Революция Победителей

Пит и вправду молодец. Идёт рядом, крепко держит мою руку и не говорит ни слова. Деликатный, все бы так. Все остальные же, к громадному моему везению, заняты — профи побежали вперёд и уже находятся на лестнице, девушка из Пятого сосредоточена и смотрит прямо перед собой, Фрезер из Пятого идёт впереди меня, — я вижу только его широкую спину, Чума пытается догнать Джоанну Мэйсон. Поэтому никто не может видеть того, что у меня всё горит — и уши, и лицо, и грудь. Правда, последнее, к счастью, не может видеть даже Пит. Я в растерянности и непонимании. Что такое на меня нашло, чтобы от страха мне до чёртиков захотелось вцепиться в Пита? Но не одна я такая: Кашмира вцепилась в своего брата, Джоанна умудрилась вцепиться одновременно в Финника и в Чуму. Впрочем, Седьмая та ещё бесстыдница, вот и вцепилась в двух мужчин одновременно, даже не удивляюсь. Энобария держалась за руку Брута. Мне кажется, его рука шире, чем моя голова. Но то, что натворила я… Сама не представляю, что это было. Заметь это Мэйсон, она ославила бы меня на весь Панем как «бесстыдную Сойку-Пересмешницу». Джоанна вполне могла бы так поступить, просто из зависти, и вот тогда мужчинам пришлось бы отцеплять меня от её лица. Хотя, зачем вцепляться ей в лицо? Пристрелить бы в ногу из лука, да и всё. Вот же бесстыжая мерзавка, я её жутко невзлюбила ещё тогда, в лифте, когда она вела себя как самая продажная девка, которая в Шлаке ходила по вечерам в дом Крэя, нашего главы миротворцев, похотливого, старого, мерзкого ублюдка. Что же я натворила? Вскочила, как дикая рысь, на спину Мелларка... Чем я вообще думала? Как так получилось? Ну, обняла бы я его за плечи... Но мне тогда было и вправду жутко до дрожи. Миротворцы, конечно, люди не подарок, но за что их так? К тому же, если верить Питу и судить по этому парню, Меркурию, не все миротворцы — жестокие и грубые мужланы. И вот на моих глазах очень много машин провалилось в эту чёрную зияющую пропасть, некоторые пытались выкарабкаться, но кто-то или что-то хватало их и тащило назад. Их просто разрывало на части, крови было просто море. Жуть какая! Меня аж передёргивает от отвращения. Никогда! Ни на Арене, ни даже когда мама оперировала шахтёров, которых порезали в драке, или раненных миротворцами, — никогда я не видела своими глазами такое количество крови! Неужели в этом причина? В страхе невероятной силы? Я прижалась к нему всем телом, виноват, конечно, его рост, — ведь Пит выше меня, — и это тоже повлияло. Но почему я так поступила? Мой ум так и не находит ответа, мысли беспорядочно мечутся от одной к другой. Когда же я буквально впечаталась в его тело, что-то случилось. Что-то важное, что-то особенное. Но вот только что? Да, я заметила, что Мелларк перестал дышать, замер, ничуть не двигался, а потом, напротив, стал часто и тяжело вздыхать. И дрожь, конечно, — его тело чуть-чуть подрагивало. Или нет? Или это моё собственное тело немного подрагивало? Даже не знаю, но твёрдо помню одно — из моих мыслей мигом вышвырнуло вон все впечатления о погибающих внизу миротворцах. Ведь тело Пита оказалось прямо подо мной, я могла ощущать своими ноздрями его запах. Мелларк пахнет корицей, пахнет свежевыпеченным хлебом. Даже сейчас, когда он целых две недели не подходил к печи, поскольку мы готовились к Играм, — Третья Квартальная Бойня всё-таки. А ещё он пахнет потом. Он внезапно вспотел, — наверное, от ужаса, который мы оба видели. Я тоже начала покрываться горячим, очень горячим потом. Боюсь, что страх тут совершенно ни при чём. Но мне самой страшно думать об этом. Мало ли что мерещится. И ещё это странное чувство тяжести внизу живота. Да нет, бред какой-то. Вот до чего доводят людей Капитолий и Голодные Игры. Сумасшествие