Temptations of the Wicked

Ты возжигаешь светильник мой, Создатель; Владыка мой просвещает тьму мою Песнь Испытаний* 18:28

      Фуналис в этом году выпал на четверг, и обязанности по приготовлению к празднику легли на плечи Андерса вне зависимости от того, чем он сам хотел заняться. Церковь пела гимны на смерть Андрасте, люди поминали усопших и молились за их души. Они с Себастьяном должны были подготовить церковь к приезду Владычицы Церкви Эльтины, а также проверить, все ли устроено для тех, кто захочет прийти на молебны. В Фуналис прихожане ставили множество свечей, иногда оставляли небольшие подношения на могилах усопших, пожертвования церкви и обращались к Создателю, чтобы облегчить путешествие душ сквозь Тень в Золотой Город.       Когда они уже были готовы к празднеству, Андерс остался наедине со своими мыслями. Он не знал, что и чувствовать после круто обернувшейся интрижки с Хоуком, но реальность точно не совпадала с тем, что, как он считал, ему полагалось ощущать: он был расслаблен, погружен в свои мысли, даже несколько мечтателен. Где-то в глубине души, конечно, он испытывал и беспокойство, и вину, но в целом после того, как он препроводил Хоука за двери церкви, Андерс испытывал в основном облегчение. Он вертел в руке амулет святого Кристофа, преклонив колени перед ликом Пророчицы, в ожидании первых прихожан. Он выбрал этого святого своим покровителем много лет назад, когда горел жаждой возмездия и отмщения всему миру сразу, но и по сей день его мудрость направляла Андерса. Именно во имя справедливости он когда-то пришел в церковь — справедливости для всех вынужденных жить в бедности и отчаянно борющихся за свой кусок хлеба и клочок места под солнцем. В юности он был эгоистичен, но сейчас нашел свой путь бороться за справедливость, каким бы скромным он ни казался со стороны, но было похоже, что все более-менее значимые изменения, что предлагалось ввести от лица церкви, встречали глухое сопротивление политиков.       А Хоук… Хоук вносил в его жизнь приятное разнообразие, и намерение оставить все как идет только крепло. Прошло почти шесть лет с того момента, как у него был последний секс, и идея снова дать себе волю, снова касаться, ощущать, желать в том смысле, в котором он не позволял себе с тех пор, как принес обеты, казалась потрясающе соблазнительной.       Внезапно Андерс осознал, что сжимает свой амулет так сильно, что тот врезается в кожу, и он расслабил ладонь, коснулся амулета губами и спрятал под одежду, к висящим на шее четкам. Андрасте взирала на него безмятежно, с неизменной добротой в глазах, и Андерс склонил перед ней голову, размышляя, насколько далеко он позволит зайти их с Хоуком связи.       Несколькими минутами позднее с громким скрипом отворилась церковная дверь, и вошла семья, все тихие и подавленные. Андерс поднялся и направился к прихожанам, оставив на время свои размышления.       Время шло, и людей все прибывало. Андерс и Себастьян помогали тем, кто хотел сделать пожертвования, а преподобная мать Лелиана лично встретилась с каждым, предлагая свое участие и поддержку верующим. Владычица Церкви должна была прибыть на бенедикцию на закате перед ритуальным зажжением Погребального Огня в память о жертве Андрасте, и Андерс надеялся перемолвиться с ней парой слов о делах церкви и клиники. Он рассчитывал на то, что с притоком средств от пожертвований и индульгенций, приобретенных в надежде приблизить душам умерших вход в Золотой Город, могли образоваться дополнительные финансы, не распределенные по другим статьям церковного бюджета.       Ближе к полудню к семьям, зажигающим свечи и молящимся за усопших, присоединились Хоуки. Бетани и Гаррет несли каждый по свече, а за ними царственно следовала Леандра, прикрывая лицо черной вуалью. Андерс не стал делать вид, будто не смотрит на них; насколько он помнил из пристойной части исповеди Хоука, тот недавно потерял брата.       