первых, приготовиться к непростой и длительной борьбе, а во-вторых, найти хотя бы одного сторонника этой затеи. Возмущаться будет весь двор: одни – потому что, якобы, радеют за устоявшиеся традиции, вторые – из зависти, третьи – ленясь оспаривать первых и вторых. Начать нужно с одного, имеющего достаточное влияние при дворе, того, кто поймёт тебя и поддержит. Пускай сторонник твой мягко и ненавязчиво утверждает в сознании придворных мысль, что решение королевы – закон, что с ним необходимо смириться, что каждый волен поддержать королеву и получить в награду её расположение, но остановить её не в силах никто – и он не советует… Но не спеши притеснять недовольных, позволь какое-то время потрепаться по углам и отвести душу. Поговорят и привыкнут... Главное: не пугайся первой – бурной – реакции при дворе и заставь заткнуться тех, кто будет пытаться тебя отговорить. Они будут взывать к здравому смыслу, приводить примеры из истории… – коротко пресекай их болтовню, не вступай в споры, не пытайся убедить! Это была самая большая ошибка, которую в своё время совершил я. Бесполезная трата времени! Повторяю: поговорят и привыкнут. Спустя несколько месяцев после помолвки, разговоры поутихнут; тогда сыграй красивую свадьбу, пригласи на неё самых высоких персон из соседних государств и держись, как ни в чём не бывало. И всё! Сразу после свадьбы всем разговорам нужно жёстко и навсегда положить конец, – возможно, даже принеся кого-то в жертву… В общем, с одной стороны, важно не переусердствовать в давлении, чтобы не настроить против себя двор, а с другой – не останавливаться в своём решении и не идти у недовольных на поводу. Приготовьтесь, что консорта будут провоцировать, могут игнорировать, возможно, попытаются унизить… Недопустимо одно: намёк на карьеру через «спальню королевы». Этого ни в коем случае нельзя прощать, он не должен делать вид, что не услышал, – обязательно предупреди его об этом! Пусть косо смотрят, пусть разговаривают с ним сквозь зубы, пусть пытаются ставить подножки, – если он не поддастся, они, в конце концов, примут его, и перестанут; но, если кто-то решится на грязные намёки, смело оставь храбреца без языка и тайно доведи до остальных, из-за чего тот его лишился… Простому же народу принц должен быть предъявлен, как особа титулованная: предоставь своему помощнику возможность пофантазировать и сочинить твоему мужу прошлое. Едва он станет консортом, сразу появится куча друзей и дальних родственников, которые пожелают воспользоваться его неожиданным возвышением. Твой избранник должен понять, Ильчиэлла, что всех этих людей нельзя подпускать ко дворцу на пушечный выстрел! Им надо объяснить, что они обознались и с консортом не знакомы; если не поймут – изолировать, если будут упорствовать – ликвидировать! Ты-то понимаешь, что это – оправданная жестокость: они могут погубить то, что ты построишь с таким трудом. Пускай он сразу выберет между ними и тобой, – потом делать выбор будет поздно! Он не должен узнавать этих людей в толпе: объясни ему, что этого требуют интересы государства. Он должен осознать, что становясь твоим мужем, он превращается в публичную персону номер два, – растолкуй ему отличие публичной персоны от обычного человека. Если он не сбежит после того, как всё это поймёт, считай, что вам обоим повезло… …Этим самым «сторонником» брака королевы стал тогда господин Астор. Он дружески относился к Умари, очень любил Ильчиэллу и охотно сыграл свою роль… Что касается Ланса, то генерал долго не мог примириться с мыслью, что бывший лейтенант королевской армии сидит с ним за одним столом и председательствует на государственных заседаниях. Но, в