полное. Можно уже санитаров вызывать. Я мысленно посылаю подальше свой ехидный разум. Нашёл время. Ко всему прочему, я была очень легко одета. В Тренировочном центре весьма жарко, поэтому это совершенно объяснимо. Для меня остаётся полнейшей загадкой и тайной вот что: это было не так, как в поезде, во время Тура, когда мы с Питом фактически спали в одной постели. Тогда я не ощущала ни чувства опасности, ни стыдливого чувства, ни чувства необычной обеспокоенности. Мне было просто страшно до жути и Пит был мне нужен, чтобы спастись. А сейчас… я не знаю! Вот и сейчас Пит опять мне помогает. Мне нужно немного времени, чтобы прийти в норму. Как-то всё это очень странно и необычно, неудобно, всё бельё мокрое. Вообще, полный абзац, докатилась. И тут же чувство стыда заводит свою любимую шарманку: «Эх, ты, тоже мне Сойка. Да и Сойка ли ты вообще? А как ты будешь бороться за свободу против власти Капитолия, ты подумала об этом? Или это всё фигня? Запрыгнула, понимаете ли, на Пита, как хищная и дико голодная самка, и ничего, всё путем, ничего не случилось? Совсем совесть потеряла!». Я всё еще казню саму себя, не очень, правда, понимая, за что. Ломаю голову, что же мне со всем этим теперь делать, как вдруг я слышу громкий возглас Финника. Мы с Питом спешим узнать, что там случилось и выбегаем на лестницу. — Да в порядке я, — тихо говорит самая древняя и заслуженная, наверное, победительница в Панеме. Она не одна, её ведёт под руки наверх подготовительная команда Четвёртого Дистрикта во главе с стилистом, молодым мужчиной лет тридцати-тридцати пяти с волосами ярко-оранжевого цвета. — Мэгз, как же так, я был должен сам тебя отнести, — сокрушается побледневший Финник. У него вид школьника, который забыл вчера подготовиться к уроку. Вот тебе и красавчик. Проблема в том, что Одэйр не может, как мы с Питом, помочь морфлингистам донести свою пожилую стилистку. Поскольку он же предводитель нашей экспедиции, наш проводник в здании центра, будь оно неладно! Но тут я ещё раз вижу свидетельство единства дистриктов. — Мисс Флэннеган, вы позволите? — вложив в эту фразу невероятное количество утончённости и смирения, говорит огромный Брут. Он же может её поднять и нести одной рукой! Как-то не верится в это, у меня невероятно странное чувство, — как же он переменился, Второй. На тренировках у него словно была на лице маска угрюмого и мрачного, весьма неприятного типа. Он точно играл роль «злого профи, супермашины-убийцы, главного тренера машин-убийц». А сейчас он другой, не такой, как раньше. У него капитолийский выговор, но гораздо сильнее, чем на интервью и на тренировках. Тут какая-то тайна, и я хочу её знать! Опять ничего не понимаю. Меня внезапно душит ярость. Они опять ничего не говорят. С усилием беру себя в руки. Ты же сильная, Китнисс. Мэгз улыбается, слова гиганта её, опредёленно, очень обрадовали. Четвёртая при помощи Финника залезает на спину Брута и я, только потому, что стою лишь в пяти шагах, слышу её негромкие слова: — Спасибо тебе, Горец! Меня охватывает удивление, и я даже забываю о своей ярости. Горец? Почему она его так назвала? Да, Брут родился высоко в горах, но я уверена целиком и полностью, что Четвёртая так сказала специально. Но на этом представление не заканчивается. Мэгз поудобнее устраивается на его спине, а Второй вопрошает Одэйра, который молчит, и, кажется, определённо находится в некоторой растерянности. Смущён ещё, вероятно: — Мистер Одэйр, вы не находите, что мистер Мелларк и мисс Эвердин в особенности, не могут отправляться вниз прямо сейчас? — в его обманчиво-беспристрастном голосе я явно слышу нотки тонкой, не обидной, но всё же иронии. — Им нужно переодеться, Финник, кто знает, куда нас занесёт, или внизу сквозняк. Китнисс вообще в