***
Первые недели лета для Лили, не в пример прошлому году, пролетели оживленно, стремительно и весело: в июле, с разницей в десять дней, наступали совершеннолетия Алисы и Марлин, и с подачи жизнерадостной золотоволосой гриффиндорки, решительно не желавшей проводить начало каникул, в течение которых ее парень будет занят выпускным и вступительными испытаниями для последующей стажировки, в скучном одиночестве, эти два знаменательных события было единогласно решено отметить в доме МакКиннонов. А потому, едва успев повидаться с родными, Лили, Алиса и на сей раз даже Эммелина тут же отправились в гости к семье Марлин. Живописный пригород Лондона, укутанный зеленью и разморенный июльской жарой, подарил четверым однокурсницам наполненную прекрасными впечатлениями возможность оттянуть момент расставания до следующего учебного года. Разъезжались они пусть и с легким сожалением, но тем не менее с нетленно мерцающим почти авантюрным, возбужденным предчувствием маленького приключения в компании Мародеров, Карадока Дирборна и даже Фрэнка Долгопупса, намеченного хозяином «холостяцкого гнездышка» — мистером Сириусом Блэком. И если в первые минуты неловкое сомнение закрадывалось почти у каждой, теперь же девушки невольно с воодушевлением ожидали заветного августа. А пока Лили Эванс вернулась под крышу родного дома, в такой обычный абсолютно магловский, но оттого не менее близкий мир. Здесь, в небольшом уютном и светлом коттедже их небольшой семьи жизнь текла размеренно и привычно: отец с раннего утра и до вечера пропадал в больнице, лишь только в свои выходные дни получая долгожданный отдых в кругу близких, мама ни минуты не сидела на месте, занимаясь домашними делами и любимым садом. А Петунья окончательно посвятила все время сугубо себе самой, пропадая за запертой дверью спальни по целым суткам и выбираясь исключительно ради встреч с подругами или свиданий с Верноном. На безоблачном горизонте ее жизни забрезжил желанный свет: месяц назад возлюбленный попросил ее руки, и будущей зимой, как раз в рождественские праздники, должна была состояться свадьба. И хотя до знаменательного дня оставалось еще полгода, Тунья уже порхала как бабочка, с головой уйдя в подготовку и до последних мелочей, до самого мелкого бантика и рюша продумывая свое бракосочетание — ей до невозможности хотелось идеального торжества. Положа руку на сердце, Лили сильно подозревала, что она сама будет приглашена на свадьбу собственной сестры скорее в целях соблюдения приличий и по решительному настоянию родителей, но уж никак не по добровольному желанию невесты: с того момента, как ей исполнилось семнадцать, и она получила официальное разрешение применять магию вне Хогвартса, Петунья ушла в окончательную глухую оборону, а временами и вовсе с опаской поглядывала на младшую сестру из-подо лба, точно боясь, что Лили немедленно превратит всех присутствующих в мерзких бородавчатых жаб. Что же до самой Лили, то если раньше отношение старшей сестры не вызывало в ней ничего, кроме раздражения и обиды, то теперь ее поведение казалось скорее карикатурно-комичным, так что иной раз девушка едва сдерживалась, чтобы не фыркнуть при одном виде ужимок Петуньи. Но, не взирая ни на какие бытовые неурядицы, с каждым новым днем Лили, казалось, становилась счастливее. Теперь утро для нее вновь начиналось с такого знакомого постукивания в оконное стекло: красивая сова Джеймса ежедневно исправно приносила ей все новые и новые письма хозяина. Первым, что она видела спросонья, всегда были строки, выведенные летящим, тонким, неслишком аккуратным, но ощутимо старательным почерком. Как же удивительно непредсказуема порой бывает судьба! Еще два года назад один вид бурой совы за окном приводил девушку в пылающее негодование, в прошлом году упорное молчание Поттера навевало неясную тягучую тоску, а сейчас она мгновенно просыпалась от первого шороха крыльев и, выскочив из постели, стремглав летела к окну, со сладким волнением в груди получая свое послание. Вот и сегодня, проснувшись по первому зову питомца Джеймса, Лили поспешила отвязать от ее лапки конверт и, ощущая уже привычное нетерпеливое колочение сердца, развернула небольшое письмо. Пробежала глазами по строкам — изумрудная зелень тут же заискрилась солнечным теплом, а губы растянулись в мягкой, нежной и безгранично счастливой улыбке. Даже несмотря на ежедневную переписку Джеймс непременно находил хоть что-нибудь новое, и на сей раз его письмо оканчивалось такими словами: Все никак не могу перестать думать о нашем первом почти свидании, тогда, в Хогсмиде, вместе со всеми. Как думаешь… мы могли бы это повторить? P. S. Скучаю по твоей восхитительной улыбке.Люблю тебя, Джеймс.
Лили невольно усмехнулась: только Джеймс, с его почти детской непосредственностью и самоуверенностью, мог даже прогулку в компании однокурсников и друзей засчитать в свою копилку как «почти свидание» с любимой девушкой! Впрочем, если признаться себе откровенно, у нее самой за все это время образ Джеймса никак не желал уходить из головы, заполоняя каждую мысль, словно теперь, когда они стали встречаться, она бесповоротно влюблялась все сильнее и больше. Но если и жалела о чем-то — то разве что о том, сколько же времени они по собственной глупости успели потерять за все предшествующие шесть лет. В который раз задумываясь над этим, Лили перевернула письмо — и, как оказалось, не зря: на обратной стороне парень наскоро вывел короткую, требовательную и настойчивую фразу: «Ты обещала, Эванс!» Вчитавшись и бросив взгляд ниже, рыжеволосая девушка вдруг звонко рассмеялась: под последней пометкой Поттер чрезвычайно комично и нарочито неказисто изобразил большеголового человечка верхом на метле, в огромных очках и с абсолютно безумно торчащими волосами, с тоненькими ручками и ножками и широкой, до самых ушей, улыбкой. Более того, этот невозможно очаровательный бузотер применил к своему художеству магию, и неказистый, смешной человечек, оглядываясь на читающего, немедленно соскакивал с метлы, прижимал обе тоненькие ручки к груди и, достав огненно-красное пульсирующее сердечко, протягивал его с листа, попутно строя умильные глазки, способные, казалось, растопить самое холодное не свете сердце. Радостно смеясь, Лили уже принялась набрасывать в мыслях свое будущее ответное письмо, а послание Джеймса любовно положила ко всем остальным, надежно хранившимся в верхнем выдвижном ящике письменного стола. Она было подумывала направиться в ванную, как с первого этажа неожиданно донесся изумленно-веселый голос матери: — Лили, дорогая, ты уже проснулась? Иди скорее сюда — тебе доставили посылку! На секунду похолодев от волнения, девушка, позабыв даже о тапочках, прямо босиком и в коротеньких пижамных шортиках бросилась по лестнице на первый этаж, приостановилась в холле и лишь затем ступила в залитую утренним солнцем кухню. Через распахнутое окно в комнату проникал яркий свет и уже занимающаяся летняя жара, а многоголосое щебетание птиц, казалось, заполонило ее до самого потолка. Улыбающаяся мама стояла прямо против окна, как всегда бодрая, жизнерадостная и уже погруженная в домашние дела. Перед ней же предстала слегка взъерошенная спросонья младшая дочь, на лице которой явственно читалось изумление и обеспокоенность. Лили обвела глазами кухню и, встретившись взглядом с матерью, наконец спросила с затаенной опаской: — Мама… Что за посылка? — А ты сама погляди! — улыбнувшись лучезарнее прежнего, миссис Эванс отошла в сторонку, указав рукой на кухонную тумбу у распахнутого окна, и Лили невольно обомлела. На гладкой, натертой до блеска поверхности во всем великолепии высилась подпоясанная пышной лентой большая коробка с цветами совершенно восхитительной красоты. С замиранием сердца, совершенно растерявшись и на миг утратив дар речи, девушка сделала пару шагов вперед, осторожно коснулась волшебной посылки и смогла наконец рассмотреть ее ближе. Из каких только цветов ни состоял этот причудливый букет! Изумительные крупные белые чайные розы и изящные розовые кустовые, белоснежные и сиреневые ажурные хризантемы, нежные мелкие гипсофилы, точно звездная пыль над благоухающим великолепием, от одного вида которого уже захватывало дух. В самом сердце прекрасного подарка девушка заметила небольшую аккуратную открытку, осторожно достала, быстро прочла — и горячий румянец, схлынувший было со щек, немедленно вспыхнул с новой силой. Моей нежной Лили с безграничным восхищением и любовью.Джеймс Ч. Поттер.
