Революция Победителей

POV Петрония. *** За четыре дня до интервью трибутов Третьей Квартальной Бойни. Когда тебе шестнадцать лет, всё видится простым и ясным. Да — это да, нет — это нет, хороший — так хороший, мерзавец — так значит, мерзавец. Чёрно-белый простой мир, но только не в моём случае. И виновата в этом моя семья! Моя мать — обычная капитолийская медсестра, оклад в 1862 капитолийских доллара в месяц, страховка третьей степени, и она засыпает перед телевизором. Инстинкт. Зато реакция мгновенная: когда я однажды сделал попытку сесть за обеденный стол, недостаточно тщательно вымыв руки — так сразу получил выговор, ещё и моей гувернантке влетело по первое число. Ну, ей так и надо: ведь та ещё вертихвостка. За что наша семья платит ей 2213 капитолийских долларов в месяц, я даже не представляю. Когда был жив отец, то было несколько проще, хотя работка у него была хлопотная: шесть дней в неделю кататься по дистриктам. Мой папа был старшим контролёром регистрации населения Панема, оклад в 8779 капитолийских долларов ежемесячно, но я его только по воскресеньям и видел. А полтора года назад он умер. В тот год, наверное, моя жизнь и рухнула… Мы переехали в большой дом, три этажа. Теперь у нас живёт прислуга (когда был жив отец, кроме няни, в то время, как я был совсем карапузом, да кухарки, мисс Гленн, у нас никакой прислуги и не было вовсе), а тут — пятнадцать человек одной прислуги, которые не сколько прислуживают, сколько подсматривают, подглядывают и подслушивают. Это просто омерзительно! Никогда не любил интриг, а уж когда они происходят в твоём же доме… Ненавижу. Дом принадлежит нам, но он куплен на деньги моего деда. Полтора миллиона капитолийских долларов. И никаких тебе кредитов, дед их терпеть не может, хотя банкиры готовы ссужать ему деньги беспроцентно. Но дед об этом и слышать не желает: даже моей матери, — да что там мама, он даже прислуге запретил брать банковский кредит. Только наличные. Дед никогда не задерживает прислуге жалование. Напротив, я слышал собственными ушами, как он обещал нашему садовнику выплатить долги садовникова сына, которого за растрату казённых денег арестовали миротворцы, дед внёс за этого игромана 50 тысяч, между прочим. И с жалования садовника дед ни вычел ни доллара! Почему же? Эх, это долгая и совершенно секретная история, я её больше года держу в себе. Потому что очень опасно. Странная у меня семейка, необыкновенная, пожалуй, во всём Капитолии второй такой нет. *** Когда мне было тринадцать, я однажды в школе заметил, как двое моих одноклассников, Софокл и Гораций, испытывают некоторый интерес, то есть симпатию, к одной девочке, скромной тихоне по имени Идиллия. Мне пришла в голову мысль подшутить над ними. Я завёл разговор с своим приятелем Виринием и как бы невзначай произнёс: «а ты знаешь, что Гораций любит Идди?». Так все мы называли Идиллию. Расчёт был на то, что Софокл, гордый, вспыльчивый и весьма самовлюблённый мальчишка, услышит мои слова. И он услышал… Я словно пустил с горы камень, с которого начался камнепад. На следующий день они то ссорились, то задирали друг друга, и, наконец, в конце учебного дня подрались. Весь класс их разнимал, а Идиллия была вся в слезах. Вариний бы никогда не проговорился, ведь он — мой товарищ! Совсем другое дело — моя соседка по парте — Лаодика. Она догадалась обо всём и, недолго думая, заявила, что я подлец. Мы поссорились, я пытался оправдаться, но она и слушать меня не желала. Но настоящая расплата для меня наступила, когда обо всём узнала Арсиноя. Соседка по дому, старше меня на один год, красивая, но самое главное — умная девчонка. Она то была влюблена в меня, то меня ненавидела. С ней мне всегда нужно было держать ухо востро. На третий день Арсиноя неожиданно наябедничала моей матери. Как она только её «поймала»? Моя мать приходит с ночной смены в час дня, а с вечерней в одиннадцать вечера! Мать, недолго думая, устроила мне взбучку и забыла о случившемся, поскольку она — человек отходчивый и незлопамятный. Но, на мою беду, в ближайший День Памяти Арсиноя и моего отца посвятила в эту историю, про которую я успел давным-давно забыть. Гораций же к тому времени, — прошло больше месяца, — уже покорил сердце Идиллии, а Софокла перевели в другую школу. Но отголоски этой истории настигли меня, как стрела: меня ожидал серьёзный Разговор с отцом в его кабинете! Мой покойный отец был человек замкнутый, немногословный и строгий. От него я узнал всю страшную силу слова. Отец как-то обмолвился при мне, что «словом, Петроний, можно убить. Такая сила заключена в нём». Я это запомнил. Ни мать, ни