***
Поспешно завершив все поручения школьной целительницы, оставив на положенном месте халат и заперев шкафчик с зельями, Лили с легким сердцем и волнительным предвкушением поспешила вернуться в общую гостиную, где, надо думать, уже вовсю праздновали красивую победу опьяненные эйфорией гриффиндорцы. Словно по наитию, не оглядываясь по сторонам и не разбирая дороги, девушка летела по коридорам и лестницам, а в ушах у нее все так же настойчиво, задорно и в то же время ласково звучал голос Джеймса: «Я не хочу начинать праздновать без тебя». Она обещала ему поскорее прийти и по какой-то неясной, ей самой до конца не объяснимой причине была уверена, что он непременно будет ждать ее появления. И это осознание окрыляло ее, заставляя мчаться вперед, тогда как сердце ее, опережая движения, летело вскачь, заходясь сладостно-беспокойным стуком. Что же это, право, с ней творится? Джеймс, такой близкий, жизнерадостный, обаятельный, непредсказуемо авантюрный, но вопреки всему невероятно уютный, заполонил все ее мысли и не выходил из головы ни на секунду, и продолжалось это уже очень, очень долго, а скрывать от посторонних между тем становилось все труднее. Остановилась Лили только у портрета Полной Дамы, переведя дух, назвала ей пароль, проход в общую гостиную отворился — и девушку тут же оглушил неистовый общий гвалт, в который слились голоса поголовно всех гриффиндорцев — вне всяких сомнений, в гостиной собрался весь факультет. На пару мгновений застыв на пороге с мягкой улыбкой и отблеском легкого удивления в глазах, Лили оглядывала битком набитую студентами комнату. На полную громкость гремела пластинка, бодро крутившаяся на стареньком проигрывателе, вокруг прыгали, танцевали, подпевали и смеялись товарищи по факультету. Кто-то высоко поднимал вверх бутылочки со сливочным пивом и стаканы с чем-то, по цвету слишком напоминавшим огневиски, перебрасывались всевозможными сладостями в ярких обертках, словно конфетти. А в самой середине этого бурного всеобщего веселья, окруженная одобрительно восклицающими друзьями, в обнимку стояла вся гриффиндорская команда. Сириус, в руки которого на сей раз перешло исполинское знамя факультета, набросил его сразу на всех семерых. А миг спустя он же вместе с крепким пятикурсником Ником Харпером подняли на собственных плечах щуплого Кевина Мура. Лили невольно рассмеялась, глядя, как опасливо дернувшийся было на сторону мальчишка, немедленно подхваченный старшими товарищами, вместе со всеми громогласно подпевает музыкантам с пластинки. И вдруг в общей толпе раздался радостный возглас Алисы: — Лили! Иди скорее к нам! — маленькая невысокая Ревелл, болтавшая с Эммелиной, живо помахала ей рукой, а следом за ней заметила подругу и Марлин. Улыбнувшись чуть шире, Лили стала уверенно пробираться к ним, когда, поспешно обернувшись на звук имени, Джеймс поймал ее взгляд еще издали. Чуть кривоватая, очаровательно-мальчишеская улыбка растянулась на его губах, и парень, отделившись от команды, сделал несколько уверенных шагов прямо навстречу, пока между ними не осталось всего несколько десятков сантиметров. Девушка все так же ласково улыбалась ему, а он, громко кашлянув, привлекая к себе внимание ближестоявших, вдруг громко объявил: — А вот кому еще мы обязаны нашей победой! — карие глаза с такими привычными задорно пляшущими лукавыми чертиками приветственно сияли, не отрываясь от хрупкой и изящной фигурки. — Лили, твои объятия, похоже, и впрямь приносят удачу. Ребята, все внимание! — несколько лиц с интересом обернулись на одного из главных авантюристов и признанного квиддичного чемпиона школы, а тот с уверенным видом продолжал вещать: — Всем официально заявляю, что наша Лили Эванс отныне — персональный талисман сборной. — А ведь Джимбо дело говорит! — немедленно подхватил Сириус с самой что ни на есть лукавой ухмылкой на губах. — Так и есть, Принцесса. Изрядная часть собравшихся принялась шутливо присвистывать и разразилась краткими аплодисментами. И в любой другой момент, поступи он так и поставь ее в похожее положение, Лили, не задумываясь, высказала бы Джеймсу отнюдь не самые лестные слова, развернулась и гордо ушла прочь, но только не теперь — сейчас все как будто было совсем по-другому. Джеймс, словно бы шутя, приветственно развел руки в стороны, совсем как Сириус всего пару часов назад, приглашая ее в свои объятия. И Лили, снисходительно покачав головой, лишь только усмехнулась и, не задумываясь ни на секунду, обняла его в ответ, не слишком плотно, но столь ощутимо тепло и приятно обвив тонкие руки вокруг