положении, мы все слышали… — нравоучительно говорит вместо Одэйра Кашмира. И только сейчас я замечаю — все победители одеты либо в тренировочные костюмы, либо как Чума, который на костюм надел кожаную жилетку. Лишь мы с Питом одеты так, словно на лёгкую прогулку собрались. Пит ещё ладно, но вот я-то точно одета неподобающим образом. Мне бы свитер Цинны сейчас! — Я поднимусь наверх, — недовольным голосом произносит Пит. Ну нет, ещё чего, ни за что его не отпущу, он мне нужен! Хотя его недовольство, уверена, направлено только на самого себя. В этом случившемся конфузе Пит винит только самого себя, подозреваю. — Давайте, я схожу? — предлагает Энобария. Верно одно: подходящую для девушки одежды она найдёт быстрее, чем Пит. Ведь если мы «делаем отсюда ноги», как совсем недавно рекомендовал мой напарник, полезно запастись одеждой по максимуму. Как же я сразу об этом не подумала? Ах да, я же бежала от Пита со всех ног, где уж там думать о пустяках. Которые, между прочим, могут однажды спасти тебе жизнь, не дать замёрзнуть, к примеру. Поэтому я говорю: — Я «за», но ты можешь принести не только костюм, но и пару моих штанов, потеплее, чем эти? И ещё чёрный свитер Цинны. Пожалуйста. — Не вопрос, — говорит мне почти мягко Вторая и поворачивает голову к Бруту: — Идёмте, Учитель. Учитель? — Конечно, Дорогая! — куда более мягко, как кому бы то ни было, отвечает Брут и Вторые стремительно поднимаются наверх. Команда подготовки Четвёртого Дистрикта старается от них не отставать, но сделать это им весьма непросто. — Ждите нас через восемь минут, — напоследок слышим мы могучий бас Второго. Что он сказал? «Дорогая»? Что он имеет в виду? — Китнисс, как ты думаешь, а чего вдруг они начали выбалтывать все тайны? — спрашивает меня «на ушко» Пит. Слишком близко подобрался. Вот подлец, однако, до чего же парни непонятливые — Пит решил, что я теперь ему позволю «залезть» в моё личное пространство. Я отталкиваю Мелларка. Имей же совесть, пекарь! Однако я делаю это слишком грубо, и моей расплатой за это действие становится пристальное внимание Эрроу, победительницы из Пятого. Приходится, криво улыбнувшись, притянуть Пита обратно, поближе, мол, «ничего не было, мы вместе». Я радуюсь тому, что физиономия у Пита нереально идиотская, он ничего не понимает и не может скрывать это. Поаккуратнее надо, Китнисс, нельзя посторонним давать повод залезть в наши отношения с Питом. Нельзя. Нежно обнимаю Пита правой рукой и отвечаю подчёркнуто громче, чем нужно: — Революция! Вот все языки и развязались! Пит молчит. Видимо, переваривает то, что я только что сделала и проявляет полную апатию, больше не пытаясь проявить инициативу. То, что, собственно, мне и нужно. Но Эрроу и оставивший попытки догнать Мэйсон Чума обращают на нас с Питом своё внимание. Вот блин, доигралась, теперь нас в покое не оставят. Мы опять в центре внимания! Чёрт, чёрт, чёрт! — Нет, не в этом дело. Это проиходит потому, что Плутарх вырубил всю аппаратуру Супрефектуры, всё здание нашпиговано ею «под завязку»,— говорит Эрроу и пристально на меня смотрит. Внимательно изучает моё лицо. К счастью, мои уши и физиономия больше не горят. — Супрефектура? А это что такое? — как ни в чём ни бывало задаёт вопрос Пит, молодец, мне тоже хочется узнать. Что там служат миротворцы, это понятно, но это слово, сказанное Финником... Мне важно понять, кто нас собирается арестовывать. — Самое страшное во всём Панеме словечко. Неужели вам обоим ни разу не довелось его слышать? Удивительно. Ты, девочка, такой костёр запалила, а тебя пока Сноу пальцем не тронул и Каллиопа сама к тебе в Двенадцатый не заявилась, — серьёзным и холодным голосом отвечает мне Эрроу. Глаза у неё умные, а взгляд жёсткий, у меня мурашки по спине. Но со мной рядом