Равноценный обмен

Этот привал Линар запомнил надолго, да чего уж там — навсегда, хотя сначала ничего необычного в нём не было. Они долго молча шагали по дороге, а потом, когда солнце поднялось в зенит и стало очень жарко, Детлафф сказал: — Тебе стоит немного отдохнуть. Можно свернуть в лес и переждать жару. Мне бы не хотелось, чтобы ты свалился с ног. — Я не свалюсь, — не совсем уверенно ответил юноша, в который раз смахивая испарину со лба. День выдался не по-осеннему жарким, пот струился по телу, пропитывая одежду и привлекая мух, которые немилосердно жалили. — Нам нужно идти. — Успеем, — окидывая его внимательным взглядом, произнёс вампир. — А сейчас, идём, — он свернул в сторону небольшого лесочка, и Линару не осталось ничего иного, как последовать за Детлаффом. Место для привала они нашли не сразу, но зато это была поляна в тени деревьев, и кроме того, на ней имелось маленькое озеро, вода в котором серебристо поблёскивала под солнечными лучами. Она так и манила к себе, и, опустив вещевой мешок на траву, юноша поспешил к берегу, коснулся воды рукой. Она оказалась тёплой, и Линар ещё острее ощутил, как пахнет от него потом. Желание немедленно освежиться захватило его целиком, и юноша произнёс, поворачиваясь к Детлаффу: — Давай искупаемся? Или тебе это тоже не нужно? — Ну почему же, — вампир подошёл к воде, — это было бы уместно, пыли на дорогах хватает. Он первым начал снимать сюртук, а Линар замешкался, отыскивая в мешке полотенце. А когда наконец-то нашёл и поднял голову, увидел, как вампир, уже полностью обнажённый, быстро идёт к воде. Юноша хотел отвернуться, но почему-то не смог, продолжал смотреть в широкую спину, видел, как перекатываются мышцы под бледной кожей и понимал, что силы в этом теле столько, что ни одному человеку не устоять в схватке с Детлаффом, даже если тот не превратится в нечто гораздо более жуткое. И только когда вампир полностью погрузился в озеро и поплыл, мощно разрезая воду, Линар начал раздеваться сам. Сбросив пропылившуюся одежду, он невольно окинул взглядом своё тело и разочарованно вздохнул. Оно по-прежнему оставалось мальчишеским: мышц практически не было, только стройность, граничащая с худобой. Телосложением Линар пошёл в мать, которая сохранила изящество фигуры, несмотря на возраст и роды. Для женщины это, может, и было хорошо, а вот для мужчины — нет. Юноша никогда не нравился сам себе, а порой слышал, брошенное, вроде бы негромко, кем-то из слуг: — А графеныш-то наш тонкий, звонкий да прозрачный, чисто тебе барышня, а не мужик. И они были правы, эти крепкие крестьянские парни, загорелые и сильные, пахнущие потом и травами, которыми были набиты их постели. По сравнению с ними Линар казался мальчишкой, ещё не начавшим бриться. Да и что касалось бритья — щетина у него действительно почти не росла, так что услугами цирюльника юноша пользовался не чаще пары раз в неделю. И это тоже смущало, поскольку отца брили каждый день, а у крестьян борода вообще росла постоянно, во всяком случае, так казалось Линару, который видел, как на щеках гладко побритого утром лакея к вечеру уже чернеет щетина. Тяжело вздохнув ещё раз, юноша сбросил остатки одежды и побрёл к воде, прихватив с собой бельё и мыло. Стирать его научила кормилица, когда он увидел её за стиркой и спросил, что она делает. Именно тогда женщина и рассказала ему о том, что бедные люди не могут каждый день надевать новое, а потому должны стирать то, что испачкалось. Линар выслушал её внимательно, уже зная, что каждое слово кормилицы — важно, и сейчас эти знания оказались как никогда кстати. Юноша понятия не имел, потеют ли вампиры, но сам он покрывался испариной постоянно, и бельё уже давно утратило свежесть, а так как смены у него не было, наступило самое время постирать. Присев у воды, Линар старательно натёр бельё мылом, тщательно прополоскал и, оглядевшись, устроил на кусте, росшем на солнышке. И только потом юноша медленно вошёл в озеро, всё ещё не решаясь нырнуть. В этот момент он совершенно забыл о Детлаффе и не видел, как внимательно вампир наблюдает за ним. А Детлафф смотрел, как Линар вошёл в воду, начал плескаться почти у самого берега, словно малыш, а потом, поймав взгляд вампира, смущённо пояснил: — Когда я был