Великий Мерлин, неужели это Джеймс? Неужели этот огромный букет был отправлен именно им? И ведь даже не с совой, а обыкновенной магловской почтой. Ну откуда только он имел понятие о том, как та вообще работает у маглов? Лили широко улыбнулась, и ей пришлось закусить губу, чтобы не расхохотаться на глазах у матери, не сводившей с нее лукаво-ласкового взгляда — конечно же, Поттер не был бы Поттером, если бы смог обойтись без столь патетичной записки, да и, кроме того, явно рассчитывал именно на то, что первым его послание прочтет кто-либо из домочадцев Лили. Ну и что же, скажите на милость, ей теперь делать с этим несчастным обормотом? Зеленые глаза невольно радостно повлажнели, а сладко екнувшее сердце наполнилось теплом и любовью, грозящими расплескаться через край и заполонить без остатка все ее существо. Она дышала размеренно и глубоко, улыбалась так безгранично счастливо, так живо и солнечно, что казалось, горячее золотое свечение исходило от нее самой, озаряя уютную кухню и весь дом в целом. И в это мгновение она словно бы видела самого Джеймса, видела прямо перед собой, любила его без остатка и ничего не хотела больше, чем почувствовать его крепкие, но такие нежные объятия, настойчивые и жарко-ласковые губы, увидеть его наполненные трепетом и любовью карие глаза, теплые, смеющиеся, невероятно живые. — Лили, — вновь окликнула ее мама, заставив девушку обернуться, оторвавшись от лицезрения восхитительного букета и собственных мыслей. — Скажи, а не тот ли это «невозможно раздражающий Джеймс Поттер, которого ты бы не видела еще сотню лет», теперь шлет тебе такую невиданную красоту? — Ма-ам, — наморщив нос, почти жалобно, сконфуженно протянула Лили, и щеки ее пуще прежнего заалели румянцем, так, что мелкая россыпь почти неприметных веснушек стала заметнее. Миссис Эванс, не переставая улыбаться, почти испытующе глядела на нее. Ведь на самом же деле ей абсолютно не требовалось никаких объяснений — одни только глаза выдавали дочь с головой. Неловко переступив с ноги на ногу и в качестве эмоциональной защиты скрестив руки на груди, Лили, придав голосу большей уверенности, снисходительно согласилась: — Ну да, это он, но только это несовсем тот Джеймс. Точнее говоря, совсем не тот Джеймс, на которого я так злилась раньше и который донимал меня письмами четыре года. Он и сейчас пишет, но… Теперь все как-то по-другому. Словом, на самом деле он оказался вовсе не таким уж спесивым и напыщенным. — Детка, это все тот же мальчик, что и раньше. Просто доселе по-настоящему ты никогда его не знала, — мягко возразила мама и, подойдя ближе, заключила дочь в теплые, родные и ласковые объятия. Лили привычно прижалась к ней, на мгновение прикрыв глаза и с головой погрузившись в знакомое с раннего детства чувство любви, заботы и абсолютной защищенности. Что бы ни случилось, мама всегда с легкостью понимала, что у нее на сердце — может, оттого, что они были так похожи, словно яркие лучики солнечного света, а может, просто оттого, что миссис Эванс была одной из лучших матерей на свете, и уж конечно, самой лучшей для своих дочерей. — Да, — согласно улыбнулась девушка, неловко опуская глаза. — Он и сейчас может быть просто невозможным ребенком и отчаянным оболтусом, но я все равно люблю его. И едва не потеряла в этом году, прежде чем понять, как же до боли люблю. На миг в памяти пронеслась вся страшная, мучительная и полная немого отчаяния неделя, в течение которой Джеймс ходил по краю могилы. Ледяной ужас и замирание сердца всякий раз, когда она пыталась прощупать его пульс, короткое облегчение с улавливанием медленного, слабого, но упрямого трепыхания его жизни под кожей. И окрыленная, безграничная свобода в тот миг, когда он снова стоял перед ней, невредимый, здоровый, живой, и у нее впереди еще было столько времени, чтобы успеть сказать, как сильно он ей дорог. Великий Мерлин, как же глупо вела она себя прежде! Они оба — и Джеймс, и сама Лили — шли слишком долго, но теперь, наконец достигнув друг друга, вдруг разом вспыхнули, ослепительно и ярко, чтобы сиять вместе, непременно много, много лет. — Дорогая, это уже не столь важно, — утешающе проведя по шелковистым медно-рыжим локонам, ответила миссис Эванс и с самым ободряющим видом приподняла подбородок дочери, заглядывая в глубокие, искрящиеся юностью и нежностью глаза. — Главное, чтобы любимый человек всегда был с тобой. Ну, а что до ребячества, то все они в определенной степени такие. Ты даже не представляешь, каким несерьезным мог бывать ваш папа в молодости! Удивленно взглянув на мать и прочитав в ее глазах оттиск воспоминаний о молодости и всего, что было связано с мистером Эвансом, Лили сменила недоверчивый вид на мягкую улыбку и легкий смешок. Ей почему-то стало не так сложно представить собственного отца, крепкого уважаемого мужчину с пышными пшеничными усами и уже чуть тронутой сединой шевелюрой, беспечным юношей, дурачившимся не хлеще неугомонного ребенка и точно так же красиво, непосредственно и мило ухаживающим за ее легкой, ласковой, прекрасно воспитанной и элегантно-воздушной матерью, точно такой же юной девчонкой далеких пятидесятых. И могут пройти десятки, бесконечные вереницы десятков лет, но что-то в живущем под небом мире останется неизменным. В окрыленном, беспечно радостном и влюбленном состоянии Лили порхала несколько следующих дней. Присланный Джеймсом букет стоял на ее письменном столе, и, засыпая вечером, девушка подолгу смотрела на него, пока сон окончательно не забирал ее в свои объятия. Они продолжали свою ежедневную переписку, и в последнем послании Джеймс невзначай поинтересовался, не передумала ли она отправляться вместе со всей веселой компанией в дом Сириуса. Неожиданно обнаружив, что до назначенного времени осталось совсем немного дней, Лили обсудила свое маленькое путешествие с родителями, и теперь ей оставалось только ждать окончания месяца. Она точно знала, что последние школьные летние каникулы запомнятся ей как самые счастливые за все семь лет в Хогвартсе. И в один из таких жарких дней, возвращаясь домой из магазина, нагруженная двумя объемными картонными пакетами, Лили неожиданно приметила знакомую угловатую фигуру, двигающуюся ей навстречу где-то вдалеке, на другом конце тротуара, тянущегося вдоль калиток небольших уютных коттеджей, так похожих на дом Эвансов. Невольно внутри все содрогнулось, и в первые несколько секунд Лили мучительно хотелось вернуться к магазину и пойти домой окольным путем, но вместе с тем она прекрасно понимала, что сделать это неприметно на совершенно пустынной в разгар знойного буднего дня улице никак не получится, а потому ей не оставалось никакого другого выбора, кроме как продолжить свой путь по прямой. Быстро, слишком быстро ее и Северуса Снегга стали разделять лишь несколько метров, и уже на этом расстоянии взгляды бывших друзей детства встретились. Черные, точно два темных бездонных тоннеля, глаза слизеринца неотрывно смотрели на нее, и гриффиндорка с удивлением отметила, как же сильно изменился его облик. Черты худого, изжелта-бледного лица стали еще резче, впалые щеки делали его еще более острым, а отросшие угольно-черные волосы то и дело спадали сальными прядями, скрывая худые скулы. Довольно высокая, такая же угловатая, как и прежде, фигура, двигалась знакомой паучьей походкой, но теперь в ней, как и в темных глазах, читалась какая-то совершенно новая, холодная твердость. Он