Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Дух бодр, плоть же немощна. Песнь Преображений*, 26:41
«Hoc est corpus meum.» («Сие есть тело мое», лат.) Преподобная мать закончила молитву, и прихожане поднялись со своих мест, чтобы причаститься. Себастьян встал по одну сторону алтаря с ритуальной чашей, а по другую стоял Андерс. Выстроившись в два ряда, люди медленно подходили к ним, а священнослужители насыпали на их языки прах Андрасте и благословляли. Он уже бесчисленное количество раз проводил эту церемонию — каждую неделю с тех пор, как был посвящен в духовный сан и назначен на службу в Киркволл. Но эта церемония сильно отличалась от всех предыдущих. Андерс горячо надеялся не запнуться, старался не вглядываться в очередь перед собой, сосредотачивался только на людях, оказывавшихся ровно перед ним. Он нервничал, и его кожа под сутаной покрылась испариной. Все мосты были сожжены, предательски тонкая грань между праздным любопытством и отчаянным желанием была стерта, растворившись в темной ночи, заполненной фантазиями, в которой только он и сам Создатель слышали, как отчаянно он шептал имя Хоука, пока кончал в собственную ладонь. Сделать вид, что все осталось прежним, не получалось — он уже слишком низко пал. И вот Хоук возник перед ним, словно по волшебству, такой же соблазнительный, каким он запечатлен в памяти Андерса. Его карие глаза блестели, и в обращенном на Андерса взгляде ясно читались все его эмоции, которые он даже не пытался скрывать. Андерс представил, будто все прихожане церкви сейчас смотрят на них; будто сам Создатель и Святая Андрасте стоят за его спиной, выражая свое недовольство тем, как подрагивают его пальцы над чашей, когда он забирает оттуда щепоть крошек. Хоук прикрыл глаза и открыл рот. Его губы влажно поблескивали, язык показался ровно настолько, насколько необходимо для принятия праха Андрасте. Всего на одно мимолетное мгновение Андерс почувствовал, как под его ногами разверзается Бездна, потому что все, о чем он мог думать — это Хоук, проходящий совершенно другие таинства. Пальцы Андерса сжимаются в его темных волосах, а другая его рука проходится жестко по члену, все еще мокрому от слюны Хоука, рот которого он только что трахал, и затем он кончает на подставленный язык и подбородок Хоука, и тот бездумно стонет оттого, как Андерс удовлетворяет свое тело с его помощью. Он глубоко вдохнул и отогнал навязчивое видение, и только милостью Создателя ему удалось удержать на лице маску невозмутимости. Длинными пальцами он аккуратно уронил ритуальные крошки на язык Хоука, почувствовав жар его дыхания и произнес не дрогнувшим голосом: — Тело Андрасте. — Аминь, — отозвался Хоук, и открыл глаза, пронзив Андерса взглядом, от которого по спине пробежала дрожь, и тут же исчез в толпе. Андерс скорее почувствовал его уход, чем увидел. Он смог сосредоточиться на деле, и привычно причастил следующего прихожанина, в то же время молясь про себя об укреплении воли.***
Преподобная мать Лелиана, не облаченная в свои церемониальные одежды, выглядела несколько устрашающе. Собранная и подтянутая, она сидела в своем кресле, словно готовая в любой момент сорваться с места, и наградила Хоука таким пытливым взглядом, словно могла прочесть все его прошлые и грядущие грехи на его лице. — Спасибо, что уделили мне время, — сказал он, одаривая ее дружелюбнейшей улыбкой. Не то что бы Хоук надеялся очаровать ее с порога, но вежливость никому еще не вредила. — Моя дверь всегда открыта для членов нашей общины, мистер Хоук, — ответила она с легким орлесианским акцентом и послала в ответ сдержанную улыбку — такой при желании можно было плотно пригвоздить его к месту. — Чем я могу вам помочь? — Я знаю, что семья моей матери