Он не стал подходить к ним, но когда Хоук огляделся и наконец нашел его, Андерс — его пульс ускорился при взгляде на Хоука, — кивнул ему. В ответ Хоук сдержанно улыбнулся, и прошел за матерью и сестрой в боковой придел, где они могли помолиться в уединении.       Андерс стал понемногу продвигаться вдоль придела, останавливаясь, чтобы поприветствовать прихожан, принести свои соболезнования и поддержать людей, и настороженно следил, не выдастся ли случая поговорить с Хоуком наедине. Вскоре Хоук действительно принял из рук матери конверт с пожертвованием и двинулся вглубь церкви, оставив женщин за молитвой. Он выглядел раздраженным, но преподобную мать одарил улыбкой при передаче пожертвования от своей семьи и вежливо принял ее слова благословения.       После этого Хоук не вернулся к семье, а присел на скамью у стены, сплошь заставленной свечами в честь отошедших в мир иной. Андерс замешкался, не желая тревожить Хоука, но тот сам нашел его и кивком показал, что не против компании.       Он встал напротив Хоука, оценив, как тот хорош в черном костюме, и не смог не задержаться взглядом на плотно затянутом на шее галстуке.       — Светлого Фуналиса, — тихо сказал он.       — И вам, святой отец, — ответил Хоук и жестом пригласил его сесть рядом.       Андерс расположился рядом на вполне позволяемой приличиями дистанции, на которой, впрочем, он хорошо чувствовал горечь Хоука. Она окутывала его, словно аура, и Андерс поспешно подавил порыв сесть ближе, обхватить плечи Хоука и заключить его в утешительные объятия.       — Если хочешь поговорить, я готов тебя выслушать, — предложил он вместо этого.       Никаких игривых комментариев не последовало. Хоук взлохматил волосы пятерней, вздохнул.       — Я и думал, что сегодня нам будет нелегко, но не предполагал, что настолько. По большому счету, без меня им лучше. У мамы есть Бетани, так что она справится. А вот то, что я вокруг околачиваюсь, только все портит.       Андерс молча наблюдал, как свет свечей играет на лице Хоука, оставив все свои неуместные мысли и внимая чужому горю. Впрочем, он все равно был рад, что утренняя церемония заканчивалась и люди расходились. Многие еще придут вечером на ритуальное зажжение, но до того момента Андерс мог уделить Хоуку все свое внимание, не игнорируя других прихожан.       Хоук прочистил горло и сосредоточенно уставился в одну точку на спинке скамьи перед ним.       — Мой отец умер три года назад. Это… это был тяжелый Фуналис. И я не ожидал так скоро попасть на следующий. Хотя как можно ожидать такие вещи: вот он пожаловался на боль в груди, а вот его уже не стало. Мы, понятно, приняли это с трудом, но проблема была не только в потере отца: помимо всего прочего, семью тоже содержал он. Я на тот момент учился в университете и подрабатывал. Пришлось найти еще одну работу, чтобы нас обеспечивать. Карвер и Бетани были еще слишком малы, но зато и мама подрабатывала на полставки. Мы справлялись, но это были тяжелые времена.       Вздохнув, Хоук продолжил:       — Мы с Карвером… Ну, что сказать. Он был типичным младшим братом. Вел себя как сволочь, не понимал, зачем ему отказываться от всего, к чему он уже привык, но… он-то был всего лишь подростком. А я злился. Злился из-за того, что приходилось вкалывать вместо того, чтобы развлекаться с друзьями, из-за того, что Карвер ныл, если его заставляли есть спагетти чаще двух раз в неделю, и из-за того, что приходилось держать планку и в универе тоже. Мы каждый раз ругались, если я был дома и был трезв. Настроения в семье это никак не улучшило, и я был только рад, что мы не так уж часто виделись... Так все и шло до тех пор, пока несколько месяцев назад мама не получила извещение от семейного адвоката: умер мой горе-дядюшка, и по его завещанию мы становимся богаты.       Хоук прерывисто и глубоко вздохнул, прежде чем продолжить.       — За неделю до переезда мы с близнецами собрали компанию друзей и зависли в баре неподалеку от дома — попрощаться и отметить грядущий отъезд. Карвер жутко говнился из-за того, что ему приходилось уезжать от подружки, и портил всем веселье. Я в итоге вспылил, сказал ему валить нахрен и назвал самовлюбленным мудаком, он меня в ответ — упертой сучарой, и тут бы мы и подрались прямо на месте, если бы не Бетани. Она нас приструнила, и Карвер ушел. Она хотела побежать за братом, но я ее отговорил, сказал, пусть пройдется и поноет в одиночестве.       Андерс смотрел, как Хоук сжимает кулаки и стискивает зубы, и очень, очень хотел в этот момент обнять его в утешение.       — Он так и не добрался домой. Одна пьяная тварь неслась, не разбирая дороги, и сбила его прямо посреди перехода. Будь с ним Бети, ее бы тоже могли сбить, или… или, может, она могла бы позвать на помощь и спасти его.       Он встряхнулся весь, словно отмахиваясь от этих мыслей.       — Не важно. Его нашли, когда было уже слишком поздно. Карвер умер в машине скорой. — Теперь Хоук говорил совсем невыразительным, деревянным голосом, будто читал по памяти заученный текст. — Того парня поймали. Его машина попала на камеру. Посадили. Хотя я хотел убить его. И сейчас хотел бы, но понимаю, что на самом деле прикончил Карвера я. Это я заставил его тогда возвращаться в одиночку. Никогда не забуду, как рассказывал обо всем матери, когда мы приехали в больницу. Она сначала не поверила, а затем ее словно перемкнуло. Она кричала, что это действительно моя вина, что я должен был защищать брата, но я подвел ее…       Хоук махнул рукой, обрывая свою речь, и отвернулся, а Андерс, нахмурившись, глянул на преклонившую колени седую даму перед алтарем.       — Это не ваша вина, Хоук. За нее говорило горе, вряд ли ваша мать действительно вас винит.       — А может, и вправду моя. Ну то есть, Создатель это допустил и все такое, конечно. Но это не Он отпустил Карвера, и не Он сидел за рулем автомобиля, пьяный в хлам. Ему вообще наплевать на мелочи вроде нас, верно ведь? — Андерс теперь различил горечь в безэмоциональных ранее словах. — Вот почему я до сих пор зол из-за всего, что случилось, но в основном — на себя. Я должен был беречь брата, и я не справился.       Как священнослужителю Андерсу полагалось сразу найтись со словами утешения, продекламировать какой-нибудь пассаж из Песни, призванный облегчить страдания и смирить Хоука. Но он не мог себя заставить сказать что-то такое обезличенное и банальное, и вместо этого произнес:       — Мне очень жаль. Знаю, я должен был сказать что-то более пышное, дать надежду на утешение, но ничто из того, что я говорю обычно людям, здесь не уместно. Мне жаль.       Хоук бросил на него быстрый взгляд, и на его лице появилась тень улыбки.       — Этого вполне достаточно. Спасибо, святой отец. — Он чуть наклонился к Андерсу и понизил голос до практически шепота. — Ну, а что вы мне можете дать, кроме этой самой надежды, я могу вам рассказать сам, только не сейчас и не здесь.       Андерс закашлялся и прикрылся ладонью, спеша скрыть свое смущение.       — С тобой невозможно разговаривать, — ответил он так же тихо.       — Верно. Но вам это и нравится, — Хоук оглянулся в поисках родных и увидел, как Бетани ведет мать к выходу, при этом пристально глядя на брата.       Андерс вместо ответа мягко похлопал Хоука по плечу — просто знак сочувствия, не больше, — и направился к другим прихожанам.       Хоуки не остались на вечернюю службу; Андерс предположил, что они скорее всего примут участие в малой службе в одном из кварталов Верхнего Города, как делали многие местные богачи.       