***
Раны обычно промывают отдельно от тела, но в данном случае так не получится, да и сильно изгваздали коротышку. Почему-то Чёрч не любил грязь в принципе, и это было еще одной причиной сначала дать чуть ли не размазанному по стенке ранее парнишке промочить водой горло, а потом — не перевязать, не покормить — а уложить в ванну и отчистить раны и царапины от зарождений гноя и грязи. Будет больновато, но не страшно, — о чем Фарлан и предупредил. Страшно уже, в принципе, быть и не может. Единственное, что можно бы назвать приятным сейчас — вода, буквально вливающаяся в охрипшее сухое горло. Пить хотелось уже относительно давно, пусть в то же время чувствовались тошнота и давление в желудке. Сейчас хоть немного легче — даже если во всем теле все еще не стихает боль, а царапины и раны мерзко саднят, как будто их пожирают какие-то черви на живое. Действительно: больно, но не страшно. А еще менее страшно будет, когда тело промоется в воде, когда отойдет от кожи подгнивающая кровяная корочка. Немного пощипает при обработке спиртом, а дальше и вовсе бояться нечего. (будет-больно-но-не-страшно) Чёрч вылил в ванну воду из ведра, потом еще из одного — и немного, последнее… должно хватить на этого мелкого сучонка. — Ты ведь сам и не разденешься, и не отмоешься, верно? — снова вопрос риторический. Фарлан ожидал, что Леви не сможет и этого, что он слишком затрепан, однако юноша явно хотел проявить себя, показать отсутствие абсолютной слабости и уязвимости. Слабость и уязвимость — не его черты, так? Он присел на софе, опираясь спиной о стенку, и стал расстегивать на себе, в первую очередь, ремни-крепления, что уже натерли ему под одеждой. — Это имеет отношение к тому устройству? — Чёрч присел напротив «гостя» на колени и оттянул один ремень изо всей их системы. — Коробки, которые дают возможность летать под потолком как курлык? Леви кивнул, после попробовал что-то сказать, а даже шепот выдался слишком хриплый, неразборчивый: хрен поймешь, чего он там брякнуть хочет. Его УПМ. Оно еще там, «дома», или уже кто-то стянул с газом заодно? — Значит, ты не против что-то мне сказать, но правда не можешь… Что ж они с тобой там делали-то… «Плачь, фантазер», — хотел бы Леви дать ответ. Правда жаль, что не в силах. Правда. А то этот молодой человек больно дает волю своей бурной фантазии. Леви попробовал жестикулировать и кивать в попытках намекнуть на то, что его приводы могут быть не только целы, но и не нагло спизжены — но через пару небольших движений он вовсе свалился с потрепанного почти дивана, предварительно нелепо покачнувшись. Фарлан встал сам, в очередной раз поднял его, теперь уже с пола, и, вновь присев, стал снимать с него все до последней грязной тряпочки. — Вода холодная и не остынет, но это не значит, что торопиться некуда и времени взахлеб. Так что будь добр вести себя спокойнее, не хочется мешкать три часа — ты же меня понимаешь? Может, понимаешь. Не люблю тормозить. Это я к тому, что если опять решишь «сам с усам» — то я быстрее выпью весь спирт, чем им тебя обработаю. Леви усмехнулся. Да уж, эта рожа любит распинаться — и правда, говорит так много, что делает самое страшное, то, о чем говорит: медлит. Хотя не особенно, потому что тут же после речи якобы человек, который просто бескорыстно решил помочь, закинул его в воду так, что брызги полетели, а сам тем временем скомкал уже снятую одежду и кинул в пустое ведро. Он поймал на себе взгляд: в этом взгляде читалось слабое недоумение. Нечто вроде «окей, ты меня расхватал, но нахер ты одежду-то мою кинул куда попало? Твоя мне в любом случае будет велика. Грязная хоть и противно, но лучше, чем ничего». Но Фарлан все равно знал, что делает, и, в принципе, не беспокоился за шмотки этого мокрого крысеныша. Чёрч помог Леви нормально сесть, попутно извинившись за то, что, вероятно, больно-таки и шлепнул его в воду. Потом он взял в руки самодельную мочалку в виде чего-то твердого, обмотанного мягкой чистой тряпкой. Мыть его он предполагает уж точно без мыла, пусть даже оно где-то завалялось. В зализывании ран этот парень опыт, какой-никакой, имел. Он опустил руки с мочалкой в воду. — Потерпи. Больно, но не страшно, — словно всё вокруг пыталось вбить это в голову Леви. Фарлан этот тоже — второй раз говорит. Но Аккерман-то и в принципе ничего не боится, не может просто. «Самое страшное» давно позади. И выжал тряпочную часть, чтобы не капало лишнее. Леви закрыл глаза и выпрямил спину. Почему-то от холодной жидкости стало гораздо лучше, пусть ты и осознаешь, что сейчас корку твоих ран и царапин чуть отмочат — и сдерут. Потому что такую заразу оставлять категорически нельзя.***
