Вольфганг влюбляется

      Чувство вины накрыло Вольфганга с головой. Уныние и апатия настолько сильно пропитали всё его естество, что, казалось, буквально сочились из каждой его поры. Поэтому парень остался в постели и прогулял школу, будучи не в силах собраться и встать. Пацан пялился в экран телевизора, час за часом безостановочно перелистывая каналы по кругу, пока в глазах не начало рябить. Ни одна из телепередач не могла в полной мере привлечь его внимание, пока червь вины и ненависти к себе безостановочно пожирал хулигана изнутри.       В течение пятнадцати лет отец хранил эту тайну, держа это злосчастной письмо как можно дальше от сына, так как не хотел, чтобы тот чувствовал себя так, как сейчас. Таким образом, он выполнял последнюю просьбу его матери (по-видимому, её действительно звали Аманда) перед тем, как она испарилась в неизвестном направлении.       В голове Вольфганга вихрем проносилась череда вопросов, когда он развалился на диване, не в силах себя успокоить. Разве что-то в этом мире смогло развеять его тревожные мысли? Вольфганг задумался, как сейчас выглядит мать? Однажды, в пять лет, он видел её фотографию. У женщины были длинные вьющиеся светлые волосы и ярко-зеленые глаза (очень похожие на глаза Вольфганга), а также розовые щеки и стройная фигура. Девушка на фото выглядела весьма миловидной. С другой стороны, она не была похожа на человека, который смог бы просто взять и сбежать из семьи, бросив единственного сына.       Разум Вольфганга заклинило, словно перегретый мотор, когда нервная система просто вырубилась, не в силах сдержать психологического напряжения. Именно в этот момент, словно по зову чуда, к Вольфгангу пришло хоть какое-то облегчение. Тем не менее, пацан всё ещё задавался вопросом, что Глория делает на уроке математики? Одна. Без него. Наверное, нашла с кем поговорить.       Вольфганг сжал зубы, одна эта мысль ознаменовала новый приступ душевной боли.       «Нет, это немыслимо! Она никогда ни с кем не разговаривала на математике, кроме меня! Верно?» — подумал школьник, а затем встал и решил, что ему лучше поесть, так как голодный желудок только усугублял депрессию.       Парню нужно было отвлечься. Был только понедельник, а школьник уже очень сильно устал. Как он должен был провести остаток недели в таком эмоциональном состоянии? Мать сделала это с ним, а её годами не было рядом. Осознание данного факта причиняло парню ещё большую боль.       В конце учебного дня Эд и Микки заглянули в гости. Верные бойцы нашли своего атамана сидящим на диване с миской чипсов на коленях.       Пацаны вздохнули, зная, что Вольфганг был в подавленном настроении.       — Почему тебя сегодня не было в школе? — спросил Микки, садясь слева от друга, в то время как Эдмунд сел справа.       — У меня были дела поважнее, — пробормотал расстроенный парень. По выражению лица было ясно, что он был явно не в настроении трепаться.       Но друзья так просто не отстали.       — Например? — спросил Эд, забирая у Вольфганга пульт и выключая телевизор.       — Эй, бля! Эд, я ж зырил эту передачу, ты чё, совсем сдурел?! — заревел Вольфганг, когда Микки ухитрился воспользоваться секундным замешательством, и свистнул у главаря из-под носа миску с чипсами.       — А теперь расскажи нам, что случилось, — настоял на своём Эд, пристально глядя в глаза другу детства.       Именно тогда Вольфганг, наконец, окончательно поверил в реальность происходящего. Хоть он и выложил своим парням всё начистоту, но от факта признания — не становилось легче. Возможно, он просто стал лучше осознавать весь мрак, в котором оказался.       — Ну, ни фига себе… Бывает же такое… твой отец серьёзно скрывал от тебя всё это? — удивлённо поднял бровь Микки, хотя, в душе верный кардинал не был так уж шокирован.       — Он темнил в течение пятнадцати лет? — спросил Эд.       — Да, — вздохнул Вольфганг, всё ещё избегая взглядов дружбанов.       — Пиздос… Я ебал меня сосали… Вот это я понимаю — попадолово. Слушай, а давай звякнем Глории, может у неё получится прогнать тоску. По крайне мере у неё больше мозгов, чем у нас. Может быть, у неё есть идея, как разгрести всё это дерьмо, — предположил Микки.       — Ладно, только не разбалтывай в чём дело, — дал добро Вольфганг, когда Эд достал телефон и набрал номер Глории.       — Без базара, — согласился парень.       Девушка подняла трубку после первых двух гудков.       — Алло? Эдмунд? — ответила Глория, — проверив номер звонившего.       — Да, это я. Слушай, Вольфгангу хреново. Наш атаман совсем раскис. Можешь сейчас подскочить к нему? — спросил школьник, когда друг с несчастным видом посмотрел на него.       Было совершенно ясно, что он не в настроении что-либо делать. Даже если Глория будет рядом.       — Конечно, я буду через пару минут. Но сначала мне нужно домыть посуду, — ответила девушка.       