***
…Несколько дней Ильчиэлла была на грани жизни и смерти, и Умари казалось, что он сходит с ума. Днём он не мог всё время находиться у её постели: отвлекали дела; на этих делах сложно было сосредоточиться, но решать их, кроме консорта, было некому. А над опочивальней завис Дамоклов меч, и эта проблема был неразрешима. Вечером Умари прогонял из спальни всех: и Тэна, и горничных, и камеристок. Бессильный облегчить страдания королевы, не властный снять с неё чары болезни, он стремился своими руками делать для неё хотя бы то необходимое, что ей требовалось, чтобы избавиться от чувства собственной беспомощности и бесполезности. Он сам подавал больной воду и мятные капли, менял холодные компрессы, а потом, опустившись на кровать возле Ильчиэллы, с болью смотрел, как самый дорогой человек сгорает у него на глазах, смотрел, потеряв счёт часам и лишь ненадолго забываясь тяжёлым сном. Эти дни он почти ничего не ел, тоска губила его крепкий, но ослабленный волнением и бессонными ночами организм. Кошмар этот потихоньку пошёл на убыль на рассвете седьмого апреля. Как измотанного борьбою с бурным морем пловца, утратившего последние силы, смирившегося с неизбежностью гибели, прибой выбрасывает вдруг на берег, и вспененная солёная вода с шипением отступает от его измученного тела, так длительная и страшная лихорадка неожиданно отступилась от Ильчиэллы; мокрая, обессилевшая и умиротворенная, королева лежала на подушках, окантованных кружевом, и глядела в окно, за которым курлыкали голуби. Умари воспрял духом: воскресла надежда, с которой он совсем уже было распрощался. Королева испытывала голод, ей принесли гренки и бульон, и супруг, не выходя из опочивальни, присоединился к её трапезе. В восточное окно спальни светило солнце: играло в зеркалах трюмо, освещало белокурые спутанные локоны полулежавшей на подушках Ильчиэллы, и Умари был счастлив, словно рождённый заново. Они вместе накормили верного Ильчиэллиного мопсика, – сына того самого Айвора, чьё имя когда-то убедило короля Люберии не губить прибывшего к нему из Вэтландии гонца. Мопсик удовлетворённо чихал и тыкался лбом в руки королевы. Потом Ильчиэлла выразила желание быть причёсанной, а Умари вызвался заменить ей камеристку. Когда он осторожно проводил деревянным гребнем по её роскошным волосам, ему казалось, что он играет с золотым дождём. – Ладно, Ильчи, мне пора идти, – сказал он, наконец, поцеловав жену в щёку и отложив гребень. Она протянула тонкую руку, обняла его за шею, привлекла к себе и поцеловала в губы. Он хотел осторожно отстраниться, но она не пускала. – Ильчи, – сказал он, – а тебе не кажется, что… Понял. Не кажется… Окрылённый, Умари вернулся ко своим делам. В середине дня ритмичный ход их был нарушен Грантом, который привёл к консорту юного пажа – внука придворной дамы Клотильды. Бывший секретарь Ильчиэллы в ту пору уже заведовал канцелярией, превратился в красивого молодого человека, предмет тайной страсти не одной камеристки. – Ваше Высочество, вот он ищет графа Роана, – доложил Грант, – хочет передать ему записку. – Какую записку? – сурово спросил Умари. – От кого?! Испуганный двенадцатилетний паж дрожащими руками подал консорту записку. Она была не запечатана. «Дорогой граф! Я здесь, в гостинице ***, в 32-ом номере. Я одна. Приезжайте вечером…» – Это что ещё такое?! Ты кому собирался отдать такую записку?! Мальчик-паж от страха потерял дар речи и смотрел на Умари, как на огнедышащего дракона. – Отвечай немедленно! – Ваше Высочество, – вступился Грант, – он недавно служит при дворе и, наверное, забыл о том, что передавать никаких записок никому нельзя. – Забыл, что