конце концов, – в этом Аэленд был совершенно прав, – Ланс принял супруга королевы и привык к нему. И, привыкнув, даже не раз обращался за советом, ценя острый ум Умари… С Мэлиотом же Умари был довольно дружен, ещё будучи дознавателем… Холодный и волевой министр иностранных дел первым поздравил его, когда узнал о помолвке, презрев мнение двора: то ли был благодарен Ильчиэлле за доверие, которого должен был лишиться после измены сына, то ли – дальновидный политик – видел в браке королевы с коренным вэтландцем возможность избежать ненужных альянсов с соседями… Даже если кто-то из них сейчас копал ему яму, очевидных мотивов для этого не было, поэтому понять, кто из троих, по-прежнему было невозможно. «Каждого из них придётся проверять. Как это сделать? Есть испытанный способ: придумать три ложных шага, довести до каждого по одному и ждать, на какой отреагируют в Славии… Но для этого придётся задействовать весь Департамент, и начнется… А главное – время! Коронация Силлона через три недели, а значит, и война – не за горами… И, если не доверять Лансу, то кого назначить командующим войсками? А если отстранить Мэлиота, – кто возглавит переговоры? И как объяснить им недоверие, если не раскрывать карты?.. У Мэлиота в Славии полно своих людей. Если он враг, нужно срочно отзывать их всех. Как преподнести министерству иностранных дел такое требование?..» Умари почувствовал, что голова у него распухла. Он сел на скамью у пруда и достал полученное Роаном письмо. «Если сможешь, передай со слугой ответ: чем закончились твои переговоры, – мама очень ждёт»… Ему не нравилась эта фраза. Что-то с ней было не так… «Ну допустим, я узнал бы, что наш посланник за границей ведёт изменнические переговоры. Что бы я сделал? Побежал докладывать об этом его жене?.. Я установил бы наблюдение за всеми, кто может быть причастен к заговору, и за ней, в том числе; и ни одна бумага от них никуда бы не ушла без моего ведома! Какой же бездельник допустил, чтобы Кастуся написала мужу?..» …На дорожке, ведущей к пруду, показалась сгорбленная фигурка: это господин Астор, с тросточкой, совершал свой предобеденный моцион. Умари посмотрел на него, и вдруг решился на отчаянный шаг: – Господин Астор! Уделите мне пару минут. Советник, не спеша и глядя на консорта с почтительной усмешкой, подошёл к его скамье и присел рядом с ним. Умари, молча, протянул ему письмо. Астор прочёл и погрузился в глубочайшую задумчивость. – Весьма признателен вам за доверие, Ваше Высочество... Я понимаю, что подозревать можно только нас троих: тех, кто присутствовал на Совете. И – если бы я был на вашем месте – то предположил бы, что графа выдал я, – промолвил, наконец, советник. Умари удивлённо обернулся к нему. – Видите ли, – пояснил Астор, – герцог Ч* у Мэлиота – враг номер один. Он погубил сына министра, но дело не только в этом… Когда-то ведь и я состоял на службе в министерстве иностранных дел и не раз посещал Люберию в составе делегации. Так вот, бывало, что ни встреча – герцог и министр наш грызутся друг с другом, словно волк и лиса. Профан не понял бы этого, ведь оба – мастера ведения переговоров, но, если глядеть вглубь, – за красивыми фразами и уважительными жестами скрывалась непримиримая вражда, жгучая ненависть, полнейшее неприятие друг друга. Скорее солнце взойдёт на западе, чем Мэлиот станет служить герцогу Ч*... Что же касается Ланса: в далёком прошлом тот обязан своей карьерой отцу Роана. Благодарность – а генерал умеет помнить добро – не позволила бы ему донести на сына своего благодетеля. Кого же, кроме меня, господин Умари, остаётся подозревать в измене?.. С тонкой усмешкой поглядев