всегда перечисляла взносы в пользу церкви, и теперь, когда мы переехали в Киркволл в связи с преждевременной кончиной моего дяди, поместье переходит к маме. Она попросила меня зайти к вам и узнать объемы этих отчислений и прочие подробности. — Он пожал плечами и запустил пятерню в волосы. — Она решила, что я сам разберусь в финансовых вопросах, но дядя вел дела очень… хаотично. Он был разносторонним человеком, но никак не счетоводом. — Отпустил еще один смешок, но на него преподобная мать не ответила. — Я помню Гамлена. Он не посещал службу: был, по его словам, слишком занят, — но иногда приходил ко мне по тому же поводу, что и вы. Думаю, хотел таким образом получить мое одобрение уменьшения его взносов. Хоук почесал в затылке: — Похоже на него. Но наши с вами беседы, надеюсь, покажутся вам более приятными. — Мне было действительно очень приятно увидеть вас и всю вашу семью на воскресной службе, мистер Хоук. Создатель ценит участие больше пожертвований, — Лелиана сложила ладони на коленях. — Конечно, Ваше Преподобие, — ответил Хоук, гадая, была бы она столь же довольна, если бы знала, что он пришел в церковь исключительно для того, чтобы поглазеть на одного из ее священнослужителей. — Но к сожалению, в отличие от пожертвований, одно мое присутствие не поможет сохранить настенную роспись и убранство. На это она едва заметно улыбнулась, и Хоук засчитал это как очко в свою пользу. — Действительно. Если вы хотите узнать, на что именно пошли пожертвования вашей семьи, я могу попросить одного из священников сверить цифры. Может, вас интересует что-то конкретное, на что вы хотели бы направить свои средства? Хоук задумался о том, что за жизнь они вели в Ферелдене, о сложностях, с которыми столкнулись после смерти отца, и том жалком положении, в котором пребывал Нижний Город. Оно было хуже всего, что Хоуку когда-либо доводилось видеть. — Нижний Город точно молит о помощи. Я сам видел, в каком он сейчас находится состоянии, но вы и сами наверняка знаете это лучше меня. Лелиана, посерьезнев еще больше, кивнула. — В последнее время стало чуть полегче, но вы правы. Состояние Нижнего Города совершенно плачевное; там живет много хороших людей, которым просто несладко пришлось в жизни. Но это еще и рассадник преступности и уличных банд. Киркволлу тяжело бороться со всем этим разом. — Но ведь можно приложить чуть больше усилий? Церковь могла бы, думаю. Преподобная мать покачала головой, вздохнув: — Боюсь, мы уже делаем все, что в наших силах, но я посмотрю, можно ли перенаправить часть средств. Вопросы перераспределения пожертвований находятся в ведении владычицы церкви, так что большее, что я могу сделать, это шепнуть пару правильных слов паре правильных людей. — Это должно помочь, — кивнул Хоук. Без политических игр не обходился нынче никто, даже такая чистая духом организация, как церковь. Он ухмыльнулся и протянул руку преподобной матери. — Спасибо еще раз, что встретились со мной. Она неожиданно крепко пожала его ладонь. — Благослови тебя Создатель, сын мой. — Ее взгляд вдруг упал на закрытую дверь, и Хоук смутно расслышал раздававшиеся из-за нее громкие голоса. — Прошу меня извинить, — сказала она, поднявшись и выходя из комнаты. Хоук пошел за ней, заинтригованный.***