подтянутого торса. И на пару долгих, как вечность, секунд, Сохатый склонил к ней голову, мимолетно коснувшись пахнувшей чем-то цветочным медно-рыжей макушки. Темные ресницы девушки мягко затрепетали — на нее вдруг повеяло удивительно расслабляющей, уютной смесью чего-то морского, свежего, точно яблоко, и теплого, как рождественские сладости. — Это несправедливо! — живо прервал трепетное мгновение нарочито возмущенный голос Харпера. — Почему это, Джеймс, тогда вся удача тебе? Поттер замечание проигнорировал, зато все окружающие залились дружным хохотом. И тогда капитан, по-собственнически стиснув всеми любимую старосту в объятиях сильнее прежнего, откровенно нахально ухмыльнулся, бросив в ответ: — Перебьешься, Харпер! Двойная удача в сутки навредит твоему здоровью. — Вернее, Джеймс ему навредит, если ты будешь лезть невпопад, — учтиво пояснил Сириус, с самым что ни на есть беспечным видом глотнув сливочного пива из бутылочки. Харпер, в первые пару секунд не уловив до конца всего сокрытого саркастического смысла, поневоле сконфузился. Лили же, разжав объятия с Джеймсом и отчетливо предчувствуя, что ее вот-вот охватит совсем не нужное сейчас смущение, лишь весело фыркнула и закатила глаза, силясь скрыть свои истинные эмоции. На ее счастье, рядом тут же оказались девчонки, все как одна возбужденно-радостные и сияющие, даже Марлин, которой всего полчаса назад пришлось изрядно постараться, чтобы восстановить хотя бы остатки душевного спокойствия любимого парня. Оставаться с ним на весь вечер девушка не стала сразу по двум причинам: во-первых, чтобы попросту лишний раз не давать повода терзать себя за потерю первого места в чемпионате в пользу ее родного факультета, а во-вторых — что греха таить — она была глубоко и искренне счастлива за родной Гриффиндор, и пропустить ознаменование такого события было бы выше всяческих сил. И Лили, окруженная однокурсниками, подругами и друзьями, тут же включилась во всеобщее шумное веселье. Находиться среди всех этих людей, слышать их голоса, петь и смеяться вместе со всеми было невероятно легко и приятно, словно после всех последних не самых радужных событий ей подарили глоток свежего воздуха. Шумная, бурная вечеринка в Гриффиндоре продолжалась до глубокой ночи. Старшие ребята успели немного выпить, и, окрыленные легким туманом в головах, затеяли общие танцы, к которым ожидаемо присоединились все желающие. Пол гостиной уверенно продолжал осыпаться густым покровом блестящих фантиков от конфет, хитовые пластинки с исполнителями магического и магловского мира бойко сменяли одна другую, принесшая красивую победу и кубок факультету команда по-прежнему оставалась в центре внимания на правах героев вечера, а развеселые тосты то и дело громогласно провозглашались то из одного, то из другого конца гостиной. Гул, громкая музыка и смех будоражили тысячелетние стены замковой башни, но даже самые ответственные старосты и не думали приостанавливать пыл одноклассников. Кто-то ожидаемо потихоньку начинал разбиваться на парочки, и самые дальние кресла очень скоро были безнадежно оккупированы целующимися влюбленными, а в самом центре комнаты веселились главные охотники до танцев. И именно здесь, улыбаясь и то и дело самозабвенно отбрасывая назад пушистую золотистую копну, во всей красе отличилась Марлин. Надо признать, с ней такое случалось регулярно: как только на общих вечеринках дело по-настоящему доходило до танцев, МакКиннон немедленно становилась душой и центром событий. В этом превзойти ее не мог, пожалуй, никто, потому как здесь и без того отнюдь не скованная и зажатая девушка, совершенно не смущаясь и не боясь, что о ней подумают что-либо не так, закрывала глаза и самозабвенно, плавно или резко, грациозно и завораживающе красиво двигалась так, как прикажет ей сердце, полностью сливающееся с музыкой. И если Алисе или Лили такое большое скопление людей не давало полностью расслабиться и, как говорила все та же МакКиннон, «раскрепоститься», то ее саму собравшаяся публика никоим образом не волновала. Как знать — быть может, именно своей смелостью, прекрасным умением танцевать и отдаваться настоящему моменту она и привлекала столько внимания представителей противоположного пола? Старшекурсники без стеснения присвистывали и аплодировали, но Марлин на какое-то мгновение перестала замечать всех — даже подруг, весь вечер находившихся вместе или поблизости. И этим самым неожиданно удачным моментом решил воспользоваться Сириус: временно отколовшись от компании друзей, он с пару минут понаблюдал за Эммелиной, расслабленной, веселой