нельзя передавать?! – грозно прищурившись, поинтересовался Умари. – Или ты, Грант, забыл объяснить ему это?!.. У кого ты взял записку? – обратился он к пажу. Сбивчиво, в страшном волнении, бедняга рассказал, что какая-то красивая женщина проезжала в карете мимо ворот дворцового парка, поманила его к себе и попросила найти графа Роана и передать ему послание. – И ты искал графа?! – спросил Умари таким голосом, что мальчик, казалось, даже дышать перестал. – Ты знаешь, что я сделал бы с тобой, если бы записка попала к нему, а не ко мне?! – Ваше Высочество, простите его, он больше не будет, – попросил Грант. – Где сейчас эта женщина? – спросил Умари, убедившись, что достаточно запугал пажа для острастки. …– Грант, быстро беги за стражей, пусть едут в гостиницу *** и ведут сюда подательницу этой записки! Подательница записки явно никуда не спешила: как оказалось, её карета ещё даже не отъехала от дворцовых ворот... Это был элегантный экипаж с четырьмя дорогими рысаками; сидевшая в нем дама была одета по последней светской моде. Услыхав, что Его Высочество требует её к себе, она ничуть не удивилась, мило улыбнулась, спустилась с подножки кареты и последовала за стражей во дворец. – Здравствуйте, господин Умари! – проговорила она, переступив порог его кабинета. Она была также хороша, как и пять лет тому назад, возможно, даже ещё прекраснее: её прелесть словно расцвела под действием времени. На ней было роскошное серо-голубое платье со шлейфом, изящная маленькая шляпка, её длинную шею украшали бусы из яркого сапфира, оттенявшие её глубокие тёмные глаза. Консорт стоял и, молча, смотрел на неё, прищурившись. Такого нахальства – после всего случившегося тайком явиться в Вэтландию – он не ожидал даже от неё. – Здравствуйте, Ваше Высочество, – ещё раз повторила Энель, изменив форму обращения. Консорт наклонил голову. – Вам очень к лицу этот изумрудно-зелёный цвет, – сообщила Энель, как ни в чём не бывало, оценивающе оглядев камзол Умари. – Он идёт вам куда больше, чем чёрный. Вы позволите войти и присесть, раз уж вы пригласили меня к себе? – Войдите и присядьте, – разрешил консорт. Это были первые слова, обращенные к ней, которые он произнёс. – Благодарю, вы очень любезны, – сказала Энель с сарказмом, прошествовала к креслу и расположилась с комфортом. – Слушаю вас, Ваше Высочество! – Что вы делаете в Вэтландии? – спросил консорт. – Если не ошибаюсь, вам надлежит быть в Славии и готовиться к свадьбе с королём? – Мне надлежит быть там, где мне желательно быть, – колко возразила красавица. – Вы передали пажу записку. Вам известно, что пажам запрещёно брать записки у незнакомых господ? – Полагаю, пажу это было неизвестно, – парировала Энель. – Но я ожидала, что записка попадёт к вам в руки. – ?! – Мне это безразлично, к вам или к нему, мне, так или иначе, нужно встретиться с графом Роаном, – бесстрастно заявила герцогиня. – Зачем?! – Простите, Ваше Высочество, но вас это не касается, – Энель пожала плечами, а потом поинтересовалась, со светской учтивостью: – Как здоровье вашей очаровательной супруги? – Превосходно, – зло сказал Умари. – Не нужно менять тему. Я не позволю вам встретиться с Роаном, пока не узнаю, зачем вам это надо. – Вы имеете право запретить графу Роану встречаться со мной?.. Не слишком ли много власти взяли вы на себя? Граф – славийский подданный, а вовсе не ваш вассал! Умари прикусил губу. Подлая Энель была права. То, что из-за графа Роана ему пришлось рисковать жизнью сестры и племянников, было, разумеется, не в счёт. – Ну хорошо, – неожиданно согласился он, – просто по старой дружбе, как выражается ваш брат, – зачем вам