Хвала Андрасте — или, если быть реалистичнее, специфике их работы в Церкви, требовавшей от них исполнения различных обязанностей, — взаимодействие Себастьяна и Андерса сводилось к нескольким коротким эпизодам в неделю. Но вот по понедельникам, к сожалению, им нужно было плотно работать вместе. Андерс уже из последних сил сохранял нейтралитет, когда Себастьян принес ему стопку бумаг. — Андерс, ты не мог бы помочь преподобной матери с заполнением этих бумаг? К сожалению, у меня совсем нет на это времени. — Моргнув растерянно, Андерс припомнил, как на днях Хоук назвал его секретарем, и коротко хохотнул. Себастьян удивился. — Это означает отказ? Ты занят чем-то более важным, чем помощь ее преподобию? Посмеиваясь, Андерс было потянулся к бумагам, но застыл на следующих словах: — Это все из-за этой твоей клиники, да? Она требует слишком много твоего внимания. — Что, прости? Я все свое время посвящаю служению Создателю, не важно, в стенах церкви или в клинике. — В стенах церкви оно было бы гораздо лучше использовано. Люди в Киркволле могут позаботиться о себе сами — либо обратиться напрямую в церковь, если помощь им действительно понадобится. — Если бы ты хоть раз покинул здание церкви и посмотрел на этих людей вместо того, чтобы целыми днями молиться в своей комнатке, ты бы знал, что некоторые из них настолько истощены, что даже не могут покинуть своих жилищ, — это если у них вообще есть где жить! — не говоря уже о том, чтобы добраться сюда через весь город! Андерс понимал, что ему не стоило поддаваться на провокации и сделал себе мысленно заметку на будущее: покаяться во впадении во гнев; но Себастьян будто нарочно испытывал его терпение. — Нет лучшего способа улучшить свою жизнь и стать ближе к Создателю, чем молитва, — спокойно ответил Себастьян, и лицо Андерса перекосилось от злости. — Молитва важна, Себастьян, но она не сможет заменить людям всего. — Ты мог бы уделить молитве больше усилий. — Он скептически приподнял бровь и, поморщив нос, оглядел Андерса с таким видом, словно знал все его грешки. Андерс сидел как на иголках. — Может быть, это помогло бы тебе понять, куда действительно стоит направлять свою энергию вместо этой… клиники. — Направить энергию! — Андерс осекся до того, как успел повысить голос. Удалось продолжить ему уже спокойно, в тон Себастьяну: — Моя работа в клинике — самое важное из всего, что я делаю. Себастьян разочарованно покачал головой: — Подкармливание нищих это важное дело? Андерс, мы не социальные работники. Мы избраны, чтобы служить самому Создателю. А Он позаботится о нуждающихся. — Серьезно? — Андерс в сердцах швырнул ручку поверх стопки бумаг, которую он пытался параллельно рассортировать, и уставился на второго священника, гневно сверкая глазами. — Создатель оставил нас, Себастьян. Пусть он и наблюдает за детьми своими, но он оставил нас. Он ни во что не вмешивается. Если кто-то и будет помогать нуждающимся, то этими кем-то сможем быть только мы сами. Открывшаяся дверь не привлекала их внимания до тех пор, пока не раздался голос преподобной матери Лелианы. Они оба замерли. — Какие-то неприятности? Из-за этого ее тона Андерс всегда испытывал острое желание ответить «Нет, мам», но вместо этого уважительно склонил голову: — Мы просто обсуждаем, как лучше помогать нуждающимся людям, Ваше Преподобие. Себастьян утвердительно кивнул, не желая посвящать в детали их мелкой перепалки такое важное лицо. Лелиана посмотрела на них своим строгим, пронзительным взглядом, но ничего не сказала, лишь поджала губы. Из двери ее кабинета вышел Хоук, и Андерс запоздало сообразил, что это было окончание того самого визита, который он назначил. Едва Лелиана отвернулась, чтобы кивнуть Хоуку на прощание, Андерс снова залюбовался им: невозможно было отвести глаз от узких бедер, от крепких плеч, обтянутых классической рубашкой, верхние пуговицы которой были небрежно расстегнуты… Его взгляд остановился на губах Хоука, и тот понимающе улыбнулся, заметив интерес со стороны Андерса. Он быстро глянул в сторону, но Себастьян не заметил в его поведении ничего подозрительного. Андерс заставил себя вежливо улыбнуться и жестом попрощался с Хоуком. Это не помогло стереть с его губ чрезмерно понимающую улыбку.***