заметно убавил шаг, в то время как Лили продолжала, пересилив сомнения, идти навстречу, и когда они уже практически поравнялись друг с другом, Северус совсем остановился. Он оглядел ее с головы до ног — от этого пристального взгляда девушке стало совсем не по себе, но и она замерла на месте, подняв взгляд на юношу. И на секунду в глубине этих совсем чужих глаз вдруг мелькнул такой привычный, с детства знакомый отблеск. Уголки губ Снегга врезались чуть глубже, он наконец произнес: — Здравствуй, Лили. — Здравствуй… — чувство неподдельной тревоги и сконфуженности немедленно овладело ею, но Лили отчаянно старалась держаться уверенно и вежливо-отстраненно, как все время после рокового вечера в конце пятого курса. — Северус. Между бывшими друзьями повисло неловкое, наэлектризованное молчание. На лице Снегга явственно читалось желание подобрать еще хоть пару слов, чтобы обменяться ими с девушкой, на лице же самой Эванс — желание поскорее закончить неожиданную встречу и уйти по направлению к дому, до которого оставалась какая-нибудь пара сотен метров. Затем Северус бросил взгляд на нагруженные покупками сумки в руках девушки и тут же ухватился за представившуюся возможность, точно утопающий за соломинку: — Тебе помочь? — Да нет, спасибо. Здесь совсем недалеко, — отрицательно мотнула головой та, но Северус, даже не дожидаясь ответа, забрал у нее один из пакетов и потянулся было за вторым, однако Лили сделала вид, что не заметила мимолетного движения его руки. — Ты ведь куда-то шел. — Я не тороплюсь. Просто прогуливаюсь, — коротко ответил он, и лицо его сразу же помрачнело, хотя девушка уже по памяти прошлых лет уловила ложь в этом нарочито спокойном тоне. Она с детства помнила немногословные, сдержанные рассказы Снегга о его отце-магле, грубом, жестоком во хмелю пропойце, превращавшем жизни своей бедной жены и единственного сына в сущий кошмар. Он был самой первой причиной зарождения ненависти и презрения к маглам в душе Северуса. И с ранних лет он направлялся вот так бродить вдалеке от собственного дома в те дни, когда его отец был особенно не в себе. В один из таких дней он когда-то встретился на детской площадке с сестрами Эванс, и, вероятно, и теперь брел куда-нибудь подальше от Паучьего тупика. — В самом деле, я бы справилась сама, — уже остановившись у изгороди родного дома, Лили обернулась, ожидая, когда Северус наконец вернет ей пакет и позволит исчезнуть в глубине сада. Но он по-прежнему медлил, и лишь поняв ее по глазам, нехотя отдал поклажу обратно. — Как ты? — осторожно поинтересовался он, и девушка, отчетливо чувствуя, что за последней фразой определенно проследует что-то еще, поспешила однозначно ответить: — Да в общем, хорошо. Прекрасно, — измученная натянутость, вялая мертвенность беседы сводила с ума, хотелось поскорее бежать подальше от нее, вернуться на привычную дистанцию. Как и следовало ожидать, она не ошиблась — в следующее мгновение лицо Снегга приобрело выражение горького сожаления: — Лили, я только хотел, чтобы ты меня… — Ох, Северус, пожалуйста, не начинай о том же снова, — устало поморщившись, перебила девушка, глядя прямо ему в глаза с непоколебимой уверенностью. — Мы говорили об этом не раз. Я не обижаюсь и давно простила тебя, но у нас с тобой уже много лет нет ничего общего. Ты сделал свой выбор, я — свой, и у нас совершенно разные дороги. Поэтому давай наконец закончим со всеми этими объяснениями. Я больше не могу находить тебе оправдания и уже давно все тебе сказала. Так что спасибо тебе за помощь и за беспокойство, но я в самом деле должна идти. — Зато с Поттером у тебя много общего, верно? — Лили уже собиралась развернуться к дому, как злая, неожиданно резкая колкость заставила ее вновь посмотреть на Снегга. За считанные секунды он стал окончательно неузнаваем: такого откровенно зловещего, ледяного, полного ненависти и мрачного огня взгляда у него она не видела еще никогда. Казалось, каждая клеточка его тела источала кипучую ярость и пугающую жесткость, и она невольно похолодела изнутри. И даже не успела сообразить, как в свою же очередь с губ сорвался твердый и беспрецедентный ответ: — Очевидно, гораздо больше. Надеюсь, ты тоже в порядке и полностью счастлив в том выборе, который сделал! Всего хорошего, Снегг! С этими словами девушка решительным шагом направилась к дому, и даже когда калитка хлопнула у нее за спиной, а раскидистые кусты шиповника надежно скрыли ее от наблюдателя с улицы, она не сбавляла темпа до самой входной двери и даже ни разу не обернулась, чтобы посмотреть, стоит ли все еще там слизеринец. Она совсем не хотела ему грубить, да и, откровенно говоря, вообще не собиралась начинать разговор, но та тупая, невиданная злость и яд, с которыми он вдруг бросил эту бессмысленно разъяренную последнюю фразу, словно отрезвили ее ум, заставив на миг пробудиться отголоски старого потрясения, обиды и боли. Едва ли он мог знать обо всем, что теперь связывало ее и Джеймса, но, вероятно, давно сделал для себя верные выводы. Так или иначе, девушка понимала, что об их отношениях очень скоро будет судачить весь Хогвартс и что новость эта никак не минует Северуса, но она никак не ожидала, что его ледяной упрек настигнет ее так скоро, прямо здесь, почти на пороге родного дома. Упрек в том, что она искренне влюбилась в человека, ставшего ей по-настоящему близким — точно посягнула на руины былой дружбы, давно давшей трещину и в конечном счете не удержавшейся на шатком фундаменте. Дружбы, которую даже разрушила не она.***
— О, Мерлин, какое великое счастье! — с горькой, убийственной иронией произнес Сириус, сложив пополам свежий номер «Ежедневного пророка» и небрежно бросив его на кровать Джеймса. В дом Поттеров он прибыл ранним утром, к великой радости хозяев поприсутствовав на воскресном завтраке, и целью его визита было забрать лучшего друга, чтобы затем встретиться с Римусом и Питером, заехать за девчонками и сопроводить наконец всех в свой новый, доставшийся в наследство от дяди дом. Джеймс был первым в его списке, а Римус и Питер обещали присоединиться к ним по пути к следующему ближайшему пункту назначения — к дому Эммелины Вэнс, оттуда — к Алисе Ревелл, а затем уже к Лили Эванс. Что касается Марлин МакКиннон, то она заявила, что встретится со всеми в Лондоне, потому как отправляться к Сириусу удобнее всего будет именно оттуда. Поэтому теперь, проведя пару часов в уютной компании мистера и миссис Поттер, Сириус сидел в комнате Джеймса и терпеливо ждал, пока его лучший друг соберет в рюкзак все необходимые ему личные вещи. Учитывая беспечно-оптимистичный настрой, собирался Сохатый на удивление медленно, разыскивая в радиусе всей спальни то припрятанную пачку сигарет, то жизненно необходимую именно эту и никакую иную футболку. Однако последняя фраза Сириуса заставила его обернуться, и он, отметив откровенно кислую физиономию друга, поспешил спросить: — Что там еще, Бродяга? — Вы, господин Сохатый, как видно, совсем безучастны к общественной жизни и не читаете газет, — криво ухмыльнувшись, Сириус бесцеремонно швырнул в него упомянутой газетой, и Джеймс машинально поймал ее в воздухе. — Даже не удосужились поздравить своего верного брата со счастливейшим событием в семье. Двенадцатая страница… — Да читаю я газеты. Просто если бы что действительно важное, оно бы было на первой… — Джеймс развернул «Пророк» на нужной странице и на пару минут умолк, с легким