Пит, признаю, что это главное сейчас. Есть тот, кто защитит, и даже спасёт меня, если что. Подозреваю, что у них с Хеймитчем тоже тайный договор — защитить меня. — И охота же тебе детей пугать, Пентли*, — негромко, насмешливо, но без намёка на улыбку говорит ей Чума. — Дети? Где уж там? По-видимому, их обоих Эбернети берёг, они за ним, как за каменной стеной были. Но его здесь нет! — с серьёзным выражением лица отвечает Седьмому Эрроу. Я же начинаю от ужаса падать в какую-то яму. Приходит понимание, что я ещё ничего не знаю об ужасах, которые творятся в Капитолии. Особенно после того, что я видела из окна. Меня бросает в невидимую дрожь. — Китнисс обеспечивает заработок своей семье с одиннадцати лет. Она, а не её мать, глава в их семье. Часто ходила в лес одна, до рассвета, два человека во всём Двенадцатом не боялись ходить за кордон, — негромко, но очень твёрдо отвечает ей Пит. Эрроу медленно переводит на меня взгляд, в её голубых глазах я будто читаю: «Эта девочка??? Она даже не подозревает, в какую крутую игру её ввязали, ваши Игры были детскими игрушками в сравнении с этими, взрослыми жестокими Играми!» Эрроу переводит взгляд на Пита и её брови лезут вверх: секунда, две. Лицо Пита каменеет, ожесточается, перевоплощаясь в невероятно жёсткое, полное ненависти и злобы! Взрослое и зрелое. Одновременно теряюсь я сама: где мой добрый «мальчик с хлебом», и кто вообще это Чудовище? Несколько долгих секунд Он смотрит на Эрроу, а сбоку на Пита внимательно смотрят тёмно-серые глаза Седьмого. Но они симпатизируют моему напарнику. Медленно лицо Чумы становится прежним, но по-прежнему очень озабоченным и безрадостным. Эрроу, которая явно удивлена не меньше, чем могло показаться, спокойно говорит: — Вы оба спаслись, невероятное везение то, что вы оба живы. — Она вновь перевела взгляд на меня и тяжело вздыхает, а затем продолжает, обращаясь к Питу, — Китнисс никогда не узнает, что такое «бремя Победителя». Ты её сбережёшь. И не смотри ты так на меня! — Под конец ставшие вместо голубых почти тёмно-синими глаза Пита явно нервировали Пятую. — Ладно, Пентли, достаточно, позавидовала… — раздался резкий, неприязненный бас Чумы, на что Эрроу неожиданно тихо ответила: — Я предупредила. Её. Чума хотел что-то сказать, но мы все услышали громкий голос Финника, он настойчиво звал нас: — Пит, Китнисс!!! Где Пит и Китнисс? Срочно позовите их. Эвердин! Мелларк! Идите сюда! Мне приходится чуть ли не протискиваться через белые мундиры миротворцев. Несмотря на то, что Пит впереди и «пробивает нам дорогу», я миную разглядывающих меня с интересом диких, уже проголодавшихся хищников Стайнеров и… бесящий меня с невероятной силой насмешливый взгляд Мэйсон, а ещё издалека я замечаю блестящий предмет на запястье Финника. Он поднял руку, как бы специально говоря мне: «Китнисс, смотреть сюда!». Я вижу золотой браслет Хеймитча! У меня вырывается: — Откуда он у тебя? Одновременно с этим я слышу негромкий смешок у меня за спиной. Кажется, это Блеск, и посеревшее, напряжённое лицо Пита моментально разглаживается. Мой напарник искренне улыбается, а Одэйр посмеивается, улыбается ему в ответ. У меня начинает улучшаться настроение, слова Эрроу… я забываю их! Прорвёмся, в конце концов! Меня охватывает кураж. — Ваш ментор дал мне его, и одновременно наказал, чтобы я привёл вас целыми и невредимыми, иначе… не буду говорить, — Мэйсон при этих словах разражается недобрым смехом, но перебить Одэйра даже и не думает. — Но кроме этого, я хочу вас ввести в курс дела. И быстро, пока никто из «великих мира сего» не может нас слышать. Мистер Хэвенсби вывел из строя всю подслушивающую аппаратуру, чтобы президент ничего не мог узнать. Вы оба заметили, как откровенны стали все победители? Все говорят, что