на консорта, советник вернул ему письмо. – Спасибо, господин Астор, – вздохнул Умари. – Я больше вас не задерживаю… Старый придворный неспешно направился продолжать свой моцион. Умари снова остался наедине со своими размышлениями... …Чёрный лебедь, изящно выгнув красивую шею, медленно подплывал к нему по пруду, очевидно, в ожидании угощения. Умари смотрел на него бездумно. Изгиб длинной шеи лебедя что-то ему напомнил… Узорчатые перья были похожи на оборки платья. Он вдруг представил на шее лебедя колье. Коварно блеснул тёмный птичий глаз … Быстрое, как молния, воспоминание... и вдруг его осенило! Он вскочил с места. «Где этот глупец?!» – пробормотал он и бросился во дворец. Роана он нашёл в комнате Фарли. Бледный граф лежал на диване и курил трубку, Фарли сидел рядышком и в чем-то его увещёвал. Когда Умари вошёл, Роан приподнялся с дивана. – Здравствуйте, Умари, – сказал Фарли. Умари кивнул ему и обратился к кузену королевы. – Граф Роан, я должен задать вам пару вопросов. Пройдёмте в мой кабинет. – Разговаривайте здесь, – предложил Фарли. – Мне нужно сходить к моему другу-концертмейстеру… Умари присел возле дивана на место Фарли. Роан тоже сел, спустил ноги на пол, отложил свою трубку, пристально поглядел в лицо консорта. Умари достал из кармана конверт. – Здесь нет следов от печати. Её не было? – Не было, – пожал плечами Роан. – Ну и что? Письмо привёз наш слуга. Умари достал из конверта послание. – Скажите, граф, кто писал это письмо? – Моя жена. – Вы уверены в этом? – Что?.. – Я спрашиваю: вы уверены, что это писала ваша жена? Вы хорошо знаете её почерк? Ничто не смутило вас, когда вы распечатали письмо? Роан задумался. – Это её почерк. То есть, обычно она пишет немного по-другому, но… – Пишет по-другому?! – Мельче, и… – Роан осторожно взял из рук Умари письмо и устремил на него глаза. – Мы с ней нечасто переписывались, нечасто расставались… Обычно она пишет немного мельче и ровнее… Но мне подумалось, что она волновалась, и… – То есть, вы не вполне уверены в том, что это почерк вашей жены? – Я уверен!.. Или… да, уверен! Или… не знаю… Да, уверен, но… – А подпись? Это точно её подпись? – Ну да, у неё такая подпись… или... почти такая… – Почти?!! Умари смотрел на него невыразимым взглядом. И вдруг ледяной страх проник в сердце Роана. Он не сомневался, что письмо писала Кастуся, но вопросы консорта заставили его вспомнить, что, распечатав письмо, он немного удивился и подумал: не болеет ли его жена, – почему рука её так дрожала, почему буквы вышли слишком крупными?.. Когда он прочитал письмо, – ужас от того, что случилось, и ненависть к допустившему это Умари вытеснили мысль об изменившемся почерке жены… Вспомнил он и ещё одно странное обстоятельство: Кастуся обычно называла Генну не «мама», а «матушка»… Он не придал этому особенного значения: не до того было. Теперь, под пронзительным взглядом Умари, он понял причину его расспросов, и холодный пот выступил у него на лбу. – Вы распечатали письмо, и почерк смутил вас? – настойчиво переспросил Умари. Роан молча кивнул; сердце его колотилось, и комната плыла перед глазами. – Но его же привёз наш слуга, – прошептал он с последней надеждой. – А вы знаете, сколько стоят слуги? – спросил Умари негромко. – Они дешевле, чем овощи на рынке! Граф молчал. – Вы ответили на это письмо? Роан не мог вымолвить ни слова. – Вы распечатали письмо и не узнали почерк своей жены? И вы ответили на это письмо?! Отправили в Славию ответ со слугой? Не попытались задержать гонца, не привели ко мне, не поделились со мной своими сомнениями? Роан низко-низко опустил голову, над которой холодный и неумолимый голос Умари