отец никогда меня не били, а ведь в Капитолии это не редкость. И родители запрещают это моей гувернантке, а я ведь знаю, что у неё чешутся руки. Да, я вообще не подарок. Отец говорил со мной тихим, спокойным голосом, но именно этот тихий отцовский голос пробудил в моей душе раскаяние, которого до того и в помине не было. — Ты, сын мой, почувствовал свою силу над людьми. Ты можешь влиять на них, это свойство всей нашей семьи. Твой дед такой и я тоже, но ты оступился, Петроний. Ты натравил тех мальчишек друг на друга, пробудил в их душах ненависть и зависть. А девочка? Ведь ты и ей причинил большой вред, ведь она страдала, не так ли? А чем она заслужила его? Я недоволен тобой, сын! Не тем, что ты поступил так, но тем, что был легкомыслен! Обещай мне, сын, думать впредь, перед тем как использовать наш семейный дар. — Дар? — порядком удивился я. Я-то думал, что всё получилось само собой, что ничего особенного не случилось. — Талант, дар, свойство души, да назови его, как хочешь. Ты наделён способностью убеждать, вселять уверенность или сеять сомнения и рознь в очень большой степени. Это называется одним словом — Манипуляция. Довольно сложное слово, но ты запомни его. Это оружие, опасное оружие, вот что это такое. Будь осторожен при обращении с ним. В противном случае ты можешь пострадать сам, а, может быть, — отец замолчал, заметив моё большое смущение и страх, вздохнул, взял в ладонь мою правую руку, и закончил, постаравшись меня успокоить, — погибнуть, поэтому научись пользоваться своими способностями и научись себя сдерживать. Ну, ты понял меня, сын? — Да, отец, — ответил я совершенно спокойным голосом. *** Этот разговор вообще сильно повлиял на меня. Мне в голову запала фразочка, — со мной так иногда бывает: «Если подкладывать другим на стул скрепку, то однажды ты сам сядешь на эту скрепку!». А потом произошла очень интересная вещь — во-первых, я внезапно пошёл на примирение с Арсиноей, и мы с того самого дня крепко дружим, а, во-вторых, Лаодике при встрече я сказал, просто и ясно, после чего она очень смутилась и улыбнулась мне: — Я — подлец! Вариний очень этому удивился и сказал мне в тот день: — Ну ты даёшь, не ожидал! Не знал, Петроний, что ты такое можешь — извиниться перед девчонкой! Дружба с Арсиноей помогла мне научиться ещё кое-чему полезному — слушать чужие советы. Ведь я всегда считал и считаю, что я — неглупый и смышлёный парень. К чему мне чужие советы? Я и сам прекрасно справлюсь, а уж чтобы послушаться девчонку?.. Но я открыл для себя что-то новое, очень важное и это мне стало сильно помогать в жизни. Арсиноя сказала мне неделю спустя после разговора с отцом, где-то так: — Мистер Гальба (так звали моего папу) прав, как всегда. Но я думаю, Петроний, что этот твой дар можно употребить по-другому. Он может кому-нибудь помочь. Я сомневался в этом, и очень сильно, но потом, сидя на уроке геометрии, мой взгляд привлекли Манлий и Аполлинария. Они сидели на разных партах, но оба были видны мне. Аполлинария ничем не уступала мне в математике, и сейчас контрольное задание она уже решила. Как и я сам. А вот Манлий, определенно, был в полном отчаянии — косинусы не давались ему совершенно. Как же ему помочь? И тут я придумал хитрый план — для него нужно двое, я и Аполлинария, как раз то, что надо! Как только учитель Валерий Корв отвернулся, я быстрым жестом дал ей знать, что сейчас будет брошена записка. В самой записке я написал: «Услуга за услугу! Ты помогаешь решить задачу номер пять, а я помогу тебе, когда попросишь». (Она знала, если что я обещаю, то, прямо как Горец из Второго Дистрикта, всегда держу своё слово). Задача была решена и, по моей команде, когда учитель Валерий снова отвернулся, послана Манлию. Это и спасло его от штрафных пятидесяти баллов. Крайне неприятная переспектива, надо сказать, — для того, кто набирает сто штрафных баллов, плата за обучение удваивается. А родители Манлия были лишь — клерком в «Капитолийской Лесной Компании» (отец) и бухгалтером в Управлении водопроводных сетей города Капитолий (мать). Их общий бюджет не превышал 6000 капитолийских долларов в месяц, а обучение в Лицеуме номер Пять, где я тогда учился, составляло 880 капитолийских долларов! А как же ответная услуга? Тогда я не знал, какая она будет, но через три дня я с удивлением заметил, что Манлий блестяще справляется с заданиями по панемской литературе. Стихотворение Кретика Бремертона! Наизусть и без запинки, восемьдесят семь строф! Я сам только с второго раза их запомнил, а Манлий сделал это с первого! И тогда меня осенило: я знал, чем они (Манлий и