удивлением вчитываясь в короткую заметку, сообщающую о том, что в минувшую пятницу Нарцисса Блэк вступила в законный брак с Люциусом Малфоем и по такому случаю в поместье Малфоев прошел официальный пышный прием. Приложенная фотография изображала элегантно, пышно одетых жениха и невесту у алтаря на фоне громады строгого темного особняка. С краю можно было разглядеть часть многочисленных гостей, в том числе родителей жениха и невесты в первом ряду, холодно торжественных Вальбургу и Ориона Блэков и даже младшего брата Сириуса, Регулуса Блэка, а за ними — десятки других, не менее именитых потомков чистокровных семейств. Слегка пораженный, Джеймс внимательно всмотрелся в лица новобрачных. Люциус Малфой, бледный, белесый молодой человек, казался уверенно-беспристрастным, и лицо его не выражало ровно никаких эмоций, разве что фирменная неприятная полуулыбка едва кривила тонкие губы. А уж почти фарфоровое лицо Нарциссы Блэк и вовсе вызывало странную смесь неприязни и жалости — недвижное, напрочь лишенное подлинных эмоций, оно напоминало скорее фарфоровую маску, на которой кто-то так неестественно изобразил необходимую по случаю улыбку. Красивая, дорогая, изящная, но бесчувственная маска. Не то, чтобы и Джеймс, и тем более Сириус были слишком уж удивлены подобной новостью: помолвка между Люциусом и Нарциссой была заключена накануне выпуска Малфоя из Хогвартса. В ту пору Цисси Блэк оканчивала пятый курс, а они сами — второй, и прекрасно помнили, как новость о предстоящем союзе семей Малфоев и Блэков с неделю курсировала по замку. Ничего необычного в ней, в сущности, не было — наследники чистокровных семейств порой даже до поступления в Хогвартс уже примерно представляли, кто же именно в будущем станет их партнером по супружеской жизни, и выбор для тех, кто тщательно блюли чистоту крови, был слишком уж невелик. Невелик до того, что даже браком с дальним родственником уже было сложно кого-то удивить. И ходить далеко не так уж обязательно — собственные родители Сириуса и Регулуса являлись кровными двоюродными братом и сестрой и даже носили одну и ту же фамилию до заключения брака. Здесь же ситуация отличалась лишь немногим. Трудно сказать, связывали ли в самом деле настоящие чувства эту пару, но то, что по крайней мере Нарцисса была сильно привязана к своему жениху — неподдельный факт, ибо слишком уж часто в последние два года обучения окружающим приходилось слышать от нее имя ее жениха. Что до Люциуса, то для него девушка из рода Блэк была как минимум уже наиболее удачной невестой — юная, утонченно-красивая и внушительно богатая. В целом, идеальная партия для молодого наследника крови и состояния Малфоев. Невольно удивиться же Сохатого и Бродягу заставила иная мысль: слишком уж отчетливо помнился им холодный, манерный голос Малфоя, который они неожиданно услышали из-под темного капюшона в задымленном пабе «Кабанья голова». Чертовски сложно было представить себе, что тесно связанный с таинственно-жуткой личностью Лорда Волдеморта человек может так спокойно, на глазах у сотен родовитых людей вступать в брак, совершенно не боясь никаких публикаций в газетах. — Бля, Бродяга… — растерянно протянул Джеймс, подняв глаза на Сириуса, когда способность говорить наконец вернулась к нему. — Да он же гребаный Пожиратель! — И кто знает об этом, Сохатый? — со все той же мрачной иронией вопросом на вопрос ответил Сириус. — Мы с тобой, Лунатик и Хвост, да еще, может, пара человек из дражайших семеек — моей да Малфоев, и те, могу ручаться, захлебываются слюной от гордости за эту мразь. А Нарцисса… Я не удивлюсь, если и она в курсе, с кем связала свою жизнь. Только она ни за что не отойдет от Малфоя ни на шаг — так уж, мерлинова борода, она воспитана. А старина Люц будет козырять перед ней, изображая примерного муженька, и раз в месяц преподносить на блюдечке бриллиантовые «вкусняшки», как и положено гребаному аристократу. А потом она родит ему детишек, чтобы продолжить славный род. И плевать, что половина из его членов появилась на свет от обыкновенного кровосмешения и с рождения гнилая внутри. — И вот в это, твою мать, хочет превратить все магическое сообщество их пресловутый Лорд? — Джеймс с досадой сплюнул в сторону. — В конченных психов, которые будут спариваться со своими сестрами, только бы сохранить безупречную родословную. Фу, блять, это еще более мерзко, чем у животных! — И настанет счастливое время, — ядовито усмехнувшись, Сириус поднялся на ноги, вновь завладев злополучной газетенкой. — О, вижу, и Белла тут как тут, вместе со своим муженьком! Готов съесть голову гиппогрифа, если они оба не состоят в рядах Пожирателей. С моей конченной кузины станется, — на секунду Бродяга замолчал, в который раз всматриваясь в фотографию, и потом наконец высказал то единственное, что так всколыхнуло его беспокойство: — Меня волнует только та херня, которую они свободно втирают в уши моему малолетнему придурку-братцу. — Сириус, — понимающе нахмурившись, Джеймс поправил на переносице очки и подошел вплотную к другу, опустив руку ему на плечо. — Ну, а что ты тут можешь сделать? Ты, надеюсь, не собираешься же ввалиться в свой дом на площади Гриммо. — Не могу же я его выкрасть, как невольную девчонку, — усмехнувшись, друг вторично сложил газету пополам и отбросил ее прочь на письменный стол. — Я уже убедился, что слушать меня он не станет, а в особенности под напором моей дорогой мамаши. Уверен, что сам он сейчас вполне доволен своей жизнью: он всегда был лучшим сыном, и мне частенько об этом любили напоминать, а теперь едва ли не превозносится как единственный. На него накинули золоченые сети, а этот идиот даже не подумает сопротивляться… Ладно, Сохатый, давай собирайся уже и просто забей! Хотя бы в ближайшие несколько дней. Мне осточертело слышать эти вездесущие фамилии. Коротко вздохнув, Джеймс ускорил свои сборы, но время от времени все так же поглядывал на Сириуса, присевшего на край кровати и невидящим взглядом следившего за его манипуляциями. Он прекрасно понимал, что мрачные мысли вопреки всему продолжают терзать сердце лучшего друга, и он как никто другой стремится сейчас поскорее собрать компанию друзей, чтобы хотя бы отвлечься от гнетущей действительности и поймать лишь пару счастливых мгновений последнего школьного лета. Прощаясь с мистером и миссис Поттер, он был уже беспечно весел и бодр, подавив, как и всегда, глубоко внутри свои личные переживания. Да и Джеймс, надо признать, довольно быстро переключился на приятную волну авантюрного духа приключений, и только лишь один неприятный момент в прощании с родителями несколько притуплял это кипучее ощущение: отец в последнее несколько дней ухитрился подхватить простуду, и теперь попеременно кашлял и выглядел слегка уставшим. Однако в присутствии сына он неизменно бодрился, с такой привычной, точь-в-точь как у сына, улыбкой по-отечески ерошил парням волосы и хлопал по плечу, оптимистично желая им отлично повеселиться. И этот активный, приподнятый настрой несколько притуплял волнение, предательски закрадывающееся в сердце единственного сына, а предстоящее путешествие в компании друзей и более всего встреча с Лили зажигала юношескую душу жарким огнем нетерпения.***