произнёс то, что Роан уже давно понял: – Вы погубили себя и свою семью, граф. Вы сделали это сами. …– Что вы написали в ответном письме? – «Милая, нашу просьбу услышали. И. готова поддержать А.», – прошептал Роан. – Почему же вы зашифровали письмо, если доверяли слуге? – На всякий случай, – пробормотал граф. – Отчего же, чёрт побери, вы, «на всякий случай», не зашифровали его так, чтобы никто не смог догадаться, о чём в письме идёт речь? – презрительно спросил Умари. Роан взглянул на него, раздавленный, и снова опустил глаза. Он не знал, как ответить на этот вопрос. Он не ожидал подвоха, но сделал ответ туманным, чтобы не искушать судьбу. Он написал так, чтобы письмо поняла Кастуся. Почему-то ему не пришло в голову, что если послание окажется в руках врагов, смысл его не скроется от них за первыми буквами имён и краткостью текста. Роан был очень неопытным заговорщиком. – Да… Если бы все заговорщики при вэтландском дворе были подобны вам, мой Департамент остался бы без работы, – безжалостно констатировал консорт. Роан вздрогнул, но ничего не сказал. Консорт имел право позлорадствовать, хотя это и было жестоко с его стороны. – Сколько часов назад ускакал ваш гонец? – Шесть… или семь… – Он уже в Славии, если только где-нибудь не задержался. Я разошлю по заставам приказ об его аресте, но это уже бесполезно. Собирайтесь с силами, граф, в ближайшее время вас ждут серьезные испытания. Я пойду объясню ситуацию Её Величеству. С этими словами консорт покинул Роана, который был близок к помешательству. Когда Фарли вернулся в свою комнату, граф сидел на диване без движения. Молочный брат королевы уже успел узнать от неё, что Роан поддался на провокацию и своей рукой написал и отправил в Славию донос на себя и свих близких. Граф перевёл на приятеля невидящий взгляд и снова уставился перед собой. – Дружище, – осторожно начал Фарли, – давай пойдем прогуляемся и поговорим… – Жизнь моя окончена, – глухим голосом произнёс Роан. – Прекрати сейчас же, – рассердился Фарли. – Ну что им сделают, особам королевской крови? Ну, запретят выезд, ну, запрут на замок… Но не убьют же, не посмеют даже в темницу посадить… – И я ничем не могу им помочь, – бесцветным голосом сказал Роан. – Я погубил свою беременную жену и ничего не могу для неё сделать… Вдруг, неожиданно, он выпрямился: – Нет, я решил! Сей же час собираюсь и еду в Славию! Пускай делают со мною, что хотят! Жизнь моя всё равно не может больше продолжаться… – Не говори глупостей, – возразил Фарли. – Жене и тёщё ты ничем не поможешь, а тебя Силлон не пощадит: в тебе нет крови славийских королей. Тебя разорвут на части за измену. Не вздумай никуда ехать! – Пусть рвут, – сказал Роан. – Пусть рвут на части. Я ко всему готов!.. – Перестань, Роан! Фарли подошёл к своему потайному шкафчику в углу комнаты, достал из него бутылку коньяка «Раймон», плеснул коньяк в бокал и решительно попытался всучить бокал Роану: – Ну-ка, глотни! Роан отвёл его руку: – Фарли, я не буду пить… Я не могу. – Ну что же ты стал таким слабаком, дружище? – спросил Фарли разочарованно. – Сейчас, когда тебе нужно быть особенно сильным, ты раскисаешь, вместо того, чтобы думать, как помочь своим! Ну-ка, выпей сейчас же! Роан пригубил «Раймон». Потом одним глотком осушил бокал и вернул его Фарли. – Вот, молодец, – сказал Фарли. – А теперь давай думать вместе. Скажи мне, что предпримет Силлон, если к нему попадёт бумага, которую ты написал? – Пришлет за мною отряд стражников и потребует у Вэтландии выдачи заговорщика... И он меня выдаст! И будет совершенно прав. – Кто выдаст? – Ваш консорт. – Вэтландией правит королева, а не консорт, – заметил Фарли. – А