Роан? Герцогиня рассмеялась. – Господин Умари, да что же вам за дело до моих отношений с Роаном?.. Ревнуете? Умари не выдержал и тоже рассмеялся. Герцогиня умела бросить мячик кокетства вовремя. – Я?.. Конечно, ревную! Но моя ревность – ничто, по сравнению с ревностью короля Славии. Почему бы мне не отблагодарить вас за давешнюю шутку с перстнем и не поставить короля в известность о ваших отношениях с графом Роаном? Энель улыбнулась загадочно. – Послушайте, Ваше Высочество, если бы не моя, как вы изволили выразиться, шутка с перстнем, – вы не сидели бы сейчас в этом кабинете… или я не права? Не было бы счастья, да несчастье помогло? Ведь любовь рождается из ревности… – Довольно, хватит! – резко перебил консорт, не желая трогать святую для него тему. – Что вам нужно от меня? – Мне нужно видеть графа Роана. Я прошу вас передать ему эту записку. Ну или просто сказать, что я здесь и жду его. – Почему вы считаете, что я пойду вам навстречу? – Нет никакой причины не идти мне навстречу, не правда ли? – Вы в этом уверены? – сквозь зубы процедил консорт, вспоминая о визите герцога Ч*. – Помилуйте, Ваше Высочество: брат – это брат, король – это король, я – это я. В конце концов, Роан – не маленький мальчик, и сам может решить, приезжать ему ко мне или нет. Я прошу вас сообщить ему о том, что я здесь, только и всего. Умари задумался. – Я прошу вас, – кокетливо сожмурившись, повторила Энель, с нажимом на слове «прошу». – Только скажите ему, вот и всё... Не такая уж сложная просьба, если подумать. – Хорошо, – вдруг ответил Умари. – Я выполню вашу просьбу. В обмен на свою. – Вот это деловой разговор, – усмехнулась Энель. – Ответьте мне на один вопрос. – Ну, если это государственная тайна, то – нет, а так… – Даже если это – государственная тайна, иначе я не пойду вам навстречу. Что король Силлон сделал с семьёй графа Роана? – Зачем вам это знать? – Зачем вам Роан? Энель покачала головой: – Ох, какой вы… Ну хорошо, я отвечу. Ничего Силлон с ними не сделал. Генне и дочерям не разрешают выезжать из замка, где они живут, и никого к ним не пускают, только и всего… Живы они и здоровы! – Что же ваш брат так быстро нас покинул? – вдруг поинтересовался консорт с недоброй усмешкой. – Я только было собрался потолковать с ним… – Смейтесь, смейтесь. Бедный брат поседел от страха, пока ехал назад, – сообщила Энель. – Видимо, представлял себя лишённым какой-нибудь необходимой части тела... Неужели вы, действительно, изувечили наших слуг, Ваше Высочество? – А вы сомневались в этом? – спросил Умари, сощурившись. Герцогиня пожала плечами и сделала гримаску, словно говоря в ответ: «Да кому пришло бы в голову, господин Умари, сомневаться в вашей человечности…» – Можете, кстати, забрать их, – добавил Умари. – Если они ещё живы… Хотите, пошлю узнать?.. – Не трудите себя, – живо отозвалась Энель. – Брат – человек очень впечатлительный, такого зрелища он не вынесет… Так что же насчёт моей просьбы? – Я согласен передать графу Роану вашу записку, герцогиня. С этими словами консорт встал, давая понять, что разговор закончен, и позвонил в колокольчик. – Сейчас вас проводят до кареты…***