Ясным августовским днем, сморенным жарой и изнеженным упоительным ароматом полевых цветов и аккуратных садов на участках похожих друг на друга коттеджей, в доме Эвансов, мирно пивших чай всей небольшой семьей по случаю выходного дня, раздались трели звонка. Удивленно вскинув брови и недоумевая, кто бы мог зайти к ним, не предупредив, Лили поднялась из-за стола и проследовала ко входной двери. Решетчатые разноцветные стеклышки отражали фигуры сразу нескольких людей, но прежде, чем ручка двери окончательно опустилась вниз, девушка уловила до боли знакомые голоса. — Привет, Лили! — едва только дверь распахнулась, на пороге перед старостой Гриффиндора тут же предстали Алиса и Эммелина и немедленно кинулись обнимать изумленную подругу. Лили и в самом деле поначалу смешалась, а уж когда в холл ее дома неожиданно вошли все четверо Мародеров, совершенно заговорщицки ухмыляясь и обаятельно приветствуя однокурсницу, пораженный смешок серебристо сорвался с ее губ: — Мерлин, как только вы все тут оказались? Мы же договорились встретиться в обед в Лондоне! — В Лондоне мы встретимся с Марлин. Привет, Принцесса! — жизнерадостно заявил Джеймс и первым дорвался до объятий любимой девушки. Зеленые глаза немедленно влюбленно вспыхнули, и она оглядела наконец парня с головы до ног. Затем взгляд задержался на футболке, и снисходительная улыбка изогнула аккуратные губы. Ничего примечательного в этой черной футболке не было, за исключением белой, прекрасно узнаваемой надписи «The Beatles» — пожалуй, ее любимой группы, о чем, к слову, Джеймсу было прекрасно известно. Карие глаза очаровательного смутьяна искрились неподдельным самодовольством, и он с чувством выполненного долга оставил на губах девушки легкий поцелуй. Лили едва успела по очереди обнять всех парней, как из кухни раздался голос отца: — Лили, дорогая, у нас гости? — Да, пап, у нас очень много гостей, так что не пугайтесь, пожалуйста, — Лили первой с лукавой улыбкой вошла в комнату, и пока она с заговорщицким видом говорила, за ее спиной взору радушных хозяев предстали две девушки и четверо парней, радостные и чуть смущенные. — Честно признаюсь, я не подозревала даже, что за мной явится целый отряд! — Добрый день, — тут же вежливо поздоровались прибывшие, и Джеймс взял общие бразды в свои руки. — Просим прощения, что так заявились без приглашения, но мы не могли допустить, чтобы ваша очаровательная дочь добиралась до нас в одиночку. — Мам, пап, познакомьтесь, — весело фыркнув и покачав головой в сторону своего парня, перебила девушка. — Это мои подруги: Эммелина, Алиса — ее вы прекрасно знаете, — мистер и миссис Эванс с улыбкой кивнули по очереди одной и второй девушке, предчувствуя, что их дочь переходит к самому интересному. — Это Джеймс, мой… парень. Это Сириус, его некровный близнец. Это Римус, мой названный брат. А это Питер, наш общий добрый друг. Ребята, а это моя семья: мои папа, мама и старшая сестра Петунья. — Еще раз извиняемся за наше бесцеремонное вторжение, — слегка склонив голову, Сириус откуда ни возьмись явил собравшимся исполинскую коробку элитного шоколада. — Смею надеяться, нас немного оправдает тот факт, что мы не с пустыми руками. — И уж конечно не собираемся насильно похищать вашу дочь, — усмехнувшись, закончил его мысль Римус. Наконец настала очередь родителей Лили попеременно знакомиться со всеми. Мистер Эванс, усмехаясь в пшеничные усы и привычно лучась добродушием, поздоровался с каждым из парней за руку и поприветствовал девушек. А миссис Эванс, слегка растерявшись от такого количества молодых людей в ее доме, поспешила обнять каждого, а Алису второпях даже дважды. Оба приветливых, таких жизнерадостных родителя долго рассматривали Джеймса, и тот, не без теплоты в сердце отметив, как его представила Лили, держался достойно, почтенно и очень обаятельно. Петунья же осталась сидеть за столом с таким видом, точно ее заставили проглотить целый лимон. Глаза ее, лишь на секунду задержавшись на девушках, подолгу бродили с одного из Мародеров на другого. Ей с трудом верилось в то, что у ее младшей сестры, за все время из представителей противоположного пола водившей детскую дружбу только с этим странным мальчишкой Снеггом, откуда-то мог взяться парень и такое количество друзей-юношей. А уж когда Сириус, мимоходом наткнувшись на ее взгляд, вдруг ослепил ее безупречной аристократичной улыбкой, Петунья и вовсе смешалась, опустила глаза в чашку, зло закусила губу и отчаянно покраснела. Парни внутренне ухмыльнулись: оно и понятно — еще ни одна на свете девушка не смогла остаться абсолютно равнодушной к появлению господина Бродяги. Не то, чтобы Сириус, отдаленно зная по рассказам о нраве сестры Лили, хотел произвести хорошее впечатление и на эту сухощавую склочную девчонку, так непохожую на младшую Эванс — просто подобные маленькие выходки его забавляли. Соблюдая приличия, гости немного задержались в доме Эвансов, настоявших на чашке чая, пока Лили поспешно собирала свою рюкзачок наверху в спальне. Окрыленная, воодушевленная и абсолютно счастливая, она шутливо ругала Мародеров и подруг у себя в голове и невольно отмечала, что Джеймс вполне приглянулся ее родителям — даже отцу, довольно долго и внимательно осматривавшему парня после ее представления. Почувствовав легкие нотки авантюрного приключения, Лили даже толком не замечала, что бросает в рюкзак, действуя скорее на автоматизме, но все же перед тем, как переодеться, девушка основательно просмотрела все имеющиеся футболки, и миг спустя на ее лице заиграло такое редкое лукавое выражение. Когда она наконец спустилась в холл, где ее уже терпеливо ждала вся большая компания, прощаясь с хозяевами, под тонкой джинсовкой в тон коротким шортам была надета точно такая же, как и у Джеймса, маечка. Первым отметив невинный ответный жест, парень рассмеялся и целомудренно приобнял свою возлюбленную за плечи, постеснявшись поцеловать сразу на глазах у родителей. Рыжеволосая гриффиндорка едва успела попрощаться с родителями — и дружная толпа наконец высыпала на вымощенную камнем тропинку, ведущую к парадному входу дома Эвансов.***
— И как же мы будем добираться до твоего «холостяцкого гнезда», Сириус? — оживленной и жизнерадостной болтушке Марлин, с которой гриффиндорцы наконец воссоединились на одной из улиц Лондона, привычно не терпелось отправиться навстречу новым впечатлениям. Надо признать, детально весь путь парни с девушками пока не обсуждали, дабы сохранить романтику неизвестности приключения. Однако путь им предстоял неблизкий, потому даже не посвященные в мелкие детали девчонки нисколько не удивились, когда Бродяга невозмутимо ответил: — Пожалуй, быстро нас туда доставит разве что старый-добрый «Ночной рыцарь». Но погодите спешить, друзья мои. Мы собрались еще не все. — Так мы же завтра только будем все, — растерявшись, округлила глаза Алиса. В самом деле, заранее было решено, что Фрэнк и Карадок прибудут к остальным следующим вечером, и только тогда все они направятся к ближайшему лесному озеру — благо, идти никуда особенно далеко не придется, потому как достаточно будет спуститься со склона и пройти чуть в глубь леса, раскинувшегося прямо позади поместья покойного Альфарда Блэка. Эту же ночь гриффиндорцы намеревались провести под крышей дома ввосьмером. Однако Сириус, похоже, втайне ото всех имел несколько иные планы, и теперь с напряженным вниманием и загадочной ухмылкой всматривался куда-то в сторону. И когда к ближайшей остановке подъехал переполненный автобус, ухмылка его стала еще шире, он оглянулся на Римуса, а в серых глазах немедленно зажглись нахальные огоньки. — Лунатик, я