Trust me

— Думаешь, он и впрямь твой соулмейт? — Минхо смотрел на серую ленту дороги потерявшими цвет от усталости глазницами. Всякий раз, когда мимо проезжал автомобиль, он моргал, словно возвращая исчезнувшую на мгновение зрячесть, и провожал движущийся прямоугольник мечтательным взглядом. Он докурил уже четвертую сигарету подряд, смял ее в странную загогулину и оставил затухать в покрытой копотью от сажи пепельнице-банке, от которой до сих пор несло морепродуктами в масле. Свое пропитанное дымом дыхание он пытался освежить жвачкой с ментолом, отвратительной на запах и на вкус наверняка тоже, пытаясь при этом выдуть из нее пузыри. — Только догадываюсь, — совсем тихо, будто боясь, что разговор кто-то подслушивает, пробубнил Томас. Он снова очертил подушечкой пальца четыре цифры, обозначавшие год, на предплечье: это на удивление успокаивало и укрепляло теплившуюся в сердце надежду. — Не сказать, что я особо расстроюсь, если это не он, но попробовать можно. — Главное не перестарайся, — Минхо сплюнул на тротуар, чудом оставив жвачку на языке. — Потому что чует мое сердце, что ты его напугаешь до усрачки своими пробами. Томас в ответ только толкнул азиата в плечо. В последнее время Минхо приходил часто: заглядывал во время ланча и на выходных, отправлял странные смс будучи в пьяном состоянии, иногда звонил, приглашал посмотреть бокс или какое-нибудь каратэ. Он мало распространялся о Терезе, потому что не находил отношения той вещью, о которой можно говорить со всеми подряд. Даже если они с Томасом довольно быстро сдружились, Минхо не считал его достаточно близким для подобных разговоров. Но то, что с Терезой ему было хорошо, хоть они и не состояли в отношениях на данный момент, а лишь привыкали друг к другу, даже не требовало доказательств. У парня были какие-то проблемы на работе, он еще не до конца понимал, как нужно себя вести с девушкой, любимые спортсмены последнее время слишком часто лажали и проигрывали, а Томас всегда находился на расстоянии телефонного звонка. Может, он и не умел мастерски поддержать или ободрить, но не прочь был хотя бы выслушать, и Минхо ценил это. Однако когда Томас рассказал ему о парне в толстовке, который по догадкам мог оказаться его соулмейтом, Минхо только хмыкнул. Стоило Томасу рассказать, что он по своей воле прокатил незнакомца из одного конца города в другой ради пары книжек, азиат и вовсе назвал его полудурком, на что Томас постарался не обидеться. — Я предложил ему прийти после зачета. Он вроде как согласился, — Томас произнес это совсем неуверенно: он не мог сказать, действительно ли блондин согласился проведать его. — Магазин закрывается через пятнадцать минут, — в голосе Минхо не угадывалась ни одна эмоция. Казалось, ему хочется поскорее перевести тему на что-то иное и он поддерживает разговор лишь из вежливости, — не думаю, что твой дружок таки заглянет к тебе на чай. Может, зря ты паришься, Томас? Томас глянул на него искоса и стиснул пальцами пустую банку из-под спрайта. Ему не хотелось думать, что он оказался в числе неудачников, которые видели своего соулмейта где-то в толпе, но так с ними и не познакомились и остались одиночками до конца своей жизни. Это звучало слишком антиутопично, а антиутопии Томас любил только в литературе. Минхо продолжил что-то бубнить, успевая при этом коснуться сотни различных тем одновременно, и на его короткие вопросы Томас только отрешенно кивал, глядя куда-то в пустоту. Пятнадцать минут. Десять. Минхо сверился со временем, поднялся на затекшие ноги, подпрыгнул несколько раз и пожал так и не протянутую ему руку, что покоилась у Томаса на коленке. Из автоматной очереди слов азиата Томас едва успел уловить, что они с Терезой собрались не то в кафе, не то в какой-то тухлый паб, и Минхо нужно было привести себя в относительный порядок, а потому сидеть на крыльце книжного магазина, как бы приятно это ни было, он больше не мог. Впрочем, мысли Томаса оккупировались иными вещами, и с Минхо он попрощался, едва сдержав вздох облегчения. Брюнета наградили запоздалым пожеланием удачи не без доли