Умари очень хотелось поделиться с женою известием о приезде Энель, но когда он послал узнать, сможет ли Её Величество принять его, в ответ ему сообщили, что королева спит, и у неё снова небольшой жар. Умари вздохнул. Можно было выбросить записку Энель и забыть о ней, но консорту хотелось испытать Роана. Несколько минут поколебавшись, он решительно велел пригласить к нему графа. «Пускай он только посмеет поехать на встречу с ней, – думал Умари в ожидании Роана, – пускай только засомневается, стоит ли!..» Вошёл граф. Последние дни он становился всё бледнее, видимо, от бездеятельности и переживаний за семью. Долгие часы досуга он проводил во дворцовой библиотеке или бродил по парку, болтая со своим приятелем Фарли. – Как здоровье Её Величества? – был первый вопрос Роана. – С утра ей было получше, – отозвался Умари. – Но сейчас температура снова поднялась… – Я верю, что всё будет хорошо, – искренне сказал граф. – Вы звали меня? Чем я могу быть вам полезен? Умари молча протянул Роану записку. Граф прочёл, Умари внимательно смотрел ему в лицо, пока тот читал. Умари видел: страшное волнение овладело графом. Он взглянул на своего визави, и по этому взгляду Умари понял: граф без ума от Энель и очень боится, что консорт об этом догадается. – Как… как на ваш взгляд я должен поступить? – осторожно спросил Роан. – А как вы считаете сами? – Я… мне кажется… Она приехала одна? – Она же пишет об этом! – Вы видели её? – с замиранием сердца спросил Роан. Умари про себя удивлялся, как Энель может так действовать на людей: примерный супруг, беременная жена которого находилась в большой опасности, заговорщик, объявленный вне закона, – трепетал, как мальчик, при мысли о женщине из стана своих врагов! – Что же вы так разволновались? – спросил он, не отвечая на вопрос Роана. – Я?.. Нет… – граф старался овладеть собой. – Умари, как, вы считаете, мне следует поступить?.. – Поступайте сообразно со своими понятиями о чести и здравым смыслом, – отрезал Умари. – Не смею более вас задерживать! …– Да, кстати! Я спросил у неё, как там ваша семья, – сказал он Роану вслед. Тот быстро обернулся: – Как они? – Фарли был прав: сидят взаперти, но живы и здоровы. Если Энель не врёт. – Слава Богу, – выдохнул Роан и снова повернулся к выходу. – Граф! – Да? – Ничего, ничего, ступайте, – пробормотал Умари, тяжело вздохнув. «Что за удивительная женщина? Без пяти минут королева Славии; что ещё ей надо, зачем она так рискует? Не сомневаюсь, что Силлон ревнив… Влюблена в Роана? Смешно. Побилась с герцогом об заклад, что привезёт Роана, – сделает то, что не удалось брату? Скорее всего, так оно и было. И ведь, чует моё сердце, привезёт…»***
Графа пробирала внутренняя дрожь. Он лежал на широкой кровати в своей опочивальне; то и дело нервно вскакивал и подходил к окну, а потом бросался обратно на своё ложе. Солнце уже катилось к закату, а он всё никак не мог ни на что решиться... «Неужели она одна, – думал Роан, – неужто приехала ко мне, ради меня?.. Или же в гостинице*** охрана Силлона, с парой наручников, только и дожидается моего появления?» Наконец он собрался с духом, сбросил атласный халат, принял холодную ванну, оделся, надушился, захватил оружие, закутался в плащ и быстро пошёл в сторону королевских конюшен… …На его беду, Фарли в этот день уехал со своими бывшими подружками Глорией и Павилиной и их мужьями стрелять чаек на озеро Роз, поэтому Роана некому было остановить… Граф поднимался по ступеням лестницы к 32-му номеру, и сердце колотилось в такт шагам. «32» – блеснули цифры на двери. Затаив дыхание и, на всякий случай, положив одну руку на рукоятку кинжала, другой рукой он постучался в дверь. – Да, – услыхал он мелодичный голос. Роан распахнул дверь, и опьяняющая радость залила его сердце: в богато обставленном номере Энель была одна. – Рада видеть вас, граф! Она мило улыбнулась и протянула свою изящную руку. Граф поднес её к губам. – Герцогиня… Что вы делаете здесь одна? Зачем вы приехали? – За вами, – загадочно улыбнувшись, сказала Энель. – За… за мной?.. Что это значит? – Милый граф, – нежно проговорила Энель, – мы заждались вашего возвращения! – Но