имел смелость пригласить под свой кров кое-кого еще… С этими словами Бродяга указал на оживленную автобусную остановку, но Лунатик, проследив за его взглядом, понял все мгновением раньше. Там, в нескольких метрах от них, стояла маленькая знакомая фигурка. Легкий жаркий ветер развевал белокурые локоны, а такая милая, родная, знакомая улыбка сияла даже на расстоянии — Малышка Рэйчел Уоллис стала девятой в их компании. Растерявшись на миг, Римус сделал пару шагов вперед, а в следующую секунду оба бросились друг другу навстречу. Поймав девушку в свои объятия, парень целую бесконечную минуту не мог поверить, что это она, действительно она снова рядом, и у них и в самом деле будет целых четыре дня, чтобы побыть вместе. Сердце ее колотилось так сильно, что Лунатик чувствовал каждый частый удар, она что-то счастливо шептала ему на ухо и, на мгновение забыв обо всех на свете, нежно покрывала поцелуями обе щеки. Ребята тактично молчали, дав этим двоим вдоволь насладиться радостью встречи, и только когда они, держась за руки, приблизились ко всем, Сириус наконец нарушил общее молчание ироничным возмущением: — Ну это даже несправедливо! Организовал все я, а целуют теперь не меня. Парни, что это такое, черт возьми, происходит? — А ты перебьешься! — сурово нахмурилась сквозь смех Эммелина, схватив его за лацканы куртки и приблизив лицом к себе, но исключительно в целях нахальства не поцеловала. Сириус ответил ей насмешливой ухмылкой, но глаза его немедленно наполнились теплом. И когда наконец восторг от неожиданного пополнения немного улегся, организатор и идейный вдохновитель объявил, что настало время вызвать всеми любимый «кошмар на колесах». Дорога на «Ночном рыцаре» заняла у них не больше пятнадцати минут, но о последнем небольшом испытании живого квеста «попади домой к Сириусу» девушки узнали только по прибытии: оказалось, всем им предстояло выйти за пределы небольшой деревушки и преодолеть внушительный склон, довольно круто уходящий вверх — что и говорить, дядюшка Сириуса, славившийся своей любовью к уединению, выбрал прекрасное место для расположения своего пристанища. Однако даже такие мелкие трудности нисколько не убавили боевого духа юных хогвартцев, и вся компания довольно бодро держала путь к заветной цели. Правда, наконец оказавшись на утратившей былое аристократичное величие поляне перед громадиной старого особняка, добрая половина из них чувствовала отчаянное колотье в боку. — Мерлиновы панталоны, Сириус! — выдавила из себя Марлин, борясь с желанием рухнуть в высокую траву прямо здесь. — О таком нужно бы предупреждать заранее! — Я боялся, что вы испугаетесь и откажетесь ехать, крошка, — нахально подмигнув, Сириус первым взобрался на крыльцо и, дважды стукнув палочкой по дверной ручке, приветственно распахнул дверь, тоном заправского швейцара провозгласив: — Итак, дамы и господа, добро пожаловать в мою холостяцкую обитель! — Ничего себе «обитель»! — в один голос воскликнули Алиса и Лили, вместе с остальными девушками, видевшими поместье Блэка впервые, оглядывая исполинское здание насколько хватало глаз. Гордое и неприступное, слегка утратившее былой лоск, но все такое же величественное, оно уносило верхи черепичных крыш далеко в прозрачное небо, едва подернувшееся первыми сумерками. Трудно даже представить, сколько же здесь комнат! Впрочем, вскоре им представилась возможность исследовать его изнутри. Призрак легкого запустения все еще витал в этих благородных стенах, да и большинство вещей покрывал слой пыли, зато уже минимальных стараний Сириуса по возвращению пламени в камины и яркого света в старые золоченые люстры хватило, чтобы в покинутый покойным прежним хозяином дом вернулось новое дыхание жизни. Считая хозяйскую и ту, где расположился теперь Сириус, дом насчитывал пять спален, и молодой владелец радушно предложил выбирать девушкам абсолютно любое место для сна. Правда, спальню Альфарда парень занимать не собирался — все в ней осталось таким же, каким Бродяга нашел ее в свой самый первый приезд, и даже покрывало широкой кровати по-прежнему оставалось небрежно отброшенным. Быть может, так считать было наивно и глупо, но пока эта комната хранила последние следы Альфарда Блэка, парню невольно казалось, что он все еще там, спокойно пребывает где-то за закрытой дверью. Девушки долго бродили по комнатам, осторожно рассматривая все окружающие их вещи и слегка стесняясь своего откровенного любопытства, но Сириус добродушно позволили им все рассмотреть, прежде чем пригласить в вернувшуюся к былому великолепию столовую на быстрый ужин, состоящий целиком из разнокалиберных сандвичей, сладостей и сливочного пива. Наконец расслабившись, они пустились в обсуждение планов на будущий вечер и следующие трое суток. Незаметно, сама собой беседа перешла в бурную игру в карты, и вся компания, рассевшись за длинным столом, отчаянно сражалась, попеременно бросаясь шутливыми колкостями: — Едрить твою, Бродяга! Ты где нарыл сразу двух королей? — Это мои вассалы, друг мой Джимбо, и они всегда при мне! — нахально заявил Сириус, откинувшись на спинку стула. — Это твой мухлеж всегда при тебе! — парировал в ответ Питер, понуро оценивая не самую выгодную для себя ситуацию. — Зависть — скверное качество, Хвостик, — нарочито ласково протянул Джеймс, позабыв о своем негодовании. — О, мисс Эванс, что я сейчас с вами сделаю… — Не надо! — тут же в ужасе замахала на него руками Марлин. — Мы все и так догадываемся! Спальни наверху! — Марли! — немедленно вскинулась Лили, сердито сверкнув пронзительной зеленью глаз в сторону подруги, пока парни отчаянно покатывались со смеху, и подбросила на стол еще одну карту. — Перетопчешься, мистер Поттер! — Пожалуй, поддержу, — усмехнулся Римус, последовав ее примеру, и Лили благодарно улыбнулась в сторону друга. — Вы хотите сказать, что я проиграл? — удивленно расширив глаза, спросил у всех присутствующих Джеймс. — Да я никогда не проигрывал в карты! По крайней мере всем сразу! — Тогда поздравляю с боевым крещением! — хлопнув друга по плечу, ответил Сириус. — Не волнуйся, приватного танца просить не станем — у нас тут много чувствительных сердец. Но поляну будешь готовить ты. Дамы и господа, — поднявшись со стула, парень с заговорщицким видом прошествовал к сокрытому за дверцами красного дерева бару, извлек на свет сразу три бутылки из богатого арсенала и, подмигнув всем присутствующим, закончил свою мысль: — Предлагаю перебраться на задний двор дома! Густые сумерки плотно окутали все окрестности старого особняка, смородиновое небо поблескивало россыпью первых звезд, а в прохладной траве прямо на исполинском пледе в старом огромном стеклянном фонаре горел яркий пляшущий огонь в исполнении Джеймса. Эммелина и Сириус сидели плечом к плечу, голова темноволосой девушки ненавязчиво покоилась на плече парня и на губах ее витала мягкая, редкая для нее улыбка, пока Сириус под шумок самозабвенно стискивал тонкую талию одной рукой. Лили полулежа уютно расположилась в объятиях Джеймса, и он, гладя рыжие локоны, смотрел прямо в искрящиеся любовью и нежностью глаза, отчего его собственные становились еще теплее, точно растопленный шоколад. Искренние, направленные друг другу влюбленные улыбки согревали их в становившийся прохладным вечер, а мимолетные переплетения пальцев пускали по телу приятные мурашки. Римус и Рэйчел сидели тесно прижавшись друг к другу, но то ли смущение, порожденное пережитым разрывом, то ли внимание стольких зрителей не давало им надолго увлечься друг другом. Прошло никак не меньше часа, прежде чем Рэйчел как-то сама собой прислонилась к груди Лунатика, перебросив обе ноги через его колени. Парень мимолетно вздрогнул и осторожно коснулся мягкой кожи бедра, словно подсознательно почувствовав, что она начинает замерзать. Нервно сглотнул, но когда широко распахнутая, такая близкая синева встретилась с его глазами, робкая улыбка наконец расцвела на юношеском лице. А Алиса, Марлин и Питер с удовольствием откинулись на спины, созерцая высокое августовское небо и звезды во всем их великолепии. Они долго играли в «правду или действие», травили шутки и рассказывали по очереди жуткие истории, откупорив несколько бутылок старого Огдена, расслабленные, счастливые, неизбежно хмелеющие и влюбленные до судорог.***