она без него и шагу не делает. – Ну, а с чего ты взял, что Умари решит тебя выдать? – А зачем ему прятать меня и ссориться с соседями, после того, как я оскорбил его? Он выдаст меня с потрохами. – Слушай, из-за личных обид Умари мстить тебе не будет. Посуди сам: какая выгода ему от того, что он тебя выдаст? Он решил отказаться подписать мирное соглашение, значит, славийцы ему не друзья. Почему же он должен выдавать тебя? Роан подумал-подумал, а потом вздохнул: – Даже если не выдаст, всё равно, наши с Кастусей и Генной планы обречены. – Вовсе нет. Если Люберия победит, твою семью освободят. А Силлон опозорит себя поражением, и к власти придёт Генна. Всё будет хорошо! Сейчас самое главное для тебя: не психовать – раз, и не соваться в Славию – два. Просто потерпеть и выждать время…

***

– Ильчиэлла, что я наделал, – говорил королеве Роан, спустя сутки. – Я не только погубил себя и свою семью. Я глубоко оскорбил твоего супруга… – Да, – спокойно сказала королева. – И я не знаю, как тебе вернуть его расположение. – Я должен извиниться, – решил Роан и отправился к Умари. Большой кабинет супруга Ильчиэллы выглядел достаточно аскетично. Если не считать того, что стол был сделан из редкой породы дуба, а две небольшие картины с лесными пейзажами, висевшие на стене, были написаны лучшим художником Вэтландии, можно было сказать, что кабинет Умари мало чем отличался от прежнего, – того, в котором он работал когда-то в Департаменте. Консорт не предложил графу сесть и встал сам. – Я оскорбил вас, господин Умари, – проговорил Роан. – Я прошу извинить меня. Консорт пожал плечами и, не трогаясь с места, произнёс: – Забудем. Роан вздохнул, поклонился и вышел. Ясно было, что суровый муж Ильчиэллы, глубоко задетый бесцеремонным поведением и несправедливыми подозрениями графа, и не думал извинять горе-заговорщика, а тому хотелось помириться. На следующий день граф перехватил консорта по дороге в Департамент. – Умари, – сказал он, – прошу вас, выслушайте меня! Я сам виноват в своих бедах, а посмел усомниться в вас, не доверять вам, вёл себя оскорбительно, грубо, недостойно! Меня терзает совесть… – Граф, – сказал Умари, у которого было много дел и которому было не до излияний Роана, – ведь мы договорились, что забудем. Но тут ему вспомнился тот далёкий день, когда он, лейтенант королевской армии, в гипсовом корсете и с перебинтованными пальцами, явился в королевский дворец. «Тоже ведь хорош был», – подумал консорт. Он вдруг ясно представил, какой безразличной должна была казаться его совесть, отягощённая предательством, которое никому не повредило, Ильчиэлле, занятой государственными проблемами… – Роан, – дружелюбно сказал он, – не имеет никакого смысла извиняться за одно и то же десять раз. Вы повели себя недопустимо, и это ясно нам обоим. Я предложил вам забыть, а вы снова возвращаетесь к этому. Если вы позволили себе нагрубить мне, чего, в силу моего положения, делать не следовало, тут уже ровным счётом ничего не изменишь. Остаётся только надеяться, что это был единичный случай. На этом и закончим. Я знаю, что сейчас вам нелегко: вы тревожитесь за близких и вините себя за ошибку… Старайтесь принять всё как есть. Все ошибаются, но прошлое не переделать. Надо думать о будущем. Если я чем-нибудь могу помочь вам – готов. Собственно, это всё, что я могу вам сказать. – Вы знаете, Умари, – честно признался Роан, – думая о вас, я долго не мог понять свою сестру. Но теперь – понял… Сестра сделала правильный выбор! – Весьма польщён, – усмехнувшись, сказал Умари. Потом он слегка наклонил голову, в знак того, что разговор завершён, и продолжил свой путь в Департамент.