я… Меня… меня считают изменником? – Кто?! – изумленно спросила Энель. Роан смешался. – Но приезжал ваш брат, и… – И?.. – И требовал выдачи меня, как заговорщика! – У кого требовал? – У мужа… у мужа Ильчиэллы. – Вы видели его? Брата? – Нет, но консорт… – Умари? Граф, никогда не слушайте Умари. Фантазёр, каких свет не видывал! Почему вы не встретились с моим братом? У Роана в голове творился хаос. – Герцог Ч* угрожал его семье… Он украл сестру консорта и её детей! – Умари начитался страшных сказок перед сном, и ему везде мерещатся похищения, – уверенно сказала Энель. – Сестра, дети… Бред какой-то. Ну подумайте сами, как можно украсть сестру консорта?.. Мой брат хотел видеть вас, вот и всё. Роан ничего не понимал. Неужели Фарли обманул его? Может быть, никакого похищения не было? Но он сам разговаривал с консортом, и тот… Был зол и мрачен… и что? А если он разыгрывал Роана? Проверял? Может быть, слуга не довёз письмо, которое Роан отправил Кастусе?.. Тогда никому в Славии неизвестно, что он – заговорщик! Может быть, Умари просто мстил ему?.. Роан совершенно запутался. – Граф, – сказала Энель мягко, – не знаю, что за интриги плетутся при вэтландском дворе, но у брата и в мыслях не было считать вас изменником! У герцога с Умари свои счёты, вам до них дела нет. Вы здесь совершенно не причём! Брат не добился встречи с вами и уехал в недоумении. «Что-то не так, – сказал он мне по приезде. – Я Роана не видел: то ли Умари спрятал его, то ли одурачил…» Вот я и решилась поехать, чтобы найти вас… – Но Умари сказал мне, что моя семья в заточении… – Ну вот: то его семью украли, то ваша – в заточении. Я же сказала: Умари – выдумщик ещё тот... Поговорим о деле, которое привело вас в Вэтландию. Мирное соглашение Ильчиэлла подписать отказалась, как вы её не убеждали. Верно? – Да… – прошептал Роан. – Все уже знают об этом от герцога, и король тоже. Ваша миссия давно окончена, почему же вы не возвращаетесь домой? Значит, все эти дни он волновался понапрасну?.. Неимоверное облегчение и досада за пережитое свалились на него одновременно. Он считал, что погубил беременную жену, а оказывается, ему можно было спокойно ехать домой! – А письмо?! Кто же написал мне письмо? – спохватился он. – Какое письмо? – Послание, написанное почерком Кастуси. Там было сказано, что меня считают изменником! – Милый граф, – сказала Энель, – когда вы приедете в Славию, – уж точно разберётесь, кто так нехорошо пошутил над вами. Я ничего не слышала ни о каком письме. Поедемте, граф. Не о чем больше разговаривать с консортом, он явно водит вас за нос. Проститесь с королевой, и поедем. – Не могу проститься – сестра очень больна, к ней никого не пускают. – Больна-а? – удивлённо протянула Энель. – Что с ней такое? – Как будто, какая-то опасная инфекционная болезнь, а в её положении… Энель покачала головой. – Ах, как жаль… Граф, я жду вас завтра утром, поедемте вместе. В Славии вас очень не хватает. – А как... как там королева Генна и моя жена? – Жена?.. – повторила Энель. – Не знаю... Как будто бы, хорошо. Она внимательно посмотрела в глаза графу продолжительным взглядом своих тёмных глаз и поднялась: – Я даже не предложила вам выпить… Сейчас нам принесут чего-нибудь, – она протянула руку к колокольчику. – Не надо, – сказал Роан и тоже встал. Он подошёл ближе к Энель: – Я… – Что? Он подошёл к ней вплотную. Она не двигалась, выражение лица её было неопределённо. Они были вдвоём, в гостиничном номере, и Роан понимал, что такого шанса больше не будет. Семья, с которой всё было в порядке, его положение в обществе, которое не пострадало, обманщик-консорт и его сообщник – Фарли, вэтландский двор, полный лжи и коварства, – всё отошло на задний план... Неожиданно, словно прочитав его мысли, герцогиня сделала шаг в сторону и назад. – Граф?.. Чувствуя, что она ускользает, не зная – смеет или не смеет, он снова шагнул к ней и, прежде чем успел опомниться, уже обнял её. – Граф?.. – повторила Энель, будто бы с сомнением, но игривая нежность была в её голосе…***