ребёнком, чуть не утонул... С тех пор никогда не захожу глубоко. Это было... — Страшно? — Да. Я помню, как задыхался и думал, что умираю. Тебе не понять, как это. — Почему же, — возразил Детлафф, — я не могу захлебнуться, но понимаю, как это должно пугать существо слабое и смертное. Человека. — Ты хочешь сказать, что вы — бессмертны? — спросил Линар, надеясь, что не перейдёт в этот раз границу дозволенного. — Почти. Убить меня может только высший вампир, — равнодушно пояснил Детлафф, направляясь к берегу, — но тогда за ним самим начнётся охота. Если ты выпил брата по крови — будешь проклят. — Выпил? Ты хочешь сказать?.. — Да, выпил всю кровь высшего, — вампир вышел из воды и остановился на берегу, подставляя тело под солнечные лучи. — Это запрещено. — А ведьмаки? Разве они не могут... — Нет. Только высший, — Детлафф повернулся к юноше лицом, и теперь тот мог видеть рельефную грудь вампира, плоский живот, с чёрной дорожкой волос, мускулистые бёдра и ту часть тела, которую люди считали греховной и срамной. — На моей памяти такого не случалось, если не считать Хагмара. — Детлафф поймал вопросительный взгляд юноши и ответил на незаданный вопрос: — Он слишком много пил, за что и был наказан. Среди нас тоже встречаются... пьяницы, не способные контролировать жажду. На языке Линара вертелось: «А ты? Ты её контролируешь?», но задать этот вопрос он не осмелился, боясь снова обидеть Детлаффа, вместо этого зашёл немного глубже и нырнул, разбивая водяную гладь. Под водой юноша находился совсем недолго, вынырнул и принялся тщательно мыть волосы, успевшие пропитаться потом, пылью и слипнуться. Пожалуй, они были единственным, что Линару нравилось в себе: густые, шелковистые, длинные, по-настоящему красивые. И это тоже досталось ему от матери, от отца он унаследовал тёмно-карие, почти чёрные, глаза и резко очерченные губы. Выбравшись из воды на берег, юноша увидел, что Детлафф, по-прежнему обнажённый, сидит на берегу озера. И в какой-то момент Линар поймал себя на мысли, что видеть вампира таким ему... нравится. Бледная кожа под солнечными лучами казалась перламутровой, а лицо, с закрытыми глазами, утратило выражение мрачной суровости, и было сейчас просто красивым. Юноша застыл на месте, очарованный своим спасителем и шокированный тем, что восхитила его красота мужчины, а не женщины. Он смотрел на Мариэлу, словно на куклу, равнодушно отмечая правильность черт, а сейчас чувствовал восхищение, смешанное с чем-то странным и непонятным. В этот момент на плечо юноши спикировал слепень и пребольно укусил, Линар зашипел, отгоняя насекомое, потрогал бельё, понял, что оно ещё не высохло, вздохнул и присел рядом с вампиром, решив, что пока что одеваться не стоит. Вытирая волосы полотенцем, чувствуя, как тёплый ветер ласкает кожу, юноша улыбался, невольно вспоминая, как кормилица водила его, тогда ещё совсем малыша, к пруду, который соорудили по приказу отца. Как плескался он в тёплой воде, обрызгивал кормилицу, зная, что ругать его за это точно не будут. Как пытался поймать хоть одну из множества золотых рыбок, плававших в пруду, надеясь, что она окажется именно той, сказочной, и обязательно исполнит его самое заветное желание. Только вспомнить, каким было это желание, Линар не мог, как ни напрягал память. — Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда, — обронил юноша, устраивая мокрое полотенце на кусте, — тут так хорошо. — Согласен, — не открывая глаз, произнёс Детлафф, — в вашем мире есть своя прелесть. Впрочем, я родился уже здесь, по сути, мне не с чем сравнивать. — А вы... — Линар не смог удержаться от вопроса, — рождаетесь так же, как мы? — Да, — прозвучал короткий ответ, — в этом мы похожи. Почти. Мы взрослеем быстрее, у нас нет нянек, кормилиц и орды слуг. — А браки? Или вы... — Мы лишены религиозных предрассудков этого мира. Двое соединяются, когда это желание обоюдно, и остаются вместе до тех пор, пока оно не угаснет. Иногда это длится века, иногда — месяцы или годы, — по-прежнему не открывая глаз, пояснял Детлафф. — Но никаких обрядов и церемоний у нас нет. — А боги? В них вы тоже не верите? — Нет. В нашем мире никаких богов не было, а ваши... — Детлафф открыл глаза, встал и потянулся за одеждой: — Думаю, нам пора идти.