и непривычно возбужденной в этой эйфорийной кутерьме. А выждав, изловчился проскочить мимо танцующих девчонок и поймать ее за предплечье. Она резко обернулась, и только что звучавший смех стремительно погас на ее губах, уступив место легкому недоумению и удивлению. — Сириус? — темные брови чуть вздернулись вверх, а тут же вновь вернувшаяся улыбка предательски изогнула уголки губ девушки. Он ухмыльнулся в ответ и хотел было уже что-то сказать, перекрикивая гром музыки, как на него вдруг неосторожно наскочила Алиса. Ойкнув, поспешно извинилась, а увидев, кто оказался жертвой ее неосторожности, и, женским чутьем безошибочно уловив в готовящейся беседе одноклассников глубоко личную нотку, усмехнулась, обратив конфуз в шутку перед тем, как тактично удалиться: — Ой, надо же! Сириус, уж не решил ли ты сравняться в танце с Марлин? — Оставляю эту священную привилегию вам, прекрасные леди, — обаятельно подмигнув, Бродяга кивнул в сторону самой Ревелл и Эванс, и стоило Алисе, весело фыркнув, отойти, как он тут же вернулся к изначальной цели, повернувшись к Эммелине и предложив: — Пойдем, поднимемся и покурим. Здесь меня за дым девчонки угробят ко всем чертям. — Я, вообще-то, не курю, Блэк, — с плохо скрываемой иронией произнесла Вэнс, которую, впрочем, желание парня участия с ее стороны немало заинтриговало, учитывая то, как на пару мгновений сразу после матча им обоим снесло крышу. При воспоминании об этих недавних минутах губы ее все еще горели неистовым огнем, слово лишь только что Сириус самозабвенно и настойчиво целовал их. И она была отнюдь не уверена в том, что, в случае повторения, сможет сдержать себя в руках. — Зато я курю, Вэнс, — невозмутимо ответил тот и, не став больше слушать слишком не похожих на правду возражений, первым направился к лестнице, ведущей в спальни мальчиков. Эммелина, исключительно ради приличия закатив глаза и стараясь не торопиться, проследовала за ним. Сириус не оборачивался, прекрасно зная, что она идет где-то у него за спиной, и, надо признать, эта собственная предсказуемость в его глазах немало раздражала девушку. Они отнюдь не были близки вплоть до шестого курса, но сейчас, каких-то полгода спустя этот аристократично-небрежный бунтующий авантюрист, живущий исключительно по зову своей души, как будто видел ее насквозь, едва ли не предсказывая каждый следующий шаг и отчетливо улавливая почти любую, еще не успевшую до конца оформиться мысль. И Эммелина чувствовала себя совершенно безоружной перед ним. О, Мерлин, как она ненавидела это ощущение! Но ведь все же, когда Сириус был рядом — по-настоящему рядом, только наедине с ней, — наступала полная, абсолютная безопасность, точно ничто в целом мире было не в силах навредить ей, пока сильные юношеские руки крепче сжимают в объятиях худую хрупкую фигурку. И хотя бы ради этих тяжело дурманящих моментов она была готова смириться с его неоспоримым превосходством над ее упрямством и гордостью. С удобством расположившись прямо на подоконнике у распахнутого окна, скрестив ноги и, очевидно, нисколько не боясь навернуться с одной из самых высоких башен Хогвартса, Сириус с самым расслабленным видом неторопливо курил, скользя взглядом по звездному небу и выдыхая дым во тьму ночи, плотно окутавшей весь замок. Эммелина сидела прямо напротив него, время от времени поеживаясь на сквозняке, но вопреки всему не проронив ни слова, и не сводила с парня глаз, словно силясь наконец понять, с какой целью Сириус позвал ее с собой. Должно быть, ее молчаливый вопрос, упорно светившийся в темных глазах, наконец достиг внимания Бродяги, потому как тот, выбросив докуренный бычок, наконец развернулся к ней, наградив таким изучающе-выразительным взглядом, что девушка в первую секунду с трудом совладала с собой, чувствуя, как по спине ее пробежали колкие, но на удивление приятные мурашки. Сейчас, в эту самую минуту Блэк был чертовски привлекателен, от него совершенно головокружительно пахло причудливой смесью дорогого, остро-ледяного парфюма и сигарет, и Вэнс до изнеможения, до сумасшествия тянуло к нему. Мучительно хотелось снова потерять контроль, отдаться порыву и, как и пару часов назад на квиддичном поле, тесно переплестись с ним, крепко приникнуть всем разгоряченным телом и слиться в неистовом поцелуе до тех пор, пока не заболят от нехватки воздуха легкие. И не знала она лишь одного: что и сама в этот момент, с горящим эйфорийной страстью огнем в темно-карих глазах, чуть растрепанными темными волосами, густыми волнами рассыпавшимися по голым плечам и тонкой маечке, с