На следующее утро Умари доложили, что граф желает говорить с ним. Ильчиэлле ночью снова стало хуже, утомившая всех лихорадка возобновилась. Болезнь подарила небольшую передышку, но снова наступала. – Граф, у меня очень мало времени, – предупредил консорт. – Что вам угодно? – Я говорил с Энель, – в бешенстве сказал Роан. – Зачем вы ввели меня в заблуждение?! В Славии ничего не знают о моих переговорах! Умари посмотрел на него, как на сумасшедшего. – Превосходно, – резко проговорил он. – Вы, сударь, лишились рассудка, если когда-нибудь им обладали! Мне недосуг ставить на место ваши мозги! – Недосуг?! – Роан отступил на шаг. – Господин консорт, я не потерплю оскорбления! Я… Я вызываю вас! Умари показалось, что он ослышался. – Вы отдаёте себе отчёт, какую чепуху несёте? – Вы не смеете, – задыхаясь, сказал Роан. – Вы отказываетесь?! Вы – трус! – Я – консорт Вэтландии, – сообщил Умари совершенно спокойно. – И драться на дуэли с посланником Славии мне так же уместно, как пить из ведра за праздничным столом! – Значит, морочить голову посланнику Славии и оскорблять его – уместно, а драться с ним – нет?! – Роан, – сказал консорт, – я устал от вас… Убирайтесь, немедленно, прочь или я прикажу вывести вас отсюда! Умари проговорил это негромко, но посмотрел на Роана так, что граф попятился к двери. Роан не стал больше ничего говорить и громко хлопнул дверью за собой. – Сволочь, – сквозь зубы процедил консорт, сдерживая порыв проучить Роана за дерзость. «Он сам себя накажет, и куда страшнее, чем мог бы это сделать я», – успокоил он себя.***
Умари даже не подозревал, насколько точна была его догадка: Энель, действительно, побилась с братом об заклад, что привезёт Роана домой. – Они едут, – выглянув в окно, сказал герцог Ч* с досадой. – Колье я проспорил. …Было чудное солнечное утро. Копыта цокали, карета летела по дороге, Энель, свежая и сияющая, сидела рядом с графом. Воспоминание о сладкой ночи, проведённой с нею в гостинице, на подъезде к Неосону, будоражило кровь Роана. Графу казалось, что он никогда не встречал женщины, более искусной и отзывчивой в любви, чем эта прекрасная люберийка. Он не воспринимал свой роман, как измену жене: Кастуся – прелестная, и когда-то горячо любимая, а сейчас – не то, чтобы не любимая, а какая-то привычная, и Энель – яркая, обворожительная, интригующая, – никак в сознании Роана не смешивались, не препятствовали существованию друг друга. Кастуся была как сестра: близкая и родная, а герцогиня – как сошедшая с Олимпа богиня: ослепительная и царственно-чувственная… Жену граф никогда не собирался оставлять; Энель же Кастусей не интересовалась вовсе, да и о чём могла идти речь: герцогиня была невестой властителя Славии! Она дала Роану понять, что Силлон, как мужчина, оставляет её равнодушной: он чересчур напорист, недостаточно нежен, самовлюблён… Он видит в женщинах лишь покорных рабынь для удовлетворения плотских страстей. Это затушило в Роане ревность: кто же, на месте Энель, отказался бы стать славийской королевой, даже будь король не только груб, но ещё и стар, горбат или кривоног?.. Мечты сбывались, все до одной: Роан возвращался домой, он добился Энель, он выполнил поручение Генны и был готов сообщить тёще хорошие новости… Настроение графа