Аполлинария) могут помочь друг другу! Каждый из них может дать другому то, в чём он нуждается. Он ей может помочь по языку и литературе. Она ему уже помогла по математике! А я, что же получу я? А я сдержу своё слово, немаловажное приобретение! И я помог им обоим, несмотря на то, что Аполлинария до того момента смотрела на Манлия, как на пустое место, а он относился к ней с предубеждением и, более того, с презрением. «Она — длинная и слишком худая. Не девчонка, а сосна!». Но они оба были разумными, и я убедил каждого из них в отдельности, что польза от такой дружбы («Сотрудничества», схитрил, специально сказал я) будет бесспорной. Особо сильно заартачилась девчонка. Ей больше всего не нравились его светлые, жёсткие, непокорные кудри, которые вечно стояли торчком. Но перед силой моего убеждения Аполлинария всё же не устояла. И они подружились! Это была самая странная пара в нашем классе, да и во всём Лицеуме, пожалуй. Их объединяла сильная воля и природный ум, а всё прочее категорически разнилось. Они ругались, спорили, мирились, снова ругались, но это не препятствовало их Сотрудничеству: репетиторы не были предусмотрены ни в его, ни в её семейном бюджете. Её отец служил делопроизводителем в «Капитолийской Электрической Компании» и его оклад был всего 3890 капитолийских долларов в месяц, а мать сидела с её маленькой сестрёнкой. А репетиторский урок панемской литературы стоит 62 капитолийских доллара, между прочим! А я убедился на практике в правоте Арсинои — мой дар действительно можно использовать по-разному, он может навредить, но он может и помочь. А через два года, один месяц и восемь дней умер мой отец… *** Ничего на этом свете не происходит внезапно, и ничего не происходит «просто так». А если быть внимательным, то события из категории «что-то будет» можно заранее заметить. Будущего никто не знает, но, если быть внимательным и замечать странные события, то кое-что можно понять и заметить. Вот только «приготовиться» к наступлению «больших неприятностей» не получится. Это я понял не так давно, на очень горьком опыте. У всех моих одноклассников в Лицеуме номер Пять есть братья и сёстры, печальное исключение — лишь я сам, у меня нет ни братьев, ни сестёр. Хотя есть кузены и кузины, целых девять штук, но об этом как-нибудь потом. Сейчас важно то, что родных братьев-сестёр у меня нет. Причина тому невесёлая — моя мать родила меня в девятнадцать, но роды были очень тяжёлые, она могла погибнуть — я родился слишком крупным! И очень здоровым. Я практически никогда не болею, а если и прихворну, то очень редко. Кстати говоря, сейчас, в шестнадцать, очень большим и крупным меня не назовёшь — мой рост всего лишь один метр семьдесят сантиметров и вес — пятьдесят три килограмма. Маму спасли, но рекомендовали иметь не более двух детей! Когда мне было шесть лет, она внезапно сильно располнела. Потом я узнал, что такое состояние называется беременность. Должна была родиться моя младшая сестра, но случилось несчастье. Конечно, об этом я узнал недавно и узнал случайно, не от матери. Моя сестра должна была родиться слепой, глухой и с пороком сердца, то есть очень нездоровым ребёнком, и к ней решили «проявить милосердие» — убить её, не позволить появиться на свет такому безнадёжно больному и несчастному созданию. Знаменательно то, что мой отец был резко против, но моя мама — медик и решение принимали «компетентные специалисты». Маму консультировали несколько капитолийских профессоров. Итог оказался страшным — мало того, что моя сестра так и не появилась на свет, так ещё и моей матери запретили рожать детей! Она сильно переживала из-за этого. Дело усугублялось тем, что две её старшие сестры, мои тётки, тётя Клео и тётя Сициния, родили с лёгкостью трёх детей. Но больше всего переживал мой отец. Для него эта история была страшным ударом, он именно себя винил в случившейся беде. Но признаю, что до самого последнего времени об этой трагедии я даже не догадывался, я рос счастливым и окружённым любовью своих отца и матери. Я — единственный наследник и давно привык к этому! Моя однаклассница Сестия Хорнет родилась шестой. У неё два старших брата и три старших сестры, а ещё есть младший брат, Макарий. Правда, надо отметить, что Макарий не сын той же матери, они с Сестией — единокровные брат и сестра. Отец Сестии, мистер Генуций Хорнет, развёлся с матерью Сестии и женился на другой, более молодой девушке, которая и родила Макария. Мой закадычный друг Вариний — четвёртый ребёнок, у него две старшие сестры и один старший брат, Катулл, он старше Вариния всего на год. А вот у Персефоны Джайлз семья