сарказма и оставили наедине с самим собой и последними минутами рабочего дня. Томас вернулся в магазин и вылил оставшийся на дне электрического чайника кипяток в старую чашку с поцарапанными боками. Всыпал туда кофе и сахар и уселся на входе в подсобку на крошечный складной стульчик, меланхолично помешивая окрасившуюся в бурый воду. Отсюда прилавок не загораживал обзор, а вход в книжный располагался прямо напротив, и сквозь стеклянные двери с еще не опущенными жалюзи открывали вид на вспыхивающую огнями улицу. Мимо все так же пробегали люди, у огромного окна с осыпавшейся краской названия магазина останавливались дети, вжимая ладоши в стекло и все тыча пальцами на какую-нибудь особенно яркую и притягательную обложку. Их маленькие черно-белые копии отображались на поделенном на квадраты экране компьютера, и потом исчезали, уводимые уставшими и раздраженными родителями. Три минуты. В забегаловке за стеной снова загрохотали стулья и послышались все те же ругательства с примесью нескольких новых, родившихся только что благодаря чьей-то безграничной фантазии. Кто-то басил на испанском, неудачно смешивая его с ломаным английским. По дороге пронесся грузовик с эмблемой некой популярной компании. Томас допил кофе, поиграл нерастворившимися гранулами на дне, пытаясь собрать их в какой-нибудь рисунок, и принялся выключать компьютер. Медленно пересчитал забытые центы сдачи, в сумме превратившиеся в целый доллар, и бросил последний взгляд на недвижимую стеклянную дверь с похожей на игрушку для детской кроватки связкой колокольчиков, подвешенной на выпирающем из стены гвоздике. Каждый прошедший за последние секунды человек мгновенно приобретал островатые черты Ньюта с его гномьим капюшоном и серой кофтой, и каждый раз сердце Томаса вздрагивало, распираемое дичайшим любопытством. Он простоял, пялясь на дверь, некоторое время, звякая связкой из трех ключей-близнецов: главный вход, касса, подсобка. Никаких бирок-напоминалок и прочих отличительных знаков: владелец магазина говорил, что таким образом легче не закрывать книжный вообще, потому что только конченный имбецил не сообразит, каким ключом что открывается. Томас давно научился их различать, и потому преспокойно выбрал нужный и вставил в замок подсобки. Повернул два раза, подергал ручку для надежности и чуть не подскочил на месте, когда позади разошлись трелью колокольчики. — Думал, что опоздал, — Ньют, видимо, спешил или даже бежал, потому что дышал громко и часто. Томас обернулся к нему и молчаливо кивнул вместо приветствия. Ньют держал руки в карманах и был одет точно так же, как и неделю назад: по-прежнему грязные кроссовки с волочащимися по полу шнурками, темная толстовка с длинными рукавами, синий рюкзак болтается на одном плече. Только капюшон не был надет на голову. Томасу стало интересно, неужели это единственный наряд в его гардеробе и он его не стирает или у него несколько абсолютно одинаковых серых кофт и темно-синих джинсов. — Я ждал результатов зачета. Там, где я работаю, в соседнем здании раздают бесплатный вай-фай, — пояснил блондин, делая несколько шагов вперед и как бы спрашивая, можно ли ему войти. — И как? — Томас принялся поворачивать ключи в обратном направлении. Замок снова открылся и щелкнул. — Я все сдал. Набрал почти максимальный балл, — никакой гордости и самодовольства в голосе — одни сухие предложения, как будто повествующие о чем-то само собой разумеющемся. — Со следующей недели начинается практика. Наконец-то займемся чем-то стоящим. — Поздравляю, — Томас чувствовал, что их диалог снова постепенно исчерпывает себя, и спешно подбирал слова. — Кофе будешь? Ньют сморщил нос и мотнул головой, из-за чего несколько прядей царапнули лоб. — Лучше пиво, если есть. Томас усмехнулся и полез в одну из коробок, приготовленную как будто бы для мусора. Под слоем чеков, пачек от чипсов и шоколадных батончиков лежали две закупоренные бутылки темного, одну из которых Томас отдал подошедшему Ньюту. Он купил их во время обеденного перерыва, чтобы выпить с Минхо, но тот, как известно, собрался провести время с Терезой