Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован. Песнь Превращений 28:13*
Всю последующую неделю Хоук старался отвлечь себя работой, тренировками и встречами с новыми людьми, с которыми он успел наладить контакт с момента возвращения в город. Стоило только вспомнить об отце Андерсе и том, во что он их обоих втянул, как настроение каждый раз неизбежно портилось. Но особенно его огорчали последние слова, сказанные Андерсом, и то, как он стремительно сбежал от Хоука. И не важно, что священник сам его провоцировал — все же Хоук перешел определенные границы, и из-за того, что утянул за собой слугу Создателя, ему было тошнотворно стыдно. В воскресенье он вместо службы предпочел отсидеться дома, а от укоризненных взглядов матери отбился, сославшись на плохое самочувствие. «Все, лишь бы избавить отца Андерса от своего навязчивого общества» — так он неубедительно даже для самого себя это объяснил. День протекал ужасно нудно без этой ритуальной поездки на службу, Хоук даже не ожидал, что привыкнет к ней так быстро и будет скучать. Пока мать с сестрой были в отъезде, он слонялся по дому, время от времени занимая себя какой-нибудь мелочью: вымыл посуду, сыграл сам с собой в дартс, немного размялся в своей комнате и старался не думать об отце Андерсе. К тому моменту, как хлопнула входная дверь, Хоук был весь взвинчен и надеялся, что вернувшаяся семья лучше отвлечет его от тяжелых мыслей. Бетани зашла в дом одна, и Хоук услышал звук отъезжающего автомобиля. Наверное, их мать договорилась пообедать с кем-нибудь из своих старых друзей в городе. Не успел он поприветствовать сестру, как Бетани помахала в его сторону зажатой в руке бумажкой и строго спросила, явно заранее обвиняя Хоука во всех бедах мира: — А это что еще за чертовщина, скажи на милость? — Э, — он лениво повел плечами. — Ну так откуда мне знать? Может, ты сама в курсе, Бети? — С каких пор святой отец передает тебе записочки? — прошипела она, размахивая бумагой в воздухе. — Что? — Тут уж Хоук постарался поскорее вырвать из ее пальцев бумажку, но Бетани отдернула руку, спрятав записку за спиной, и отступила от него на пару шагов. — С чего вдруг священник просит меня передать тебе записку, а, братец? — настаивала она. — Что за херня между вами творится? И прежде, чем ты ответишь: да, я еще помню, как ты на него пялился, мудила. Хоук нахмурился максимально грозно и настойчиво протянул руку: — Вообще-то неправильно не исполнять поручение священника, о котором он тебя попросил в частном порядке. Бетани закатила глаза, но записку все же отдала: — Вот когда б ты еще заботился о том, что правильно, а что нет. Хоук развернул записку, стараясь держать себя непринужденно и надеясь, что ничем не выдаст Бетани своей нервозности. М-р Хоук, Вы не присутствовали сегодня на службе, и я надеюсь, что не случилось ничего такого, что могло бы вам помешать регулярно посещать Церковь. Даже если вам по каким-то обстоятельствам неудобно посещать воскресную службу, то я напомню, что обряд исповеди возможно проходить когда угодно по мере надобности. А двери Церкви открыты для вас в любое время. Я исповедаю прихожан по вторникам после четырех часов дня, или, если это время вас не устраивает, отец Себастьян проводит исповеди по четвергам.Отец Андерс
Пока Хоук трижды перечитывал письмо, понемногу вникая в подтекст написанных аккуратным почерком Андерса строк, Бетани обошла его и прочитала записку, заглядывая ему через плечо. Хоук нервно сглотнул, а Бетани нахмурилась и снова встала лицом к лицу с братом. — Так, многовато что-то беспокойства из-за того, что ты один раз пропустил службу. Повторяю вопрос, Гаррет: зачем на самом деле наш священник присылает тебе записки? — Она ткнула его пальцем в бок. — Ты что, сделал что-то настолько ужасное, что он считает, что тебе срочно нужно исповедоваться? Это было настолько близко к правде, что Хоук смутился, и чтобы скрыть это, пихнул Бетани в ответ, совсем как в детстве. — А сама-то ты когда последний раз исповедовалась? Бетани растерянно моргнула и передразнила его: — А сам-то ты с чего вдруг стал таким религиозным? Хоук не смог мгновенно найтись с ответом, и ее глаза в ужасе округлились. — Гаррет, что за хрень с тобой творится вообще в