нарастающим под кожей нетерпением, была до ужаса прекрасна. Не идеальна — отнюдь, но может, потому именно прекрасна. Может, именно потому от близости с ней Сириусу все чаще и чаще сносило крышу. — Сириус, зачем я тебе тут? — легко усмехнувшись, дабы скрыть свое истинное эмоциональное состояние, спросила наконец Эммелина, прерывая затянувшееся молчание. Сквозь закрытую дверь из общей гостиной до них долетал многоголосый гул, пение и звуки музыки, но здесь, в спальне мальчиков, было сумрачно, спокойно и тихо. Девушка поймала взгляд Сириуса, и кривоватая, снисходительная ухмылка, растянувшаяся на его губах, подстегнула в ней легкое раздражение. Он, конечно же, как и всегда, без труда уловил ее тайные мысли. — Мне не хотелось идти одному, — помолчав, пояснил Сириус, распрямив затекшие ноги и свесив их с подоконника в комнату. — А никого из парней покурить не тянуло. — Зачем вы только вообще это делаете? — задумчиво нахмурившись, Эммелина протянула руку и, не встретив никаких возражений, вытащила из пачки в его нагрудном кармане одну сигарету, оценивающе прокрутив ее в пальцах. — Неужели так приятно? — Ты не пробовала курить, Эм? — проследовал с легким лающим смешком вопрос, заставивший ее вновь поднять взгляд на собеседника. В самом деле, Сириус никогда не видел, чтобы хоть кто-нибудь из знакомых ему гриффиндорок даже пробовал магловские сигареты. Эммелина же в свою очередь ухмыльнулась. Ей вдруг вспомнились ее первые и, до недавнего времени, единственные отношения, когда она вдруг безумно увлеклась рослым симпатичным слизеринцем, довольно значительно для подростков превосходившим ее по возрасту, но вопреки этому вызывавшему общее недоумение факту ответившим взаимностью. Мерлин, сколько же времени прошло с тех пор! Он давным-давно окончил Хогвартс, и она даже не имела понятия о том, где он теперь и чем занимается. — Представь себе, пробовала. Один раз. Но, хоть убей, не понимаю, что же такого особенного в привкусе дыма, — с этими словами Вэнс, словно бы бросая парню ироничный вызов, двумя пальцами согнула тонкую сигарету и выбросила прямо за окно. Сириус не пошевелился — только ухмылка на аристократично-красивом лице стала ярче, а беспечный взгляд проводил исчезнувшие в темноте жалкие останки сигареты. — Дело даже не в нем, — пояснил гриффиндорец, впрочем, мимоходом застегнув пуговицу на нагрудном кармане. — А в самом процессе. Ты не замечала, Вэнс, как порой расслабляет само совершение «запретных» вещей? — Чушь, — короткий смех вырвался из ее груди, но улыбка стала куда естественнее, расслабленнее. Постепенно пьянея, Сириус частенько нес всякий бред, в котором, впрочем, нередко был глубоко запрятан чересчур интимный смысл. Но, вопреки собственной реакции, не раз в такие моменты он заставлял ее неожиданно задуматься над сказанным, с тем, чтобы какое-то время спустя понять, что вновь был чертовски прав. Но прежде, чем она успела погрузиться в свои мысли, Бродяга, то ли сжалившись над ее клокочущим нетерпением, то ли поддавшись собственному, склонился к ней и, коснувшись ее губ своими, настойчиво, уверенно и почти требовательно поцеловал, чувствуя, как она судорожно выдыхает и обвивает тонкие запястья вокруг его шеи. Они долго целовались, умудрившись тесно сплестись друг с другом и чудом уместиться на холодном каменном подоконнике. А затем Сириус, положив обе ладони на ее щеки, вдруг отстранился, заглядывая в сияющие нарастающим возбуждением глаза. Сегодня как будто что-то неистовое творилось с ними обоими, точно они выхлестали по доброму стакану амортенции. Неужели столь эмоциональная игра и эйфория победы в чемпионате так накалили все их ощущения? Так или иначе, горячая, пламенная буря желания и страсти горела в них, вырываясь наружу, захлестывая сердце бешеным стуком. Они оба, стоило им только прикоснуться друг к другу, разом вспыхнули, точно поднесенная к пламени спичка. И неожиданная мысль, резко зажегшаяся в голове Блэка, вдруг тут же сорвалась с губ: — Приезжай ко мне летом, Эм. Мой дядя завещал мне свое поместье. Я теперь живу там один, и парни собираются завалить ко мне на каникулах. Поедем с нами, Вэнс? — Я? — глаза Эммелины удивленно распахнулись, а припухшие от поцелуя губы приоткрылись. — Сириус, я-то вам зачем там, тем более одна девушка среди парней? — Так в чем проблема? Мы прихватим с собой остальных — ручаюсь, что даже Лили согласится, если попросить. Это будет охрененно, поверь, — лукавые чертики заплясали в глубине серых глаз, и Сириус неторопливо провел большим пальцем по ее щеке. — Давай, Эм! Это наше последнее