Коричный чай с цитрусами

      Бэкхён дремлет после изматывающей ночи, но тут же выскакивает на выстрелы, игнорируя инстинкт самосохранения. Одержимый в больнице.       Оглушает три выстрела. Значит, успели. Успели остановить раньше, чем жертв стало больше. Бэкхён выдыхает, заметив Исина с оружием, это он застрелил одержимого; сидящего у стены незнакомого взрослого бету с аккуратной дыркой во лбу, всё ещё сжимающего пистолет, собственно самого одержимого; а затем видит Чонина.       Врач одной рукой зажимает рану на шее лежащего на полу Сехуна сброшенным с плеч халатом, стараясь сдержать бьющую фонтаном кровь. Другой – держит за руку его и срывающимся голосом шепчет слова утешения. Понимая, что уже ничем не поможет. Он спасал многих и терял слишком многих, чтобы понять, что всё равно не успел бы спасти друга, с которым проказничали и озорничали, доводя соседей до исступления. Даже потрать он не один пакет целокса и зашивая вслепую разорванную артерию. Бета, захлёбывается кровью из простреленного горла и продолжает смотреть в глаза альфе, цепляясь за родные черты лица, моргает всё чаще, надолго задерживая глаза закрытыми.       Бэкхён понимает, что всё. Секунды текут сквозь пальцы, принося невыносимую боль. Чонин глотает слёзы, продолжая зажимать рану, на уже мёртвом друге. Стряхнув оцепенение, он с трудом разжал мёртвую хватку беты на своей онемевшей ладони, развернулся и пошёл прочь. Игнорируя неглубокую царапину на щеке, видимо от пули.       Бэкхён киндается вслед, зная, что военные или персонал занесут данные жертв, и уберут тела. Такое происходит каждый день в местах, где они патрулируют или на которые выезжют. Все уже привыкли. Он догоняет Чонина в конце коридора, где тот сидит на скамье, пытаясь зажечь сигарету трясущимися пальцами. – Ты же не куришь? – с сомнением спрашивает Бэк. – Неа, – качает головой Чонин. – Не курю. Сехун-и изредка баловался. А я его называл пепельницей в те дни и отказывался общаться. Дурак…       Чонин комкает сигарету и швыряет зажигалку в стену, зарывается пальцами в волосы и начиная раскачиваться. Бэкхён берёт старшего за руку и ведёт в ближайшую палату, включает воду, и отмывает окровавленные пальцы.       Чонин стоит, молча наблюдая, как розовая вода пропадает в отверстии слива. Бён осторожно касается пальцами лица альфы, поглаживает, успокаивая.       Омега сам не понимает, как подобрался ближе и накрыл пухлые губы своими, отчаянно прижимаясь и пытаясь забрать боль. Запах чая заполняет лёгкие омеги, он упивается ароматом, закрыв глаза от удовольствия.       Чонин ощущает горячее дыхание на губах, Бэк целует тепло и мягко, аккуратно обводя языком контуры губ. Сперва он чувствовал лишь оцепенение, но потом полные губы приоткрываются в ответ, ища тепла и поддержки. И Чонин понимает, что тает от прикосновений, что хочет большего.       Руки блуждают по телу, с каким-то надрывом прижимая тела друг к другу всё плотнее. Парни падают на койку, не отрываясь друг от друга. Пытаясь найти утешение и забвение в каждом прикосновении и каждом вздохе. В приоткрытых от стона губах, дрожащих от предвкушения ресницах, распахнутых от удовольствия глазах, в ослепительных ласках и болезненно трепетной нежности, в горячих прикосновениях и толчках.       Альфа и омега яростно и исступленно предаются любви в рушащемся мире. Пусть на миг, но они стараются забыть потерю и обрести нечто новое. Время плавится и растекается золотыми каплями под жарким дыханием, сплетением тел и душ, отчаянно жаждущих любви.       После оглушительного оргазма, Чонин лишь сильнее прижимает омегу к себе, спрятав нос в светлых влажных прядях, а не уходит, как подумал минутой ранее Бэкхён. Омега кутается в чувство защищённости, словно в плащ, не представляя, что кто-то мог снова подарить ему это давно забытое ощущение. Прикрыв глаза, слушает ускоренное сердцебиение альфы, который обнимает всё крепче, словно от этого зависит его жизнь, думая о том, как стираются границы их мира.       Альфа дышит и никак не мог надышаться цитрусовым ароматом дрожащего в его объятиях омеги, мысленно извиняясь за внезапный порыв, но не в силах оторваться от манящего тела. Чонин поправляет сползший плед с плеча Бэка, кончиками пальцев проведя по шелковистой коже. Гладит складочку меж бровей, стараясь разгладить её, аккуратно обводит пальцем контуры скул, носа, губ, улыбается и невесомо целует улыбающегося во сне омегу.       Прикрыв глаза, Чонин понимает, вот оно. Вот то счастье, что он так долго искал. Пусть и получил он его так странно, и в исковерканном мире. Но сейчас в его объятиях мирно сопит его истинный омега. И теперь он никуда не денется, несмотря на столько лет отрицания и неверия, он не сможет отпустить Бэка.       В это время Минсок с трудом давит в себе стон и пытается побороть холод, разрывающий внутренности. Он чувствует своего истинного, который занимается сексом с другим. Врач так и застывает с занесённой над журналом ручкой. В груди нарастает боль, Ким устало поднимается и прижимается лбом к холодному стеклу. Жмурится, считает до трёхсот, пятисот, тысячи, но боль не отступает, она скребётся где-то глубоко внутри, нашёптывает какие-то гадости. Становится горько и мерзко. И никак не отпускает. Ни когда он умывается ледяной водой, смаргивая капли, ни когда прислоняется спиной к стене, прокусывая насквозь губы. Он сползает по стене, опускаясь на холодный кафель, подтягивает ноги и обнимает колени. Минсок смеётся истерически, пытаясь вытолкнуть внезапную и непонятную боль, вновь кусает губы, упиваясь металлическим привкусом крови во рту, чтобы не разреветься от непонятного чувства. Смех прекращается резко, сменяясь слезами, что текут по лицу, ни на йоту не принося облегчения или успокоения.       На следующее утро он видит сияющего Бэкхёна и не менее счастливого брата. Они светятся, словно не вчера Чонин потерял лучшего друга, словно страна не пустеет с каждым днём, и вовсе нет одержимых, словно они не отрезаны от мира и всё прекрасно. Минсок тоже хочет тепла, тоже хочет вот так сиять и улыбаться, он тоже хочет мимолётных ласк и прикосновений, которые дарят друг другу эти двое, Мин завидует, и от этого становится еще гаже на душе. И он старается преодолеть душащие его чувства, абстрагироваться от происходящего и не замечать щемяще доверчивых взглядов и полных нежности объятий.