и не хотел закидываться алкоголем раньше времени. При виде хитро сощурившихся глаз Ньюта, поглядывающих то на бутылку, то на Томаса, брюнет понял, что все не так уж и плохо. Он пригласил Ньюта в подсобку — тесную длинную комнатушку, уставленную стеллажами, на которых покоились коробки и пачки с файлами, папками для документов и упаковками карандашей и фломастеров. У дальней стены помещался квадратный деревянный столик, стороны которого не превышали в длине сорок сантиметров (Томас сам от скуки измерял его длинными линейками). Справа и слева — по неудобному стулу, обшитому старыми полотенцами, висевшими дряблой бахромой. Все это неприглядное безобразие приправлялось узорами паутины по углам, которую Томасу было лень убирать, и висевшей на длинном проводе лампочкой, которая начинала покачиваться от каждой вибрации шагов по полу или прикосновений к стеллажам. В подобных комнатах обычно допрашивали провинившихся в криминальных кино — привязывали к стулу и мутузили по лицу кулаками. Кажется, Ньют даже отпустил нелестный комментарий по поводу обстановки, но Томас его проигнорировал. Ньют довольно долго осматривал помещение, и его фигура, загородившая лампочку и почти весь сноп света, облила тенью стену. Томас едва мог видеть бутылку у себя в руках — ее темное стекло поблескивало от прорывавшихся сквозь оставшиеся щелки лучиков, и было слышно, как жидкость плещется внутри. Ньют уселся на соседний стул и сорвал крышку с бутылки, чиркнув горлышком по краю стола. — Кстати, спасибо, — пока Томас возился со своей бутылкой, он попытался наладить разговор самостоятельно. — Если бы не ты и не твой знакомый, я бы наверняка искал новые курсы и потерял нехилую сумму денег. — Не ва фто, — Томас сорвал-таки крышку, до боли стиснув ее зубами. — Обращайся. К чему вся эта дотошность с курсами, собственно говоря? Ньют отпил из бутылки и посмотрел на этикетку, видимо, запоминая марку. Либо пытаясь собраться с мыслями и перевоплотить их в связные предложения. — Мой босс держит автомастерскую. Она надоела ему до чертиков, и он собирается передать ее мне. Но в машинах я не бум-бум, поэтому приходится учиться. — Если ты не разбираешься в машинах, то какого черта делаешь в автомастерской? — Томас сделал глоток, задумчиво глядя, как начинает покачиваться лампочка. Прежнее смущение и скованность медленно, но верно топились в пиве и оседали на дне бутылок, и после их исчезновения стало на порядок уютнее. — Мотоциклы, — Ньют облизнул нижнюю губу от скопившейся пенки. — В недавнем прошлом моя жизнь была… связана с байками, — блондин помедлил. Пальцы его стучали по стеклу и легонько царапали его ногтями. Он все надеялся, что Ньют засучит рукав или напрямик скажет о дате, но поймал себя на мысли, что это несколько эгоистично и в корне меняет причину встречи. — Была? А почему не связана сейчас? — может, задавать этот вопрос не стоило, но Томасу было слишком любопытно. С каждой минутой, с каждым словом он хотел узнать о личности Ньюта побольше, и причиной тому были не только догадки относительно соулмейтов и прочего. Ньют смерил его одним из тех взглядов, которые не значат ничего и одновременно выражают неисчисляемое количество различных эмоций. Томасу попросту не хватило бы времени их все прочитать, но раздражения, злости или недовольства он не увидел. В полумраке радужки Ньюта выглядели неописуемо темными, будто на них наложили эффект демонических глаз, но в них не угадывалось ничего враждебного. — Попал в аварию прошлой осенью, — Ньют снова отпил из бутылки. Голос его был спокоен и нисколько не дрожал, будто блондин рассказывал, как ходил за пирожками в соседнюю пекарню. — У того, кто в меня въехал, на всю жизнь отказали ножки, — Томас поперхнулся от столь неожиданного заявления, — а я теперь боюсь кататься на мото и шарахаюсь каждый раз, когда они проезжают мимо. Мозгоправ назвал это каким-то мудреным словцом типа посттравматического синдрома или стрессового расстройства — я, если честно, вообще не предполагал, что это разные вещи, — и сказал, что мне еще повезло. Типа симптомов могло быть