последнее время? Постоянно в Церковь ходишь, будишь меня по ночам своими воплями — это с твоей стороны мерзко, и вообще учиться мне нормально мешает, — а теперь вот еще и записочка эта от… — Она задохнулась в возмущении. — О нет! Только не говори мне, что ты запал на священника! Вот вечно ты вляпываешься! — Дай ты мне хоть слово сказать! — пожаловался Хоук, подняв руки в защитном жесте, потому что не на шутку разошедшаяся сестра довольно сильно лупила его ладонью по чему могла достать. — Да тебе и не надо ничего говорить, я тебя прекрасно знаю! — Она налетела на него с удвоенной силой, и Хоук даже прикрыл голову, но злые шлепки Бет пришлись только по его бокам и спине. — Почему ты вечно западаешь не на тех? Он же священник, а вокруг, блин, наверняка ходит дюжина других членов, на которые было бы хотя бы не так грешно насадиться! Хоук заржал над тем, как серьезно она это выдала, но быстро заткнулся, чтобы не разозлить сестру еще больше. — Так, для начала: наличие члена это не единственный критерий по которому я выбираю, с кем трахаться. Во-вторых, ты все не так поняла, Бетани! Уймись уже! Добавлять, что в-третьих, он не то чтобы не старался заменить Андерса полудюжиной каких-то других членов, он не стал. Она наверняка сама догадалась. И потом, ему все равно не удалось. Бетани мгновенно замерла, снова поглядела на злополучную записку, а затем подняла взгляд на Хоука, уставившись ему в глаза так пристально и подозрительно, что это было едва ли приятнее ее тумаков. — Я правда не в курсе, но, может, каждый хороший священник должен так заботиться о своей пастве? — сделал Хоук еще одну попытку успокоить сестренку. — Нет, блин, не так. — Бетани пришпилила пальцем записку к хоуковой груди, и все так же цепко смотрела ему в глаза, пока тот ее не забрал медленным аккуратным движением. А затем она вдруг мягко и ласково потрепала Хоука по щеке, будто это не она вовсе минуту назад налетела на него с кулаками. — Будь поосторожнее там, старший братец, пожалуйста. — Все со мной будет в порядке, сестренка, — ответил он. — Но я приму к сведению твою агрессивно дарованную мне мудрость, как обычно. — Он помахал ей запиской, и Бетани, фыркнув, пошла прочь из комнаты.***
Весь вторник Андерс постоянно поглядывал на дверь, гадая, примет ли Хоук его приглашение. Однако он изо всех сил старался посвятить свое внимание церкви и прихожанам, и отринуть свое беспокойство ради помощи тем, кто сейчас нуждался в ней больше всего. У него всегда получалось помогать другим людям — это было еще одной причиной, по которой он решился стать священником. Конечно, вера в Создателя и Его невесту тоже сыграла свою роль: в конце концов, он всегда был андрастианином, даже в самые свои худшие и ужасающе дурные молодые годы. Он принял сан, когда насмотрелся достаточно на бедность и боль, что переносили день за днем люди, окружавшие его. Он надеялся, что как представитель церкви с ее ресурсами он сможет добиться большего, чем сам по себе. Тогда он еще не знал, насколько сильно ему придется впутаться во внутрицерковную политику, и сколько усилий потребует общение с людьми вроде Себастьяна, вечно прячущими свое ограниченное видение мира за словами Создателя. Но работа, которую он проделал, того стоила, и, хоть его клиника в Нижнем Городе не могла решить всех проблем, это было уже что-то. До недавнего времени Андерс считал, что его постоянный каторжный труд и служение Создателю уже сами по себе награда, раз они приносят такую пользу людям и покой его душе. Но тут в его жизни появился Гаррет Хоук, и ценность того, что он считал наградой прежде, померкла. Ни клиники, ни церкви, ни ночей совестливой борьбы с собственными желаниями, иногда успешных, иногда оканчивающихся фантазиями о том, как он овладевает этим мужчиной, не хватало чтобы успокоить его разум. Присутствие Хоука постоянно уводило его мысли прочь от ежедневной рутины, неустанно напоминая, от чего он отказался, принеся свои обеты. Они уже перешли за грань того, что могло бы считаться позволительным, но, видит Создатель, Андерсу было этого мало. Это было не просто увлечение Хоуком, с его чертовски привлекательной внешностью и точеным телом: каждый раз, когда они сталкивались, Андерс снова ощущал себя