***

Линар проснулся среди ночи, когда понял, чем именно были чувства, испытанные при виде обнажённого тела Детлаффа. Это было... возбуждение, такое же, как он испытал однажды ночью. Тогда ему не спалось, мешала уснуть тревога за Звездочку — свою любимую кобылу, подвернувшую днём ногу. Юноша чувствовал себя виноватым, ведь это он послал лошадь вперёд, разгорячённый скачкой. И хоть конюх заверил его, что ничего страшного не случилось, и через пару дней с кобылой все будет в порядке, Линар продолжал о ней беспокоиться. Проворочавшись в кровати до полуночи, юноша понял: пока не убедится, что с лошадью всё хорошо, так и не уснет, а потому решительно встал с постели. Войдя в конюшню, он направился было к стойлу Звёздочки, но остановился, услышав странные звуки. Кто-то сдавленно стонал, словно ему было больно, и юноша, помня то, чему учила его кормилица, поспешил на помощь, и застыл, увидев то, свидетелем чему не должен был стать никогда. На душистых тюках сена сплетались два мужских тела. Одно из них: загорелое, жилистое и сильное, Линар видел не раз — конюх часто ходил по двору без рубахи. Второе было незнакомым: стройное, смуглое, молодое. И сейчас по ним обоим струился пот, а губы юноши были полуоткрыты, из них вырывались сдавленные стоны, а тела... тела были слиты в одно. Линар видел, как плоть конюха погружается в тело юноши, в то самое место, которое прежде было связано у Линара с только одним, не очень чистым делом. Он стоял, словно зачарованный, наблюдая за происходящим, и даже рот себе закрыл, чтобы не вырвался из него изумлённый вздох и не спугнул любовников. И только вернувшись в спальню, Линар осознал, что его собственная плоть откликнулась на увиденное, затвердев до боли. Плюнув на запреты священников, юноша сжал её в руке и совсем скоро впился зубами в подушку, чтобы приглушить стон. Удовольствие оказалось слишком острым и это поразило Линара. Никогда прежде он не испытывал такого, хоть предавался запретным ласкам достаточно часто: молодое тело переполняли желания, реализовать которые юноша пока что не мог. Он даже на недвусмысленные намёки одной из горничных не ответил, хоть она была явно не против провести с молодым хозяином ночь. Тогда это показалось Линару грязным и недостойным: отыметь, не испытывая к девушке ничего, кроме животной похоти. Слишком не похоже на волшебные истории, которые рассказывала кормилица. В них всегда была любовь, и сначала соединялись два сердца и только потом — тела. И это казалось Линару единственно-верным, а потому он продолжал избавляться от напряжения нехитрым способом, совершенно уверенный в том, что ничего греховного в этом занятии нет. В конце концов, боги сами создали его тело таким, так почему голова и руки — чисты, а плоть, наливающая тяжестью по ночам, — греховна? Не раз и не два хотел он задать эти вопросы священникам, но так и не смог победить смущение, а в книгах Лебеды, которые постоянно цитировала мать, ни о чём подобном не говорилось. Зато о «богопротивной страсти» двух мужчин сказано было много, пророк однозначно называл таких «мерзкими, достойными только презрения и кары». Интересно, а конюх об этом знал? Линар помнил выражение настоящего блаженства, разлившегося по лицу мужчины, словно наяву слышал его хриплое дыхание и никак не мог забыть об этом. Более того, в следующую ночь Линар снова отправился в конюшню, втайне надеясь