маленькая — её отец умер, когда ей было три года, а её старшему брату, Тациту — семь лет. Теперь её мать, миссис Эбуция Джайлз, получает пенсию за рано умершего мужа-полковника миротворцев — 19 тысяч капитолийских долларов в месяц, сдаёт три комнаты в их доме внаём и может не работать вовсе. Но самая большая и самая дружная семья у Весты Борго — девять братьев и сестёр, они живут в большом доме и все там прекрасно помещаются. Мама Весты служит главным санитарным врачом 17-го округа Капитолия, где я прожил пятнадцать лет своей жизни, самых счастливых, полагаю… Когда я впервые пришёл в Лицеум, в первый же день, на втором уроке, я первым заметил, что на стене висит карта Панема. Она моментально привлекла моё внимание и я подошёл к ней. — Дистрикты. Я уже слышала о них от папы. А где же Капитолий? Ведь мы все граждане «лучшего города на планете Земля», Капитолия! — услышал я сзади голос и обернулся: красивая девочка с волосами цвета меди оказалась такой же любознательной, как я. Я узнал, что её зовут Астрея МакДжордж, и что её отец — капитан миротворческих войск Панема. А затем я приметил чрезвычайно интересную закономерность: в нашем классе Астрея и я… Вернее, наши родители могли рассказать нам двоим о существовании жизни за пределами жилых кварталов Капитолия. Все прочие дети и их родители не знали об этом ровном счетом ни-че-го. Ни йоты! Я потратил много времени на расспросы. Общаться со старшими учениками оказалось занятием познавательным, но не очень приятным — я открыл для себя то, что я «маленький», и, наверное, именно тогда я впервые захотел обязательно повзрослеть. Как бы там ни было, спустя четыре года я твёрдо знал, что из шести сотен учеников Капитолийского Лицеума номер Пять лишь шестеро обладают минимальной, так же, как я, информацией о населяющих дистрикты людях. Моя «деятельность» не прошла мимо преподавателей, но неожиданно я получил одобрение: — Вы знаете, кто отец этого мальчика? Он — социолог, это у него наследственное. Разрешите ему задавать вопросы про дистрикты официально. Пусть развивается! — сказал нашему классному куратору, мисс Оливии Стимдримз, заместитель директора Лицеума, мистер Каска Ренард. Это случилось, когда мне мне было восемь с половиной лет*. Итак, я выяснил, — на что у меня ушло несколько лет, — что, кроме Астреи и меня, четверо старшеклассников имеют родителей, которые «служат в дистриктах или постоянно по служебной надобности покидают Капитолий». Один из них был сыном сержанта-миротворца, две девочки-близняшки, Антония и Клеопатра Миллз** — дочери директора горнообогатительного комбината во Втором Дистрикте, а четвёртый, самая интересная личность, Цепион ди Анжело, старше меня на пять лет, его «предок» — служащий Супрефектуры в Дистрикте Восемь. Что это такое, мне тогда выяснить не удалось, но зато именно Цепион обладал бесценной и совершенно эксклюзивной информацией о дистриктах. Мы с ним впоследствии немного подружились. Но самые потрясающие воображение новости про дистрикты я получил всё-таки от родного отца, как источник информации для меня он был уникален и незаменим в самой высшей, какую только можно представить, степени. В частности, именно от отца я узнал, что население Капитолия составляет два миллиона пятьсот семнадцать тысяч семьсот человек и каждый год увеличивается на сорок пять-сорок шесть тысяч человек. Что средний возраст его жителя — сорок девять лет, в Капитолии живут более тысячи двухсот человек, возраст которых свыше ста лет. Из тысячи родившихся в Капитолии детей умирает только один. А секретную информацию (так меня предупредил отец, сказав, чтобы эту цифру я никому не озвучивал) — население дистриктов составляет один миллион девятьсот шестьдесят тысяч двести человек. — Твоя классная куратор права. Ты во всём похож на меня, такой упрямый и не пасуешь перед отказом, — улыбнувшись, сказал мне отец. В тот год мне исполнилось одиннадцать лет. Мой отец работал в управлении планированием развития дистриктов Министерства ресурсов Панема. Контролёром регистрации рождаемости и смертности, а затем старшим контролёром. И именно его работа — непосредственная причина его смерти в возрасте тридцати шести лет. Нет, Петроний, не так, всё это ложь, папина работа — единственная причина, почему его убили. И ты это знаешь, просто пока ещё не разобрался в этом… *** Два года назад, когда мне было четырнадцать, произошёл знаменательный случай. Всё началось с того, что дирекция Лицеума решила, что в нашей учебной программе мало сложных и творческих заданий. Мы все узнали, что ко Дню Города Капитолий (6 ноября) мы должны написать