омрачалось лишь болезнью сестры, да очередной ссорой с консортом; впрочем, Роан надеялся, что судьба никогда больше не сведёт его с этим странным, холодным, скользким и лживым типом... Мысленно, граф уже предвкушал встречу с близкими: рассказ о своих злоключениях, о причинах задержки, о вэтландском дворе, о коварном консорте... Он ехал в экипаже герцогини: та предложила отправить кортеж со слугами к замку графа, а самому Роану заехать к ней. – Вы расскажете брату обо всём, а потом мы проводим вас домой. Карета герцогини остановилась у чугунных ворот особняка, где проживали герцог Ч* с сестрой. – Ну, вот мы и дома, – сказала Энель. Из ворот особняка вышли и направились к экипажу четверо вооружённых людей. Роан узнал в одном из них командира королевской охраны. – Что происходит? – с тревогой спросил граф. Энель пожала плечами: – Странная встреча. Дверцу кареты снаружи резко распахнули. – Выходите, – приказали Роану. Он обернулся к спутнице: – Энель, что это значит?! Она, изящная, темноволосая, смотрела на него совершенно спокойно, откинувшись на подушки сиденья; сапфиры сверкали на её нежной шее. – Живее! – приказал графу командир стражи. Роан внимательно и напряжённо оглядел всех, кто стоял у кареты, а потом снова обернулся к Энель… и вдруг схватил её за горло. – Не приближайтесь!.. – крикнул он стражникам. Командир охраны железными руками оторвал руки Роана от горла сестры герцога Ч*, выволок Роана из экипажа и с силой ударил в челюсть. Стражники связали отчаянно сопротивлявшемуся графу руки, командир ударил его ещё и ещё раз… Из ворот особняка к карете спешил герцог Ч*. – Он чуть меня не задушил, – пожаловалась брату Энель, потирая рукою свою прекрасную покрасневшую шейку. – Подлый изменник! – гневно сказал герцог Ч*. Он подошёл вплотную к связанному Роану и плюнул ему в лицо. – Отведите его к королю! – велел он командиру охраны… …Страхи, подчас, изнуряют куда больше, чем то, по поводу чего их испытываешь. Когда всё самое страшное уже случилось, тебе вдруг становится нечего терять, и возвращаются гордость и смелость… Избитый и оплёванный, в разорванном камзоле, шагая к королю Силлону с руками, связанными за спиной, Роан чувствовал себя куда лучше, чем сидя в библиотеке вэтландского дворца и дрожа от мысли о возвращении в Славию. Говорят, трус умирает тысячу раз, а смелый – лишь однажды; Роану представился случай убедиться в этом. Он столько раз пережил страх, представляя сцену своего ареста: он боялся этого, уже когда уезжал в Вэтландию, – когда ещё не поздно было передумать; боялся, ведя беседу с Ильчиэллой; потом, получив поддельное письмо, он пережил этот страх стократно; потом – ещё и ещё раз: когда понял, что сам себя выдал, когда за ним приехал герцог Ч*, когда Умари предложил ему пойти и сдаться, когда Роан решался на встречу с герцогиней… И когда кошмар вдруг стал реальностью: Роана избили, смешали с грязью и прокляли, – это оказалось вполне терпимо по сравнению с теми ужасами, которыми терзало его воображение. Коварство Энель всё расставило по местам: чёрное стало чёрным, белое – белым, друзья и враги выкристаллизовались, словно соли из раствора, стали явными; так наступившее утро прогоняет ночные обманчивые тени, и предметы обретают истинные краски и очертания: таинственный призрак становится засохшим кустом, тёмная листва деревьев – нежно-зеленой; озеро в углу сада превращается в клумбу; у мышки, шмыгнувшей в траву, вдруг вырастает пушистый хвост, – и белка взлетает на дерево…. …Тело графа ещё помнило объятия коварной Энель. Это добавляло ему сил и ласкало самолюбие: что бы там ни было, а он обладал невестой короля! Его