Вольфганг напряженно прислушивался, слыша в динамике такой знакомый голос, и не мог представить себе никого другого, с кем хотел бы быть рядом в этот момент. Пацан нуждался в ней. Впервые в жизни он ощущал нужду быть с кем-то другим, жажду быть с человеком противоположного пола. Раньше, одно лишь осознание этого факта могло убить в нём всю гордость и в хлам растоптать самоуважение. Но теперь всё было не так, наоборот, то, что Глория придёт к нему на помощь, стало лучом света в его тёмном царстве. Впервые в жизни Вольфганг, наконец, знал, что больше не одинок.       Парень всегда считал себя реалистом: не верил в судьбу, в родственные души, в астрологию и во всякую прочую надуманную херню. Довольно часто ловил себя на мысли, что становился закоренелым пессимистом, видящим мир в чёрном свете, искренне считая, что таковым он и является. Вольфганг не обращал внимания на свои сны и почти никогда не фантазировал ни о чем, кроме возвращения матери. Глория, в пику ему, а может, как его полная противоположность, придерживалась ортогональных позиций. Хотя и парень, и девушка до конца не понимали, в чём же состоял хитрый замысел Универсума, который свёл вместе настолько разных людей — это им только предстояло узнать.       После приезда Глории, Эд и Микки повели Вольфганга в кино. Они, казалось, развлекались и здорово проводили время. Даже Вольфганг попытался слегка развеяться, стараясь больше не думать о матери. Это была похвальная, но неудачная попытка: ему так и не удалось выкинуть из башки горькие мысли.       Словно преследую пацана, Аманда всплывала из самых глубин его сознания. Куда бы он ни шел, кого бы ни видел, с кем бы ни встречался, каждый человек заставлял Вольфганга думать о ней, так или иначе. Всё связывало его с мыслью об отсутствующей матери.       Её вообще волнует, что он жив? Неужели маме по барабану, что он винит себя? Нет. Иначе она бы уже была там.       Вот как чувствовал себя Вольфганг, когда червь самоистязания чавкая пожирал его сердце. Он чувствовал себя невероятно одиноким: даже со своими друзьями, даже с Глорией. Ничто не могло освободить его от боли, которую парень чувствовал в своей душе, прекрасно зная, что именно он стал причиной бегства матери.       К концу фильма Вольфганг возненавидел себя. Это просто случилось, и никуда не делось. Ему казалось, что между ним и остальным человечеством стоит огромная стеклянная стена, которая отделяет парня от «счастливых» людей. Что есть мочи он пытался выбраться — но, как назло, у него не хватало силёнок разрушить эту невидимую преграду. В какой-то момент хулиган понял, что, на самом деле, не хочет её рушить.       Глория заметила, что парень окончательно погрузился в себя. Девушка видела, что он расстроен и не знала, сможет ли снова вдохнуть в него былой боевой задор. Но знала, что попытается, будет стараться изо всех сил, так как должна это сделать. Потому что это то, что должны делать друзья. Она верила, что окажись в такой же ситуации, он бы точно также переживал за неё.       Вольфганг и Глория добрались до его дома только вдвоём: Эдмунд и Микки ушли домой вскоре после фильма. Парень и девушка остались наедине.       — Я думаю, что это был самый дурацкий фильм, который я когда-либо видел в своей жизни, — насупился Вольфганг и открыл дверь, чтобы впустить Глорию.       — Да, шлак полнейший, — рассмеялась школьница, повернувшись к нему лицом.       Парень просто пожал плечами, не чувствуя себя готовым сказать что-нибудь вслух.       Девушка знала, что его что-то гложет, очень сильно. Что-то было не так.       Глория хотела знать, что было не так.       — Окей. Я больше не могу это выносить. Что за херня, чёрт возьми, с тобой происходит?! — твердым голосом спросила Глория.       Веки Вольфганга приподнялись, когда он впервые услышал грубость, что сорвалась с её уст.       — Ничего страшного, — солгал Вольфганг, попытавшись изобразить на лице улыбку. Это вышло весьма жалко и крайне неправдоподобно. Глория положила руки на бёдра и в упор уставилась на собеседника.       — Ты действительно думаешь, что можешь лгать, глядя мне прямо в глаза? Я что, по-твоему, совсем дура?! — закричала девушка, окончательно потеряв терпение. Вольфганг всеми силами старался уйти от разговора, и это лишь усугубляло конфликт между ними.       — Чего ты от меня хочешь, Глория?! Что? Я ходил на этот отстойный фильм только ради тебя! Это не помогло от слова совсем! Есть некоторые вещи, которые нужно держать в секрете, ясно? — с горечью огрызнулся Вольфганг.       Глория замолчала, чувствуя, как в душе закипает злость.       — Ну и зашибись! Держи всё в себе! Как будто мне на серьёзных щах есть до тебя дело! — закричала Глория, прежде чем пройти мимо него к двери и захлопнуть её за собой. Через десять секунд после того, как она ушла, парень понял, что оттолкнул её. Девушка, которая заставляла его сердце пылать — сбежала. Он вынудил её так же, как и родную мать.       — Боже, ну я и еблан! Пиздец, проебался! — закричал на себя Вольфганг. Казалось, что он по жизни творил какую-то ересь. Поэтому, глубоко вздохнув, парень медленно прошел в свою комнату и упал на кровать, где и проспал остаток дня. Даже во сне ему не было покоя: образы постоянно напоминали ему обо всех ошибках, которые он когда-либо совершал. Чтобы хулиган не делал — ему всюду не было покоя.