Пробуждение наступило неожиданно резко, точно кто-то вдруг окликнул ее прямо в ухо, и Рэйчел, открыв глаза, обнаружила себя в постели одной из гостевых спален, в тесных объятиях Римуса. Сам парень преспокойно спал, и чуть отросшие русые волосы спадали ему на лоб, дыхание было ровным, размеренным. Ласково улыбнувшись, девушка осторожно выбралась из крепкого кольца рук, стараясь не потревожить сон парня, и вылезла из-под одеяла, неслышно ступив на мягкий ковер. Слегка зардевшись смущенным румянцем, она поспешила одеться и, обведя глазами комнату, редкую танцующую в солнечных лучах пыль и раздернутые портьеры, бросила взгляд на часы — было уже начало десятого. Тихонько ступая, когтевранка прошествовала в ванную. Во всем поместье стояла сонная тишина, и никто еще, очевидно, не покинул спален. Спускаясь на первый этаж, Рэйчел старательно прокручивала в голове события минувшего вечера, плавно перешедшего в ночь. Она прекрасно помнила, как долго сидели они в высокой траве, растянувшись у горящего фонаря и рассматривая звезды, помнила, как разошлись на них три бутылки огневиски, и даже то, как они в конце концов перебрались в ярко освещенную гостиную, но дальнейшие воспоминания все больше смазывались, а о том, как они оказались в одной спальне, девушка, к собственному смущению, и вовсе не помнила. Но к этому чувству горячего смущения примешивалось легкое дыхание эйфории и окрыленного облегчения. На миг ей показалось, что совершенно не было между ними этого почти двухмесячного разрыва, что не было тяжелого разговора в пустом школьном коридоре и слез отчаяния, пролитых за задернутым пологом ее постели в спальне девушек Когтеврана. Невольно улыбаясь своим мыслям и прижимая ладони к щекам, Рэйчел вошла в кухню и поставила на старинную газовую плиту тяжелый чайник. Солнце плохо достигало окон этой комнаты, выходивших на громаду векового леса, и здесь до сих пор царил легкий полумрак. Зато в окна смежной столовой сквозь высокие решетчатые стекла, рассекаясь о частые ячейки, плавно лился золотой свет августовского утра. С трудом дотянувшись при совсем невысоком росте до полок навесных шкафчиков с посудой, Рэйчел извлекла девять фарфоровых чашек и только успела расставить из на кухонной столешнице, как за спиной ее раздались знакомые шаги. Обернувшись, девушка встретилась взглядом с только что вошедшим в кухню Римусом. Босиком, в чуть помятых джинсах и футболке он почему-то показался до ужаса милым. Свежее, влажное после умывания лицо все еще хранило признаки недавнего сна, но ясные голубые глаза светились бодростью. Неловко улыбнувшись уголком рта, парень пожелал ей доброго утра. Рэйчел улыбнулась в ответ и, подойдя ближе, нежно обвила руки вокруг его торса, прильнув к груди. — Рим, — протянув вполголоса его имя, девушка с наслаждением прикрыла глаза, вдыхая знакомый, близкий и теплый запах. Как сильно, до ужаса сильно она скучала по нем все это время! — Рэйч, — тихо усмехнувшись, Римус сжал ее талию, привычно коснувшись подбородком светлой макушки. — Извини. Я ведь говорил, что мы не сможем вести себя просто как друзья. Потому что друзья определенно не поступают… так. Заглянув ему в глаза и прочитав в них такую же смесь неловкости и эйфории, Уоллис усмехнулась в ответ и закусила губу, коротко взъерошив податливо мягкие русые волосы Люпина. Где-то на лестнице раздались шаги нескольких пар ног, чайник на плите медленно закипал, но они не обратили на это никакого внимания. — Да к черту все это, Рим! — горячо, отчаянно зашептала она, не разжимая объятий. — Я не хочу больше вспоминать. Нам хорошо вместе, так почему нужно все время оглядываться? Чайник пронзительно засвистел, в столовой раздались оживленные голоса друзей, а эти двое, склонившись друг к другу, наконец слились в поцелуе, теснее сплетая руки и утопая в волне ослепительной свободы.***
Фрэнк Долгопупс и Карадок Дирборн присоединились к ним во второй половине дня, и счастью Алисы и Марлин не было предела. Особенно воспрянула, конечно, Алиса, не видевшаяся со своим парнем уже четыре месяца. И когда молодая компания оказалась наконец в полном составе, Джеймс невольно посетовал, что Питер теперь скучает один и им следовало подумать о том, чтобы взять с собой и его девушку. Но Петтигрю, лишь усмехнувшись в ответ, отрицательно помотал головой: Джулия все свое лето проводила у кузины в Италии и едва ли согласилась бы променять эту поездку на небольшие выходные даже в их обществе. Так или иначе, все одиннадцать собравшихся человек, прихватив необходимые пожитки, дружно направились в лес, отважно пробираясь в самое его сердце, где, по рассказам Сириуса, находилась изрядная прогалина с большим, кристально-чистым озером. По пути вновь прибывшие охотно делились с ними последними лондонскими новостями: Карадок, задыхаясь от нетерпения, расписывал, как нынче популярна стала среди юношей и даже некоторых девушек профессия мракоборца, какой бешеный конкурс в школу подготовки и наконец как ему чудом, благодаря прекрасно сданным ЖАБА, удалось туда пролезть. Фрэнк, ласково улыбаясь не выпускавшей последние полчаса его руки Алисе и попеременно любовно глядя ей в глаза, держался куда более серьезно, без примеси присущей выпускникам эйфории и восторга. Хотя он был лишь на два года старше большинства из них, с первого же взгляда впечатление о нем складывалось как о вполне взрослом молодом мужчине, прошедшем уже целый год обучения в мракоборческом отделе и сполна успевшим познакомиться с изнанкой этой опасной жизни. Он не распространялся о мелких деталях, но даже его слова невольно наводили на ряд трезво-напряженных мыслей, а внешний вид лишь усиливал эффект: Фрэнк был крепким, широкоплечим молодым человеком среднего роста, еще два года назад беспечно улыбчивым, в меру веселым и организованным — теперь же он казался куда более серьезным, собранным, психологически зрелым. Серые глаза смотрели на мир без тени прежнего почти детского блеска, словно ожидая подвоха за каждым углом, в лице появилось какое-то напряженное, сосредоточенное выражение и даже походка стала тверже, тяжелее и увереннее. Отмечала эти не самые позитивные перемены и Алиса, но, храня глубоко внутри свою трепещущую тревогу, старалась держаться как и прежде, нежно улыбаясь и приобнимая своего возлюбленного за крепкий торс. Лишь глядя на нее, Фрэнк моментально смягчался, становясь совсем таким, каким бывал еще в годы учебы в Хогвартсе, и этот теплый блеск в родных глазах каждый раз приносил его девушке временное облегчение. Идти им пришлось довольно далеко, но зато