особое исследование (реферат на вольную тему). Темы мы могли выбирать сами, но их должны были непременно утвердить. Я подозреваю, что так дирекция желала исключить возможность выбора учениками слишком простых и лёгких тем, нас всех хотели как следует помучить и заставить попотеть в публичных библиотеках. На придумывание темы нам отвели месяц, а до Дня Города оставалось всего меньше двух месяцев. Вот садисты, всё-таки! Повтор одной и той же темы двумя учениками одного класса или параллельных классов категорически запрещался. Потом, когда оказалось, что приличных и перспективных тем, таких, на которых можно отличиться, а не провалиться с треском, слишком мало, то разрешили одну (или похожую) тему брать ученикам младших и старших классов. Это было единственное послабление. А ещё всё это было сущим издевательством над всеми нами. От нас потребовали обосновать «актуальность и насущность для нашего передового и достигшего небывалых высот в своем развитии» общества выбранной нами темы. Никому не нужная и никому не интересная тема неминуемо означала неудовлетворительный балл на представлении темы реферата в День Города. Ну и публичный позор, разумеется. Мне пришлось поломать голову шесть долгих дней над выбором темы. Я заметил, что мои одноклассники, по примеру старших классов, начали «придумывать» темы, весьма близкие профессиям их родителей! Медицинская тема меня не очень привлекала, кроме того, Веста Борго в этой теме обещала быть весьма сильным соперником. Поскольку она с семи лет обожала животных, миссис Борго каждое лето делала Весте шикарные подарки: то стажировку в Океанариуме, то в Зоологическом институте, а в текущем году — подготовительный курс биологического отделения Капитолийского Университета! Счастливая! «А почему бы мне не взяться за дистрикты? Благодаря моей многолетней любознательности, именно я обладаю максимумом информации про них?» — осенила меня «гениальная» мысль, я же не подозревал, что мои знания смехотворно недостаточны, но другие ученики не знали и этого, поэтому я твёрдо решил — это мой шанс. Меня сразу настигло тяжёлое разочарование — поход в детскую публичную библиотеку привел к знанию того разгромного для меня факта, что интересующие меня сведения о населении дистриктов имеют постоянное ограничение «для служебной надобности», и вообще, ими могут пользоваться только взрослые! «Поражение, полное фиаско!» — в отчаянии подумал я. Но так легко сдаваться не в моих правилах, а кроме того, я выяснил факт, крайне меня обрадовавший: аналогичные данные статистики по городу Капитолию не имели вообще никаких ограничений, — ни возрастных, ни каких других. Требовалось лишь придумать и понять, что такого интересного я должен найти в них, что такое «актуальное и насущное» будет содержаться в моей будущей работе. Спустя две недели я по-прежнему только искал. Зато делал это крайне энергично, и моя мать крайне изумилась моему приходу из «публички» в пол-девятого вечера:  — Петроний, а как же твои уроки? — очень строгим голосом спросила меня мама. Она была очень возмущена.  — Я их закончил ещё в пол-четвёртого, ты же знаешь, этот дурацкий реферат, мне его надо сдать через полтора месяца, вот я и готовлюсь, — и только тогда гневное выражение сошло с её лица, и мама улыбнулась мне! За время, проведённое в «публичке», я завёл нескольких знакомых из числа сотрудников библиотеки. Такой целеустремлённый и пытливый молодой человек, как я, произвёл на них воистину неизгладимое впечатление. Мисс Ливилла Тимментайри, старший консультант естественно-научного подраздела, провела меня в «святая святых» — запасное хранилище вышедших из употребления книг на электронных носителях.  — Я помню, однажды мне встречалось здесь одно странное название. Мне кажется, что тебе пригодится что-то в этом духе.  — А что это было за название? — Я моментально вцепился в эту возможность, — попасть сюда и увидеть то, что мало кому удавалось видеть. Потому, что это был «давным-давно никому не интересный 100%-ный технологический анахронизм», как рассказала мне коллега мисс Ливиллы — пожилая миссис Мессалина Брэйнсторм.  — «Метод изучения коэффициента имущественного расслоения и его значение в развитии общества».  — Я ничего не понял, но в плане «актуальности и полезности», это как раз то, что мне нужно, — отозвался незамедлительно я. Через десять минут я держал в руках древний «диск». Именно так назывался блестящий кусок металла, на котором в незапамятные времена хранили информацию в видеоформате. Это было в те самые времена, задолго до основания моей Родины — Панема, за столетия до страшных «Тёмных Времён», когда «озверевшие дикие, враждебные цивилизации, орды» варваров из двенадцати дистриктов под предводительством коварных «деспотов», изменников из Тринадцатого Дистрикта, которые мечтали и желали накинуть на весь наш Панем «тяжёлое ярмо» тиранического режима под названием «демократия», в переводе с древнего вымершего языка — «власть толпы». Открыв на специальном устройстве (я бы сам никогда не смог бы это сделать, но с помощью мисс Ливиллы это стало возможным) этот самый «диск», я прочитал имя человека, автора этого старинного метода, оно показалось мне крайне странным и ровным счетом ни о чём мне не напомнило — Вашингтон Кэннеди***. Странные же имена были у древних… Но затем меня ожидала потрясающая, просто фантастическая удача. Мистер Вашингтон Кэннеди разработал очень простой и очень понятный метод, полтора десятка математических формул, даже ученик четвёртого класса легко бы разобрался в них, а я учился в восьмом! (В капитолийских школах учатся с шести лет). Трудность и непонятность этого метода подстерегли меня позже, когда я попытался вникнуть в предназначение данного метода, его цель, ведь мне надо было прилюдно доказать «актуальность моего реферата». Меня вверг в ступор термин «нестабильность социума ввиду сильного имущественного расслоения» и непонятный термин «революционная ситуация, которая возникает именно из-за этой нестабильности». Слово «революция» сразу меня насторожило и я решил посоветоваться с мисс Ливиллой.  — Ты правильно поступил, Петроний, что пришёл ко мне за помощью. В этом древнем труде содержатся опасные мысли, ведь ты прекрасно знаешь, что это такое и какие неприятности они способны принести, — с большой озабоченностью сказала она. Подозреваю, Ливилла горько пожалела о том, что посоветовала мне использовать этот древний «диск». Но пути назад у меня уже просто не было: через три дня заканчивался срок, когда я был должен утвердить свою готовую тему у дирекции Лицеума. Мисс Ливилла тоже понимала эту опасность, ведь в случае неутверждения мне грозило либо трёхкратное увеличение стоимости обучения, либо отчисление, несмотря на отличную успеваемость. И тогда мисс Ливилла пришла со мной вместе ко мне домой, переговорила сначала с моей матерью и отдала ей «диск», а через два дня, в воскресенье (срок заканчивался в понедельник) переговорила с моим отцом, т.к. всё равно требовалось его разрешение на мою работу (я же был несовершеннолетний).  — Я не думаю, что этот старинный труд несёт в себе прямую опасность, — сразу высказал свое мнение мой отец. — Допускаю, что в древности подобная «социальная нестабильность» и имела место быть, но Капитолий — самое стабильное и отрегулированное общество. Я утверждаю это, как учёный-социолог! А что касается так называемых «опасных мыслей», госпожа Тимментайри, я — ответственный государственный служащий, и я лично беру на себя труд проконтролировать работу Петрония. Мисс Ливилла внезапно заулыбалась и сказала:  — Да, господин Эйнстин****, вы же — контролёр.  — Старший контролёр, — позволил себе сдержанную улыбку мой дорогой отец. Таким образом, я был спасён. Ну, а далее всё пошло как по маслу: тема была утверждена замдиректора, она ему весьма понравилась. Он так и сказал: «Петроний, я в вас не ошибался, это очень качественная тема, все бы старшеклассники подходили к заданию так ответственно! Можете идти!». Были ли в процессе подготовки эксцессы? Да, это так — мистер Вашингтон Кэннеди заставил меня неоднократно изумиться в огромной степени. Мне довелось узнать такое, что иначе, как крайне опасные мысли, это всё и не назовёшь. Да что там мысли! Я прочёл новую, кардинально отличающуюся от той, что нам преподавали в пятом и седьмом классах, историю рождения Панема. Когда я читал эти строки, у меня волосы на голове встали дыбом. Точно говорю. И у меня пропал аппетит прямо перед обедом, из-за чего на меня наябедничала матери наша кухарка, миссис Кляйн. Но меня это ничуть не обеспокоило, поскольку я не мог отойти от этих строк: «Когда правительство Соединённых Штатов (мне так и не удалось выяснить, что это такое), полностью самоустранилось от вмешательства в действия Комитета новых республиканцев штата Колорадо***** (я сумел найти сведения, что на территории этого „Колорадо“ ныне расположен мой родной город — Капитолий) единственным, кто взял на себя ответственность и верховное командование, стал глава Стратегического командования Вооружённых Сил США генерал Стивен Бойд, ставка которого находилась в Аппалачских горах в защитном подземном оборонном комплексе „Либерти“, в котором нашло приют и защиту 50 тысяч