лето перед выпуском — надо проводить его с почетом. Я хочу, чтобы ты была с нами. — Сириус… — казалось, в голове у девушки неистовым роем закружились противоречивые мысли, а в душе боролись смешанные чувства. И лишь пару минут спустя она наконец ответила более твердо: — Хорошо. Если вам четверым удастся уговорить девчонок, я тоже приеду. Обещаю. — Ты сама захочешь их уговорить, Эммелина, — привычный лающий смешок коротко зазвенел в тишине спальни, и Блэк, замолчав, вновь прильнул к ее губам. Пьянящая, беспричинная радость разлилась по телу сотней блестящих огней, и Вэнс, потонув в его поцелуе, с горячностью ответила, теснее прижимаясь к парню и переплетая руки в беспорядочном объятии. Не отрываясь друг от друга, оглушенные биением собственных сердец, эхом звенящим в ушах, они соскочили с подоконника на ноги. Сириус осторожно приподнял ее, подхватывая на руки, и Эммелина, обвивая его ногами вокруг пояса, лишь крепче сжала сильные плечи. Этой невероятной ночью, одурманенной радостью победы и сиянием майских звезд в бархатной темноте, ничто было не в силах им помешать терять голову друг от друга.***
Эйфория и радостное возбуждение от завоевания кубка по квиддичу растянулись у гриффиндорцев едва ли не на целую неделю. При встрече в коридорах и Большом зале команду долго еще чествовали как победителей, а в копилку Джеймса Поттера, едва героически не переломавшего все кости в погоне за заветным снитчем, в очередной раз прибавилось баллов уважения, восхищения и зависти. Четырнадцатилетний Кевин Мур, великолепно отличившийся в первом же для себя сезоне, получил свою долю триумфа и, вероятно, в оптимистичном порыве даже завел себе подружку в собственном классе. А про Сириуса и Эммелину вновь с удвоенной силой поползли самые разные сплетни, вызывающие ироничные ухмылки парней и доводившие многих девушек чуть ли не до нервной истерики и зеленой злости. И в этом бурном, насыщенном событиями ритме студенты всех курсов вплотную приблизились к экзаменам. Окончательно опомнились гриффиндорцы только за неделю до часа «икс», вмиг попрощавшись с праздным настроением и манящей беспечностью последних дней мая. Общая гостиная изменилась до неузнаваемости: теперь до унизительно нудной зубрежки снизошли поголовно все, включая законченных лентяев и излишне самоуверенных особ. А к пятикурсникам и семикурсникам, взвинченным до предела и срывавшимся на любом самом незначительном нарушителе их личного спокойствия и пространства, вообще было опасно подходить — одни с трепетом ждали начала СОВ, призванного определить направления и шансы дальнейшего обучения, а другим предстояло выдержать ЖАБА для получения заветного диплома волшебника и расставания со школьной скамьей. Волна кратковременных истерик, слез и обмороков вновь прокатилась по Хогвартсу, что, впрочем, не было чем-то совсем уж из ряда вон выходящим в отношении этого периода учебного года. Порой, наоборот, кто-либо из особенно впечатлительных и абсолютно вымотанных тяжелыми нагрузками ребят пытался вечером забиться в угол общей гостиной и, заткнув уши и медленно раскачиваясь в такт заучиваемым фразам из конспектов и учебников, начать отрицать происходящее, но спасти от неизбежного это, само собой, не могло. Первым экзаменом для шестикурсников стояли чары, и даже четверке Мародеров, не взирая ни на какие уровни академических успехов, пришлось мобилизоваться и снизойти до экстренного прогона изученного курса. Учитывая тот факт, что Римус, ища отдушины и восстановления душевного равновесия после разрыва с Рэйчел, начал подготовку несколько раньше погруженных в тренировки Сириуса и Джеймса, и порой ему даже удавалось привлечь в компанию Питера, у парней было некоторое преимущество. Несомненным плюсом выступал и тот факт, что на этот раз порой они составляли компанию прочно сложившемуся союзу девушек, попутно черпая друг у друга бесценные советы и благополучно пропущенную мимо ушей информацию — здесь, как правило, на помощь приходила внимательная Лили, обладающий прекрасной памятью Римус или всегда становившаяся невероятно дотошной от волнения Алиса. Суетливая, взволнованная, она чем-то напоминала маленького взъерошенного воробушка. Лили, с серьезным видом непроизвольно хмурившая брови при встрече с особенно каверзным вопросом, отчасти походила на профессора МакГонагалл — в самом хорошем смысле этого сравнения. А вот в Римусе природная, столь характерная ему ирония пусть и не пропала совсем, но заметно поугасла, и в процессе «мозгового штурма» на него периодически накатывало чересчур продолжительное