Чонгук слишком хорошо проводил время со своими друзьями. Они, как самые настоящие психи, сначала ворвались, в прямом смысле, к нему в полицейский участок и устроили представление «нападения». Все служащие умирали со смеху, чуть ли не катаясь по полу, а шатену оставалось лишь смущенно отворачиваться, закрывать лицо рукой и стыдиться своих хенов. Так называемый «сюрприз», чтоб их. Парни договорились с начальством, и то чудным образом отпустило парня раньше окончания его рабочей смены. Потом они потащили его… Угадайте куда? В клуб, правильно. В тот самый, где он может выпускать на волю свою тягу к танцам и устраивать представления. Там ему всегда рады. И он рад.
Чонгук не пил. Совсем. В него пытались силком влить, но после того, как он разок рыкнул, все разом стихли, бурча: «Теперь даже не поиздеваешься над мелким…». Да, настала новая эра. Эра по-настоящему взрослого Чон Чонгука, а не только по паспорту и званию полицейского. Однако, он не радовался так, как в прошлом году. У него не было желания отрываться, напиваться в хламину. Он просто хотел наконец-то увидеть ХаБин, спустя два дня, которые показались вечностью, и друзья юноши видели, с каким откровенным трудом он высиживает до конца, не желая обидеть их. Ведь они старались для него и хотели, чтобы он повеселился в этот день. Спустя какое-то время им все же удалось отвлечь Чона, и вот, он уже заливается смехом на весь клуб, подключая к компании совершенно незнакомых, но вполне дружелюбных посетителей. Таймер ломается и Чонгук забывает, что ему надо появиться дома.
Чонгук грубо расталкивает обеспокоенных ребят, которые пытались его остановить, вылетает из клуба и садится в машину, на бешеной скорости вылетая на дорогу. Глаза расширены, зрачки бегают из стороны в сторону, дыхание сбито, но не из-за злости, а из-за страха, что случилось что-то слишком серьезное. И, судя по поникшему голосу Тэхена во время звонка, так и есть. Он не сказал, что именно, но Чон догадывался. ХаБин.
Чонгук еще никогда так не бегал. Он даже забыл поставить машину на сигнализацию. Забегая в подъезд, чуть не сбивая с ног выходящего в это время человека, парень пытается унять учащенное сердцебиение, но ничего не выходит. Он боится. Ему страшно. Страшно убедиться в своих домыслах о беде с ХаБин. С ней что-то случилось, он знает. Она ему теперь не просто потерпевшая в деле, не просто племянница Хен У. Она — его девушка. Часть его жизни.
Квартира встречает Чонгука гробовой тишиной. Лишь неразборчивый шепот и успокаивающие убаюкивания нарушают ее. Шатен облизывает пересохшие губы и уже собирается войти в гостиную, как ему на встречу выходит Тэхен.
— Чон… — он никогда не называл его так, не будь на то серьезная причина. — Послушай…
— Где? — отрезает полицейский, нетерпеливо обходя друга, но тот не дает ему пройти вглубь, сразу же преграждая собой путь. Этот поворот нешуточно настораживает Чонгука и он хмурится, начиная закипать, однако, замечая во взгляде Кима растерянность и сожаление, смягчается. — Что с ней?
— Она… Гук, только не нервничай… — Чон раздражается еще сильнее от этого и отталкивает Тэхена, проходя вперед.
И замирает прямо на пороге. Дыхание вдруг перехватывает и у Чонгука складывается ощущение, что его очень сильно ударили, очень сильно ранили. Внутри все сжимается и он не может сделать больше шага. Просто не может.
ХаБин сидела на полу, в углу, и крепко обхватив колени руками, дрожала всем телом. Рядом с ней сидела Джунг, и держа девушку в объятьях, раскачивалась с ней из стороны в сторону. Лица темноволосой не было видно: она уткнулась подруге в плечо, напуганная окружающей обстановкой, реальностью, и время от времени всхлипывала. Модель покачала головой, мол, не делай резких движений, и сильнее прижала к себе беднягу, укутанную в одеяло. Подоспевает не уследивший за шатеном Тэхен, но даже он сейчас не сможет привести Чона в чувства.