военных и эвакуированных туда гражданских специалистов*****. Комитет новых республиканцев, во главе с Нейлом Карпентером, 30 декабря 2119 года объявил себя „единственной законной администрацией, действующей на територии бывших Соед. Штатов Америки“ и о начале строительства новой столицы Новой Республики — Нового Рима. Генерал Бойд отказался признавать самозваную администрацию и издал директиву № 1001 об аресте и задержании КНР и Н. Карпентера и фактическом переходе полномочий президента США к нему, ген. С. Бойду. Военные действия между ними начались весной следующего, 2120 года». Я от страха едва не прикусил тогда кончик языка, поскольку вспомнил жуткое воспоминание, перепугавшее меня похлеще любых ужастиков. Когда мне было шесть, я ночью проснулся и случайно (совершенно случайно, честное благородное слово) подслушал разговор мамы и отца. Они говорили шёпотом в коридоре. Мама была чем-то сильно взволнована и говорила сбивчиво, с ней, на моей памяти, такого никогда не случалось раньше: — Гальба! Такой ужас, такой ужас!!! — Тише, любимая, тише, наш мальчик проснётся, — голос отца был полон силы, уверенности и спокойствия. — Меня сегодня попросили ассистировать в хирургическом. — Надо же, такая честь! — Отец иногда, крайне редко, позволял себе иронию. — Честь? Привезли беднягу и офицер из… ну, понимаешь… приказал вырезать ей язык… — Тише, тише, Тиберия. Шёпотом говори, у стен есть уши! — Отцовский голос даже не дрогнул. — Старуха была явно не в себе, её надо было положить на психиатрическое, а они… — Тише, Тиберия, тише. Так за что гражданка лишилась языка? — Не поверишь, злонамеренные слухи распространяла. Эй, доктор Гальба, убери руки с моей задницы! — И не подумаю! А какие слухи эта преступница разносила? — Голос отца стал каким-то странным. Весёлым, что ли? — Убери, кому говорю. Чёрт, какой же ты сильный! Руки точно сделаны из железа… — Я был чемпионом студенческого отряда по гребле! Но вернёмся к разговору. Я задал тебе конкретный вопрос. — А ушей, которые у стен есть, не боишься? — Не-а. Ты что, забыла, любимая, кто мой папенька? — Я его боюсь, когда он рядом. Мне всегда кажется, что он читает мысли в моей голове… — Ха-ха-ха, думаешь, ему интересны твои мысли? — А твоя мать, она такая властная, как статуя в Сенате. Ты спрашивал про старуху, она болтала, что надо срочно закупать обогревательные приборы и фильтры для питьевой воды. Пятый Дистрикт восстал, Гальба. — Ясно. Наверное, кто-то в Супрефектуре перестраховался, там тоже не хотят языка лишиться. — У-ух, нельзя быть таким самоуверенным. Ты что, вообще в жизни ничего не боишься? — Голос мамы был по-настоящему испуганным, поэтому перепугался до чёртиков и я. — Тише, Тиберия, сына разбудишь. Осторожность никогда не помешает, ты права, Любимая… *** Вспомнив этот разговор, я плотно замкнул уста. Об этом — Ничего и Никому. И, возможно, Никогда. А само моё «актуальное и полезное» научное исследование мне удалось, как ничто до того, просто на удивление. Я брал указания у мистера Кэннеди, какие цифры мне нужно найти, и находил их сам, или просил найти мисс Ливиллу. Потому что отчасти я задавался вопросами: «что это такое?» и «что это обозначает?». Да, эти данные я совершенно не понимал, или понимал, но лишь совсем чуть-чуть. Но я быстро учился, и, пока суд да дело, то поневоле научился разбираться во многих тонкостях статистической работы, — как это вычисляется, какие приёмы статистики надо использовать. Различные тонкие хитрости, чтобы выполнить работу на «высший балл». (А других вариантов я не допускал в принципе, я же сын мистера Гальбы Эйнстина!). Я просто был вынужден научиться разбираться в совершенстве во всех этих тонкостях проведения простейшего статистического исследования. В конце упорной двухмесячной работы я, радостный, как никогда ранее, получил искомый результат — полученный мною коэффициент стабильности нашего капитолийского общества равнялся 2.2 балла. Кэннеди писал, что «Предельный пороговый коэффициент, после которого величина социального расслоения уменьшается настолько, что социальная стабильность упрочивается в такой степени, что общество будет совершенно стабильным», равняется 1.9 балла. «Капитолий — стабильное во всех отношениях общество», — написал я, как итоговое заключение, на последней странице реферата. Презентация моей работы стала моим маленьким триумфом. В конкурсе работ старшего курса Лицеума номер Пять она получила малый лавровый венок — исключительное отличие. Гордость за то, что у меня всё получилось, просто-таки переполняла меня. Казалось — это самый счастливый день в моей