безумную страсть унесло пролетевшим весенним ветром, смыло весёлым потоком талой воды; как покорённая вершина больше не манит победителя-путешественника, так сестра герцога Ч* перестала владеть воображением графа, заняв надлежащее ей место красивой и коварной лгуньи в его сердце, открытом теперь любви и верности Кастусе, той самой Кастусе, которую Роану, возможно, уже не суждено было ни увидеть, ни обнять... …Королевский кабинет был хорошо знаком графу: они с Силлоном часто беседовали здесь с покойным королём Флаолином. Сейчас новый король, высокий мужественный красавец Силлон, возвышался над своим столом и встречал своего бывшего друга и ближайшего родственника замораживающе-пронзительным взором своих холодных зелёных глаз. – Оставьте нас, – приказал король страже. Руки графа были связаны за спиной. Он стоял напротив Силлона, лицо его было вызывающе-спокойно. Роан был готов к борьбе. – Итак, «И. готова поддержать А.»?.. За этим я посылал тебя в Вэтландию?! Роан смотрел в лицо короля своими большими голубыми глазами и молчал. – Как ты мог? – с горечью спросил Силлон. – Ведь мы были друзьями! – И я надеялся, когда-нибудь станем братьями, – отозвался Роан. – Когда все мы думали, что ты женишься на Астанде… – Что же ты так подло поступил со мной, брат? – Потому, – заговорил Роан, начав горячиться, – что с тех пор, как в Славию приехал герцог Ч*, ты, Силлон, старыми друзьями пренебрёг, и растерял их добрую половину… Потому что сейчас половина двора втайне мечтает о том же, о чём и я: чтобы страной правила королева Генна, чтобы никогда не пришёл к власти этот, поработивший тебя, коварный и жестокий злодей! – Поработивший меня?.. – с усмешкой повторил Силлон. – Жаль мне тебя, Роан… Ты глуп! – Время покажет, кто из нас глупее.. Где моя жена и её мать? – Там, где им, заговорщицам, следует быть. И к ним присоединится та половина двора, которая мечтает о приходе к власти моей дражайшей тетки! Ты, именно ты укажешь мне их поимённо! – Как же, – усмехнулся Роан, – укажу… Плохо ты меня знаешь, бывший друг! – Это ты себя плохо знаешь, бывший друг! Ты храбришься, а посмотрю я на тебя через пару дней… – Давай, давай, гляди, и твой приятель – люберийский герцог пускай поглядит, и его обворожительнейшая сестрица… – Герцог Ч*, – произнёс король отчётливо, – мой будущий шурин, а его сестра – моя невеста… – Ах, да! Чуть не позабыл! Твоя невеста… – проговорил Роан медленно, растягивая удовольствие, – твоя невеста мне очень понравилась! Любуясь лицом Силлона, непонимание на котором сменял страшный гнев, Роан добавил: – Она – потрясающая любовница… – Что?!! – в бешенстве крикнул Силлон. Он подскочил к Роану и схватил того за расстёгнутый ворот рубахи. – Что ты сказал?!! – Твоя невеста мне очень, очень понравилась, – Роан наслаждался его бешенством. – Я получил море удовольствия! Не помня себя от гнева, Силлон ударил его по лицу. Роан не мог закрыться, – руки были связаны за спиной. В носу защипало, к верхней губе побежал ручеёк. Роан попытался дотянуться до носа плечом, чтобы вытереть кровь, но не смог; слизнул с губы вязкую солёную каплю, шмыгнул носом и повторил: – Потрясающая… – Увести его! – закричал Силлон, стуком жезла вызвав стражу. – Увести, поместить в самое глубокое подземелье! Роана схватили под локти. – Твоя невеста, – кричал граф в исступлении, когда его волокли к выходу, – мне очень понравилась! – Вырезать ему язык! – крикнул Силлон. – Нет! Язык ему ещё понадобится. Заткнуть ему глотку! В самое глубокое подземелье, и сию же секунду заткнуть ему глотку!! – Твоя невеста… Только сильнейший удар под дых заставил Роана, наконец, замолчать.