Его растерянный взгляд скользит по неприкрытой материей шее, где дает начало обзору фиолетовый синяк внушительных размеров; рукам, кожа которых была покрыта многочисленными алеющими отметинами; некогда идеальным ногам, на внутренней стороне которых были заметны запекшиеся струи крови. А когда ХаБин подняла свое заплаканное лицо, шатен смог разглядеть на щеке и красный след от пощечины. Этого было достаточно, чтобы он возненавидел себя и весь мир, выделяя того подонка, который сделал это.
Чонгук ничего не говорил, но его взгляд был подобен тем взглядам, которыми жалостливые личности награждают раненных животных, истекающих кровью, но не смевших от страха перед людьми подать и звука. В глазах ХаБин же плескалось беспокойство и испуг. Молчание этаким матовым плафоном повисло над двумя. Общая нерешительно окутала сияющей серой сетью. Чхве было больно, неимоверно больно, но на миг ей показалось, что и Чон чувствовал боль.
Молчание было недолгим, но вид у парня был такой… потрясенный, будто он столкнулся с нашествием приведений.
— ХаБин… — наконец прошептал Чонгук, оседая на колени.
Она оглохла, ослепла, потеряла себя. Словно не узнавала его — как душа умершего. Смотрела беспомощно и молчала, все еще дрожа. У нее не было сил даже на то, чтобы встать, о разговоре вообще и речи быть не может. Но рот сам открылся, и из него вырвалось еле разборчивое:
— Чонгук…
— Что случилось? — тихо-тихо, так, что девушка с трудом расслышала, спросил он.
Чхве прерывисто мотнула головой. Парень посмотрел на Джунг, но та одними губами проговорила «не надо», и он понял. Он все понял.
Чонгук встал на ноги и со свистом втянул в легкие воздух, на секунду прикрывая глаза. Он не должен сейчас сорваться и еще сильнее напугать девушку. Ради нее не должен. Итак уже провинился, задержавшись этой проклятой ночью. Если бы он пришел, то этого всего не было бы. Бин была бы цела и улыбалась ему, смеялась, сидела напротив и наблюдала за тем, как он ест приготовленную ею еду, а потом робко, но так умело сводила бы с ума своими поцелуями.
Иллюзия. Большая, красивая, хрупкая, ненадежная, обаятельная, разбившаяся иллюзия.
Парень открыл глаза и, продолжая разглядывать истерзанное девичье тело, медленно стал подходить к ней ближе, боясь спугнуть.
— Я не причиню тебе вреда… — успокаивающе шептал он, неуверенно протягивая свою руку. — Все хорошо, ладно?
— Я… — выдавила из себя девушка, внимательно следя за движениями юноши. — Чи…
Юноша расширил глаза, а ХаБин вдруг содрогнулась и зарыдала, закрывая вмиг ослабевшими руками лицо, пряча искривленный рот, сморщенный лоб и изогнутые страдальческой дугой брови. В голову сразу же хлынули воспоминания ночи.
Полицейский отстранился и сжал виски ладонями. Не то паника, не то растерянность вновь окутали его всего.
У Чонгука такое чувство, что он калека: и физически, и эмоционально. На какое-то время он вообще перестал воспринимать действительность. Все вокруг погасло и поблекло. Светло-сиреневая слабость недовольно уступила место ярости. Он бросает последний сожалеющий взгляд в сторону ХаБин и разворачивается к Тэхену. Ему не надо задавать вопроса — Ким уже говорит ответ. Улица, дом и номер квартиры.
ХаБин околдовала Чона. В ней было что-то неуловимое, что-то, что заставляло, глядя на нее, задуматься о заходе солнца в горах. Парень не понимал этого и не понимает до сих пор. И когда он увидел ее в таком ужасном состоянии… В нем будто что-то с треском сломалось, какая-то туго натянутая струна оборвалась. Он не мог, он боялся представить, что этот ублюдок делал с ней.
— Блять, блять! — вырывается у парня, и руки несколько раз с силой врезаются в руль. Проезжающие рядом автомобили сигналят, их водители тревожно выкрикивают какую-то брань в его адрес, но он не слышит их, продолжая тяжело дышать и жмурить глаза.
Чонгук мысленно бьет себя по щекам и злится на самого себя. Он словно видит свою совесть, которая укоризненно смотрит на него со стороны и грозится пальцем.