у них на языке, а в Панеме никто не может позволить себе этого. Никогда! — Глухой бы и тот заметил, — слышу звонкий сильный голос Кашмиры. — Мистер Саммерс очень изменился, — говорит Пит. — Горец? — А это насмешливый баритон Блеска. — Да просто он обратился своей светлой стороной. — А почему вы его называете «Горцем»? И почему он назвал Энобарию «Дорогая»? — Я, пользуясь моментом, как на охоте, быстро спешу удовлетворить своё любопытство. Вокруг раздаётся негромкий одобрительный смех победителей, и я получаю максимально подробный ответ: — Так он родился в округе Дьюри. Это самый глухой уголок Второго Дистрикта, там живут самые жестокие мужчины в Панеме, — говорит Блеск. — Полегче, братик, по лезвию ходишь… Родина горца — самая недоступная горная долина вдали от обитаемой части Второго. Каждый её житель носит на груди нож, даже дети, даже девочки. Я сама у Брута видела этот нож, он и сейчас при нём, — не перебивает, а продолжает за братом Кашмира. — Нож Горца, и он просто огромный, ножны серебряные, стоит вообще нереальных денег. И я понимаю, почему Брут не носил его на тренировках, ведь такую вещь заметили бы абсолютно все. — Убийства там происходят каждый день, все горцы невероятно гордые и упрямые. А законы чести! Если кто-то заденет честь Горца, он сдерет с виновника кожу живьём, — вступает в разговор один из миротворцев, огромного роста мужик с ярко-красной, весьма свирепой физиономией. Типичный миротворец, настоящий громила, которым пугают в Шлаке непослушных детишек: «Придёт Злой Миротворец и тебя украдёт!». — Оскорбленная честь смывается только кровью, — говорит ещё один из миротворцев, более похожий на человека, — и это не только в Дьюри, но и в местечке Виджморроу, у меня дома. Третий миротворец утвердительно качает головой, а второй, физиономия которого, как мне показалось, более умная, говорит мне: — Китнисс, Энобарию прозвали «Дорогая» ещё в Академии, она дочка «большой капитолийской шишки», генерала, а на 62-х Играх спонсоры становились в очередь, чтобы оплатить ей подарок, вот прозвище к ней и прилепилось. Чётвёртый миротворец решительно замотал головой и толкает второго в плечо: — Мардоний**, ты чего натворил? Китнисс, не называй Эну «Дорогая» без спросу, не надо. Эна, конечно, девушка отходчивая, но характер у неё… — Он замялся, подбирая слова помягче. В это время начался самый настоящий гогот: как конь ржёт Блеск, его сестра веселится от души, не менее громко хохочут Чума с Фрезером, Финник, как ни старается сохранить серьёзность (всё-таки, он наш главарь!), тоже не удерживается и прыскает от смеха. Сдержанно смеётся даже Эрроу. А лицо Пита принимает несерьезно-глумливое выражение, а его губы изгибаются в улыбке, но Пит, в отличии от остальных, помалкивает. — Да, Китнисс, не называй так «зубатую», а иначе Бруту придётся вас разнимать. И если он захочет взять с тебя слово быть к ней вежливой, ты не сможешь отказаться, Второй тебя своей воспитанностью «расплющит». Капитолиец он, клянусь всеми деревьями Седьмого, как пить дать! Хы-хы-хы, — ехидно даёт мне совет Джоанна, хотя я нуждалась в её советах не больше, чем в подаренной мне розе Сноу в моём же доме. — Да. Мне крайне интересно, почему мистер Саммерс так себя ведёт. Как самый настоящий капитолиец, у него даже выговор изменился. На тренировках со мной он был другой, не так ли? — задаёт вопрос Пит. Молодец, и мне любопытно это знать. — Ты у него спроси сам. Может, он жил в Капитолии, или ещё чего, — щедро даёт ему совет первый миротворец, и тут опять зачинщиком большой ссоры выступает эта мерзавка Мэйсон, так бы и пристрелила её с удовольствием: — Ха, я слышала, Брут тут лежал тут в психушке, вот и выучился балакать по-капитолийски! Блеск смотрит на неё как на свихнувшуюся