После их дневной беседы Андерс не мог не возвращаться мыслями к Хоуку. Он словно почувствовал облегчение, узнав, что Гаррет не родился с серебряной ложечкой во рту, что он, оказывается, отлично знал, что значит испытывать тяготы и зарабатывать на хлеб. В жизни самого Андерса семейной поддержки было гнетуще мало, и он был приятно поражен преданностью и заботой Хоука о своих родных. Он становился все необычнее с каждой их встречей. ***       Владычица Церкви Эльтина по прибытии сразу попала под опеку Себастьяна, который вился вокруг Ее Преосвященства всякий раз, как она появлялась в Киркволле, из желания то ли услужить, то ли повысить собственную ценность в чужих глазах. Для Андерса это означало, что шанс поговорить с ней ему выпал лишь поздним вечером, когда догорели последние угли в Погребальном Костре. Она удостоила Андерса вежливой улыбки, и тот расплывчато поинтересовался, не помнит ли Ее Преосвященство его с прошлой их встречи. Он поклонился, и аккуратно описал Ее Преосвященству свои тревоги о состоянии клиники; рассказал о том, как бедность перерастает в нищету в Нижнем Городе быстрее, чем они могли представить; о том, что выделенного церковью бюджета не хватает на то, чтобы закупить пропитание для всех обездоленных, не говоря уже о покрытии остальных потребностей. Он также хотел упомянуть и о том, что само обветшалое здание требует элементарного ремонта, с которым Андерс и его волонтеры сами не справятся, но его прервали, подняв открытую ладонь.       — Ты делаешь благое дело, сын мой, и я уверена, что горожане благодарны тебе за труды, — произнесла Владычица Церкви таким тоном, словно хвалила его за хорошую оценку в дневнике, — Создатель воздаст тебе за заботу о ближних своих.       — Благодарю, Ваше Преосвященство. Конечно, мой труд сам по себе награда. И тем не менее я хотел бы просить об увеличении средств в наш фонд. Я надеялся, может, пожертвования Фуналиса вам это позволят, и мы сможем немного улучшить условия в клинике.       Сама идея пожертвований в Фуналис, якобы обеспечивающих уменьшение страданий упокоенной души в Тени, была ему неприятна — будто что-то подобное действительно можно было купить за деньги! Но он не сказал бы этого вслух, особенно зная, что есть шанс перенаправить эти средства на благо тех, кто все еще страдал в этом мире.       Эльтина, сохраняя беспристрастно-умудренное выражение, кивнула и взяла его ладони в свои, блеснув золотом церемониальных колец в скупом свете догоравших свечей.       — Я обещаю, что, когда настанет подходящее время, я пересмотрю затраты этой церкви, и я буду помнить эту просьбу. Благослови вас Андрасте, святой отец.       Она мягко пожала ему руки и улыбнулась, а он принял благословение, коснувшись губами ее руки, и направился восвояси. Прозвучавший отказ не был окончательным, успокаивал он сам себя, но тем не менее означал, что Андерс не получит и малейшей поблажки. По крайней мере, он сможет все так же спускать свой заработок на нужды клиники, да и с какой-то частью ремонта он наверняка справится, если уж на то пошло. В любом случае, теперь вопрос об увеличении финансирования от него однозначно не зависел, и тратить время на переживания о неудаче он не хотел. ***       На следующий день Андерс появился в «Висельнике» позже обычного — некоторое время он потратил на сомнения, стоит ли подвергать себя испытанию Хоуком так скоро после выматывающих праздников. Он не мог бы отрицать, что хочет поскорее увидеться с Хоуком, спроси его кто; однако дополнительные минуты, потраченные на выбор наиболее выгодно сидящей рубашки, навеки останутся тайной, ведомой только Создателю.       За барной стойкой было тесно, так что он пристроился в самом конце зала и ждал, пока Хоук его не заметил. И улыбнулся так же обезоруживающе, как при их первой встрече.       — Уже начал думать, что вы не придете, — сказал он, непринужденно опираясь на стол совсем вблизи Андерса. — Устраивайтесь пока, а я принесу вам выпить. Сидр, верно?       Андерс кивнул, и Хоук направился к кранам за стойкой, ловко перехватив управление ими у другого бармена с ослепительно белыми волосами.       Сидр не занял много времени, и вскоре Хоук уселся за столом напротив.       — Держите, — сказал он, протягивая вместе со стаканом сложенный клочок бумаги.       — Что это? — Андерс намеренно проигнорировал явно ждавшего прикосновения Хоука и пригубил сидр.       — Я разгреб немного свои дела и наконец съехал в отдельную квартиру. Подумал, это может быть интересно и вам — в случае индивидуальных исповедей, например, — расцвел ехидной улыбкой Хоук, и хмыкнул на то, как поспешно отдернул руку от записки Андерс.       Тот поставил стакан и прошептал с изумлением:       — Ты с ума сошел? Я его не возьму.       — Почему? Священники же посещают свою паству, если кто-то слишком болен, чтобы лично прийти в церковь, например?       Андерс потер лоб, словно при головной боли.       — Да, посещают, конечно. Но… не так.       — Подумайте об этом. — Он улыбался так, словно был уверен, что Андерс все равно уступит. — Почему бы вам не заходить ко мне время от времени. Мы же не хотим, чтобы мои исповеди услышали где-то в общественном месте?       На этом Хоук встал и вернулся обратно за стойку, оставив растерявшегося Андерса обдумывать над своим сидром, что именно они не хотят чтобы было слышно в общественном месте.       Прошла долгая минута. Андерс выругался себе под нос и быстро спрятал листок в карман. Знать адрес Хоука все равно не помешает, объяснил он сам себе. Просто на всякий случай, вдруг он и впрямь заболеет и пропадет надолго. Вовсе не потому, что он собирался… соглашаться на его предложение, в той его части, что касалась частных исповедей. Пульс при этом все равно колотился как бешеный, ухало сердце, и Андерс направился к выходу, понимая, что посидеть спокойно за своим стаканом сегодня не выйдет.       Наверное, Хоук следил за ним в толпе, потому что тут же крикнул что-то своему коллеге и выскользнул из-за стойки. Андерс сделал вид, что не заметил, как вслед за ним бар покинул другой человек, и пошел прочь, на ходу запахивая пальто поплотнее.       — Она стирается, — Хоук догнал его и подошел вплотную, шепча на ухо Андерсу так, что только он мог его услышать. — Метка, которую ты на мне оставил. — Он отогнул воротник рубашки, показывая желтое пятно у основания шеи, где прежде наливался яркий синяк. Андерс остановился, зачарованно рассматривая его.       — Это жалоба? — спросил он вкрадчиво. — Чего ты от меня хочешь, Хоук?       Он шагнул к Хоуку, и тот, помня, что стоит сохранить дистанцию, сделал шаг назад. Еще один. И еще. И так пока они не оказались в закутке за углом бара, скрытые от любопытных глаз. Андерс вдыхал запах одеколона Хоука, и понимал, что заводится все больше и от такой малости. В баре, при скоплении людей он не мог себе позволить даже думать об этом — но тут, где их обоих разглядеть можно было разве что с очень большим трудом…       Хоук тяжело дышал носом и вжался спиной в стену, отчаянно сжимая кулаки.       — Пожалуйста, сделай это еще раз. — Андерс медлил, и Хоук, понимая, что их никто не слышит, пустил в ход умоляющий стон. — Ну же, отметь меня. Дай мне что-нибудь, что говорило бы случайным незнакомцам, которых я трахаю, что я твой.       Твой. Это звучало так хорошо, что возбуждение, прокатившее по телу Андерса волной, было даже сильнее, чем ревность. Во рту пересохло, и он почувствовал дрожь в руках, что унялась, только он схватил Хоука за подбородок.       — Скажи мне, что те три дня после того, как я отпустил тебя, ты никого не трахал, — прорычал он, придавливая Хоука к стене всем своим весом.       — Я… никого, клянусь, — выдохнул Хоук, сильнее стискивая кулаки, но при этом отчаянно стараясь прижаться телом как можно ближе.       — Правильно, — прошептал Андерс уже спокойно, губами почти касаясь уха Хоука. — Так и нужно. Именно потому, что ты — мой.       У него не было ни единой причины говорить так, чувствовать так, заявлять свои права на Хоука, но в тот момент это заявление казалось ему непререкаемо верным.       Он чувствовал, ведя приоткрытыми губами вдоль шеи Хоука и к месту, где раньше сиял след его укуса, как извивается Хоук, и вонзился зубами в горячую кожу. Хоук вскрикнул слишком громко, и между сменившими укус поцелуями Андерс мягко шикнул на него, и прикрыл глаза, наслаждаясь ощущениями.       — Пойдем ко мне, — уже тихо продолжил умолять Хоук, и, не удержавшись, вплел пальцы в волосы Андерса, добившись одобрительного стона и сжимая их вместе с тем, как зубы снова смыкались на его шее, обновляя синяк. — Пожалуйста.       Андерс, распаленный реакцией Хоука и его стонами, прижался к нему сильнее.       — Нет, — ответил он и почувствовал, как Хоук давит разочарованный возглас в горле. — Ты слишком несдержан… хотя может быть я награжу тебя за старание.       — О, Создатель, да, умоляю…       Хоук захлебнулся словами и скулящими стонами, когда Андерс раздвинул его ноги коленом, прижался бедром к натягивающему джинсы напряженному члену и закрыл ему рот ладонью, чтобы не допустить больше криков. Он едва удерживался, чтоб стоять спокойно и не двигать бедрами в ответ на то, как Хоук извивался и терся об него. У Хоука в это время срывало крышу, он стонал и облизывал пальцы Андерса, втягивал в рот и сосал, все сильнее сжимая бедра.       — Ты такой восхитительный, мой хороший мальчик, — шептал Андерс, уткнувшись в его шею, не переставая целовать и кусать его. — Ты ведь уже почти готов, верно? Такой чувствительный, такой жаждущий. Ты ведь сможешь кончить, не расстегивая джинсов, прямо в этом грязном переулке, где тебя кто угодно может застукать прижатым к стене твоим священником?       Он понял, что его слова идеально попали в цель, по тому, как Хоук застонал гулко, давясь его пальцами и сотрясаясь всем телом.       — Я хочу, чтобы ты вернулся на свое рабочее место, чувствуя, как пропиталась ткань. Чтобы ты ощущал это при каждом движении. Чтобы ты хорошо запомнил, что это я заставляю тебя кончать так, что тебе даже не требуются прикосновения. Только я. — Андерс подчеркнул последнее твердым тоном и впился зубами в шею Хоука, вынудив его закусить костяшки пальцев. С заглушенным горловым стоном Хоук последние несколько раз дернулся, стискивая пальцы в волосах Андерса, и тот со стоном вжался в его бедра — всего один раз, но достаточно, чтобы почувствовать жар тела Хоука через слои одежды и белья.       Андерс немного отстранился, откровенно любуясь тем, как Хоук старается не сползти вниз по стене на не держащих его ногах, провел мокрыми пальцами по его шее, оставляя влажные, морозящие в уличной прохладе дорожки на пострадавшей шее.       — Этого должно хватить до следующей твоей исповеди, — промурчал он.       — Думаете? — Хоук издал задыхающийся смешок и наконец выпутал пальцы из шевелюры Андерса, безуспешно пытаясь пригладить собственную растрепавшуюся прическу. — Вы, кажется, переоцениваете мое терпение.       — Значит, ты будешь хорошо подготовлен к следующему разу, верно? — Андерс улыбнулся и отошел от него на пару шагов, поправляя одежду. Хоук фыркнул. Андерс обеспокоенно оценил его потрепанный вид и свежие отметины на шее, игнорируя свое собственное перевозбужденное состояние. — Не знаю, долгий ли ты взял перерыв, но кажется, тебе уже стоит вернуться к работе.       Хоук глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и задержал взгляд на выдававшей состояние Андерса выпуклости под брюками.       — Парочка свободных минут у меня еще осталась, — он подался было к Андерсу, но тот его мягко оттолкнул обратно к стене. Он был спокоен, даже дышал ровно, словно ничего сейчас не случилось.       — Не надо. — Хоук неверяще приподнял бровь и облизнул губы, собираясь заговорить, но Андерс жестом остановил его. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и Андерс желал притянуть его к себе, поцеловать, позволить себе получить обещанное Хоуком удовольствие…       …вместо этого он оставил Хоука стоять в переулке возле бара, развернувшись и поспешив к машине, стремясь уехать в безопасность и спокойствие своего дома. В кармане пальто клочок бумаги с адресом Хоука словно жег его ладонь.