молчание — он до сих пор оставался внутренне напряженным. И если раньше в период экзаменов Лунатик вполне мог позаседать в библиотеке, в том числе и с остальными Мародерами, спрятавшимися от любопытных глаз, дабы не портить репутацию отчаянных смутьянов, а уж за книгами и вовсе приходил регулярно, то на этот раз во владениях мадам Пинс парень даже не появлялся, одалживая необходимую литературу у друзей или девчонок. Вне всяких сомнений, причина могла тут быть только одна: Римус не хотел лишний раз попадаться на глаза Рэйчел, опасаясь слишком близких встреч. Но каждый раз, когда при взгляде на нее издали он вновь расписывался в собственном малодушии, жгучее чувство вины и навязчивые идеи отчаянного действия вопреки голосу разума терзали все его существо. Вот только чего он действительно не знал наверняка, так это того, что сама Рэйчел Уоллис, находясь по другую сторону баррикады, точно также пропала из поля зрения однокурсников, не посещала библиотеки, да и вообще большую часть времени проводила за подготовкой в своей спальне. Она по-прежнему держалась невероятно стойко, но разговаривать на болезненную тему не желала даже с лучшей подругой, надеясь, что «громкая новость» о разрыве между ней и Римусом очень скоро наконец растворится в насущных проблемах хогвартцев. С началом первого экзамена жизнь обитателей замка вошла в стремительно быстрый, слабо контролируемый темп. И хотя до объявления результатов было еще далеко, дружная компания шестикурсников-гриффиндорцев была вполне уверена в собственном успехе у профессора Флитвика. Впрочем, времени на долгие размышления у них практически не было — всего через двое суток предстояло очередное итоговое испытание, за ним — следующее, следующее… Дни молниеносно проносились один за одним, события сменяли друг друга, без отдыха и остановки. И в этом бесконечном, скачущем ритме Мародеры на миг словно бы забыли обо всем постороннем — даже о том, что им следовало держать руку на пульсе в отношении определенной подозрительной компании с факультета Слизерин. И, как оказалось позже, подобная иллюзия стабильности оказалась большой ошибкой.***
В одиночестве бредя по коридорам в направлении своей факультетской гостиной и, как и всегда, чуть сутулясь, Северус Снегг ушел глубоко в собственные мысли. До отъезда из Хогвартса оставалось немногим больше недели — уже завтра шестикурсники сдадут последний экзамен по ЗОТИ, и у них будет в распоряжении всего неделя до объявления результатов и неизбежного возвращения домой. Пожалуй, именно этого момента юноша ждал с особенной неприязнью, если не сказать с отвращением. Слишком многое в его жизни изменилось за этот год, слишком многого он успел достигнуть и на многое решиться, чтобы вот так просто вернуться туда, где все теперь являлось лишь отражением его прошлого. Он уверенно шел по новому пути, убежденный в правильности своего выбора, но каждый раз почти насильно сдерживался, чтобы невольно не обернуться вслед такому знакомому, манящему образу. Холодная боль отчаяния сменилась зияющей пустотой, но в сотни раз проще было не замечать ее здесь, в окружении суетящихся людей, чем там, в родном ненавистном городке, где она была словно на ладони. Северус ненавидел сомнения и неуверенность, растерянность и неизвестность, а ощущения эти с возвращением домой грозились вернуться с новой силой. Он был уже не тем, кем раньше, а значит, там ему словно больше не было места. Все минувшие месяцы Снегг терпеливо ждал распоряжений в надежде начать наконец предпринимать какие-то действия, однако Розье, негласный лидер их узкого круга, продолжал молчать, заверяя, что не получал до сих пор никаких новых указаний, а легкое покалывание метки на левом предплечье, казалось, с каждым днем становилось слабее. Но ведь кто знает — быть может, в любую минуту он будет должен предстать перед Темным Лордом вместе с остальными. И в его собственных мыслях нынешняя жизнь никак не желала увязываться с прошлым. Прошлым, на которое и вовсе не хотелось бы оглядываться, не будь в нем одного-единственного человека. Погруженный в мрачные размышления, Северус не сразу услышал, как знакомый голос окликнул его по фамилии, и лишь почувствовав шаги у себя за спиной, обернулся, приостановившись на пару мгновений. Уверенной и аристократически ровной походкой к нему приближался рослый, худощавый и бледный Эван Розье. Лицо его выражало полнейшее спокойствие, а в жестких, глубоко посаженных темных глазах отражалась привычная твердость. Что и говорить, психологически он был гораздо более зрелым, чем тот же Эйвери