Месть

Я не смыкаю глаз до самого утра, пока в палату не заходит Чанель с коляской. Путь до морга казался долгим. Когда мы зашли, нас просто подвели к одному телу: оно было полностью накрыто белой простыней, дрожащими руками я откинул ее. Надо же, не так страшно, как кажется. Я смотрю на любимое лицо, провожу руками по нему, всхлипываю против воли. Если не смотреть на посиневшие губы, то можно представить, что он спит. Крепко-крепко, так, что больше ничто его не разбудит. В голову закрадывается глупая мысль: может, его оживит поцелуй? Ведь в сказках он всегда был волшебным. Ах да, это лишь сказки. Последующие недели я словно был в прострации: выписка из больницы, похороны любимого. Люди подходили ко мне, говорили слова соболезнования, но в их глазах я видел безразличность: для них это не более, чем формальность. Два месяца я не мог заставить себя выйти на улицу, просто лежал в кровати и смотрел в потолок. Чанель старался меня вернуть к жизни: водил в кафе, в кино или же на шоу танцев, но ночью, как всегда, я обнимал рубашку Ифаня и тихо плакал. Сегодня все-таки я смог себя пересилить и выйти на свежий воздух, я шел в любимое когда-то место. В парке было много людей: влюблённые парочки, семья, радостные дети. Как бы эгоистично это ни звучало, но их счастье причиняло мне боль. Хотя нет, я завидовал им. Смотрел на семейные пары, гуляющие с детьми, и на их месте представлял нас с Ифанем с нашим малышом. Сидя на лавочке, я вновь притронулся к животу: никак не смог избавиться от этой привычки. Когда я узнал о беременности, то всегда гладил живот и разговаривал с малышом. Внезапно я почувствовал, что кто-то тянет меня за толстовку. Поднимаю глаза и вижу маленькую девочку. — Почему ты плачешь? — она смотрела на меня с неподдельным беспокойством, будто я был для нее дорогим человеком. Впрочем, дети — это дети. Самые искренние существа в мире. — Мне просто стало немного грустно, не волнуйся, маленькая принцесса. Обещаю, больше не буду, — заверил малышку. Она осмотрелась по сторонам и жестом попросила наклониться и шепотом: — Ты ведь ангел, да? Папа рассказывал, что они очень красивые и добрые и всегда помогают нам. Но им очень одиноко, поэтому они иногда наблюдают за людьми и плачут. Не волнуйся, я никому не расскажу, что ты ангел, только больше не плачь, — я хотел, было, что-то сказать, но она мило улыбнулась мне и быстро убежала. И снова коснулся живота: еще недавно там билось сердце моего ребенка, а теперь пустота. Я смотрел на каждую семью и представлял на их месте себя с Ифанем и нашим малышом. Мы бы каждый день гуляли здесь. Руки непроизвольно сжались в кулаки, и я изо всех сил старался не зарыдать в голос. В голове было много мыслей. Одна моя сущность смирилась с произошедшим, другая же желала мести. Око за око. Мне бы хотелось взглянуть в глаза каждого, кто стрелял в нас. Нет, я не хотел их смерти. Для них это слишком легкое наказание. Я желал лишить их всего. Но что я могу сделать? Обычная среднестатистическая омега. Даже выйти на одного из триады для меня невозможно. От осознания своей бесполезности хотелось выть. Мне действительно нечего противопоставить мафии, которая правит всем Китаем. От моих мыслей отвлек голос Чанеля: — Я обыскался тебя везде, Син-син. Стоило хотя бы предупредить, — он сел рядом и обнял меня. Я ничего не ответил и уткнулся лицом в его шею, успокаиваясь ароматом крепкого зеленого чая, который окружал меня с детства. Чанель — моя единственная опора в этой жизни. Прошло еще два месяца. Хоть и немного, я начинал жить «нормальной» жизнью. Посещал универ, ходил на подработку в кафе, как и прежде, и, конечно же, танцевал. Причем первые два дня были для меня сущей пыткой. Мне казалось, что нет человека, который не знал бы о произошедшем. Многие так или иначе подходили ко мне и сочувствовали. «Мне очень жаль, крепись. У тебя все еще впереди. Не отчаивайся». Эти фразы, стали такими же привычными, как и «Доборое утро». Меня отвлекали от всего только танцы. Благодаря им я мог успокоиться и абстрагироваться от всего. Просто включаешь музыку — и вокруг нет ничего, кроме тебя и танца. Ни проблем, ни переживаний, ни даже боли. Если бы я мог, то танцевал бы бесконечно. После окончания пар выскочил как угорелый и сел в такси, попросив отвезти на кладбище. Я бы приходил на него чаще, но не мог находиться долго в месте, откуда веяло смертью. Я прошел вдоль нескольких могил и подошел к знакомой. Сев на землю рядом с могилой, я коснулся ее, поздоровался с мужем: — Привет, любимый. Прости, что не могу приходить чаще. Чанель не хочет, чтобы я пропадал здесь часами. Столько времени прошло с тех пор, но мне кажется, что это было только вчера. Наверно, это из-за кошмаров. Мне до сих пор мерещатся те выстрелы, — немного помолчав: — Знаешь, через неделю родился бы наш малыш. Врачи сказали, что это был бы альфа. Представь: маленький альфа, который был бы твоей копией, а от меня взял бы только глаза, — при воспоминании о ребенке на глаза опять навернулись слезы. Поспешно смахнув их: — Прости меня, больше не заплачу, обещаю. Я знаю, как тебя расстраивают мои слезы. Я говорил о многом. О всякой ерунде. Рассказывал ему о происходящем. Но тема приближалась к главному: — Мне предложили быть студентом по обмену. Я уезжаю. В Корею. Здесь меня ничего не держит, а Чанель только за. Спустя несколько часов Исин все же смог покинуть кладбище, он чувствовал себя предателем. Хотя в глубине души понимал: его любимого уже нет. И пора бы смириться. Он ведь собственными глазами видел его безжизненное тело. Ему каждую ночь снилось это бледное лицо, эти посиневшие губы, которые когда-то целовали его собственные. Отогнав воспоминания, он ушел прочь от этого жуткого места.