самоубийцу, Финник за одну долю секунды успевает схватить её за руку и заслонить своим телом от миротворцев. Трое из них моментально двинулись к Седьмой с самыми недобрыми намерениями, их глаза становятся глазами прирожденных убийц, которыми миротворцы, собственно, и являются. Чума и Фрезер встают по правую и по левую сторону от Одэйра. Назревает кровавое побоище. И тут я слышу голос первого миротворца: — Ты, сука, сейчас станешь безгласой, станешь! И тут внезапно во мне снова пробуждается ярость: «Ну почему всегда так? Почему, что бы ни случилось, всегда выигрывает один Сноу? Мне плевать на Мэйсон, мне и самой её порой очень хочется убить через каждые десять минут, а уж вырезать её поганый язык — так и чешутся руки, но кто же мне даст? Победители, особенно Финник, её в обиду не дадут, у Фрейзера автомат, у Чумы тоже… Автомат? Точно!». Я внезапно ощущаю оружие в руках. Сейчас я им устрою представление. Помню, что Пит сказал не направлять его на людей, но насчёт того, чтобы не нацелить его в потолок, Мелларк не говорил.... Я медленно поднимаю ствол автомата миротворцев кверху и в это же время ору: — Стойте, или я стреляю! — Надеюсь, у всех в их головах «намертво вбито», что я очень метко стреляю. И я не промахиваюсь! Миротворцы замирают на месте, даже этот первый громила. Всё-таки автомат — не игрушка, нажму курок, обрушу потолок! Затем мне на помощь приходит Мелларк: — Да, господа, вам лучше не шевелиться! Китнисс вполне может выстрелить, просто от испуга, кто-то один шелохнётся и она среагирует. — Пит внимательно осматривает собравшихся на лестнице. Мы находимся на лестнице между пятым и четвёртым этажами Центра. Видя, что всё заперли, Мелларк продолжает очень спокойным и уверенным голосом: — Господа! Я не буду никого уговаривать, но здесь очень неудобное место для драки. Слишком многие пострадают. Не самый хороший вариант, не правда ли? — прибавляет Пит, заметив, что миротворцы недовольны и не очень склонны прощать Седьмую «просто так». Тут я с ним совершенно согласна, мысленно, но если хоть кто-то дёрнется — нажму на курок, не вопрос! Но Пит находит убедительные слова и для них, дипломат прирождённый: — Я понимаю, Джоанна очень дурно поступила, но момент для драки сейчас крайне неподходящий. Сюда едет команда Супрефектуры, нам надо выполнить задуманное. Кроме того, кто притащит раненых в планолёт? Вы о них подумали? Второй миротворец быстро поддерживает Пита: — Да, сейчас не время, если кто-то из нас будет ранен, того возьмут в плен. Мы все тут мятежники в глазах правительства, и смерть в застенках Супрефектуры будет очень медленной… Эти слова сразу, за секунду, отрезвили самые горячие головы. Тут и гадать нечего. Пит решает сказать ещё кое-что, что пришло в его светлую голову: — Мистер Саммерс один справится с мисс Мэйсон. Зачем ему защитники? Пусть Мэйсон держит ответ перед ним сама! И неожиданно, за нашими спинами, поскольку все головы сейчас повернуты в сторону мерзавки Джоанны, сзади с лестницы, сверху, раздаётся сильный спокойный бас Брута: — Мистер Мелларк прав! Недопустимо сейчас ставить под удар своими действиями наш план. Мистер Одэйр, ведите нас вниз! Я открываю рот: как он это проделал, Второй ведь весит раза в два-три больше, чем я, но передвигаться так тихо? Я ничего не услышала, Брут спустился вниз по лестнице без единого, самого тихого шороха. Немыслимо для такого огромного мужчины. Короче, я в глубоком ауте. Все присутствующие, кстати говоря, тоже. Но это ещё не всё! — Господа, а кто мне объяснит, а в чём же причина инцидента? Что такого сказала мисс Мэйсон? Я просто не успел этого расслышать. При этих холодно-спокойных, без единой эмоции словах Второго у меня холодеет спина — если он таков, как его описывали, жестокий и