личностью, человеком, которым был когда-то, а не просто церковной единицей, простой функцией. И это были приятные моменты передышки между однообразными циклами безликих дней и одиноких ночей. В воскресенье он предавался тревоге перед лицом возможности снова увидеть Хоука, а она затем сменилась страхом, что он упустил его в толпе, когда все желавшие уже причастились, а Хоук так и не появился. Он подумал, что Хоук мог специально подойти за благословением к Себастьяну, лишь бы не сталкиваться с ним. Поэтому по завершении службы, когда он увидел в церкви Леандру и Бетани Хоук и понял, что Гаррет не пришел с ними, то поддался порыву, попросив Бетани подождать минуту, пока он напишет записку ее брату. Перед самим собой он оправдался тем, что Хоук должен знать, что церковь все еще остается местом, где его примут и выслушают, не взирая на присутствие или отсутствие в ней Андерса. Мысли о том, что он просто боится, что облажался в этот раз, и все, что между ними происходит, чем бы оно ни было, закончится, он поначалу старался не допускать. «А было бы лучше, если бы все так и закончилось», — подумал он. Лучше для них обоих, пока Андерс не нарушил окончательно все свои обеты, пока их не поймали, пока он не лишился всего, над чем работал все последние годы, всего лишь из-за одного человека. Он быстро повернулся на звук открывающейся двери, но это была просто пожилая женщина с просьбой найти для нее расписание ближайших мероприятий, проводимых церковью. Андерс проводил ее наверх в кабинет, где у них висело расписание, и затем обратно в холл. Он осмотрелся внимательно, но в холле не было больше никого, и никто не ждал его ни на одной из скамей. Тут он заметил закрывающуюся дверь одной из исповедален, и его сердце застучало в бешеном темпе. Он отругал себя за такую реакцию, направляясь в сторону исповедальни. Это ведь мог быть вовсе и не Хоук, и вообще не стоило ему тешить себя лишними надеждами, и тем более не стоило чувствовать такой ажиотаж из-за возможности снова услышать его чувственный голос… и кстати, когда он успел вообще решить, что у Хоука чувственный голос? Андерс сел в исповедальне, дверь закрылась с тихим щелчком, и он напрягся, готовый тут же уловить любой последующий звук, и невольно думая о том, сможет ли опознать Хоука по звучанию его дыхания. — Ты пришел исповедаться, дитя мое? — спросил Андерс. Раздавшийся ему в ответ смешок прозвучал знакомо, и Андерс расслабил плечи, сразу успокоившись. С одной стороны, он почувствовал, как закружилась голова от облегчения, что он не отпугнул Хоука, а с другой — весь замер внутри от осознания этого факта. — Что-то вроде того, — ответил Хоук. — Если вы только согласитесь выслушать, святой отец. Хоук, кажется, все еще робел, но, тем не менее, пришел, что означало, что его отчаянное мероприятие с передачей записки не прошло впустую. — Я всегда готов помочь своим словом всем нуждающимся в нем, — ответил Андерс, и замолчал, стараясь облечь свои мысли в как можно более нейтральную форму. Расскажи мне все свои фантазии. — Вне зависимости от того, о каких грехах они молчат. Хоук рассмеялся довольно громко, но быстро оборвал себя. — Что ж, если вы это так выставляете, то я, пожалуй, поделюсь. — Как тебе угодно, — Андерс откинулся к стене, весь предвкушающий и настороженный. Хоук поерзал на месте, и неудобная скамейка отозвалась поскрипыванием. — Простите меня, святой отец, за грехи мои, — тихо начал он, вплотную придвинувшись к экрану, разделявшему исповедальню, своим густым соблазнительным голосом, невыносимым, как сама адская мука, практически в ухо Андерсу. — Прошла неделя с моей последней исповеди. — Твое стремление к искуплению похвально, сын мой, — ответил Андерс тоном, может быть, чрезмерно игривым, понимая, что Хоук наверняка может слышать в его тоне улыбку. Действительно, прошла неделя, подумалось ему, и он испытал укол совести вперемежку с возбуждением. Последняя исповедь Хоука оставила Андерса один на один с желанием претворить в жизнь предложенное наказание за его прегрешения. — Продолжай. — Он положил ногу на ногу и сцепил пальцы на колене, намереваясь устоять на этот раз перед всеми искушениями. — Я хочу сознаться в своих старых грехах, — сказал Хоук. — Меня одолевают