— Ты что, забыл, что должен защищать ее? — вопил внутренний голос. —
Забыл, что должен оберегать ее?!
Острое чувство вины захлестывает волной, заставляя захлебываться этим ядом, медленно протекающим по венам.
Ведь, когда ты ступаешь на вражескую землю, опасности удваиваются, и ты это прекрасно понимаешь.
Как дурак, он не может перебороть в себе эти мерзкие чувства. Его терзания не имеют никакого смысла, и что ему остается?
— Правильно, Чонгук. Ты должен отомстить за боль ХаБин.
Жутко громко загудели посторонние звуки в голове шатена, когда он прибыл по тому самому адресу. Он не вылезал из машины еще около десяти минут, полностью поглощенный странным, жестоким внутренним противостоянием. Просто избить или… Уничтожить?
— Ты должен уничтожить его.
Что-то холодное, твердое раскололось на мелкие острые осколки. Чон застыл. Он, как мазохист, упивался болью, но на самом деле пока еще не верил в правильность хода своих мыслей. Просто остолбенел от накатившего гнева. Будь кто рядом, возможно, Чонгука можно было бы остановить, но никого нет. Так кто помешает ему натворить глупостей? На людях, близких и дорогих ему людях, он всегда умел контролировать свои эмоции, не выходя за рамки разумного. Но не сейчас. Не тогда, когда с этим связана ХаБин.
Застыл, замер, похолодел. Это не добрый знак. Он хотел уничтожить этого человека. Стереть с лица земли.
— Уничтожить Чимина.
Чонгук не стал размышлять о чем-либо или менять своего решения, стоя у нужной двери. Он с силой ударил несколько раз по железной поверхности и потом еще раз, для подсказки о своих намерениях. И когда она открылась, а взору юноши предстал Пак с крайне спокойным выражением лица, он не выдержал. С силой ударил ногой того в живот, заставив отлететь вглубь коридора.
— Ну что, ублюдок? — шатен грубо схватил Чимина за ворот клетчатой рубашки и дернул на себя, так, что теперь все, что он говорил, выплевывалось прямо ему в лицо. — Я предупреждал тебя?
Он швыряет рыжеволосого к стене, нанося еще один нечестный, но действенный удар с ноги. Лежачих не бьют, но не в случае этого лежачего. Чон злится еще сильнее, когда видит, что тот даже не пытается отбиваться, а принимает все, лишь корчась от боли.
— Предупреждал?! — яростно выкрикивает Чонгук, возвращая Чимина в вертикальное положение, и сразу же нанося ему сокрушительный удар в челюсть, но парень оказался покрепче этого, чтобы сразу упасть обратно. Он нетвердым шагом отступил назад и сплюнул собравшуюся во рту кровь, но не упал.
Слишком спокоен. Через чур спокоен. Безразличный взгляд, алая жидкость, стекающая по подбородку, и странная ухмылка, больше похожая на оскал умалишенного. Чон понимает, что это бесполезно, кричать и избивать этого мудака до потери пульса, поэтому он с размаху врезается локтем ему в мышцу чуть выше виска и в последний раз наносит удар в солнечное сплетение, сбивая с ног. Тот, ослепленный болью, нащупывал пол вокруг себя, пытаясь подняться на ноги, но в итоге прекратил попытки и с грохотом повалился на уже порядком перепачканный в крови паркет.
Чимин знал, что так будет. Он знал, что Чонгук не оставит его в живых. И он не забился в слезливых конвульсиях, когда услышал щелчок предохранителя. Просто поднял окровавленное лицо на полицейского и хрипло рассмеялся.
— Мы неплохо с ней повеселились.
Ангел на правом плече восклицает: «Остановись!».
Дьявол на левом нашептывает: «Спускай курок…».
И Чонгук спускает курок, не колеблясь.
Он стал тем, кого сам привык останавливать.
Он стал
убийцей.
А ДжиМин все же была права. Ради любимого человека не побоишься пойти и на кровопролитие.