намного больше, и я мог бы быть слегка чокнутым, но мне как-то пофиг. Раньше Томас подумал бы, что о подобном люди стараются не распространяться. Держат неприятные воспоминания глубоко внутри и не делятся с другими, чтобы лишний раз не натягивать струнки нервов. Но Ньюту, видимо, было действительно пофиг. Воспоминания об этом порядком истерлись и остались лишь в виде обрывков и ярких картинок, как нечто далекое и пережитое уже давно, и он рассказывал об этом с некой долей насмешливости и обыденности. Таким тоном старики, пережившие войну, рассказывают внукам и правнукам о вспарывающих землю и воздух снарядах, падающих замертво товарищах, разрухе, голоде и всех тех ужасах, которые молодым могли только сниться. — Оу, — только и смог протянуть Томас, — и тем не менее, ты не боишься возиться с мотоциклами в мастерской. — Поломанные не врежутся в меня на повороте, — язвительно заметил Ньют и не менее язвительно улыбнулся. — Неплохое пиво, кстати. Томас только кивнул, оставляя похвалу висеть в воздухе. Пиво теперь казалось слегка горьковатым, и лицо самопроизвольно морщилось. Из подсобки был виден угол прилавка и стеклянная дверь с повернутым к улице «закрыто» на ручке. Сумерки сгустились до состояния малопонятной мутной жижи, в центр которой кто-то попытался подмешать немного тусклого оранжевого — отблесков ушедшего за горизонт солнца. Проносившиеся по дороге авто блестели яркими всполохами фар, сигналили, их стекла, казалось время от времени, готовы были лопнуть под напором орущей из колонок музыки. Над головой парней лампочка шаталась сильнее, от нее, как стайки из мириадов насекомых, разбегались жутковатые темные фигуры и рисовали на стенах нечто мифическое. — Разве у твоего босса нет наследников? — вопрос сам собой напросился на язык, и Томас позволил ему прозвучать и отогнать подальше воцарившуюся тишину, к которой из бутылок выбирались осмелевшие робость и скованность. — Ну, там, родственников или детей. Ньют снова мотнул головой, допивая остатки пива и плюхая бутылку на столик, который тут же угрожающе зашатался. Он медленно убрал со лба волосы, потер взмокшую от пота переносицу (в подсобке действительно было душно) костяшкой пальца и, не поворачивая к Томасу головы, заговорил: — Не-а. У него… не сложилось, скажем так, — Томас только что заметил, что левую руку Ньют не выпускал из кармана, пока держал бутылку правой, и теперь выложил ее на стол, сжав в показавшийся совсем небольшим кулак. — Прескверная история, честно. А все из-за этой бесполезной даты на руке. Томас смутился столь резким словам, но виду не подал и на всякий случай сжал правой ладонью колено. Как будто Ньют мог внезапно накинуться на него и отрубить руку по локоть. Последний, впрочем, за его телодвижениями совсем не наблюдал и не сводил глаз с чего-то, попавшего в поле зрения в противоположном конце комнаты. Было что-то напуганное и ностальгичное в этом взгляде, но оно быстро исчезло, стоило блондину на мгновение смежить веки. — Он встретил свою родственную душу, — на слове «родственная душа» Ньют демонстративно показал кавычки, повернув кончики пальцев к Томасу, — когда куковал в больнице с какой-то дрянью. Совершенно случайно коснулся вытянутой руки какой-то женщины — ее везли в операционную уже под наркозом и прокатили по коридору прямо мимо него — и, само собой, понял, что она «та самая», — Ньют произнес последнее совсем едко, как будто цитируя неприятное слуху оскорбление. — К вечеру разузнал, кто она такая и что с ней. У нее было довольно редкое и серьезное заболевание. Умерла в тот же день на операционном столе. Дата на руке у босса, естественно, изменилась и тут же перечеркнулась. А вместе с ней, наверное, и мозг, потому что он не захотел связать жизнь с кем-то еще, — мало ли на свете таких же бедолаг? — ведь, все, поезд ушел и никогда на станцию не прибудет. Как по мне, это все чушь собачья. Люди придумывают неизвестно что и неизвестно зачем вместо того, чтобы спокойно жить, и потом с ними случается какая-то неведомая ерунда, из-за которой жизнь идет под откос… Ньют внезапно