все те же грязные мысли о том слуге Создателя; что еще хуже, я развратил его своими желаниями, намеренно дразнил его своей низостью и порочностью, пока он не поддался похоти. — Последовала небольшая пауза, в конце которой Хоук тяжело вздохнул. — И я думаю, мы оба знаем, о ком именно идет речь, так почему бы не прекратить это представление? Я ничего не смог сделать с моей страстью к вам, святой отец, а самоконтроль мне дается только хуже и хуже. Я хочу упасть на колени перед вами и вымаливать прощение. Я хочу, чтобы вы позволили мне языком удалить все следы вашего грехопадения, слизать с ваших пальцев и вашего члена. Андерс сделал глубокий вдох, стараясь расслабиться и не сжимать пальцы так судорожно. Видит Создатель, ему не нужно было получать признание Хоука, чтобы знать правду, но, обращенное напрямую к нему, оно подхлестнуло его жадное вожделение. Он выругался про себя за то, что в прошлый раз, видимо, вел себя недостаточно тихо, и ждал, что же Хоук скажет дальше. — Я хочу, чтобы вы делали со мной сколь угодно грязные вещи, заставляли меня умолять и кричать, святой отец, так я хочу вас. Я не могу перестать думать о вашем голосе, когда вы пытались скрыть свои стоны, о том, каково было бы прикоснуться к вам, поцеловать вас… — Хоук мягко вздохнул, и Андерс различил едва слышное шуршание ткани. — Я жажду вас так сильно, что не могу устоять перед тем, чтобы трогать себя, прямо здесь и сейчас, думая о вас. Вот черт. Андерс прикусил костяшку большого пальца, чтобы сдержать готовый сорваться стон, чувствуя, как огнем пробегает кровь по венам от мысли о том, что всего в нескольких дюймах от него Хоук удовлетворяет себя, глядя на него. Он хотел было подсмотреть сквозь экран, хотя бы мельком увидеть член Хоука и его сильную ладонь на нем, увидеть, насколько он толстый и твердый, но устоял и вместо этого закрыл глаза. Это было просто необходимо, если он не хотел поддаться своей слабости, как в прошлый раз. — Святой отец, прошу вас… — дыхание Хоука стало рваным, голос стих до едва различимого шепота, и звук, с которым рука двигалась на его члене, был едва ли не громче произносимых им слов. С выдержкой, о существовании у себя которой он чуть было не забыл, Андерс спросил спокойно: — Чего бы ты хотел? — Чего угодно. — Отпущения грехов? — Просто вашего благословения. Прошу, позвольте мне… — его голос дрожал, и он замолчал, и Андерс испугался, что же он будет делать, если Хоук кончит прямо сейчас в исповедальне, может ли он с этим спокойно справиться не потеряв голову (или свою бессмертную душу). И тут его осенило осознание. — Если это все грехи, в которых ты хотел сознаться, то заверши исповедь как положено, — приказал Андерс. О, он точно знал, чем закончить их встречу, снова входя в привычную, пусть и давно оставленную роль. Будто и не был никогда посвящен в сан, и никогда не отрекался от своих желаний, чтобы смиренно служить Создателю. Сдавленный стон был ему ответом, и Хоук выдавил: — В сим и во всех прошлых грехах каюсь. — Хорошо, сын мой. Твоим первым шагом к искуплению будет остановиться. Сейчас же. — Но я уже так… — Остановись, — отрезал Андерс, и Хоук разочарованно выдохнул, прекратив дрочить. Раздался звук удара ладони по стене исповедальни и тяжелое дыхание. — Вторым будет воздержание от удовлетворения подобных желаний. Тебе запрещается прикасаться к себе до следующей исповеди. Ты понял меня? Раздался новый жалобный стон, но вместо новых протестов Андерс услышал только, как Хоук начал приводить в порядок свою одежду. — Я все понял, святой отец. — Хорошо. Выдержи свое наказание, и твои грехи будут прощены. — Хотя голос Андерса оставался спокойным и отстраненным, его руки дрожали от желания распахнуть дверь исповедальни и трахнуть Хоука прямо на месте, склоненным и умоляющим, ровно как он хотел… как они оба хотели. Отрицать это было уже слишком поздно. — Благословляю тебя, сын мой. Славь Создателя, ибо Он благ. — Ибо вовек милость Его, — отозвался Хоук голосом, пропитанным напряжением, и встал. Замерший на месте Андерс свободно вздохнул в тот момент, когда Хоук покинул исповедальню, и долго еще сидел на месте с руками, сцепленными в замок, после того, как открылась и закрылась за Хоуком тяжелая дверь церкви.