* * *
Чонгук торопливым шагом заходит в больницу, куда сказала приезжать Ли. Он останавливается у регистратуры и спрашивает, где находится кабинет под номером тридцать четыре, и когда получает ответ, под удивленные взгляды медсестер взбегает по лестнице вверх, не дожидаясь освобождения лифта. Парень, достигая нужного этажа, тормозит и упирается руками в колени, пытаясь отдышаться. Затем выпрямляется и пробегается взглядом по почти пустому коридору, не считая ходящего из кабинета в кабинет медперсонала, и натыкается взглядом на машущий вдалеке силуэт. Джунг.
— Где… — он хочет уже задать вопрос, но натыкается на дверную табличку с надписью «Гинеколог» и смолкает, встревоженно обращая взор к Ли.
Та только вздрогнула и сильнее прижалась к стоящему позади Тэхену. Он, в свою очередь, поудобней обхватил ее со спины руками и тихонько поцеловал в макушку, выражая так свою защиту. Чонгук, увидевший это, почувствовал, как сердце болезненно сжалось, а злость на самого себя вернулась.
Они просидели в ожидании еще около часа. Шатен не мог найти себе места, постоянно подрываясь с места и начиная нервно расхаживать из стороны в сторону. Ли и Ким же видели, как мучается их друг, но ничего поделать не могли. Они могли просто ждать.
Дверь с существенным скрипом приоткрывается и из кабинета выходит мужчина лет сорока. Чонгук суетливо приблизился к врачу и попытался разглядеть на его лице хоть что-то, что свидетельствовало бы о том, что все не так плохо. Но, к сожалению, все было наоборот.
— Что с ней? — голос юноши дрогнул.
Доктор недоверчиво покосился с Чона на Джунг. Светловолосая кивнула, мол, ему можно, и тот, тяжело вздохнув, начал говорить.
— На теле пациентки присутствуют все признаки изнасилования, а также имеется большое количество гематом, ссадин и ушибов. Женские подробности я просто не могу вам озвучить. О них будет знать только девушка. Но со временем все пройдет. Несколько дней ей стоит отлежаться здесь.
Слова прозвучали, подобно смертному приговору, эхом отдаваясь в ушах. Резанули по надеждам, полоснули грудную клетку и вспороли легкие.
Изнасилована… Испорчена… Грязна.
— Спасибо, док.
Мужчина коротко кивает, бросает сожалеющий взгляд на шатена и уходит. А Чонгук так и остается стоять там, где стоял, и с каждой секундой отсчитывает новый удар. Он слышит, как бьется его сердце, но прислушиваясь лучше, улавливает приглушенные всхлипы за стеной. Его глаза расширяются, на лице застывает ужас.
Он слышит, как ХаБин плачет.
Тэхен и Джунг уходят, оставляя парня наедине с тишиной, тихими рыданиями девушки, которую он любит, и собой.
Чон запрокидывает голову и закрывает глаза, убеждая себя в том, что все это — страшный сон, от которого он вот-вот должен очнуться. Что когда это произойдет, наступит его День рождения, он по заученной схеме отработает свою смену, прогуляется с ребятами, а потом придет домой, где его будет ждать ХаБин. ХаБин, целая и невредимая, ласково улыбающаяся, с которой он не виделся два дня. Но когда он открывает глаза, кошмар не растворяется в воздухе. Чонгука холодно встречает жестокая реальность.
— Черт… — шипит юноша и отшатывается, припадая спиной к выбеленной поверхности стены.
Всхлипы стихают, но на смену им приходит дрожащий, надломанный шепот:
«Чонгук, Чонгук, Чонгук…». И это добивает Чона.
Он ерошит волосы и сжимает руки в кулаки. ХаБин ждала его, надеялась на то, что он спасет ее. Он уверен в этом.
Она вновь неразборчиво шепчет его имя. Шатен жмурится и приоткрывает рот, рваными вдохами втягивая такой необходимый кислород. Ему хочется оглохнуть на время, лишь бы не слышать этого отчаявшегося тона в ее голосе. Не слышать этой боли, которая, словно вирус, передалась и ему. Но ей больнее. Бин во много раз больнее.
Нет, Чонгук, не надо. Не давай слабину. Станет только хуже. Ты же мужчина, Чонгук!
Парень прячет лицо в ладонях. Тело скользит по стене на перепачканную временем напольную плитку.
Не спас. Не защитил.
Не успел.