замолчал. Может, удержавшись от повествования о чем-то личном, может, договорив наконец и не собираясь более продолжать, но после его рассказа на душе у Томаса остался неприятный осадок. Парень ощутил себя провинившимся учеником, которого учитель журил за содеянное на протяжение нескольких мучительных минут — он никогда не встречал людей, которые мало того что не верили в соулмейтов, так еще и относились к этому настолько пренебрежительно. Не то чтобы Томас оскорбился словам Ньюта или захотел его переубедить, но что-то далекое от определения приятного заняло голову. — Значит, ты не веришь в это все? — Не-а. — И… дата у тебя до сих пор не изменилась? Глаза Ньюта вперились в Томаса, внезапно напитавшись чужеродной отталкивающей желчью. Томас мгновенно пожалел, что задал этот вопрос, и вжался задом в стул, словно готовясь взлететь на нем к потолку и пробить головой крышу. Ньют напоминал настоящего хищника, что приглядывается к зажатой в угол жертве перед смертельным броском. — Не стоит разговаривать со мной об этом, Томми, — Томас сглотнул оставшийся во рту алкоголь. Произнесенное Ньютом «Томми» показалось издевательским коверканием имени, а не выражением какой бы то ни было нежности или привязанности. Брюнету думалось, что Ньют сейчас схватит его за горло, сдавив кожу пальцами до покраснения, спросит хриплое «понял?» и будет держать до тех пор, пока задыхающийся Томас не кивнет или не выдавит из себя похожее на овечье блеянье «да». Но этого не произошло. Ньют только лишь усмехнулся, как удачно подшутивший над кем-то ребенок. Томас попытался хотя бы натянуто ухмыльнуться в ответ, но губы словно заморозили или приклеили друг к другу: они ни в какую не поддавались сигналам, поступающим из не менее замороженного мозга. В кармане у Томаса, испугав обоих парней чуть ли не до взвизга, заверещал телефон. Беспрестанно извиняясь неизвестно за что, брюнет снял трубку, даже не глянув на экран, и одного бычьего вздоха в динамике было достаточно, чтобы распознать в позвонившем хозяина магазина. — Какого черта в подсобке горит свет и какого черта сигнализация до сих пор не включена?! — судя по беспорядочным вздохам, начальник либо бегал на беговой дорожке, либо надувал воздушный шарик, либо… хотя третье «либо» Томас в голове решил не визуализировать. — Мне позвонил Галли из кафе напротив. Если ты действительно забыл закрыть подсобку и включить сигнализацию, я клянусь, Томас, я уволю тебя ко всем чертям и заставлю самому платить за набравшиеся киловатты! — Я еще в магазине, сэр. Доделываю кое-что, — Томас протестующе замахал руками уже готовому выйти Ньюту. Тот остановился, вскинув одну бровь и опершись плечом о дверной косяк. Под светом лампочки его лицо казалось болезненно-желтоватым, под носом и глазами скопились отпечатки теней, превращая парня в поистине жуткого типа. — Уже собираюсь уходить. — Если я найду хоть одну пустую бутылку или еще что-то такое, то тебе конец, я клянусь! Томас не успел что-либо добавить: линия по ту сторону оборвалась, оставив после себя нудную череду однотонных гудков. Брюнет так и не понял, что именно произошло секундой ранее: хозяин магазина всегда строил из себя строгого и грубого мужичка, держащего подчиненных в ежовых рукавицах и не дающего никакого спуску. Он работал с Томасом уже достаточно долгое время, и ни разу за прошедшие шесть лет не смог уличить парня в отлынивании от работы или недостаточно добросовестном исполнении своих обязанностей. Но тем не менее продолжал журить Томаса по поводу и без, словно этому могла быть хотя бы одна уважительная причина. И его напускная грозность никак не могла скрыть образ мыши или крысы, что образовался в голове брюнета долгое время назад: начальник и впрямь был похож на какого-то грызуна. Ньют поигрывал пустой бутылкой, стукая ее о железную полку стеллажа и прислушиваясь к возникающему звуку. Когда Томас договорил, он бросил свое поистине интересное занятие и выжидающе замер. Томас ловко подкинул свою бутылку в воздух, поймал, чуть было не уронив, и направился к выходу, извлекая из кармана связку ключей. Пока он