опять увидеть конюха и его молодого любовника. Но в этот раз никого, кроме лошадей, там не оказалось. Линар разочарованно вздохнул, долго стоял, поглаживая Звёздочку по шелковистой щеке и то и дело поглядывая на дверь. Конюх не появился, и юноше не оставалось ничего другого, как вернуться в свою спальню и напрасно пытаться уснуть, отгоняя жаркие картины чужой страсти. Получалось это плохо, вернее — не получалось совсем, а уснуть Линар смог только после того, как успокоил отяжелевшую от неутолённого желания плоть. Но и это было ещё не всё, собственное тело продолжило преподносить юноше сюрпризы из разряда неприятных. Спустя пару дней, он совершенно случайно увидел, как пастух трахал одну из скотниц. Тогда Линар просто решил искупаться в пруду и на берегу заметил их. Юноша шагнул за кусты, чтобы не мешать, и не сразу понял, что плоть его не отзывается на увиденное никак, хоть скотница стонала очень громко, а её большие груди подскакивали в такт движениям любовника. Линар долго и мучительно искал ответ на вопрос: почему его тело реагирует на мужскую любовь и молчит, когда он видит мужчину и женщину? Спросить было не у кого. Задать этот вопрос кормилице он не мог, одна мысль заставляла краснеть и опускать голову, а мать и отец всегда были чем-то слишком заняты. Да и как спросишь? В какие слова облечёшь то, что не даёт спать по ночам? А потом он стал свидетелем того, как отец с позором выгнал конюха, заявив, что «грязному мужеложцу не место в почтенном доме». Линар видел, как вспухали желваки на щеках конюха, как сжимались в кулаки его руки, но мужчина даже не попытался оправдаться, просто криво усмехался, а после молча пошагал прочь, не отвечая на ядовитые насмешки дворни. В тот день мать позвала Линара к себе и долго читала из книг святого Лебеды места, в которых пророк запрещал мужчинам делить ложе, называя это греховным. Юноша слушал и послушно кивал в нужных местах, а сам невольно вспоминал увиденное в конюшне. И это по-прежнему кипятило кровь и заставляло плоть напрягаться. И точно так же его тело сейчас отозвалось на воспоминания об обнажённом Детлаффе. Вампир пробудил в Линаре запретные желания, несмотря на то, что пугал по-прежнему. Юноша поймал себя на мысли, что ему хочется прикоснуться к груди Детлаффа, провести пальцами по бледной коже, опустить руку вниз и... Это-то и разбудило Линара среди ночи, заставило сесть на постели и приложить ладонь к бешено колотящемуся сердцу. И только сейчас он понял, почему не желал Мариэлу. Она не возбуждала его, потому что... была женщиной, её груди тряслись бы точно так же, как у той скотницы, а лоно с хлюпаньем принимало бы его. Ничего, кроме брезгливости, представляя себе это, Линар не испытал и пришёл к неутешительному выводу: выходит, он — один из «проклятых мужеложцев»? Ведь будь это не так, разве любовался бы он сегодня обнажённым телом вампира? Разве возникло бы острое желание прикоснуться к нему, прижаться вплотную, смешивая запахи и чувствуя его всей кожей? Разве кружилась бы голова от мысли о том, что случилось бы дальше? Разве представлял бы он Детлаффа на месте конюха, а себя видел тем юношей, отдающимся жадно и бесстыдно? Нет, нет и ещё раз нет. Ничего подобного и в голову бы не пришло, не родись он... неправильным. Но так случилось и теперь Линару предстояло жить с этим открытием, осложняющим и без того непростые отношения с вампиром.