или Мальсибер — те, тайно кичившиеся своим происхождением, именем и новым положением, носили практически перманентную маску открытого самодовольства в разы чаще него, самого старшего, и уже хотя бы потому самого влиятельного среди них. А ведь у него было куда более весомое для того основание: это Розье впервые представил их сторонникам Темного Лорда, это его путеводная нить привела четверых шестикурсников к цели и благодаря ему каждый из них получил Черную метку на предплечье. Отмеченные своим Повелителем, связанные общей идеей, теперь вчерашние подростки имели совершенно другие ценности, и здесь уже были важны не только громкие фамилии и родовитые предки. Сила — вот то единственное, что предопределит их судьбу и последующую жизнь, как только они покинут стены замка. — Эван? — темные глаза Северуса, так похожие на глубокие, холодные тоннели, на короткое мгновение слабо полыхнули заинтересованностью. — Ты чего-то хотел? — Мне нужно поговорить с тобой, Северус, — ответил тот, подойдя ближе и поравнявшись со Снеггом плечом к плечу, медленно продолжая путь уже рядом с ним. Шестикурсник на краткий миг посмотрел ему в лицо, но не стал задерживать взгляда. — Я получил новое распоряжение. Мне пора уходить. — Что? — собеседник невольно замер как вкопанный. Заслышав первую фразу, он ожидал чего-то совершенно иного. К тому же, Розье четко сказал «мне», а значит, никого из них этот приказ больше не касался. — Уходить? Куда? — Это уже дело второстепенное, — уклончиво ответил семикурсник, тоже останавливаясь и оборачиваясь к товарищу по факультету. Лицо его по прежнему не выражало ничего более определенного, а уловить его мысли Северусу было в разы сложнее. — Главное — покинуть Хогвартс. Мне здесь оставаться больше небезопасно: эта бездарная полукровка Уилткисс все вынюхивает и рыщет прямо возле нас, а в последнее время и вовсе повисла на хвосте. Но даже ее водить за нос бесконечно невозможно. Я выполнил свое задание, и в Хогвартсе мне больше делать нечего. Завтра вечером я ухожу. — Останешься на последний экзамен? — криво, убийственно иронично усмехнувшись, спросил Северус, буквально чувствуя, как в голове у него зреет главный вопрос к Розье. — Меня мало волнует весь этот бред, — ответил тот, чересчур небрежно для потомка чистокровной аристократии скрестив руки на груди. — Если пожелают, могут хоть с совой отправлять свой никчемный диплом мне на дом — год спустя вся чушь, связанная с Хогвартсом, не будет уже волновать никого. Просто так мое исчезновение привлечет куда меньшее внимание. Все должно выглядеть так, будто я уехал по своей воле, как только покончил с учебой. — А что, в таком случае, делать нам? — с нажимом на последнем слове озвучил наконец Снегг вопрос, давно уже готовый сорваться с языка и заботивший его больше всех прочих. — Как я понимаю, больше никого с собой ты не зовешь? — О вас речи не было. Это был приказ лично мне. К тому же, вы не сможете свалить из школы так же гладко и не вызвать подозрений. Я не отправляюсь ни на какое новое задание, чтобы брать с собой кого-либо еще — я завершаю прошлое, — глаза его коротко сверкнули не терпящим возражений холодным отблеском, и Северус смолк, хотя темные брови его плотно свелись на переносице. Розье же продолжил говорить ровным тоном: — Но это не главное, что я хотел тебе сказать. У меня есть к тебе дело, — дождавшись первого же проявления сосредоточенности со стороны собеседника, семикурсник наконец заговорил о том, с чем, собственно, и направлялся к Снеггу. — Приглядывай за остальными в следующем году, Северус, присматривайся к другим надежным людям и держи меня в курсе дел. — Почему ты хочешь, чтобы этим занимался именно я? — по правде говоря, Северус и в самом деле невольно удивился такому повороту разговора. Какими бы впечатляющими ни были его магические успехи и цели, полукровное происхождение неизбежно оставалось серьезным барьером, определяющим положение среди единомышленников, большинство из которых, если и происходили из не самых именитых семей волшебников, по крайней мере бесспорно являлись чистокровными, а не отпрысками, рожденными от бездумного брака волшебницы и магла, с годами превратившегося в законченного пьяницу и тирана. Он нисколько не сомневался в том, что в следующем году, когда Розье покинет Хогвартс, место его с превеликим удовольствием займет, вернее всего, Эйвери. Однако, очевидно, у самого Эвана на этот счет было другое мнение. — Потому что ты умный человек, — коротко пояснил он, не став вдаваться в подробности своих измышлений. — Мальсибер и Макнейр