— Ты невыносим, — прорычал Андерс, прижимая Хоука к стене тесной кабинки исповедальни. Он обхватил лицо Гаррета ладонями, вовлекая его в жесткий поцелуй, весь напряженный, возбужденный, едва сдерживающий свое желание. Хоук ухмыльнулся и прикусил его губу, из-за чего Андерс отстранился и тяжело посмотрел на него своими бешеными глазами. — Засранец, — добавил он. Одной рукой он принялся расстегивать многочисленные пуговицы на своей рясе, а другой схватил Хоука за плечо и потянул вниз, заставляя встать на колени. — Ты этого хотел, да? Так хотел, что неделя за неделей приходил сюда, рассказывал мне свои кощунственные, отвратительные, грязные фантазии, пока мне не осталось ничего кроме как поиметь тебя прямо здесь, пред очами самого Создателя? — Хоук, не дыша, кивнул, прикованный взглядом к Андерсу, наконец избавившемуся от лишней одежды, и уже возбужденному. — Открой рот. Хоук повиновался, и простонал, почувствовав, как скользит по губам головка члена Андерса, прошелся по ней языком, пробуя на вкус предэякулят. Теперь одна ладонь легла на его затылок, пальцы чуть сжали волосы, когда Хоук бесстыдно насадился на член, обхватывая губами толстый ствол. Хоук послушно сосал, обводил член Андерса языком, и старался все усерднее, вслушиваясь в придушенные стоны. — Да, вот так, — прохрипел Андерс, и вторая его рука коснулась шеи Хоука. — Умница. Хоук застонал и скользнул ладонями под распахнутые полы рясы, вцепился в бедра Андерса, помогая себе насадиться глубже и расслабляя горло. Священник пораженно вскрикнул и, сжав пальцы в шевелюре Хоука, начал двигаться быстрее, трахая его горло. Ниточка слюны стекла с губ Хоука. Он едва дышал носом, когда позволяли движения Андерса, яйца ударялись о подбородок Хоука; это было замечательно, извращенно, и он был в восторге. Он сжал горло вокруг члена Андерса, как бы глотая, и тут же почувствовал пробежавшую по телу Андерса дрожь; схватившая его за волосы рука сжалась еще сильнее, и Андерс кончил с приглушенным стоном, наполнив рот Хоука, а затем отстранился, чтобы окропить семенем и его губы, а Хоук прижимался ртом к головке, ловя каждую каплю. — Теперь можешь прикоснуться к себе, — разрешил Андерс, и Хоук не стал терять время, прижался лбом к бедру Андерса, оперся одной рукой о колено, и второй обхватил свой член. Изящные пальцы лениво ворошили его волосы, пока он яростно отдрачивал себе, и вскорости Хоук кончил, стеная, толкаясь бедрами навстречу руке, изливаясь на собственные пальцы и темный пол исповедальни. Весь уже очень привычно липкий и выдохшийся, Хоук поднял глаза к потолку и выругался зло и витиевато. Это было ужасно тупо. Он видел, что небезразличен Андерсу: было невозможно неправильно истолковать эти многозначительные взгляды, которыми они обменивались несколько недель кряду. Долбанные правила и долбанная церковь, благодаря им он точно сойдет с ума, с этим отцом Андерсом, его неуверенным флиртом, прикрытым рясой притягательным телом, этими его жадными взглядами, которыми он изучает Хоука. В следующий раз, когда они увидятся, нужно будет что-то с этим сделать. Пригласить его на свидание, спросить прямо — хоть что-нибудь. Потому что вот так дрочить на него каждую ночь было уже невозможно, и вообще его за такие делишки в любой момент могла настигнуть кара Создателя. Рядом с его головой раздался стук в стену, и Хоук зажал рот ладонью, давя смех в ответ на возмущенные вопли сестры: — Заткнись там уже, Гаррет! Мне тут все прекрасно слышно, и это отвратительно! Клянусь Создателем, я тебе кляп куплю! — У меня уже один есть, Бетти, — отозвался он. Ее полный отвращения возглас тоже был хорошо слышен через стену. Хорошо, что комната матери распологалась в другой части дома.