возился с замком, Ньют вальяжно расхаживал меж низких стеллажей (его макушка виднелась над книгами и без прилагающегося к ней лица больше походила на оказавшийся совершенно не к месту маленький соломенный шалашик, который к тому же двигался сам собой) и читал названия книг. Найдя что-то интересное, он обязательно трогал корешок пальцем, проводил им по надписи, словно отмечая на обложке свое присутствие, и шел дальше. Его маленький ритуал повторился несколько раз и остановился лишь когда стеллажи и приковывающие взгляд книги кончились. Томас демонстративно кашлянул, кивая на дверь. — Кто такой, собственно, Галли? — зажав сигарету губами, Ньют поднес к ней зажигалку, дождался вспыхнувшего на кончике огонька и затянулся. — Один засранец из вот этой дыры, — Томас указал пальцем на уже закрывшееся кафе с малообещающим названием «Булочки Стива». — Мы учились вместе в старшей школе, и я всегда его в чем-то превосходил. Не то чтобы я намеренно хотел соперничества, — его, скорее всего, больше желал Галли — но так получалось, что я находил более оплачиваемую работу, лучше знал его любимые предметы и легче сходился с людьми. Он до сих пор не может мне этого простить. Шпионит и докладывает о любой мелочи боссу: надеется, что меня выпрут с работы, я останусь ни с чем и сдохну в коробочке у него под крыльцом. Ньют совсем тихо засмеялся, то поднося к губам сигарету, то убирая ее и выпуская похожие на выхлопы старых паровозов дымные столбики. Они медленно шли по проспекту, пропуская прохожих и просачиваясь вдоль грязных стен, местами изрисованных кривобокими граффити, ничем не напоминающими те шедевры, что защищаются от обидного звания «вандализм» в интернете. Отныне Ньют говорил мало, ограничиваясь лишь комментариями и короткими вопросами. Левую руку он вынул из кармана лишь единожды, чтобы глянуть на экран потрепанного телефона с паутинкой трещинок в углу. К концу пути (они условились дойти вместе до перекрестка и там же разойтись. Томас — до в кои-то веки занятого места на бесплатной парковке неподалеку, Ньют — до ближайшей автобусной остановки) Томас был практически уверен, что именно на ней написана дата. На оговоренном перекрестке, где шумным и потным сборищем топтались под светофором люди, Томас снова попытался пожать Ньюту руку, но тот отвернулся, делая вид, что разглядывает рекламный плакат на здании через дорогу. Руки его демонстративно спрятались в карманы, и по дрожащей материей видно было, что блондин нервно поигрывает под ней пальцами, явно чувствуя себя неудобно за свою скрытность. Поднятой рукой Томас живо обхватил все еще теплую от солнца сталь ножки фонаря, словно изначально намеревался это сделать, и попытался отколупать высохшую серую краску ногтем. Он испытывал странное чувство дежавю: точно так же неделю назад они прощались на улице, не зная, что еще сказать друг другу и ища подходящий повод слинять побыстрее. В этот раз повод предоставился практически сразу: на светофоре высветился шагающий зеленый человечек и начался обратный отсчет. — Ну, бывай! — Ньют подбежал, вскинув ладонь в прощальном жесте, к толпе, которая как по команде засеменила на другую сторону улицы. — Увидимся как-нибудь! Томас махнул ему тоже и двинулся дальше, успешно избежав столкновения с внезапно возникшей перед носом стойкой для велосипедов. Подошвы шаркали по асфальту, и от издаваемых звуков по коже сновали мурашки. Кто-то обгонял его, слишком медленного и слегка заторможенного, провожал подозрительном взглядом и мгновенно стирал из памяти, как и множество других лиц. Пара человек умудрилась чиркнуть Томасу по правой руке, и было в этом жесте нечто расстроенное, разочарованное, и знакомое брюнету потому, что он сам находился в таких же отчаянных поисках. Мысли о том, что Ньют был действительно его, Томаса, соулмейтом, прочно укоренились в закоулках подсознания, периодически подпитываемые особым внутренним чутьем. Но брюнету хватало ума, чтобы не доверять ему целиком и полностью, а в итоге понять, что если Ньют и впрямь тот, кем кажется, то расположить его к себе будет довольно непросто.