прямой как стрела Горец, Джоанне несдобровать, — он придушит её, как котёнка, Финник, возможно, попытается помешать. Но, мне кажется, у него нет шансов. Все в ужасе молчат. Доносчиком, который после станет причиной смерти Мэйсон, никто становиться не желает. Но тут неожиданную дерзкую отвагу и мужество выказывает сама Седьмая, я замираю, слушая её ответ Второму: — Я сказала, мистер Саммерс. Я... слышала от моего хорошего знакомого, что вы были.. в психушке, в Капитолии. — Вот уж отчаянная голова, неужели она такая безрассудная? Хотя лицо у неё сейчас белое, как молоко. Я слышу ответ, и моя нижняя челюсть падает вниз. Ух, придется теперь её искать. Вот уж эти ненормальные победители Голодных Игр, все чокнутые, как один. — Ах. вот оно что? Понимаю. Вы очень неосторожны, — Голос Брута холодный, как мороз в конце января в Двенадцатом Дистрикте. Но, кроме того, я подмечаю поразившую меня деталь: в голосе огромного, никак не производящего впечатления «доброго дяденьки», Брута нет ни одной злой нотки в голосе. Спокоен. Тем временем, Второй продолжает объяснять: — Да когда это было? Знаю, мисс Мэйсон, у кого такой длинный язык, ох уж этот болтун Ксеркс! И он всё неверно вам пересказал. Та лечебница была местом, где лечили не больные головы, а расстроенные нервы. Я, собственно, и лечил там свои нервы после моих игр. Верно то, что это здесь находится, в предместье Капитолия. Кошмары, мне никогда не снились плохие сны, а тогда «скрутило» с невероятной силой, еле удалось выпутаться, и с тех пор я не вижу снов вовсе... Думаю, что и для Джоанны этот ответ стал страшным потрясением: глаза её сейчас, как два огромных блюдца, а рот распахнут, того гляди, птица залетит! Я втайне злорадствую, мне забавно видеть, какой дурой сейчас выглядит Седьмая. Но и другие победители смотрят на Гиганта широко распахнутыми глазами. Брут это замечает и говорит: — Это несправедливо. Почему это достоянием нашего круга (о, как! — отмечаю я про себя) стали только истории из моего прошлого? Господа, расскажите и о себе что-нибудь интересное, тогда и я поведаю пару интересных историй. Ясно, что он иронизирует, вот только меня абсолютно сбивает с толку его жёсткое, волевое, не очень-то приветливое лицо, в котором не читается и намёка на улыбку. Всегда. Брут никогда не улыбается, вот и пугает всех вокруг. Убойная стратегия, замечу, но это маска, и сейчас он её приоткрыл, в итоге — все в трансе. После слов Брута я слышу слова нашего предводителя — Финника Одэйра. Наконец-то делом займёмся. — Поспешим вниз, друзья! Джо, давай-ка я тебе заклею рот клейкой лентой, пока мы не прибудем на место, мне так спокойнее будет... Нет у нас больше времени на задержки. Мэйсон, по-прежнему белая как мертвец, ничего не отвечает и Одэйр уверенно тащит её за собой. Я успеваю заметить, что Чума с трудом сдерживает своё желание отматерить свою землячку, просто-таки по-чёрному, а Блеск Стайнер молча разводит могучие руки в сторону, после чего, крепко держа сестру за руку, также начинает спускаться по лестнице. А что же я? Я прижимаюсь посильнее к Питу и тихо-тихо говорю ему, наклонившись к самому уху, так, чтобы никто не мог меня подслушать: — Ты — хороший, Пит, поэтому не обижайся на меня, если что. Революция, сам понимаешь... Да и Игры сделали нас с тобой очень нервными. Я, понимаешь, сейчас на взводе, пока мы не вырвемся из Капитолия. Мне страшно, я вся как на иголках, слишком много приключилось... Жуть. И Пит сам крепко меня обнимает, не обращая внимание на сдержанное любопытство победителей, и шепчет, также практически шёпотом, мне на ушко. Интимненько так, вот мерзавец. Но сейчас я его не отталкиваю. Не хочу. — Я всё понимаю. Не дурак. И ты на меня не обижайся.

Стоп! И на что это я должна обижаться?!