идейны, но не всегда следят, когда надо придержать язык за зубами. Трепаться не станут, но если не направлять исподтишка — могут выдать себя, а нам это отнюдь не на руку. Что до Эйвери — он может и расчетлив, но не особенно дальновиден. Бьюсь об заклад — и он, и его папаша ждут, что он вскоре станет местным героем и предводителем, но это не лучший вариант. Как бы то ни было в будущем году, стремительно палиться прямо в школе незачем, а его может занести, — по изжелта-бледному лицу Снегга невольно промелькнула несколько самоуверенная ухмылка, но он благоразумно поспешил подавить ее в присутствии Розье. Впрочем, такая мелочь не вызвала в нем никакого отклика, кроме мысленной ухмылки, и он поспешил напомнить: — Присматривайтесь к остальным, в частности, к примеру, нас может заинтересовать Крауч. А в особенности не спускайте глаз с Блэка. — С Блэка? — резкий, изумленный и полный недовольства и раздражения возглас вырвался у Северуса, и Розье поспешил призвать его к спокойствию. Но у того все внутри вмиг начало закипать от стремительно разгорающейся злости при звуке одной из самых ненавистных фамилий. — На кой черт нам сдался Блэк? — Я имел в виду Регулуса Блэка, — счел нужным пояснить Эван, которому столь резко негативная реакция товарища пришлась абсолютно не по нутру. — Они с Барти, конечно, еще довольно малые и зеленые, но это два прекрасных варианта, тем более что оба в последнее время частенько отирались рядом и вполне заинтересованно впитывали информацию. Правда, отец Крауча сейчас возглавляет Отдел магического правопорядка, но, судя по Барти, ему теперь не так много дела до сына, да и вообще такое положение вещей еще может сыграть нам на руку. А про Регулуса и говорить нечего — он прямой наследник Блэков. — А как же его старший братец, Эван? — с изрядной долей горючего, злого яда перебил Снегг, казалось, еще больше сутулясь, сменяя мрачность ярым негодованием. Раньше он априори не обращал особенного внимания на этого мальчишку, а теперь и вовсе не мог переносить его прямо пропорционально неприметному, словно само собой разумеющемуся вхождению в их узкий круг. Он, в отличие от все того же Розье, нисколько не питал желания брать под свое крыло младшего Блэка — ему и так хватало клокочущей и глубоко взаимной ненависти к старшему. И пусть уже почти вся школа знала о вероломстве этого безрассудного придурка, он вел себя так, словно в его жизни была лишь сплошная безоблачная свобода. — Если этот идиот перестал быть наследником, он, к сожалению, еще не перестал существовать совсем и помнит о существовании младшего. — Перестал? — легкий смешок вырвался у Эвана, и он взглянул на Северуса так, словно тот сморозил невероятную, недопустимую для столь неглупого человека чушь. — Порой ты сам выдаешь в себе полукровку, Северус. Сириус может сколько угодно сбегать из дома и порывать связи со своей семьей, выпендриваться и демонстративно чихать на все и на всех, но одного изменить ему не удастся никак, как ни изгаляйся — он все равно всегда будет считаться главным наследником крови. Он был и навсегда остается Блэком. Хотя, быть может, если Регулус не повторит его идиотского поступка, а сделает верный выбор, это несколько собьет с него спесь. И ты заметил — Регулус давно уже совсем не тянется к старшему брату и вовсе не больно-то смотрит на него. Северус не ответил, но его наполненные раздраженной злостью мысли невольно вернулись к ясности. Розье был по-своему прав — во всяком случае, в словах его была изрядная доля здравого смысла. Старший Блэк на ножах с собственной семьей, младший же в какой-то степени словно занял его место, а посему, должно быть, едва ли ему будет позволено сохранить связь с братом, не говоря уже о том, что он сам и в самом деле не особенно настроен на такое развитие событий. Регулус Блэк, поднявшись еще на одну ступень своего и без того внушительного по праву крови и рождения пьедестала, открывался в несколько ином свете, превращаясь из бледного, аморфного, стоящего в тени собственной фамилии мальчишки в человека с конкретными целями, взглядами и намерениями, вполне приемлемыми людям его окружения. И если Розье окажется прав, то повенчанный со своим безрассудством и фатальной глупостью самодовольного порыва Сириус Блэк столкнется с ударом со стороны, откуда, вопреки браваде безразличия, он его никак не ждет. И Снегг вдруг поймал себя на мысли, что ему было бы даже интересно посмотреть на его реакцию, когда тот узнает, что его младший бесхребетный брат оказался не таким уж бесхарактерным, каким тот привык его считать.