когда перед взором раскинулась широкая, поросшая высокой шелковистой травой поляна, окружающая круглое, прозрачное, точно стекло, озеро, затаившееся с звенящей тишине, нарушаемой разве что разноголосым пением птиц, никто нисколько не пожалел о проделанном пути. Без зазрения совести прибегнув к магии, парни воздвигли в нескольких метрах от воды принадлежащую мистеру Поттеру-старшему палатку, такую неприметно скромную на вид снаружи, но прекрасно способную вместить внутри всех одиннадцать человек. День постепенно клонился к вечеру, и царившая после обеда жара тихо шла на убыль, но когда хогвартцы успели перевести дух, кто-то невзначай высказал мысль о том, чтобы проверить озерную воду. И пока парни не успели придти к однозначному соглашению, Марлин, не слушая предостерегающих протестов, вдруг вскочила на ноги и, как была, в шортиках и легкой рубашечке, отважно бросилась в воду. Ощутимая прохлада обожгла голые ступни, девушка, коротко взвизгнув, разразилась радостным хохотом и, превозмогая себя, кинулась глубже. — Марли, стой! Погоди! — смеясь, кричали вслед девчонки, но МакКиннон, все так же хохоча, обернулась и коротко махнула рукой: — Ну, чего вы там расселись? Давайте ко мне! И, к еще большему удивлению парней, Лили, Эммелина, Рэйчел и Алиса разом поднялись и так же в одежде бегом бросились к почти отплясывающей в воде Марлин. Взвизгивая и смеясь от неожиданного первого холода, они отчаянно баламутили воду ногами и осыпали друг друга дождем брызг. — Да вы с ума сошли! — расхохотался вдруг Карадок, подходя к кромке воды. — Она же ледяная! — Никакая не ледяная! — прокричав в ответ, Марлин бросилась к своему парню и безжалостно окатила его по самый пояс. Тут уж и Дирборн, не выдержав такой подлости, сбросил кроссовки, рубашку, закатал джинсы и кинулся навстречу девушкам, догнал мятежную МакКиннон, подхватил на руки и резко сбросил прямо в воду. А миг спустя все остальные парни, побросав в жутком беспорядке кеды, рубашки и футболки, были в воде, в первые секунды ежась от холода, но упрямо мчась вперед едва не по пояс. Первым окунуться почти с головой посчастливилось Питеру, сбитому с ног общими стараниями Алисы и Эммелины. Сириус поплатился за попытку помочь другу зарядом воды в лицо, отчего великолепные отросшие пряди волос, безнадежно намокнув, тяжело упали на лоб и глаза. Алиса и Фрэнк, совсем как дети, носились друг за другом, пуская волны и брызги по побеспокоенной глади озера. А Римус почти на лету поймал Рэйчел, с радостным смехом обвившую его руками и ногами, и они оба вместе рухнули в воду по самые плечи. — Вот ты и попалась, Принцесса! — схватив сопротивляющуюся Лили за талию, Джеймс нахально ухмыльнулся, довольный своей победой в отчаянной погоне. Лили же, не оставшись в долгу, резко вырвалась из кольца сильных рук, скорчив своему парню рожицу: — Не дождешься! — выждав момента, девушка вдруг сорвала с него очки, отскочив на безопасное расстояние и заливаясь новым раскатом серебристого смеха. Совершенно обезоруженный Джеймс, растерянно разведя руками, возмущенно воскликнул: — Эй, ну так же не честно! Эванс! Ну-ка иди сюда! — он смеялся, двигаясь гораздо медленнее прежнего, а со всех сторон от оценивших удачную возможность друзей в него летели холодные брызги. Лили продолжала ускользать от него, и лишь долгая десятиминутная борьба позволила ему наконец догнать беглянку. Вновь завладев очками, парень уже собирался беззастенчиво окунуть ее в воду, но Эванс, поднявшись на цыпочки, подарила ему долгий, сквозь смех и улыбку, нежный поцелуй, и две крепкие руки тут же обвили ее тоненькое тело. Чувствуя, как пускается вскачь взволнованное сердце, как тонкие пальчики сжимают его плечи, как медно-рыжие волосы, намокшие и тяжелые, щекочут шею и щеки, Джеймс потонул в волне обжигающего блаженства. Лили влюбленно таяла в его руках, лишь крепче прижимаясь к сильной груди и задыхаясь от нахлынувшей нежности. Вокруг них эхом разносились смех и крики друзей, фонтаны прохладных брызг, сияя в золотых лучах заходящего солнца, взлетали высоко в малиновое закатное небо, а грохочущие раскаты абсолютного счастья уносились далеко-далеко ввысь. Яркий, причудливо танцующий горячими лепестками костер уютно трещал в паре шагов от расположившихся на пледах юношей и девушек, вздымая вверх стремительно гаснущие снопы искр. Раскаленный запах дерева приятно щекотал ноздри, воздух наполнился густым, душистым ароматом опускающейся ночи и стрекотом неугомонных сверчков в высокой траве. Эхо голосов разносилось над притихшим лесом, наполняя бьющейся жизнью молчаливую окрестность. Сжимаясь в объятиях, откидываясь на локти, вытягивая босые ноги поближе к костру, они не переставая болтали, смеялись, провоцировали друг друга на шутки и тихо напевали. Поймав ласково-размеренный голос Лили, Сириус, доселе бесцельно бренчавший на гитаре, вдруг взял знакомый аккорд, коротко ударил по струнам и первым подтянулся. А в следующую секунду к нему присоединились все остальные парни:Words are flowing out like endless rain into a paper cup They slither wildly as they slip away Across the Universe. Pools of sorrow, waves of joy Are drifting through my opened mind Possessing and caressing me… Jai Guru Deva Om. Nothing's gonna change my world, Nothing's gonna change my world.*
Девушки с улыбкой и немалым удивлением переглянулись. На их глазах шестеро потомков полностью или частично волшебных семей плавно, красиво и на удивление точно тянули один из хитов магловского мира. И Лили, заговорщицки подмигнув подругам, первой вступила в общую песню, вовлекая за собой всех до единого.Images of broken light which dance before me like a million eyes, That call me on and on Across the Universe, Thoughts meander like a restless wind inside a letter box They tumble blindly as they make their way Across the Universe. Jai Guru Deva Om…
Крепко сжав теплую ладонь Джеймса, Лили вместе с ним откинулась на спину, прислонившись головой к его груди. Второй рукой парень любовно перебирал медные волосы, а девушка, прикрыв глаза и все так же напевая, прислушалась к гулкому биению его сердца, и счастливая улыбка расцвела на ее губах.Sounds of laughter shades of earth are ringing Through my open views Inciting and inviting me. Limitless undying love which shines around me like a million suns, It calls me on and on Across the Universe… Jai Guru Deva Om. Nothing's gonna change my world…
Влюбленная, обаятельно-мальчишеская улыбка витала на лице Джеймса, а теплые карие глаза за стеклами очков, искрясь неподдельным восторгом, превратились в растопленный, ласкающий шоколад. А горячо любимые, сияющие зеленые, распахнувшись со взлетом пушистых темных длинных ресниц, устремились в высокое, бархатное чернильное небо, где бриллиантовым дымом сияла густая россыпь августовских звезд. Лили дышалось легко и свободно, сердце сладостно трепетало, щемило в безотчетной радости. И казалось, что в этом мире, рядом с близкими друзьями, рука об руку с любимым человеком, в мире, наполненном светом далеких волшебных звезд, треском костра, запахом леса и шелестом ленивых озерных волн, звуками гитары и многоголосым пением, не может, совершенно не может происходить ничего опасного. Ей до дрожи хотелось хоть на один день остановить неумолимый бег часов, чтобы подольше задержаться здесь, под распахнутым в вечность небом, ловя каждое мгновение теплого, ласкового, клонившегося к концу лета.