Когда Фарлан достал его из ванной — протер полотенцем как следует, после чего вновь усадил на софу. Прикрыл ему ниже живота и на уровне бедер он одной из своих рубашек, той, что даже ему была чуток великовата. — Не пробуй пока надеть как следует, я еще буду тебя обрабатывать. Дальше он взял платок и бутылку водки — простого спирта на данный момент под рукой не было — ливанул на ткань и стал осторожно растирать неровную от следов болезненно-бледную кожу. Леви чуть поморщился от того, что щипет, а потом ухватился за бутылку, посмотрел на Фарлана внимательными глазами, словно прося. Чёрч ослабил хватку и уставился в ответ — сам что ли решил опять все сделать, коротышка? Нет. Не решил. Отхлебнул с горлышка, поморщился от горечи, а потом вернул бутылку. Отлично — не только помылся, но и прибухнул. — А что, умница, мелкий… тебя еще с хвоста не напоить? — он усмехнулся и стянул с Леви свою же рубашку, единственное, что хоть как-то прикрывало этого сучонка. Он снова посмотрел с непониманием на человека, который ему, вроде как, помогает. Этот блонди что, совсем еблан? Танцуют-то обычно более живых и симпатичных. Полутруп с содранными кровяными корками что-то не идет обычно. Чёрч тихо рассмеялся. — Я пошутил. Не делай такое лицо, — он перевернул Аккермана на живот и больше просто облил исполосованные ягодицы и бедра спиртом, чем натер как следует. Облил и чуть промокнул. — Готово, коротышка. И теперь он действительно надел как следует на юношу свою рубашку, что годится тому в платья: подвернул рукава, застегнул пуговицы. — Я отдам твою одежду после того как постираю и высушу, а сейчас ходи в этом. Все равно не просвечивает и длинная, как ночнушка. И я понимаю, чего ты так волнуешься. УПМ. А ты не волнуйся — если что, и тебе новые приводы отцепим, и я себе приобрету. Научишь же, как этим пользоваться, верно? За это и жить у себя оставлю. Подумай получше, если против, заманчивое же вроде предложение. Леви и не кивнул, лишь подмял полы рубашки: какую часть под себя, какую меж ног. Тряхнул головой — с мокрых и оттого очень темных волос закапала вода. Никаких знаков не подает, отлакал лишнего спирту, как по привычке, наигранно водит острыми коленями, стряхивает с волос влагу, точно уж, сучонок, — чуть с языка не сорвалось. — И что ж с тобой там делали… — подумалось было, но уже без желания брякнуть вслух. Фарлан Чёрч снова взял юношу на руки, но перенес уже на кровать. Да, конечно. Умно бы, с одной стороны, пойти и найти эти приводы. Но если с вот таким — в состоянии инвалида — Аккерманом он потащится искать пристанище Леви, то жить долго не придется. Одно — притащить полутруп по знакомым проселкам, совсем другое — переться куда-то по указаниям того же полутрупа, только вот еще и немого. Спокойно Леви Аккерман спать не мог, но слишком устал, чтобы не спать вообще. И отрубился ведь, отрубился — и уже по-настоящему, чувствуя облегчение, а потом — ничего. Фарлан лег рядом: то ли давно не трогал людей, а хочется, то ли просто устал, а кровать одна только. Логово бандита-одиночки, что ли. Или корни всего этого уходят в прошлое? Странно ведь это: здание не маленькое, а мебели почти нет, и один только человек здесь живет. Интересно, Леви это заметил? Навряд ли: Леви сейчас не до этого, не в том он состоянии: избит и устал. Он точно сам не скажет, зачем очень осторожно, а обнял юношу, посмотрел на его лицо, такое исцарапанное, полностью лишенное эмоций в состоянии сна. Он же просто спас его в благодарность, а теперь обнимает. Спать рядом он не стал. Полежал только лишь, дав мышцам отдохнуть, и встал, направился искать чего бы пожрать можно. Надо, надо: и самому по-животному хочется, и парнишку накормить стоит, как проснется. А Аккерману в этот раз почему-то ничего не снилось. Совершенно ничего.***
Мальчик сидел дома, на кровати, бесцельно смотрел в окно. Завтра он с отцом уйдет из подземелий, и, как тот сказал, не навсегда вовсе. А Рави мог только верить Кенни как родственнику. И… он не знал, чего он ждет больше: выхода на поверхность или возвращения с нее сюда. Так быстро прощаться с Леви почти с самого начала не хотелось, но иначе выйти не может: теперь только ждать возвращения. Возвращения к нему. К Леви. В один момент мальчишке стало скучно просто сидеть и пялиться в окно безо всякого смысла — чего он не видел в этом подземном городе? Он пошел к отцу и спросил, подумав до этого: «Пап, а что записано в той тетради?». И правда: в чем ее ценность?