жизни! Чувство радости опьяняло меня… Отец специально прервал свою рабочую поездку в середине недели ради того, чтобы меня поздравить, и приехал вечером четверга (Дня Капитолия) домой. Перед ужином мы с ним уединились в его кабинете, он лукаво улыбнулся и сказал мне: — Петроний, помнишь, что это твоё задание началось с идеи измерить «коэффициент стабильности» в дистриктах? Я немного изумился, но сразу ответил, дабы не выглядеть невеждой в глазах отца: — Конечно, отец, но мне сказали, что такие сведения «только для взрослых», а я ещё молод… — Но ты — мой сын! Мне звонили из Министерства просвещения и поздравили с твоим успехом. Поэтому мне пришла в голову идея, немного неожиданная, но важно то, что это мне по силам. В моём служебном компьютере хранятся секретные базы данных для всех дистриктов. Они необходимы мне для составления отчётов не только для Министерства ресурсов, но и, мой мальчик, эти отчёты уходят даже в президентский дворец! У меня полезли глаза на лоб: неужели отец сделает это, использует статистические (совершенно секретные) данные и я узнаю коэффициент стабильности ВСЕГО ПАНЕМА!!! Потрясающе! Я даже в самых дерзких мечтах не смел помыслить о таком! — Вычисление произойдет автономно, все исходные данные я уже загрузил. Пойдём ужинать, сын, а через сорок пять минут мой подарок будет готов и ты его сможешь прочесть, — с счастливой улыбкой на лице произнёс мой отец. Мы вышли из его кабинета и отец запер дверь на ключ. После ужина меня в гости позвала Арсиноя. Я так ликовал в душе по этому поводу, что даже забыл про подарок отца. Мы долго с ней разговаривали, делились планами. Она по большому секрету рассказала про то, что её двоюродный дядя, мистер Сеян Барановски, служит в «Капитолийской Хлопковой Компании» главой департамента закупок. И он сделал племяннице «королевский подарок» — купил за 14 тысяч капитолийских долларов место на экономическом факультете Капитолийского Технологического Института. Она и мечтать не смела об этом, ведь её отец служил всего лишь скромным оператором вычислительной техники на капитолийской городской электростанции и окладом 3400 капитолийских долларов в месяц! Я поздравлял мою лучшую подругу с этим радостным событием почти два часа… Когда же я наконец-то вернулся домой, то немного опасался получить нагоняй от матери, ведь было одиннадцать часов вечера (но мне повезло: пока меня не было, её срочно вызвали в больницу). Я уже хотел отправляться спать, ведь завтра был учебный день, но тут же вспомнил об отцовском подарке. Поразмыслив хорошенько, я осторожно подошёл к двери его кабинета. Стояла полнейшая тишина и света из-под двери не было. Я решил, что отец уже лёг спать, но любопытство во мне пересилило страх перед потенциальной взбучкой, и я робко постучал в массивную дубовую дверь. Ответа не последовало. Полная тишина! Я постучал во второй раз. Тот же результат. Я уже хотел уходить, но напоследок взялся левой рукой за медную дверную ручку и несильно дёрнул её на себя. Она поддалась легко, потому что дверь не была полностью захлопнута. «Странно всё это!» — подумал я. — «Я ведь знаю, что отец всегда притворяет за собой дверь». С этими мыслями я вошёл в практически тёмный кабинет, лишь монитор отцовского компьютера светился приглушённо-голубым, мерцающим в темноте светом. Я, не задумываясь ни на секунду, двинулся к нему. Меня туда влекло горячее, жгучее любопытство. И я догадался, что получу ответ на главный вопрос, стоит всего лишь сделать пять-шесть шагов, а он был для меня очень важен, не скрою этого. Когда я увидел то, что я искал, издалека, то не заметил собственного отца, полулежавшего в величайшей задумчивости в кресле напротив письменного стола. Меня влекла загадка, вернее, её разрешение. Но не все раскрытые тайны безопасны, далеко не все. Я увидел мерцающую на мониторе надпись красного цвета:

Операция завершена. Ответ получен. Коэффициент (средний) равняется 0.2 балла. Ниже прочтите подробные данные по каждому дистрикту.

Я лишился дара речи и впал в ступор, потому что хорошо помнил, что полученный результат в методе Вашингтона Кэннеди относился к категории: «Является предвестником скорой социальной революции или социального взрыва». Не представляю, сколько могло пройти времени после этого. Я лишь помню, что отец отвёл меня в спальню и уложил в кровать. Он был невероятно печален, но чрезвычайно спокоен. Пожелав мне спокойного сна, он сказал мне шёпотом на ухо: — Петроний, запомни, что ты видел. И, пожалуйста, никогда никому не рассказывай об этом, но и не забывай об увиденном. А теперь спи, тебе завтра вставать в восемь.